Она покачала головой и сказала, что просто хочет домой. Мой мозг выдал сотню доводов против, но я приехал в кампус не вчера и догадывался, чем обернется дело: «братишки» встанут за мерзавца стеной и кто-нибудь из них под присягой заявит, будто Джеки пошла с ним по собственной воле. Она окажется презренной тварью, пытавшейся навредить студенческому союзу, в котором состоит ее бывший. Ее объявят лгуньей, провокаторшей и шлюхой. Администрация университета захочет все замять. Поскольку изнасилование не состоялось, показания потерпевшей сочтут неубедительными. Подонок отделается предупреждением, а она превратится в изгоя.
Я мог бы выступить свидетелем. Но однажды, еще в школе, я угодил в полицию за драку, а теперь вот размазал по асфальту этого негодяя. Ловкий адвокат добьется, чтобы меня самого арестовали за нападение, и тогда мои показания обратятся в ничто.
Говнюк зашевелился и прорычал какое-то ругательство. Я расправил плечи и медленно задышал: вдох – выдох, вдох – выдох, – сдерживая себя, чтобы не раздавить ему каблуком башку, а ботинок у меня будь здоров. Из этой сволочи вытекло слишком мало крови, чтобы насытить моего внутреннего зверя.
Хотя дело оставалось за малым.
Я сосредоточился на дыхании Джеки – слабом, в едином ритме с моим. Она дрожала, но не плакала. Пока. Не знаю, что бы я сделал при виде ее слез.
– Ладно. Я тебя отвезу.
Не успел я договорить, как она отказалась.
Сколько еще потрясений выпадет на мою долю? Похоже, придется выяснить.
Теперь вот я должен был позволить ей уехать одной. Ладно. Я наклонился и поднял ключи, которые вместе с другими вещами валялись на полу. Сумка лежала опрокинутая – наверно, упала, когда этот урод втолкнул Джеки в машину.
С ума сойти! Впервые в жизни мне захотелось очутиться под градом ударов: я нуждался в предлоге, любом предлоге, чтобы его прикончить.
Рывком подавшись ко мне, Джеки потянулась за ключами. Я посмотрел на ее тонкие пальцы. Те самые пальцы, которые два месяца разглядывал издалека. Сейчас они дрожали.
– Тебе нельзя ехать одной, – возразил я.
Это ее смутило, и я поспешил выложить свои аргументы: во-первых, трясущиеся руки – уже серьезная причина не садиться за руль. Во-вторых, я все-таки не был уверен, что ей не нужна медицинская помощь. В-третьих, она, наверное, выпила, хотя я не видел ее ни с бокалом, ни с бутылкой. Джеки нахмурилась и негодующе ответила:
– Я не пила! Сегодня я должна быть за рулем, чтобы развезти ребят по домам.
Я не должен был оглядываться через плечо и спрашивать, где же эти самые ребята, которых она развозит. Не должен был упрекать ее – пусть даже справедливо – за то, что она шла через парковку одна и не смотрела по сторонам. И уж мне всяко нельзя было намекать, что она повела себя безответственно, так как этим я сделал бы ее виноватой в случившемся. Всего этого я не должен был говорить, но почему-то сказал. Хотя и знал, кто виноват на самом деле. Тот, кто окровавленной тушей валялся у меня под ногами и стонал так, будто рассчитывал на наше участие.
– То есть это моя вина, что он на меня напал? – яростно выпалила Джеки. – Что мне от общаги до машины нельзя дойти, чтобы кто-нибудь из вас не попытался меня изнасиловать?
Кто-нибудь из вас.
– Кто-нибудь из вас? По-твоему, я то же самое, что этот кусок дерьма? – Я указал на парня, которого пару минут назад уложил на обе лопатки, и почувствовал сильнейшее негодование, мгновенно вскипевшее внутри, как реактив в пробирке. – У меня с ним нет ничего общего.
Я почти физически почувствовал, как эти мои слова, неприязненные слова уязвленного самолюбия, повисли между мной и Джеки. Ее взгляд скользнул по моим губам – и по лабрету. Я заметил, что она сглотнула страх, скрывая его.
Я злился не на нее. И бояться она должна была не меня, но я сам настраивал ее против себя.
Джеки снова протянула руку и попросила ключи. Голос у нее дрожал, но глаза решительно смотрели мне в лицо. Я не ожидал увидеть столько смелости во взгляде девушки, на которую только что напали. Я был для нее очередным мужчиной, который пытался заставить ее сделать что-то, чего она делать не хотела.
Кто-нибудь из вас…
Она ошибалась, но не во всем. Чувство, охватившее меня при этой мысли, было не из приятных.
– Ты живешь здесь, в кампусе? – спросил я ласково, как она и заслуживала.
Право выбора оставалось за ней. То, что я ее спас, не давало мне оснований ей указывать. Я должен был отпустить ее одну, даже если очень не хотел. И все-таки я еще раз осторожно попросил:
– Давай я тебя довезу, а потом вернусь сюда пешком и уеду к себе.
К моему огромному облегчению, Джеки кивнула. Она принялась собирать с пола грузовичка свои вещи, я бросился помогать. Меня кольнула неоправданная ревность, когда я подобрал упакованный презерватив.
Джеки отдернула руку, как будто я протянул ей скорпиона, а не безобидный целлофановый квадратик, и сказала, что это не ее.
Значит, он все продумал до мелочей? Хотел добиться своего, не оставив улик?
Не оборачиваться! Не смотреть на него!
Проигнорировав доводы рассудка, я оглянулся проверить, лежит ли эта дрянь по-прежнему на земле. Лежит. Наверное, я что-то пробормотал о его намерении выйти сухим из воды. Мне стало жаль, что Джеки отказалась вызвать полицию: такие детали могли счесть доказательством осознанности и преднамеренности его действий. Не знаю, сказал ли я это вслух. Может, и сказал, но она не ответила. Я сунул презерватив в карман, на миг задумавшись, прожует ли измельчитель бумаги резину. Дома я собирался провести этот опыт.
И представить себе эту вещь надетой на того, кто ее обронил.
Я забрался в грузовичок, захлопнул дверцу и включил зажигание.
– Точно не хочешь вызвать полицию?
Я был убежден, что Джеки должна решить сама, и тем не менее спросил еще раз. С минуту она молча смотрела через лобовое стекло на освещенные окна общаги, где шла вечеринка, а потом ответила:
– Точно.
Я кивнул и дал задний ход. Фары осветили обидчика Джеки. То, что он от меня получил, казалось мне пустяком. Я с трудом заставил себя выехать со стоянки, вместо того чтобы рвануть вперед и расплющить его колесами.
Я впервые за долгие годы ощущал себя таким кровожадным.
Не отрывая глаз от дороги, я изображал спокойствие, чтобы и вправду остыть. По моему опыту, этот прием работал, хотя и медленно. На перекрестке я спросил, к какому общежитию ехать, и, получив ответ, повернул направо. Теперь, когда все было позади, ее дрожащий голос стал совсем слабым.
Я старался, чтобы мое присутствие было максимально ненавязчивым, и только краем глаза посматривал на Джеки, пока она пыталась взять себя в руки. Вся она сжалась, как от холода, хотя ночь была до неприличия теплой для октября. По ее телу волнами пробегала дрожь: так оно освобождалось от напряжения, а рассудок пытался переварить недавнюю опасность.
Я хотел протянуть руку и дотронуться до Джеки, но не сделал этого.
Все могло бы кончиться намного, намного хуже.
Но я ни за что ей об этом не скажу.
Припарковавшись возле общежития, я запер машину, передал Джеки ключи и прошел вместе с ней к боковому входу. Ее все еще трясло, и мне было нелегко совладать со своими руками: очень хотелось обнять ее и утешить, но сейчас она вряд ли обрадовалась бы прикосновению незнакомца. Для меня она успела стать неповторимой и прекрасной, а я был для нее чужим.
Она даже не знала, как меня зовут.
Догадавшись, что Джеки будет трудно трясущимися руками просунуть карточку в паз пропускного устройства, я вызвался помочь. Может быть, проводить ее прямо до комнаты? Или это покажется ей новой угрозой? То, что Джеки не побоялась подпустить меня к порогу своего общежития, уже было чудом.
Передавая мне карточку, она бросила взгляд на костяшки моих пальцев и охнула:
– Господи! Да ты поранился!
Нет, это в основном его кровь.
Тоже мне утешение!
Я вернул карточку и посмотрел Джеки в лицо. Сейчас оно было ярко освещено потолочным плафоном. Позволив взгляду то, чего не мог разрешить рукам, я обвел им дорожки от слез и ободки расплывшейся туши. Мне хотелось разгладить подушечками пальцев тревожную складку на лбу этой девушки, прижать ее к груди и успокоить своим сердцебиением.
– Ты точно в порядке?
Глаза Джеки тут же снова повлажнели. Я сжал кулаки. Не трогать ее!
– Да, все нормально, – сказала она, отводя взгляд.
Врушка!
О том, что с ней произошло, она могла рассказать подруге. Соседке по комнате. Тому, кого знала и кому доверяла. Я понимал, что у меня не было оснований претендовать на доверие Джеки. Я выполнил свою задачу и мог жалеть только о том, что не сделал лучше. Быстрее. Я не сразу пошел за Джеки. Теперь это казалось мне непростительным.
Я спросил, не нужно ли позвать к ней кого-нибудь. Может, соседку. Она покачала головой и просочилась в дверь, постаравшись не прикоснуться ко мне даже краем одежды. Еще одно подтверждение тому, насколько чужим я был.
Я смотрел, как она поднималась по лестнице, постукивая каблуками по плиткам. Блестящий раздвоенный «хвост» нелепо вихлялся, сама она словно одеревенела. Рожки давно потерялись.
– Джеки! – Я окликнул ее осторожно, чтобы не напугать. Она обернулась, взявшись за перила, и вопросительно на меня посмотрела. – Ты ни в чем не виновата.
Джеки закусила губу, сдерживая нахлынувшие чувства, и кивнула. А потом, перехватив перила, заспешила наверх. Я развернулся и вышел. В тот момент я даже не сомневался: эта короткая фраза – последнее, что мне суждено было сказать Джеки Уоллес.
Пожалуй, я выбрал правильные слова для прощания.
Глава 7
Лэндон
Бойс Уинн, с которым мы раньше сидели за столом для отверженных, стал моим наказанием. Правда, скажи я ему такое, он вряд ли бы понял и, скорее всего, приложил бы к обещанию размазать меня по стенке какое-нибудь ругательство. То есть сделал бы то же самое, что и в ответ на мое молчание.
Что бы ни утверждали взрослые, ты только подливаешь масла в огонь, отвечая на оскорбления словами, когда не можешь ударить: доставала видит, что сумел тебя задеть. Я не собирался развлекать Уинна словесной перепалкой. Директриса пообещала мне «нулевую толерантность», а он вполне мог осуществить ее угрозу насчет «пинка под зад», которым должно было сопровождаться мое отчисление. Этот угрюмый верзила постоянно отирался среди ребят из выпускного класса: они его терпели, потому что, по слухам, он приторговывал бухлом, наркотой и крадеными запчастями. Тем, кто был старше, Уинн не угрожал. Он гнобил только тех, кого считал мелкими и слабыми.
Например, меня.
Места в столовой не закреплялись за старшеклассниками. Заплатив за обед, нужно было очень быстро решить, куда сесть. Последствия неудачного выбора могли оказаться плачевными.
В плохую погоду изгои вроде меня ели за столиками во дворе, а в хорошую, наоборот, оставались в помещении, предоставляя греться на солнышке жлобам вроде Кларка Ричардса (младшего сына предпринимателя, которого мой дед ненавидел) и оторвам вроде его блондинистой подружки Мелоди Доувер.
Ненастные дни выдавались редко. Иногда, конечно, мог пойти дождь или град, порой поднимался сильный ветер или объявляли о возможном торнадо. Но чаще бывало тепло и солнечно, даже зимой. Поэтому обычно мне приходилось обедать в закрытом помещении. Я старался найти безопасное место в конце стола, где не было никого из компании Ричардса или Уинна.
Но если кому-нибудь хотелось поразвлечься, меня находили, несмотря на все мои ухищрения.
Пример первый. Чужой поднос с едой легко «задеть» так, что он перелетит через стол и шмякнется на пол, забрызгав все вокруг. Фокус проделывается с непроницаемым видом, не обязательно даже замедлять шаг.
Узнав это на собственном опыте, я начал брать вместо горячих блюд на подносе воду в бутылках и сомнительной свежести сэндвичи, завернутые в фольгу.
Пример второй. Не знаю, кто изобрел раздевалки со шкафчиками, но только идиоту придет в голову нагромоздить железобетонные конструкции в несколько рядов, которые заслоняют от учителя все, что происходит за ними. Однажды из моей ячейки пропали поношенные кеды и камуфляжные штаны. Я не настолько спятил, чтобы назвать имена воров. Поэтому тренер лишь предложил мне подыскать себе какую-нибудь одежонку в корзине с забытыми вещами. Несло из нее так, будто там кто-то умер и теперь разлагался.
На следующем уроке от меня в буквальном смысле несло дерьмом. Все девчонки морщили носы и пересаживались от меня подальше, а пацаны острили: «Ты воняешь, Максфилд! Скажи своему хозяину, чтобы почаще окатывал тебя из шланга!» – и так далее.
Дома я поспешно сбросил вонючие обноски и сжег их после того, как чуть не сварился под горячим душем.
Заняв у отца пять баксов, я попросил деда по новой сходить со мной в секонд-хенд. Там я откопал почти новые кроссовки, которые стоили семь долларов.
– Смотри, я знаю, где ты живешь, – сказал дедушка, протягивая мне недостающую двушку.
После этого случая я перестал переодеваться перед физкультурой. Тренер Питерсон объявлял мне выговоры, пока не плюнул, поняв, что это бессмысленно.
Уинна мне приходилось терпеть на трех предметах: физкультуре, географии и автомеханике.
– Марш мыть руки! – гаркнул мистер Сильва.
У него был громоподобный голос, заглушавший и шум моторов, и звяканье металлических инструментов, и музыку в стиле кантри, и разговоры, которые обычно сводились к следующим темам: 1) машины и их отдельные части; 2) девушки и их отдельные части.
Болтовня эта была сравнительно невинной, хотя все население городка во главе с мамашами моих одноклассников грозилось вымыть нам рты абразивным мылом, при помощи которого мы оттирали от рук машинное масло и копоть.
Я прекрасно понимал, что пацаны просто трепались, но иногда их слова казались мне не просто оборотами речи. Некоторые фразы звучали для меня напоминанием о том кошмаре, который я всячески старался забыть. Стоя в очереди к умывальнику, я сжал перепачканные руки в кулаки, когда услышал позади себя разговор с участием Уинна:
– Чувак, у нее буфера как арбузы!
Содрогнувшись от его гнусного мычания, я представил себе жест, который он при этом сделал.
– Да, я бы с ней перепихнулся, – оба друга загоготали, – да только она не дает.
– Пока не дает, Томпсон, пока. Я ее быстро научу.
Я пялился прямо перед собой. По краям поле зрения уже застилал туман.
– Ща-а-с! Жди! Да ты днем с огнем не отыщешь телку, которая с тобой переспит!
– А при чем тут, на фиг, день? Этим занимаются ночью, чувак! В темноте она будет умолять, чтобы я не останавливался!
Томпсон усмехнулся:
– Серьезно, братан, не такая уж она шебутная. На тебя точно не клюнет.
– Ну, тогда я ее изнасилую…
Не успев сообразить, что со мной происходит, я развернулся, и мой кулак впечатался в челюсть Бойса Уинна. Тот откинул голову и выпучил от неожиданности глаза. Я инстинктивно понял, что останавливаться поздно, но пацаны уже обступили нас, и их возбужденные крики «Бей! Вали его!» меня как будто парализовали. Уинн, наоборот, всем телом подался вперед, готовясь повалить меня на цементный пол.
Однако не успели мы шевельнуться, как между нами с Бойсом возник Сильва. Он схватил нас обоих за руки выше локтя и обездвижил.
– Какого черта вы творите, придурки?! Соревнуетесь, кого быстрей отчислят? – Я продолжал смотреть на Уинна, а он отвечал мне взглядом, в котором ясно читалось желание убить. Кровь тонкой струйкой текла из его разбитой губы. – Что тут у вас произошло, Уинн? – рявкнул Сильва, встряхнув Бойса со всей мощью, на какую способны разъяренные двести пятьдесят фунтов живого веса.
Уинн сощурился, не сводя с меня глаз, но, вместо того чтобы воспользоваться возможностью отомстить, пожал плечами, изображая равнодушие:
– Ничего, мистер Сильва. Все нормально.
Сильва перевел грозный взгляд на меня. Бойс медленно поднял свободную руку и вытер кровь тыльной стороной ладони. От избытка адреналина по мне пробежала дрожь.
– А ты что скажешь, Максфилд? Что это было? Отвечай!
Я покачал головой и повторил слова Уинна:
– Ничего. Все нормально.
Заскрежетав зубами, Сильва воззрился на потолок, как будто надеялся, что рифленые панели разверзнутся и оттуда высунется сам Господь Бог, который укажет, какой каре нас подвергнуть. Не дождавшись ответа свыше, учитель еще раз рванул меня и Бойса за руки, чуть не выдернув их из суставов.
– Никаких. Разборок. В моей. Мастерской. Вам ясно, мужчины? – Последнее слово Сильва произнес, как плюнул, дав понять, что считал нас кем угодно, только не мужчинами. Мы кивнули, но он не ослабил хватки. – Может, мне Баду рассказать?
Уинн замотал головой, вытаращив глаза. Я не знал, кто такой этот Бад, но он явно держал в страхе парня, которого боялась вся школа.
Прозвенел звонок, и мои одноклассники запоздало бросились к огромным алюминиевым раковинам. Сильва отпустил нас с Бойсом, скрестил могучие руки на мускулистой груди и проводил нас буравящим взглядом, который чувствовался затылком. Я взял рюкзак и направился к боковой двери, а Уинн с двумя дружками вышел через переднюю.
Как я и подозревал, этим дело не закончилось.
* * *Те, кто не уехал из городка на Рождество, стали свидетелями беспрецедентного события: улицы, курортные отели с пальмами и пляж с лодками накрыло пятнадцатисантиметровым слоем снега.