– Не понимаю.
– Мы подумали, что ты можешь захотеть поехать домой. Увидеться со Скарлетт, пообщаться пару дней со своими старыми друзьями. Мне сказали, что ты тоскуешь по дому, – говорит она и преднамеренным жестом берет в руки фото, намереваясь посмотреть на маму и меня так, чтобы я видела это. Она разглядывает детали: как я держусь за мамину ногу, будто за якорь. А может Рейчел не смотрит на меня, а просто пытается понять, какой была мама или первая жена ее мужа. Хочу, чтобы она поставила фото на место – мне не нравится, что ее пальцы оставляют отпечатки.
– Кто сказал, что я тосковала по дому? – спрашиваю я, хотя вопрос глупый. Конечно же, я тоскую по дому, и иногда тоска становится настолько невыносимой, что я даже восхищена, насколько точно это слово, как сильно это чувство поражает меня, подобно желудочному гриппу. Яростно и неумолимо. И нет никакого лекарства, нужно просто ждать, пока оно ослабеет.
– Родители Скарлетт позвонили твоему отцу, – отвечает Рейчел и наконец-то, наконец-таки, ставит на место мое фото. Я собираю волю в кулак, чтобы не переставить его фотографией к стене, а не к двери. Не протереть стекло салфеткой с чистящим средством. Стереть ее отпечатки. Заменить своими. – Но естественно, что ты тоскуешь. Это было большой переменой. Для всех нас.
Это разочарование промелькнуло на ее лице? Хотела бы она никогда не выходить за моего отца замуж, чтобы было гораздо проще разорвать их ошибочные отношения?
– Подождите-ка, что? – Родители Скарлетт позвонили отцу? Они сказали ему о моих планах на подвал? Что Скарлетт рассказала им? Не уверена, должна ли я злиться или волноваться, потому что прямо сейчас в моей руке билет на самолет, настоящий билет на самолет, который доставит меня отсюда домой, к Скарлетт и к знакомой жизни, через шесть часов от порога к порогу. Мы не летели самолетом, когда переезжали. Вместо этого мы с отцом передвигались караваном на наших двух машинах через множество штатов. По плоскому, лишенному жизни миру: миля за милей ничего кроме пыли. Редкие остановки в «Макдональдсе», чтобы поесть и сходить в туалет, на заправках, чтобы пополнить бензин, в дешевых отелях, чтобы поспать. В голове так же пусто, как и на дороге. Такое же оцепенение, какое чувствует НН, играя в Xbox.
В дороге мы с отцом почти разговаривали. Мог бы попытаться, не знаю. Только однажды отец упомянул Рейчел во время обеда в «Арбис», будто отвечал на вопрос, который я даже не задавала.
– Рейчел удивительная женщина. Ты увидишь. Не волнуйся, ты увидишь, – сказал он, хотя я не говорила, что волновалась. Я вообще ничего не сказала.
– Видимо, мама Скарлетт сказала, что она беспокоится о тебе, и, честно говоря, я тоже, – заявляет Рейчел. – Поезжай. Развлекись. А потом возвращайся к нам отдохнувшей. Твой отец… что ж, он спас мне жизнь. Он такой настоящий и нормальный и понимает, через что я прошла, и я так ему благодарна за это. Мы такие разные, но вместе мы сильнее. Единое целое. Но я не хочу, чтобы ты думала, будто я не понимаю, как это – все это – тяжело тебе дается.
Она говорит по-деловому. На этот раз ее голос нормальной тональности.
– Каждый в этом доме понимает, как тяжело может быть начинать все сначала,– продолжает она.
Смотрю на билет. Я улетаю в пятницу утром, а возвращаюсь в воскресенье вечером.
– А как же школа?
– Тео будет отправлять тебе задания и все остальное, и мы дадим знать твоим учителям, что ты отсутствуешь по уважительной причине. Ты это заслужила.
Рейчел похлопывает по месту на кровати рядом с ней, приглашая меня присесть. На втором круге я понимаю, что все это время расхаживала по комнате.
Я сажусь, не спуская глаз с билета. Кофе с НН/Калебом в четверг, когда, надеюсь, спадёт его маска, и потом я улетаю. Я буду скучать по нашим еженедельным встречам по «Бесплодной земле» с Итаном, но он поймет. Мы со Скарлетт будем смотреть идиотские фильмы, готовить попкорн в микроволновке и есть настоящую пиццу, а не это безобразие на сухом куске теста, которое они едят в Калифорнии. Я буду говорить, а она слушать, и не нужно будет все объяснять, да и вообще давать какие-либо объяснения; для этого мы знаем друг друга слишком давно. Я бы даже не отказалась от того зеленого чая, который всегда заваривает ее мама, который, как мне казалось, отдает мочой, но теперь он для меня память о доме.
– Спасибо, – говорю я и заставляю себя посмотреть ей в глаза. Именно тогда я понимаю, что не отцу принадлежала эта идея. Широкие жесты не в его стиле, по крайней мере, не до женитьбы на Рейчел. А билет на самолет не та покупка, которую можно просто взять и купить. – Я...
Глаза застилает пелена слез, и я смотрю прямо, пытаясь не расплакаться. Не здесь и не сейчас. Похоже, слезы настигают именно тогда, когда ты меньше всего их ожидаешь. Почти никогда тихой, глубокой ночью, когда пустота настолько ощутима, что кажется дополнительной частью тела. Когда слезы на самом деле принесли бы облегчение.
– Да без проблем, – отвечает Рейчел и встает. – Но хочу тебя предупредить, что есть одно условие.
Я жду. Чего она может от меня потребовать? Вернуть деньги? Чтобы я помирилась с отцом?
– Ты должна вернуться.
Я: ОМГ! ОМГ! ОМГ! Через два дня!
Скарлетт: Ух ты! Ух ты!
Я: Что ты сказала родителям? Они явно перепугались.
Скарлетт: Они хотели сделать в подвале спортзал. А я сказала, может им стоит подождать, на случай, если ты переедешь обратно, и они такие: «Ч ТО?».
Я: Как бы там ни было. Я еду домой! Я еду домой!
Скарлетт: Не могу дождаться. Кстати, ты не возражаешь, если с нами будет Адам, когда ты приедешь? У нас с ним были планы на субботу, и...
Я: Эм, конечно. Конечно, нет.
Скарлетт: Может мне стоит устроить домашнюю вечеринку по случаю возвращения.
Я: Ты же знаешь, я не большой фанат вечеринок.
Скарлетт: Не совсем вечеринку. Больше тусовку.
Я: УИИИ. Я еду домой!
Я: Угадай что?
НН: Конь в пальто.
Я: ?
НН: прости. что?
Я: Я ЕДУ ДОМОЙ. Всего на три дня, но все-таки.
НН: !!!! очень рад за тебя. но?
Я: Но что?
НН: ТЫ ЖЕ ВЕРНЕШЬСЯ?
Я: – Но я рассказала ему, где работаю, и он там в тот же день появился. Я точно видела, как он печатал сообщения на вечеринке Джем в то же самое время, когда мы переписывались с НН. И каждый раз, когда я с ним разговариваю, он как-то странно машет телефоном, как бы намекая: «Я тебе напишу» – а потом, секунду спустя, мне приходит сообщение от НН. А еще он процитировал мне меня же. Это должен быть он, – говорю я. – Это точно он, – поддерживает Дри, – И я впечатлена, что ты сделала первый шаг. Ты такая дерзкая. Дри на нас даже не смотрит. Она любуется Лиамом, который сидит в противоположном конце кафетерия, и поблизости не видно Джем. – Думаете, они расстались? – Без понятия, – отвечаю я, пожимая плечами. – Меня это не волнует. – Ты на самом деле смогла разрушить Джемиаму. – Джемиаму? – Джем и Лиам. Джемиама. Я закатываю глаза. – Мне бы хотелось обсудить Джессилебу. Кажется, если бы у него умерла сестра, я б об этом услышала, – говорит Агнес, от чего живот сводит судорогой. – Ты говорила, он особо о ней не рассказывал. – Дри все успевает: и болтать с нами, и одновременно наблюдать за шоу Лиама. Я бы переживала о том, что она делает это слишком очевидно, но Лиам не обращает внимания. Надеюсь лишь, что это не заметит Джем. – И ходили кое-какие слухи. – Да, слышала, у нее хрупкое здоровье и как-то были серьезные проблемы с приемом пищи, поэтому, кто знает. Но я думала, что родители отправили ее в какую-то психиатрическую клинику на Восточном побережье, а не то, что она покончила с собой или типа того, – говорит Агнес таким обыденным тоном, будто мы рассуждаем о герое книги, а не о чьей-то жизни. Не о реальном человеке в реальном мире, живом или мертвом. Меня поражает то, насколько мы черствые, с какой легкостью мы умаляем чужие проблемы. Хрупкое здоровье. Серьезные проблемы с приемом пищи. Как легко мы рассуждаем об этом. Лучше бы я никогда не упоминала его сестру. Теперь я чувствую себя так, будто предала Калеба, выдала тайны, которые не имела права выдавать. Хорошо, что я ничего не упоминала про его маму. – А может он говорил об этом метафорически? Возможно, он чувствовал, будто его сестра умерла, – предполагает Дри, но я качаю головой. Калеб не выражался расплывчато. – Или, может, он сказал это просто для того, чтобы найти к тебе подход, ну, понимаешь, из-за твоей мамы? Я беру фри у Агнес, медленно и осторожно пережевываю. Спрошу у Калеба позже, если хватит смелости. Раньше я никому и никогда не желала смерти, но это совсем не круто, если он так поступает. Нет, Калеб потерял кого-то близкого. Мы избранная команда, клуб мертвых членов семьи, и думаю, могу сказать, для кого это все по-настоящему. Он считает дни с того дня, также как и я. Никто не смог бы выдумать подсчет дней. На английском Джем занимает свое место, игнорируя меня. Я вижу лишь ее прямую спину, раскачивающийся конский хвост, выдающий ее недовольство, и половину изогнутой брови. Ее красота настолько классическая, такая правильная, что практически невозможно оторвать взгляд. Ненавижу себя за это, но я хотела бы выглядеть, как она, очаровывать, даже не раскрывая рта. Иметь такую же фигуру, сложенную из стройных, пропорциональных частей, словно выдуманную и сотканную из фантазий каждого мужчины. Интересно, также ли на нее пялится Итан. Также ли не может себя преодолеть. Думает ли Итан по ночам о Джем, так же как я думаю о нем. Стараюсь этого не делать. Не думать о нем. Пытаюсь обмануть себя, представляя Калеба, когда всплывает лицо Итана, но это не работает. Я могу каждый вечер переписываться в мессенджере с Калебом, но все мои сны об Итане. В них он бодрый, его руки жаждущие, а глаза устремлены на меня. В них я не боюсь секса, близости, и вообще ничего. В них я не ощущаю себя уродливой и не сравниваю свою фигуру с фигурой Джем. В них я чувствую себя красивой, сильной и смелой. Но вот утром я просыпаюсь с покрасневшим лицом, опечаленная тем, что это чувство пропадает, и сталкиваюсь с жестокой реальностью дня. Умываясь перед зеркалом, я вижу прыщи, красные пятна и круглые детские щечки. – Мисс Холмс? – спрашивает миссис Поллак, и мне интересно, как долго она уже зовет меня. – Эм, да? – Не хотите ли вы ответить на вопрос? Внезапно я вспоминаю, что она опрашивала всех по журналу. И это послужило достаточным предупреждением, я же знала, что была следующей, но затерялась в мыслях. Я поднимаю взгляд на миссис Поллак: она привлекательна, наверное, выглядела как Джем в старших классах. Может быть, у нее никогда и прыщика не было. – Извините, я… – Весь класс смотрит на меня, Джем с Кристал хихикают дуэтом, а мое лицо опаляет жаром. Капля пота вот-вот сползет по виску. Я смахиваю ее, пытаясь успокоить свое грохочущее сердце. В Чикаго английский был моим сильным предметом. – На самом деле, я не очень внимательно… – Сцена Раскольникова с матерью и сестрой у них дома. Как он может вести себя так, будто ничего не произошла, когда внутри он сходит с ума, – вступает Итан, и хотя я без понятия, о чем он говорит, его комментарий удовлетворяет миссис Поллак, которая возвращается к доске, чтобы написать что-то на ней. – Совершенно верно, – говорит она, напоследок бросая на меня взгляд, который застает меня врасплох. Потому что он не злой. И даже не жалостливый. В нем что-то совсем другое. Эмпатия. – Спасибо, – говорю я Итану после урока, когда мы оказываемся в безопасности коридора. – Ты меня выручил. – Пожалуйста, Клубнительная. – Надеюсь, я не испорчу твою оценку в нашем проекте. – Я роюсь в сумке, которая слишком сильно давит на плечо. – Учитывая тот факт, что я заставила тебя со мной работать. – Я не переживаю. – Итан улыбается, и я заставляю себя встретиться с ним взглядом, окунуться в голубой цвет. Нет, не серийный убийца, как сначала мне показалось. Тут что-то более сложное. Похоже на затаенную боль. В голове звучит предупреждение Тео, и я проверяю его зрачки, но, на мой взгляд, они нормального размера. – Хорошо, – отвечаю я. Не остроумно. Не кокетливо. Вообще без подтекста. Возможно, через час мне придёт в голову ответ получше. Что-то смешное и легкое, чтобы поставить заключительную точку. Сейчас же – ничего. Итан почесывает затылок, будто пытается разбудить волосы. И снова улыбается. – Хорошей тебе поездки завтра. – Спасибо. – Не забывай про нас, – и прежде чем у меня зреет вопрос – Что он подразумевал под «нас»? Вуд-Вэлли? ЛА? Его и меня? – Итан уходит через главный вход и уже на полпути к своей машине. Я жду Калеба неподалеку от школьного входа, тусуясь у лестницы. Он сказал, нам нужно встретиться в три, а уже 3:15, и я пытаюсь не нервничать из-за того, что его не видно. Я сверлю взглядом экран телефона, делая вид, будто глубоко задумалась, как если бы моя жизнь зависит от сообщения, которое я набираю. Хотя на самом деле я никому не пишу, потому что человек, с которым я периодически переписываюсь, это Калеб. Поэтому я просто вожу пальцами снова и снова: «Пожалуйста, не динамь меня. Пожалуйста, не динамь меня. Пожалуйста, не динамь меня». Вот мне любопытно, сколько еще я могу прождать до того, как на меня снизойдет, что я идиотка. Джем проходит мимо, потому что, естественно, кто и должен быть свидетелем моего унижения, так это только она. На мгновение живот скручивает при мысли, что НН может быть Джем, и все это время это была шутка надо мной, но потом я себя приструняю и отгоняю эту мысль. Нет, у Джем есть дела поважнее, чем переписываться со мной до поздней ночи, осуществляя хитроумный план, дабы меня подставить. Моя дружба с НН настоящая, даже если Калеб и не готов пока со мной встретиться. – Хотела бы я, чтобы ты вернулась туда, откуда приехала, – говорит Джем, спускаясь по лестнице, бросает слова через плечо такие же острые, как дротики. – Я тоже, – отвечаю я так тихо, что она не может услышать. – Что я тоже? – спрашивает Калеб, и когда он подходит ко мне, я не могу удержаться от улыбки до ушей. Он не кинул меня. Он здесь, ключи от машины свисают с длинных пальцев, готов отправиться дальше. Мы попьем кофе, наконец-то поговорим, и все будет также легко, как быстро печатать сообщение. И хотя странно доверять ему, но я доверяю. «Три истории, – мысленно начинаю писать я. – 1) Ты меня понимаешь. 2) Расскажи о Килиманджаро. 3) Тебе было страшно на вершине?». – Ничего, – отвечаю я. – Просто разговаривала сама с собой. – И часто так делаешь? – Временами случается, – говорю я. Калеб такой высокий, что для разговора с ним мне приходится неудобно вывернуть шею. Может быть, позже я сделаю селфи, чтобы увидеть, как выглядят с его точки зрения плоскости и углы моего лица. Сплошные брови и подбородок. Симпатичного мало. Если его можно сравнить с ожившим Кеном, то меня с Барби – никак.