Он уже прикидывал в уме, как удобнее штурмовать эту крепость, хотя сам давно не воевал и уже много лет не брал крепостей. Однако он сразу встрепенулся, как старый боевой конь при звуке трубы. Увидев смеющиеся глаза Хью, брат Кадфаэль тут же устыдился.
- Прости меня, я забылся, грешен, - сказал он со вздохом и снова вернулся к тому, что касалось его непосредственно, - к вопросу о спасении души. - У меня есть тут кое-что еще, что я хочу показать тебе, хотя это может быть не связано с разбойничьей крепостью.
Брат Кадфаэль принес взятый у приора Леонарда черный сверток. Развернув его на столе, он отложил в сторону смятый белый плат и клок светлой гривы.
- Мы случайно обнаружили это в сене, в той хижине, и, если бы Рейнер не разбросал сено, мы бы ничего не нашли. Это было специально спрятано. Вот, посмотри, что там лежало. А вот это было снаружи, зацепилось за угол хижины, рядом с кучей конского помета.
И брат Кадфаэль рассказал о своих наблюдениях со всеми деталями, так как ему нужно было, чтобы Хью тоже подумал над этим. Берингар слушал очень внимательно, сдвинув брови, усталость его как рукой сняло.
- Это вещи ее и его! - спросил он, когда Кадфаэль закончил, - Значит, они там были вместе.
- Я тоже так понял.
- Однако его нашли на некотором расстоянии от хижины. Голого, без рясы, но его плащ остался там, где они укрылись. И если ты прав, значит, Элиас устремился к тому самому месту. Но почему? Что его туда так притягивало?
- А вот этого я пока никак не могу понять, - признался Кадфаэль. - Но не сомневаюсь, что с Божьей помощью и это можно узнать.
- Значит, это было спрятано, хорошо спрятано, как ты сказал. Эти вещи могли так пролежать до весны, а когда их нашли бы, это была бы неразрешимая загадка. Кадфаэль, а разве эти дьяволы пытались скрыть хоть что-то из своих ужасных преступлений? Не думаю. То, что они вытворяют, всегда остается на виду.
- Да, эти дьяволы поступают именно так, поскольку у них совсем нет стыда, - согласился Кадфаэль.
- Но, возможно, есть страх? Однако в целом я не вижу в этом смысла. Я пока не понимаю, что это значит, и поэтому не слишком-то собой доволен, горестно признался Хью.
- Я тоже. Но я могу подождать. В этом обязательно будет смысл, когда мы узнаем побольше, - сказал монах и твердо добавил: - И, возможно, все не так печально, как мы думаем. Я не верю, что добро и зло могут так безнадежно перепутаться, чтобы их было не распутать.
Ни один из них не слышал, чтобы дверь комнаты странноприимного дома, где они ужинали и беседовали, открывалась или закрывалась. Однако, когда Кадфаэль вышел со свертком под мышкой, она стояла там, в коридоре, высокая девушка с бледным лицом и огромными гордыми и встревоженными глазами. Ее черные волосы были распущены по плечам. По напряженному выражению лица Эрмины он понял: она заглянула в комнату, услышав их голоса, и отпрянула в ужасе от того, что увидела. Девушка укрылась в тени, поджидая Кадфаэля. Он почувствовал, что она дрожит, когда твердо взял ее за руку и поспешно повел в зал к очагу, где еще теплился разожженный днем огонь. Если бы не его слабый отблеск, тут было бы совсем темно. Монах почувствовал, как девушка вздохнула и расслабилась - ей было легче оттого, что не видно ее лица. Монах нагнулся, чтобы помешать угли в очаге, увидел, как разлетелись искры, и ощутил благодатное тепло.
- Садитесь сюда и грейтесь, дитя мое. Вот так, садитесь и ничего не бойтесь. Сегодня утром Ив был жив и бодр, и завтра мы привезем его обратно, если это в человеческих силах.
Рука, которой она держалась за его рукав, медленно разжалась. Прислонившись к стене, Эрмина вытянула к огню ноги. На ней снова было крестьянское платье, в котором она вошла в ворота монастыря, а ноги были босые.
- Милая девушка, вам давно полагается спать. Разве вы не можете предоставить все нам, а главное - Богу?
- Бог позволил ей умереть, - сказала Эрмина дрожащим голосом. - Это ее вещи - я знаю, я видела! Это плат и ряса Хиларии. Что делал Бог, когда ее осквернили и убили?
- Господь все видел и готовил возле себя место для маленькой святой. Вы хотите, чтобы она оттуда вернулась?
Он сел возле девушки, сочувствуя ее горю и угрызениям совести. Кто мог обвинить себя в большей степени? И кто больше других нуждался в бережном обращении и руководстве, учитывая опасность такого саморазрушительного гнева?
- Ведь это они ее убили, кто же еще! Я не могла уснуть и пошла узнать, нет ли новостей, и тут услышала ваши голоса. Я не подслушивала, только открыла дверь - и увидела ее вещи.
- Вы не сделали ничего плохого, - мягко сказал брат Кадфаэль. - И я расскажу вам все, что знаю, вы этого заслуживаете. Но я еще раз вас предупреждаю, что вы не можете взять на себя вину другого человека. Что касается вашей собственной вины - это другое дело. Но эта смерть... За нее вы не в ответе. А теперь вы меня выслушаете?
- Да, - сказала она покорно, но в то же время явно не желая смиряться. - Что ж, если я не могу признать себя виноватой, то по законам чести я должна отомстить.
- Это все в руках Божьих - так нас учат.
- Но это также долг моей крови, моего древнего рода - так учили меня.
Подобная точка зрения была столь же правомерна, как и его собственная. Монах даже не был уверен, сидя подле этой девушки и слушая ее с жаром высказанные доводы, что не разделяет ее позицию. "Конечно, - подумал Кадфаэль, - христианин не должен стремиться к мщению. Но и он, и эта знатная девушка - оба жаждали справедливости, только она, воспитанная иначе, называла это мщением, а он - нет. Такая бескомпромиссная приверженность к справедливости может либо все сжечь на своем пути, либо перерасти со временем в жизненную мудрость. Дай Бог, чтобы эта сирота нашла свою собственную дорогу в жизни - ведь ей только восемнадцать!"
- Вы мне покажете? - спросила Эрмина чуть ли не смиренно. - Мне бы хотелось прикоснуться к ее рясе, я знаю, она у вас. - Однако пусть смиренно, но она явно нащупывала путь к своей собственной цели. Ее смирение, как уже понял брат Кадфаэль, - всегда средство достигнуть какой-то своей цели. Но ее искренняя любовь к покойной подруге не вызывала никаких сомнений.
- Вот она, - сказал Кадфаэль, развернув на скамейке сверток и откладывая в сторону плащ брата Элиаса. Прядь конских волос цвета примулы выпала из складок плаща и упала к ее ногам. Эрмина подобрала этот клок гривы и стала, нахмурившись, разглядывать его, затем вопросительно взглянула на брата Кадфаэля.
- А это откуда?
- Возле той хижины некоторое время простояла привязанная лошадь, на снегу остался ее помет. Она терлась гривой об угол сруба.
- В ту самую ночь? - спросила девушка.
- Кто может с уверенностью сказать? Но этот помет не был свежим, его уже покрыл снег. Возможно, что и в ту ночь.
- Место, где вы нашли ее тело, далеко оттуда? - спросила Эрмина.
- Не так близко, чтобы можно было легко отнести туда тело, даже в попытке скрыть обстоятельства преступления, - если только у убийцы не было лошади.
- Да, я тоже так подумала, - согласилась Эрмина.
Отложив клок конских волос, она взяла в руки рясу. Брат Кадфаэль наблюдал, как она, разложив рясу на коленях, осторожно проводит руками по складкам. Ее пальцы наткнулись на затвердевшие места, остановились на пятне в области правой груди, проследили мятые складки, расходившиеся оттуда, и вернулись назад.
- Это кровь? - удивленно спросила девушка. - Но ведь у нее не было ран. Вы же рассказывали мне, как она умерла.
- Это правда. Но все-таки это кровь. На лице и теле были царапины, кровоподтеки, хотя раны не было.
- Царапины! - повторила Эрмина, сверкнув на Кадфаэля своими огромными темными глазами. Она приложила ладонь к засохшему пятну на ткани - пятно явно не могло быть всего-навсего результатом царапин и кровоподтеков. Значит, это не кровь Хиларии, пятно появилось снаружи... - Это его кровь! воскликнула Эрмина, внезапно догадавшись. - Молодчина, она расцарапала его до крови! Я бы выцарапала ему глаза, убила бы! Но она, такая хрупкая и кроткая!
Почти прокричав все это, девушка замерла, приложив рясу к своей груди, словно примеряя ее, и красные отблески огня скользили по ее лицу, отражаясь в глазах. Наконец она шевельнулась и, спокойно поднявшись, аккуратно сложила рясу, разгладив складки.
- Можно мне подержать ее у себя? - спросила Эрмина, показав на рясу. До тех пор, - произнесла она с ударением, - пока я не столкнусь с убийцей!
Глава одиннадцатая
Рано утром, едва рассвело, Хью Берингар выехал из Бромфилда в Ладлоу, чтобы собрать свой отряд и двинуться к вершине Титтерстон Кли. Брат Кадфаэль натянул сапоги, подпоясал рясу, чтобы удобней было скакать верхом, и, взяв плащ, отправился вместе с Хью. Он должен был выполнять обязанности проводника. В заплечный мешок он положил бинты и мази, так как к концу дня могло быть много раненых.
Перед отъездом Кадфаэль не видел Эрмину и с облегчением решил, что она, должно быть, еще крепко спит. Накануне он почувствовал в ней какую-то напряженность и замкнутость, и это вызвало у него безотчетное беспокойство. Конечно, ее состояние объяснялось страхом за брата и горем из-за гибели подруги, но больше всего - чувством вины, хотя она уже исповедалась и покаялась в своих прегрешениях.
Спокойствие, с каким Эрмина вчера вечером вышла из комнаты, прижимая к себе рясу сестры Хиларии, походило на напряженность натянутой струны. Она напомнила Кадфаэлю юного рыцаря перед первым поединком, когда тот внутренне готовится и снаряжается, не смыкая глаз всю ночь.
Да будет благословен Оливье Британец, которому каким-то образом удалось обуздать ее своеволие, вытеснив из ее сердца ту незрелую любовь, в жертву которой она принесла благополучие своих близких. По его приказанию Эрмина даже осталась в монастыре и ждала, ничего не предпринимал, а предоставляя действовать другим. Но почему же тогда вчера она показалась Кадфаэлю вооруженной и готовой к решающему бою?
Между тем им тоже предстояло вступить в бой и победить.
В Ладлоу Жос де Динан вывел из крепости отряд, который потребовал от него Берингар, и сам возглавил его. Это был дородный высокий человек с румяным лицом. Хью особенно просил Динана выставить лучников, и он их получил. В этих приграничных графствах было множество мужчин, искусных в обращении с коротким луком, и Кадфаэль рассчитал, что их стрелы как раз долетят от опушки леса в лощине до частокола разбойничьей крепости. Из-под завесы ветвей они как раз смогут прикрыть атакующих, поразив защитников крепости, которые окажутся на сторожевых постах. К сожалению, деревья там росли лишь на части территории открытого плато, где ущелье прикрывало их от ветра, да и то были карликовой высоты. Эта открытая арена беспокоила Кадфаэля. Ведь внутри частокола тоже есть лучники, и бойницы дают им хороший обзор, защищая от стрел атакующих. У него не было сомнений относительно сил противника: тот, кто воздвиг эту крепость в таком месте, знал, что делал, а по шуму и беготне во дворе было ясно, что там весьма значительный гарнизон.
Марш оказался легче, чем они ожидали. Снегопад начался позднее и закончился раньше, чем в предыдущие дни, сильного ветра не было, а Кадфаэль хорошо запомнил дорогу. Морозный воздух здесь, внизу, был прозрачен, а вершины окутывал туман. Это могло пригодиться, когда они приблизятся к цели: их передвижение будет не так заметно.
- В такое утро, - заметил Кадфаэль, - если они делали ночью вылазку, то сейчас, конечно, сидят дома и отдыхают. Сельские жители рано выходят из дома. А ночные стервятники не боятся оставлять за собой следы на месте преступления, но избегают, чтобы их видел кто-то, кроме их жертв. Тех, кто случайно попадется им под руку, они убивают, если только не рассчитывают на хороший выкуп. Но поскольку накануне они хорошо поживились, то этой ночью могли и не вылезать из своего логова. Если это так, то сейчас они дома и ушки у них на макушке. И жаль, что они уже протрезвели после жирной добычи.
Брат Кадфаэль ехал рядом с Хью, а чуть позади Жос де Динан беззаботно трусил на своем прекрасном коне. Динан был слишком мощным во всех смыслах, чтобы напрягаться и все время держаться рядом с Хью или, наоборот, отказаться служить под началом молодого и менее опытного человека. Ему ни к чему было подчеркивать собственную значимость. Кадфаэлю понравился этот богатырь. Он никогда раньше не видел Динана, которого Хью считал сомнительным союзником, но решил, что таким человеком надо дорожить и потерять его было бы весьма прискорбно.
- У них, наверное, выставлены впереди дозорные посты? - предположил Хью.
Поразмыслив, Кадфаэль не согласился с ним.
- Если расположить посты у подножия, то часовые не смогут издалека поднять тревогу и, кроме того, в случае нападения будут отрезаны от своих. А поскольку расщелина такая узкая, обычно ее не замечают - я попал туда только потому, что шел по кровавому следу. А там, внутри, отвесные скалы. Думаю, они больше всего рассчитывают на то, что их убежище не обнаружат, а уж если к ним проникнут - тогда на свою силу.
Перед ними простиралась угрюмая и безлюдная земля, а впереди синевато-стальной тенью вырисовывалась гора, вершину которой, как тюрбан, прикрывало облако. Брат Кадфаэль, прищурившись, осмотрел местность и повел отряд по маршруту, который хорошо запомнил. Кое-где ночной снегопад замел следы, но местами они все еще были видны. Когда всадники подъехали поближе к каменной громаде, Кадфаэль приостановился и закинул голову, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь туман, окутывавший вершину Титтерстон Кли. Он не увидел приземистую темную башню, да и саму скалу можно было с трудом рассмотреть. Если ему не видна башня, то можно надеяться, что и караульные, смотрящие оттуда, не видят приближающийся отряд, хотя он движется открыто и достаточно велик. Но лучше поскорее миновать этот участок и достичь первого витка спиральной дороги.
Когда после долгого подъема они вышли к вершине и слева показалась расщелина. Хью остановил отряд и выслал вперед разведчиков. Не было заметно никаких признаков жизни - лишь несколько птиц кружили в небе. Ущелье было таким узким, что казалось, через несколько шагов оно закончится и никуда не выведет.
- Ущелье расширяется внутри, - пояснил Кадфаэль, - и становится все шире поближе к устью ручья. Так всегда бывает у горных ручьев. И на всем пути растут деревья, хотя наверху они карликовые.
Войдя в ущелье, отряд растянулся, пробираясь между деревьями. Туман рассеялся как раз к тому времени, когда Хью, стоя под самыми высокими кронами, смотрел на частокол, от которого их сейчас отделяла только открытая ложбина, заснеженная, поросшая скудной прошлогодней травой. Как только кто-нибудь высунется из укрытия, в крепости немедленно поднимут тревогу. От опушки рощи до частокола не было никакого прикрытия. А открытое пространство, с тревогой отметил Кадфаэль, больше, чем он предполагал. Если за этими стенами искусные лучники и хорошая стража, при таком расстоянии можно сильно уменьшить численность наступающего неприятеля.
Жос де Динан некоторое время разглядывал частокол и башню, потом обратился к Берингару:
- Вы будете официально предлагать им сдаваться? Я не вижу в этом необходимости и считаю, что это ни к чему.
Такого же мнения придерживался и Хью. Противника нужно захватить врасплох и успеть незаметно расположить своих лучников и тяжеловооруженных всадников по всей дуге укрытия. Если удастся преодолеть хотя бы половину пути до того, как начнут действовать лучники в крепости, можно спасти много жизней.
- Нет, - ответил он твердо. - Эти люди грабили, жгли и убивали, и я не собираюсь делать им поблажки. Нужно немедленно расположить наши силы наилучшим образом и напасть на них, прежде чем они успеют опомниться.
Они расставили лучников по дуге. Пехотинцы расположились вдоль опушки леса тремя группами, а между ними - две группы всадников, которые должны были, сойдясь у ворот, проложить дорогу пехоте, следовавшей за ними.
Наконец все было готово и воцарилась тишина, затем Хью, находившийся во главе одного из конных отрядов, пришпорил коня и поднял руку, давая сигнал к атаке.
Он слева, а Динан справа выскочили из укрытия и понеслись к воротам, а за ними бежали пехотинцы. Лучники на опушке леса дали залп, а затем стали стрелять прицельно, высматривая головы, появлявшиеся над частоколом. Кадфаэль, оставшийся с лучниками, был удивлен, что атака началась в полной тишине, нарушаемой лишь стуком копыт, который заглушал снег. В следующую минуту за стеной послышались крики и топот, лучники в крепости бросились к бойницам и был дан ответный залп. Но первая атака почти удалась, поскольку ворота раскрылись, и к тому времени, как к ним рванулась стража, Берингар и Динан с пятью-шестью всадниками уже были под стенами, укрытые от защитников крепости, и изо всех сил старались прорваться во двор.
Изнутри на ворота навалилось много народу, пытаясь запереть их. Слышались резкие приказы и крики, как на тонущем корабле. Крепкие ворота задрожали и приоткрылись, и пехотинцы, превратившись в живой таран, попытались широко распахнуть их и ворваться во двор.
Вдруг откуда-то сверху над их головами загремел, как гром, мощный голос:
- Эй, вы там, внизу, остановитесь! Люди короля или кто бы вы ни были, остановитесь и взгляните вверх! Взгляните, я сказал! Остановитесь и выйдите за ворота, а не то вам придется унести с собой эту малолетнюю падаль!
Все во дворе и за воротами невольно посмотрели вверх, на верхушку башни. Лучники с обеих сторон замерли с натянутыми тетивами, копья и мечи опустились. Между двумя зубцами деревянной крепостной стены стоял Ив, которого держала большая рука. Над мальчиком склонилась свирепая косматая голова с длинными волосами и бородой цвета тусклого золота, которые трепал сильный ветер, почти не ощущавшийся внизу. Рука в перчатке приставила обнаженный кинжал к горлу мальчика.
- Вы видите его? - взревел человек, державший Ива, глядя вниз яростно сверкающими глазами. - Вы хотите получить его живым? Тогда отступайте! Скройтесь с моих глаз, или я сейчас же перережу ему горло и сброшу его труп вниз.