Брат Александр нашел свою любовь в другой редакции. На писанный им рассказ «Карл и Эмилия» произвел сильное впечатление на сотрудников «Будильника», а сам автор покорил сердце секретарши Анны Хрущевой-Сокольниковой. Она вы теснила из жизни Александра сестер Полеваевых, стала его гражданской женой и родила ему троих детей. Поседевшая и располневшая, Анна была на восемь лет старше Александра и к тому же страдала туберкулезом. От первого брака она уже имела троих детей и поскольку была виновницей развода, то по за конам русской православной церкви не могла повторно выйти замуж[60]. Павел Егорович, с одобрения Евгении Яковлевны и Ант гона, отказался признать детей Анны и Александра своими внуками.
Евреев же Павел Егорович уважал и отмечал еврейскую Пасху столь же истово, как и православную. Незамужняя Наталья Гольден возражений у него не вызывала, равно как и то, что Ан тон иногда ночевал у нее дома. Антон оставался у Натальи под предлогом подготовки к экзаменам: так или иначе, в доме Чеховых он жил в одной комнате с Мишей и об уединении не могло быть и речи. Вскоре Антон и Наталья стали называть друг друга «Наташеву» и «Антошеву»[61].
Итак, любовь и литература связали Колю и Антона со «Зрителем», а Александра — с «Будильником». Благодаря Анне Сокольниковой Антон через год печатал свои рассказы и в «Будильнике», а через Анастасию Путяту-Гольден познакомился с редактором «Света и тени» и «Мирского толка» и стал сотрудничать с этими журналами.
Богемный мир московских еженедельников и кафешантанов, таких как «Салон де Варьете», куда наведывалась пишущая братия, давал Антону возможность не только повеселиться, но и излить на бумаге критическую желчь. Одна из подобных заме ток появилась в октябре после его визита в «Салон» в компании двух богатых родичей из Шуи — Ивана Лядова и его шурина Гундобина, которого Чехов окрестил Мухтаром в честь турецкого генерала, воевавшего с русскими на Кавказе. Подпиши Антон статью своим настоящим именем, и для всех Чеховых двери «Салона» были бы навсегда закрыты. В заметке Антон живописует барышень «Салона», всех этих Бланш, Мими, Фанни и Эмм, приехавших в Россию в поисках счастья и успеха и оказавшихся в сомнительных кафешантанах, куда пришли развлечься Коля, Иван Иванович и Мухтар. Главный критический выпад автор, скрывшийся под псевдонимом Антоша, приберег под конец заметки — он советует хозяевам брать деньги с посетителей не за вход, а за выход, и тогда выручка «Салона» возрастет куда быстрее. Антон не раз направлял против «Салона» свое сатирическое перо — возможно, по этой причине заведение было в конце концов закрыто и заново открылось в 1883 году под названием «Театр-Буфф». Сарказм чеховской заметки несколько не вяжется с Колиной иллюстрацией в полный разворот, на которой любовно изображены кокетливые «хозяйки», лихие танцовщицы канкана и азартные картежники.
В сентябре, все еще под впечатлением от шумной семейной свадьбы, тетушка Марфа Лобода поздравляла Антона с писательским успехом. Ей было невдомек, какой сюрприз приготовили для своих родичей племянники. Недолго Таганрог восхищался молодыми талантами. В октябрьском выпуске «Зрителя» (в том самом, где была напечатана сатира «Салон де Варьете») появилась Колина карикатура «Свадебный сезон» с подписями Антона. Члены семейства Лобода, Чеховы и Гавриил Селиванов увидели свои физиономии среди гостей: пьяный Митрофан, жених Онуфрий Лобода («Глуп как пробка… женится из-за приданого»). Гавриила Селиванова Антон назвал Дон Жуаном. Скандал разразился после того, как в Таганрог приехал Александр. Он советовал в письме Коле и Антону: «Если вам обоим дороги ваши бока, то не советую вам ездить в Таганрог. Лободины, Селиванов, сродники и южики — все сплошь серьезно обозлены на вас за „Свадьбу“ в „Зрителе“. Здесь на эту карикатуру смотрят, как на выражение чернейшей неблагодарности за гостеприимство. Узнал я это сице: вчера приехал Селиванов, и я сегодня побывал у него. <…> Он скоро объяснился следующей речью: „Я вам скажу, что это со стороны Антона Павловича и Николая Павловича низко и недобросовестно почерпать материалы для своих карикатур из тех домов, где их принимали, как родных. <…> Я не знаю, чем я заслужил это оскорбление“».
Антона эти волнения ничуть не тронули — он ответил, что «лободинские номера нам все не нравятся, начиная с Ивана Ильича и кончая им, Аносей [Онуфрием]». У Чехова вообще был своего рода моральный изъян — несмотря на отзывчивость и способность к глубокому сопереживанию, он никогда не мог попять, за что обижаются на него люди, чью частную жизнь он выставил на посмешище. Митрофан Егорович, по всей видимости, никогда в жизни не напивался допьяна и карикатуру в «Зрителе» счел предательством — как это издевательство можно увязать с Антошиными заверениями в любви? Тетя Марфа прекратила переписку с ним на несколько лет; не отвечал на письма Антона и Гавриил Селиванов. Милейшая Липочка Агали — возможно, та самая красавица, которая была высмеяна в карикатуре как «царица бала», — тоже перестала писать ему. Еще не раз Антон в своих рассказах смущал и унижал близких ему людей, но никогда не признавал этого и тем более не раскаивался в том, как скверно он с ними обошелся.
Впрочем, теперь он избрал для своих нападок цель куда более солидную. Двадцать шестого ноября 1881 года после гастролей по Америке и в Вене в Москву пожаловала знаменитая французская актриса Сара Бернар, собираясь дать в Большом театре двенадцать спектаклей «Дама с камелиями» Дюма-сына. Московские критики отозвались о ней не слишком лестно, однако больше всего ей досталось от Антоши Чехонте в ноябрьских и декабрьских выпусках «Зрителя»[62]. Отказав Саре Бернар и актерском таланте, Чехов объявил ее безжизненной, скучной и не достойной его пера, плати ему редактор хоть 50 копеек за строчку. Приговор его был жестоким: «В ней нет огонька, который один в состоянии трогать нас до горючих слез, до обморока. Каждый вздох Сары Бернар, вся ее игра — есть не что иное, как безукоризненно и умно заученный урок».
Потом и в собственной пьесе Чехова появится похожая актриса. Аркадина в «Чайке» — это любующаяся собой эгоистка, которую следует поставить на свое место. Рецензии на выступления Сары Бернар стали первым пушечным залпом в войне, которую Чехов как драматург, а впоследствии Станиславский как режиссер повели против театральных знаменитостей со всей их претенциозностью. Как и в случае с «Салоном де Варьете», Антон благоволил к актрисам в частной жизни и не жаловал на публике.
Чехов постепенно утверждал себя как журналист. Наведываясь в «Будильник», он виделся там с самым отчаянным московским репортером Гиляровским, или дядей Гиляем — человеком, на котором держался лучший печатный орган столицы «Московская газета». Колю с Антоном как-то пригласили войти в основатели Московского гимнастического общества (в те годы Антон был широкоплеч и мускулист). Первым, кого они увидели, придя в гимнастический зал, был чемпион России по боксу Селецкий в поединке с дядей Гиляем. В Гиляровском Антон увидел идеал всесторонне одаренной личности. Самому ему не довелось посещать воровские притоны у Хитрова рынка, пить ведрами водку, выкорчевывать вручную деревья, останавливать за задок несущийся экипаж, укрощать дикую лошадь, выводить из строя силомеры в саду «Эрмитаж», вносить на руках друзей в отходящий поезд и совершать какие-либо другие из легендарных подвигов дяди Гиляя, однако, вознамерившись впоследствии стать журналистом, исследователем и земледельцем, а также врачом и писателем в одном лице, Антон явно следовал примеру Гиляровского.
Насколько позволяла бдительная цензура, Антон обращался к криминальным темам. В 1881–1882 годы три крупных скандала взбудоражили Россию: произошедшая 30 июня 1882 года на Московско-Курской железной дороге Кукуевская катастрофа, в которой под сорвавшимся с насыпи поездом погибли десятки пассажиров; дело Рыкова (тянувшееся вплоть до 1884 года), связанное с растратой миллионов рублей директорами банков, и арест таганрогских купцов и таможенников, замешанных в контрабанде. Во всех трех случаях виновные понесли столь мягкое наказание, что мало у кого после этого осталась вера в неподкупность властей. После Кукуевки люди стали опасаться путешествий по российским железным дорогам, а правительство запретило обсуждать в прессе подробности подобных катастроф. В рассказах Чехова зазвучала нота того мрачного недоверия к железной дороге, которую мы слышим в «Анне Карениной» или «Идиоте».
Дело таганрогской таможни напрямую коснулось семьи Чеховых. В июне 1881 года Александр окончил Московский университет. Желая поселиться одним домом с Анной Сокольниковой и подальше от строгого ока Павла Егоровича, он получил место в таганрогской таможне, освободившееся после ареста одного из проштрафившихся чиновников.
Дело таганрогской таможни напрямую коснулось семьи Чеховых. В июне 1881 года Александр окончил Московский университет. Желая поселиться одним домом с Анной Сокольниковой и подальше от строгого ока Павла Егоровича, он получил место в таганрогской таможне, освободившееся после ареста одного из проштрафившихся чиновников.
К середине 1882 года заработки Антона в «Зрителе» и «Будильнике» заметно поправили финансовое положение семьи. (И тем не менее он не отказался под Пасху порепетировать семилетнего сына сенатора А. Яковлева.) Его пригласил к сотрудничеству солидный иллюстрированный еженедельник «Москва», и в соавторстве с Колей он взялся писать роман-миниатюру «Зеленая коса», повествующий о жизни обитателей усадьбы на Черном море. И снова его персонажи были похожи на реальных людей: это художник Чехов, Мария Егоровна (очевидно, Полеваева), напоминающий самого Антона безымянный рассказчик — он обучает дочь героини немецкому языку и устройству ловушек для щеглов. «Зеленая коса» показала, что Чехов способен пародировать жанр бульварного романа, пользовавшегося у публики большим спросом. Следом и Курепин стал заманивать его предложением написать для «Будильника» стилизацию, которую бы публика приняла за чистую монету. В результате появилось сочинение под названием «Ненужная победа», которое журнал печатал с продолжением с июня по сентябрь и которое принесло Антоше Чехонте несколько сотен рублей. Пародия содержит все атрибуты бульварного романа — певица, с начала безвестная и несчастная, а потом увенчанная славой, и отчаянно влюбленный в нее благородный господин. Читатели приняли безделицу за переводной роман венгерского писателя Мора Йокаи[63]. Работая над повестью, Антоша Чехонте нещадно эксплуатировал свой писательский талант.
Летом 1882 года, сдав университетские экзамены, Чехов сделал первый шаг на пути к серьезной литературе. Опубликованный в «Москве» рассказ «Барыня» изобилует расхожими штампами — это и эгоистичная сластолюбивая вдовушка, и злокозненный поляк-управляющий, и честный крестьянин, и бурная развязка, и обличительный гнев повествователя. Тем не менее рассказ предвосхищает более зрелые вещи — из «Барыни» вышли и поздние чеховские рассказы об угнетенном крестьянстве, и его проза середины восьмидесятых годов, один из мотивов которой — чувственность, переходящая в жестокость.
Успех настолько окрылил Чехова, что одного псевдонима ему показалось мало, и от «Антоши Чехонте» отпочковались «Человек без селезенки» и «Г-н Балдастов». Подрядив Колю иллюстратором, Антон собрал 160 страниц своих лучших рассказов, чтобы опубликовать их книгой. Продажей решил заниматься сам (альманах имел несколько вариантов названий — «Шалопаи и благодушные», «Шалость» и «На досуге»). Однако 19 июня 1882 года цензор отклонил его прошение. В повторном прошении Антон указал, что рассказы уже печатались в подцензурных изданиях, и поначалу возражений не последовало, однако потом тучи на общественном небосклоне сгустились, и книга была отвергнута в корректурных листах.
Чтобы содержать семейство, Антону пришлось бы поставлять в московские еженедельники не меньше сотни рассказов в год. Ваня, однако, был уже материально независим, да и Александр, собираясь занять пост в таможне, мог рассчитывать на приличное жалованье. Между тем Маша и Миша продолжали учиться, а Коля и Павел Егорович семейный бюджет поправляли слабо. Были и другие иждивенцы: тетя Феничка, гончая Корбо и кот Федор Тимофеевич, которого принес в дом Александр, обнаружив в надворном туалете. Когда Федор Тимофеевич устраивался на коленях у Антона, тот умиротворялся, и именно к этому коту он впервые обратился со словами, которыми затем охарактеризовал и себя, и братьев: «Кто бы мог ожидать, что из нужника выйдет такой гений!»
Глава одиннадцатая Семейные осколки:1882–1883 годы
Двадцать пятого июля, не расплатившись с долгами и не сказав Чеховым, что у Анны пошел третий месяц беременности, а также оставив на Феничку собаку Корбо, Александр со своей невенчанной женой и ее сыном, подростком Шурой, отправились в Тулу. Там они задержались лишь на день, отдали Шуру на попечение родственникам Анны и двинулись дальше, в Таганрог. По дороге попадались знакомые лица: «В Туле, Антоша, я видел на вокзале твою невесту, иже во Грачиках, и ее маменьку. Об этой маменьке говорят, что, садясь в седло, сломала лошади спину». Александру родной город жены не понравился, и он послал Антону сочиненную им анти-оду Туле:
Я в Тулу с трепетом въезжал,
Туда подруга дней моих седая
Меня влекла, не понимая
Что быть я в Туле не желал,
Что я от этого страдал.
В Таганроге поначалу все шло хорошо. Александр вернулся в город своего детства во всем великолепии: выпускник университета, государственный служащий и, похоже, женат на даме из благородных. Остановившись в гостинице «Европа», Александр заявился в лавку к Митрофану Егоровичу покупателем и попал в крепкие дядюшкины объятья. По законам гостеприимства, Митрофан и Людмила (к тому времени у них уже было четверо детей) забрали Александра с его половиной из гостиницы и поселили у себя — в обмен племянник стал обучать грамматике их двенадцатилетнего сына Георгия. Затем они, платя за постой, какое-то время жили у старых друзей, Агали. Однако вскоре до Таганрога дошел номер «Зрителя» с Колиной и Антоновой карикатурой свадьбы Лободы, и из всех земляков, кто был по-прежнему рад видеть Александра, осталась, пожалуй, лишь чеховская нянька Агафья.
Антон, впрочем, о Таганроге не вспоминал. Весь июль он провел в Москве, зарабатывая на хлеб насущный, а мать с младшими Чеховыми в это время гостила у Вани в Воскресенске. Павел Егорович частенько оставался ночевать дома, поэтому Коля с Антоном перебрались на дачу к Пушкареву и спутнице его жизни Анастасии. Всеми покинутый, Павел Егорович стал призывать из Воскресенска жену с младшими детьми и угрожать старшим, что заявится к Пушкареву. Пользуясь дружеским расположением редактора, Антон публиковал свои рассказы в его журналах. В «Мирском толке» стали подбирать вещи посерьезнее, и Антон предложил им рассказ «Живой товар», своей непреходящей темой любовного треугольника напоминающий «Вечного мужа» Достоевского: любовник замужней женщины обрекает себя на пожизненную заботу о ее супруге.
Осенью Пушкарев начал публиковать в «Мирском толке» доселе самое длинное из сочинений Чехова — «Цветы запоздалые». (Повесть была посвящена бывшему постояльцу Чеховых, студенту-медику Николаю Коробову.) Цветами запоздалыми автор назвал переживающее тяжелые времена благородное семейство. Сюжетная линия повести сыровата, но вполне определенна. Главный герой разделяет потаенные мысли Чехова: доктор-простолюдин процветает, в то время как «цветы запоздалые» вянут и чахнут. Подобный сюжет, правда в несколько смягченном варианте, Антон вновь использовал в 1899 году в рассказе «Ионыч».
«Живой товар», «Цветы запоздалые» и «Барыня» стали серьезной заявкой — они цринесли Чехову уважение, популярность и деньги. Между тем четвертый курс университета Антону дался тяжело. Студенты перешли к хирургии и внутренним болезням. Для практических занятий Чехов выбрал педиатрию — он писал историю болезни Екатерины Курнаковой, парализованной и страдающей врожденным сифилисом девочки, которую наблюдал три месяца[64]. Напряженная учеба в сочетании с литературной поденщиной и активной личной жизнью потребовали от Чехова неимоверных усилий и целеустремленности.
Однако чтобы сделать себе имя, писатель должен был печататься в Петербурге — считалось, что лишь столичная периодика имеет дело с серьезной литературой. Своим дебютом в Петербурге Чехов был обязан поэту Лиодору Пальмину, который успевал печататься всюду. Впервые увидев поэта в редакции «Будильника», Чехов принял его за бродягу — Пальмин был неряшлив в одежде, сутул и с оспинами на лице. Популярность Пальмин заработал на горстке стихов гражданского содержания и на элегантных переводах античных поэтов, хотя наиболее талантливо он проявил себя как импровизатор. Среди собратьев по перу он выделялся какой-то особой способностью к состраданию. Кочуя с квартиры на квартиру (в самых захолустных кварталах Москвы, чьи обитатели по вечерам предпочитали сидеть по домам) в компании прислуги Пелагеи, впоследствии ставшей его женой, Пальмин подбирал на улицах бродячих собак, кошек, уток и прочих бездомных тварей. Вдобавок поэт и его подруга крепко выпивали[65]. Однако Чехов расположился к Пальмину не менее, чем к дяде Гиляю; симпатия между ними была взаимной.
В октябре навестить Пальмина приехал редактор петербургского еженедельника «Осколки» Николай Лейкин. Отобедав у Тестова, на выходе они повстречались с Колей и Антоном Чеховыми. Пальмин представил их Лейкину, который прослыл охотником за молодыми талантами. К середине ноября Лейкин принял к печати три чеховские вещицы, а две забраковал. Платил он по восемь копеек за строчку, новое сочинение требовал еженедельно и выделил Антону четверть своего журнала. Коля поставлял в журнал иллюстрированные развороты и рисунки для обложек. Лейкин был самым плодовитым из российских писателей-юмористов — его рассказы были известны каждому таганрогскому мальчишке. Как редактор он был беспощаден и вмешивался в текст, не ставя в известность авторов, однако благодаря умению отбиваться от цензуры он снискал себе немалое уважение и привлек к сотрудничеству даже таких крупных литераторов, как Николай Лесков.