Выровнялись.
Я заложил руки, осмотрел.
— Смирно!
Лязгнули пластины панцирей. Все правильно. Хвост прижат ко льду, морда свирепо оскалена, правая передняя лапа поднята и полусогнута. Уши торчком, гребни встопорщены, крылья приподняты за спиной. Звери войны, убийцы. Здорово. Мощно. Так мощно, что у меня каждый раз мурашки по спине пробегают.
Это вообще-то я придумал. Когда «смирно» — то так, когда «лежать» — на брюхо, крылья прижать, хвост вверх, уши вниз. Когда вольно, можно лечь свободно и пасть закрыть. Хорошо бы, конечно, какого-нибудь оружия на них навесить. Перец обещал подумать. А чего тут, собственно, думать? Каждому прицепить по два бластера и по вакуумной бомбе — и можно штурмовать Капитолий…
Что-то я на Америку обижен в последнее время. Из-за тушенки ихней. Перец прижимист, вкусную тушенку и другую еду зачем-то бережет, хотя ее полно тут, а на стол выставляет американскую — нашел склад с гуманитарной помощью. Ассортимент же этой помощи небогат: говядина в квадратных банках и сухие гамбургеры в пакетах из фольги. Все для американской армии, и есть это нелегко. И чем дольше я это ем, тем больше Америку не люблю. Потому идея устроить налет на президента, рыбачащего в русле Потомака, кажется мне вполне здравой. От американских консервов суровость здорово повышается.
Вот я и поглядел сурово на эту троицу горынов.
— Распустились… Разболтались… Расслабились… А здесь вам, между прочим, не Миннесота! Здесь вам не тут! Здесь надо быть готовым отразить! Вот ты готов?
Я ткнул пальцем в нос Хорива.
Хорив заволновался, заюлил глазами, заперебирал лапами, выпустил из ноздрей струи пара. Драконий выдох сконденсировался, замерз, осыпался на лед звонким бисером.
— Не сметь дышать, когда разговариваешь с командиром! — рявкнул я.
Хорив замер. Нет, мне определенно нравится командовать. И во мне определенно талант. Я такой, доложу вам, зоопсихолог… Только держись!
— Так мы вообще неизвестно до чего докатимся, — продолжал я. — Так мы скатимся в варварство. А у нас с вами впереди много дел. Вы же ведете себя так… так…
Горыны были недвижимы. Издали их вполне легко можно было спутать со снежными фигурами — тоже белые, будто отлитые из подкрашенного молоком льда. Даже глаза, кажется, замерзли.
— Вы ведете себя недопустимо! Вы… вы позорите высокое звание российского дракона!
Ну, тут я немного заговорился, как-то не в тему пошло. При чем здесь высокое звание российского дракона? Посему пришлось снова заорать:
— Смир-рна!
Снова лязгнула броня. Снова образовался должный порядок. Я, кстати, помучился, пока они научились. Зато сейчас красота. Жаль, что не могут ответить: «Есть, сэр!» Надо будет научить приветственно щелкать зубами. Хорошая идея!
Я принялся ходить туда-сюда мимо морд. Морды висели над землей, каждая выше моей головы чуть ли не на полметра. Глаза у всех одинаковые, в смысле размера. Размер апельсина, но не круглого, а плоского. Приплюснутого, короче, апельсина. Цвет вот разный. Цвет мне вообще нравится — необыкновенный. Перец говорит, что это спектр звезд. Каждая звезда своего цвета, причем редкой пронзительности.
У Щека глаза оранжевые, по краям переходящие в синеву. Как будто они еще внутрь головы продолжаются.
У Кия — зеленые. Не глубокого изумрудного цвета, не хищного кошачьего, а скорее салатового, цвета молодых побегов. Самый хитрый цвет. Если долго глядеть в салатовые пространства его глаз, начинаешь немножечко отключаться. Кий этим пользуется. Смотрит на Яшку, тот входит в коматоз, и Кий ворует у него сушеные груши и орехи. А однажды полмешка сахара вылизал. Яшка рассвирепел, давай лупить Кия половником, да только без толку все — половником-то его не прошибешь, тут ракетная установка нужна.
У Хорива глаза непонятные. То ли серые, то ли голубые. Иногда правый синий, левый серый, иногда наоборот. Мутные, короче. Он и сам мутный. Молчит, зевает, на Луну не смотрит, смотрит на Венеру. Тут Венера крупная.
Но сейчас у всех глаза одинаковые — застывшие и бессмысленные. Смотрят на меня, ждут слова. Хорошо я с ними поработал, а то уже распускаться стали. Перец говорит, что скоро возьмет их в настоящее дело — полетать, размять крылышки в честном бою.
Меня что-то, правда, не зовет, я, по его мнению, еще не готов. Хм, не готов… Я ему этих зябликов выучил, навел на них шороху, а он мне все не доверяет!
Хотя правильно делает. Никому нельзя доверять. Вот я горынам ничуть не доверяю. Нечего им доверять, надо, чтобы они тебя боялись. Только страх и уважение. Порядок, дисциплина. Дисциплина основывается на повиновении. Как говорит Перец: если я прикажу пасть в помет, то вассал должен в помет пасть. Помета у нас, конечно, негусто, но снега много.
— Лежать! — неожиданно скомандовал я. А чтобы не расслаблялись.
Троица послушно грохнулась на снег.
— Сидеть!
Сели.
Ну, я их так немножечко погонял — лечь-встать, лечь-встать. Для вразумления. Чтобы знали, кто здесь главный. Потом смилостивился:
— Вольно.
Троица разлеглась на снегу. Тоже мне…
— Свободны, — устало приказал я, — можете пообедать.
И равнодушно повернулся спиной. Послышался звук, похожий на скулеж. Просительный.
Кий. Я их по голосам уже различаю. Кий — басовитый, Щек пищит, а Хорив так вообще молчун. Но печенье тоже любит. Как все остальные.
— Попрошайничество не украшает дракона, — назидательно сказал я. — Дракона украшает скромность и послушание.
После чего сунул руку в карман, нащупал печенье, резко выбросил его вверх. Метель ударила в спину, в дубленую шкуру полушубка снова врезались ледяные треугольнички, воздух почти свалил. Я оглянулся через плечо. Они уже были в небе. Уже поймали печенье и теперь набирали высоту, усердно работая еще не вытянувшимися до нужных размеров крыльями.
Через несколько секунд я их уже почти не различал — они слились с серым скучным тентом, и только вглядевшись, можно было увидеть черные окончания крыльев. Смешно — месяц назад они полиняли, сбросив детскую чешую, и из ярко зелено-красных стали белыми, как весь окружающий мир. Перец тогда глядел на зубастых белых тварей и смеялся, хотя я ничего особо смешного не замечал. Ну подумаешь, белые. Альбатросы тоже белые, а смеяться при виде их мне не хотелось. Хотя я альбатросов и не видел, кто знает, может, при виде их тоже бы рассмеялся.
Потом мне Перец объяснил, чего он ржал. Он просто представил: если горыны так мимикрировали под снег, то, значит, могли и под другое мимикрировать. Например, под американский флаг. Или в розовый цвет. Или в черный горошек на белом фоне.
— Прикинь, — ржал Перец, — сидят они, а на них из туч вываливается Хорек…
Ну да, это было бы смешно, пожалуй. Могла получиться забавная картина. Я как раз записал в блокнот сюжет. Все как полагается, сидит американский президент на яхте в устье Потомака, ловит лосося, курит сигары и пьет, наверное, какой-нибудь джин с тоником или коньяк. Настроение у него хорошее, опять кого-то там разбомбил. А тут небо раздвигается, и из него вываливаются три горына: один — как флаг, другой розовый, третий — как гигантский далматин. Смех!
И название я сразу придумал. «Не ждали, блин». Сюжет 341-й. По-моему, ничего.
Опять отвлекся. Надо меньше отвлекаться, надо больше сосредотачиваться.
Улетели обедать. Или завтракать. Или ужинать. Их один раз в день можно кормить, они уже большие, едят редко, но много.
Прокорм вообще отдельная статья, им же немало требуется. Попробуйте прокормить танк с крыльями! Но в городе этом жрачки всякой полно оказалось. Я все боялся сначала, что они Яшу сожрут. И меня заодно. Но Перец успокоил, сказал, что драконы жестко привязаны к первой пробе. То есть чем в первый раз их накормишь, тем они всю жизнь питаться и будут. Накормишь мясом — будут мясо жрать, злобные будут и строптивые, неуправляемые. Накормишь рыбой — поспокойнее станут. Ну а если кормить овощами-фруктами, то будут послушные и вменяемые. Мы пшенкой кормим. Пшенкой, овсянкой, рисом, гречкой, универсальной кашей. Перловкой редко — плохо жрут. А мясо если предложить — так они его ни за что уже не возьмут. Так сказал Перец. И продемонстрировал. Открыл банку тушенки и сунул под нос Щеку. Тот аж позеленел, а потом и вовсе убежал. Так-то вот.
Зато с крупой проблемы. Бедный Яша с утра варит каши. С сухофруктами, с сахаром, с маслом. В здоровенных походных кухнях. На каждого ящера по котлу. В котел по полмешка крупы кидает, по кастрюле сухих яблок, по половнику меда и целый куб масла. Масло Яша рубит топором. На улице. Я привожу ему со склада здоровенные замороженные кубы, и Яша, как настоящий дровосек, пилит их бензопилой, а затем колет топором. Каша получается что надо. Чего уж там, я сам ее иногда ем. А если универсальную варит, так вообще… Мечта сумрачного детства, честное слово.
Даже гадский Доминикус ее жрет. Да, да, да, этот недорезанный аристократ сомнительных кровей тоже живет с нами, хотя особого упоминания и не заслуживает. Втесался в доверие к Яше, разожрался до состояния баскетбольного мяча, везде гадит, как в прямом, так и в переносном смысле. Тиранит горынов, прыгает на них со стен, пугает криками. Я неоднократно предлагал разобраться с кошаком, причем по-мирному, по эльфовскому пути — привесить к нему ошейник с хорошим отягощением, которое несколько бы ограничило кошачью прыть. Но Перец и Яша Доминикусу попустительствуют и, вместо того чтобы наказать его по всей строгости человеческого общежития, дали коту волю. Отчего я во многом страдал.
Меня, по старой памяти, Доминикус не любил и всячески злодействовал в мою сторону. Напрыгивал в основном. Иду я по норе, а он, сволочь, сверху падает. Неприятно. И шею еще когтями раздирает. Потом царапины мучительно болят почти неделю, и никакая зеленка не помогает.
Отчасти из-за него я и переселился, окончательно убедившись в том, что кошек не переношу. Ни в каком виде. Ну разве что под грецкими орехами и корейской морковью.
Кстати, о моркови. Живот забурчал, подавая верные признаки голодания. Да, пора. Пора навестить Яшу Автохтона, гнома и кулинара. Жаль, снегоход горыны угробили, я его почти обкатал. Теперь придется новый раскочегаривать, идти на склад, с железками возиться. Опять бензином провоняю, а когда еще новый снегоход в норму войдет — неизвестно. Надо будет наложить табу на снегоходы, запретить их разбивать. И вообще, пора, наверное, завязывать с утренними забавами — гибкость в суставах уже не та. Надо мне грызть хрящ ската-хвостокола…
От площади Центральной до норы недалеко. Тут вообще все недалеко. Я поглядел на уже краснеющее и низкое солнце. Это тоже красиво — когда смотришь на вымороженное солнце, чувствуешь себя одиноким. Ну да ладно, отправимся к норе…
Нора на самом деле не нора, а гигантская пещера. Причем пещера тоже ненормальная — почти идеально округлой формы, как будто стрельнул кто из гигантской винтовки или, наоборот, как у Жюля Верна, вмуровал в землю чудовищную пушку. Из нее все время прет тяжелый, даже горячий воздух, так что никаких сосулек по краю пещеры не обнаруживается, все строго.
Пещера чрезвычайно глубокая, до дна я не доходил, а Яша почти доходил — он туда за углем углубляется, и рассказывал, что пещера ныряет почти на три километра, причем не сужается, а, напротив, расширяется, что там какая-то подземная страна даже. Конца пещеры не видно, с потолка свисают здоровенные светящиеся сталактиты, откуда-то снизу шпарит тепло, и в этом тепле и свете произрастает короткий кустарник. Но животных нет. Я собирался как-то тоже туда спуститься с Яшей, да поленился, поскольку пилить три километра вниз, а потом возвращаться мне не хотелось. Добрый Яша предложил отнести меня туда и обратно, но я постыдился.
Человек не должен ездить на гноме. Вот если бы их два было… Но Яша наличествовал в одном экземпляре.
Когда я приблизился к норе, горыны были уже там, внутри, — возле входа красовались здоровенные разлапистые следы и пахло детским садиком — кашей, сыростью, хлоркой и молоком. Это и означало, что троица на месте, что Яша уже успел почистить щеткой их жесткие шкуры. Теперь они наверняка уже сидели на главной площадке и жевали свою пшенку.
Интересно, откуда я знаю, как пахнет детский садик? Может, у меня память стала просыпаться?
А вообще, если бы показать кому-нибудь тот самый вход со следами, то многие решили бы, что у них мозговые нелады начались. Ну или что это розыгрыш — вроде как с кругами на полях пшеницы, которые организуют скучающие британские пенсионеры.
Я вошел в пещеру и стал спускаться к лежкам и к залу, где проживали Яша и Перец. В пещере было не очень темно. Перец хитро придумал: нарисовал по потолку люминофором светящуюся линию — и свет есть, и шлепать удобно.
Спускался, спускался, а на полпути к лежкам меня перехватил Перец.
Не просто перехватил, а как всегда с оригинальничаньями.
— Стой, кто идет! — заорал.
И наставил на меня «Гром». «Гром» — страшное оружие, никакой бронежилет его не остановит. Не, «Тесла», что у Сирени, круче, но и он неплох. Сам Перец в камуфляже, в бронежилете, шлем мой нацепил. Одним словом — спецназ. Вообще-то Перец военную форму не любит, а сейчас вот вырядился зачем-то.
— Что опять? — спросил я. — Обострение?
— У меня всегда обострение, — ответил Перец. — А жизнь тем временем налаживается. Ты вот знаешь, что к 2015 году пятьдесят процентов мобильных телефонов будут одноразовыми? Позвонил — выкинул, как пластиковый стаканчик.
— Зачем нужны одноразовые телефоны?
— Затем! — умно сообщил Перец. — А зачем одноразовые стаканчики?
— Удобно.
— Одноразовый телефон тоже. Позвонил — выкинул. Гигиенично. А к 2027-му каждый уважающий себя человек сможет сгонять в Америку на орбитальном челноке. А то сейчас трудно жить.
— Да?
— Ага. Ну ты вот представь: хочет какой-нибудь газовщик или нефтесос там в Небраску двинуть, гамбургера насущного отведать, ему сейчас, как последнему лоху, на «Боинге» пилить приходится. Шесть часов! Невыносимо. Да, просто невыносимо!
Кажется, Перец иронизировал. Кажется. Вряд ли его на самом деле занимали муки рядовых миллиардеров. Хотя, кто его знает…
— Консьюмеризм, — вздохнул Перец, — проклятый.
— Чего?
— Немотивированное потребление, — пояснил Перец. — Когда жрут больше, чем нужно. Причем половину выкидывают. Мир, как всегда, катится в пропасть. А Ван Холл строит корабль для полета на Марс. «Арей» называется. Говорят, там даже выключатели света из бриллиантов выточены. Может, улетит?
— Вряд ли. Ему и здесь не холодно. А ты откуда все это знаешь?
— Газеты выписываю, — отоврался Перец. — Штуку тебе хочу одну показать…
Перец достал из-за спины какие-то руины, протянул мне. Оружие. Оружие было помято и изогнуто, будто слон на нем сплясал. Но я его узнал. Не мог не узнать.
Соплемет. Но не такой, как у меня. Модернизированный. И явно фабричного производства. Я поискал клеймо. Так и есть. «Ван Холл Корпорейшн».
— Знакомо? — спросил Перец.
— Допустим. И что?
— Ничего. Просто…
— Где достал? — спросил я. — Трофей?
— В том-то и дело… — рассеянно покачал головой Перец. — В том-то и дело, что… Ты что про Застенкера знаешь?
— Да ничего, — пожал я плечами. — Оборотень вроде как… Темный тип.
— И я ничего. О нем никто ничего не знает. А я чувствую, он нам еще устроит… Ладно. А у тебя? Как ящерки? Летают?
— Летают, что ж им еще делать.
— Вот и хорошо, хорошо… Как послушание?
— На высоте. Послушаются.
— Это тоже хорошо… Я задумал небольшую атаку. Так, мелочь, просто попробовать, как… Они готовы?
— Вполне, — ответил я, — готовы.
— Ну и славно. После обеда поднимай их на крыло.
— Отлично! — обрадовался я. — Повеселимся наконец!
— Не, тебе нельзя, — помотал головой Перец.
— Почему это?!
— Забыл? Про рыбок?
Я промолчал.
— Короче, как сожрут свою кашу, пусть вылезают.
И Перец, насвистывая, направился к выходу.
Про рыбок я не забыл. Про такое не забывают! Кто забудет про живую бомбу, рассредоточенную в собственной крови? Бомба, подарок господина Ван Холла, — страховочный вариант, на случай, если я заупрямлюсь. Ослушаюсь. На случай, если я не вернусь. Чтобы на крючке меня держать.
Я заупрямился. Я не вернулся. Бомба не сработала. Пока. Вообще-то она должна была сработать еще год назад. Год назад я был бы уже мертв…
Но я жив. А рыбки остались. Плывут себе, шевелят плавничками…
Пнул со зла стену и углубился в пещеру.
Картина, явившаяся перед глазами моими, была умильна до слезотечения, и я опять не удержался, сфотографировал. Вся троица сидела на главной площадке, опустив морды в пятидесятилитровые кастрюли. Чуть поодаль пощелкивала походная кухня, Яша с вместительным черпаком курсировал между кухней и горынами, подбавлял кашу в кастрюли. Горыны лопали с чавканьем, даже у меня аппетит разыгрался. Я проследовал в уголок, за человеческий стол. Яша тут же нарисовался рядом со сковородкой, подал яичницу с сыром и квас. Гномский квас, кстати, совершенно такой же, как обычный, человеческий. Вкусный.
Яша хорошо готовит, по-домашнему. То котлеты сделает, то холодец, и даже с хреном. Если бы не прижимистость Перца, который почему-то, как я уже говорил, противится использованию складов на полную катушку, жили бы мы неплохо. Я спросил у Яши, все ли гномы так искусны в кулинарии, и Яша подтвердил, что все. После чего я стал подумывать, не взять ли мне с собой в мое счастливое будущее тоже какого-нибудь Яшу. В конце концов, мне нужен будет денщик, повар и хороший собеседник…
Надо будет подумать.
Я поперчил яичницу, накрошил в желтки сухарей и принялся за обед. Не спешил — в жизни так мало удовольствий, что приходится их растягивать. Даже от банальной глазуньи надо балдеть по полной.