Словом, ищи теперь ветра в поле. Но боже, какое счастье, что денег на ее счету не оказалось! Ведь тогда б система предупреждения, о которой говорил Дмитрий Васильевич, не сработала, и весь ее капитал ушел бы неизвестно куда.
Настя устало потерла виски. Здесь, в Колокольном, она уж и забыла, как это неприятно, когда болит голова…
– Тетенька Настенька, ну иди же скорей, – защебетали обиженные племянницы. – Позвала нас домик строить, а сама… То по телефону болтаешь, то думу думаешь!
– Иду, девочки, – рассеянно улыбнулась Настя.
И тут телефон зазвонил снова. Девчушки дружно скорчили рожицы. Настя глянула на определитель номера. Батюшки, сам генеральный! Неужели собирается из отпуска отзывать?
– Да, Арсен Юрьевич, – деловито откликнулась она.
– Анастасия Евгеньевна? У меня для вас новости. Не самые лучшие новости.
– И у вас тоже? – не удержавшись, ляпнула она.
Повисла двухсекундная пауза. Генеральный молчал. Наконец сбавил тон на менее официальный и продолжил:
– Настя, у нас чрезвычайное происшествие. Несем прямые убытки, а в прессе уже пошел про нас черный пиар.
– Что? Что случилось? – тревожно спросила Настя.
– Нашу базу данных разослали по Интернету во все риелторские агентства. В графе «предмет сообщения» написали: «эксклюзивный подарок»…
– Кто… Кто это сделал? – с трудом выдавила Настя.
База данных на десятки тысяч квартир, принадлежавшая их агентству, охранялась почище сверхсекретного объекта. Настин принцип сортировки квартир плюс ежедневно обновлявшиеся данные стоили баснословные деньги. Ходили слухи, что генеральному вроде предлагали за базу двести штук «зеленых», но тот, естественно, отказался.
Арсен Юрьевич выдержал едкую паузу. И выдохнул:
– Похоже, сделала это ты.
– Я?!
– Извини, но обратный адрес во всех письмах указан твой, Настя. И рассылали базу с твоего рабочего компьютера…
– Но меня и на работе-то нет! – отчаянно вскрикнула Настя.
Генеральный, явно подготовившийся к разговору, парировал:
– А я думаю, твой ноутбук легко стыкуется с твоим компьютером в офисе – был бы телефон. Лэп-топ, насколько я знаю, ты взяла с собой. Как, впрочем, и сотовый.
– Но зачем, Арсен Юрьевич? Объясните: зачем мне это делать?! – Настя изо всех сил старалась, чтобы голос ее не дрожал.
– А это уж у тебя надо спрашивать, – холодно произнес он.
В трубке завыли короткие гудки. Настя в ярости отшвырнула телефон. Племянницы углядели по ее лицу, что надвигается буря, и поспешно ретировались.
– Дядь Петь! Дядь Петь! – заорала Настя. – Где ключ от сейфа?
– Что, Настенька, что? – всполохнулась на ее крик тетка.
А дядя Петя успокаивающе похлопал ее по плечу и молча протянул ключ. Настя дрожащей рукой отперла замок… Вот он, ее ноутбук, лежит на полке, крышка подернулась дымкой пыли.
– Мы его не трогали… – растерянно и виновато проговорила тетя Нина.
Настя дрожащей рукой включила компьютер. Нетерпеливо дождалась окончания загрузки. Открыла опцию «статистика включений»… Все верно: последний раз лэп-топ включали еще в Москве, две недели назад.
– Но как же так? – растерянно пробормотала она.
– Настя, что случилось? – потребовала тетка. – Что-то по работе?
Настя, закусив губу, кивнула.
– Тебя подставили? – прозорливо спросила тетя.
И снова Настя кивнула.
– Жизнь ваша московская такая, – утешающе сказала тетка. – Но ничего – ты сильная. Ты разберешься.
А дядя Петя ласково похлопал ее по плечу и, не мучая вопросами, посоветовал:
– Сначала выясни, кто. А когда выяснишь, – он широким жестом махнул на открытый сейф с ружьями, – мы его пристрелим.
***«Дядька прав. Это – враг», – думала Настя, сосредоточенно шагая через поле. Она еле отбилась от теткиных хлопот. Отказалась от валерьянки, постельки и самогонки. Какая постелька, если весь ее мир рушится! «Оставь ее. Пусть погуляет. Подумает», – приказал жене дядя Петя. И вот Настя, снова бредя по любимому полю за околицей, впервые за время отпуска не баловала мозги деревенской безмятежностью, а сосредоточенно думала.
«Враг. Бьет по всем фронтам. Лишает и работы, и денег. Значит, непримиримый. И, собака, как тонко ударил! Явно готовился, всю жизнь мою изучил! И сумму на счету знал, и в офисный компьютер проник! Значит, надо подумать, кто из моих знакомых мог знать – одновременно! – и о моих деньгах, и о том, как войти в мой рабочий компьютер».
Настя вытащила блокнот и ручку. Написала: «сумма на счете». Немного напрягла память и составила список однокурсников, ставших свидетелями ее опрометчивого бахвальства. Список вышел изрядный – семеро. «Но такие новости – «однокурсница разбогатела!» – разлетаются со скоростью света! – сверкнула запоздалая мысль. – И о моем счете в банке, и о примерной сумме на нем знает уже полпотока плюс однокурсничьи родственники и друзья!»
Настя в отчаянии смяла список, швырнула на траву. Бог с ней, с экологией, когда вся ее жизнь в мусор летит!
«Ладно, пойдем другим путем. Кто мог проникнуть в мой офисный компьютер?»
А тут и думать нечего – весь отдел мог. В ее комнате сидело четверо, все, разумеется, имели допуск к агентской базе данных. Понятия «свой компьютер» в отделе, строго говоря, даже не существовало. Работали на той машине, что ближе. А за Настин, самый мощный в отделе комп вообще вечная война была. И пароль ее, словечко guerilla, вовсе не был вселенским секретом.
«Что ж я шефу-то этого не сказала!» – мелькнула запоздалая мысль. Рука потянулась к телефону, но Настя себя одернула. Рано звонить. И глупо.
«Ну и что мы имеем? Первое множество – со встречи выпускников – никак не пересекается с множеством вторым, с моими коллегами. Или… Или пересекается? Может, какой-то мой бывший однокурсник связан с кем-то из моих коллег? И они совместно решили меня закопать?
Но зачем? По какой причине? Неужели просто так? За удачную карьеру, чтоб не задавалась?»
Нет, что-то не складывается. Не может она поверить, что кто-то решил уничтожить ее просто так. Практически ни за что.
И тут в голове вспыхнуло: Олежек!
Только он знал о ней все. Знал о сумме на счете. (О переводе денег в Швейцарию Настя не сказала даже ему.) И пароль для ее компьютера – английское словцо guerilla – она тоже ему выдала: просто к слову пришлось. Олег еще хмыкнул: «Тоже мне, Настена-партизанка!» И… и… Это он посоветовал ей обратиться к врачу! И дал телефон доктора – сказал, что это лучший психоаналитик Москвы! А врач запугал ее тем, что нужно немедленно ехать в отпуск!
Да Олег просто расчищал себе пространство для маневра, выдавливал ее из Москвы! А она, дура, и правда поверила, что ей нервы нужно лечить!
Но зачем же он это делает?
Настя горько усмехнулась – теперь, когда она потеряла работу, причины не имели никакого значения.
Вокруг нее по-прежнему безмятежно зеленели поля и шептали о чем-то возвышенном деревья, но глупая деревенская красота больше не радовала. «Все. Больше никаких «санаториев», – решила Настя. – Нужно срочно убираться отсюда. И спасать то, что еще можно спасти».
Она поднялась, в последний раз окинула взглядом лесок, уходящее в перспективу небо, задумчивое, сонное кладбище… На Колокольное снова наплывали сумерки.
А на одной из могил снова маячила, мерцала в вечерней дымке изломанная, страшная, белая фигура без лица…
Настин крик всполохнул безмятежных грачей, птицы взвились с деревьев, галдя и роняя перья.
***– Дядя Петя, завтра я уезжаю, – сообщила Настя, едва вошла в дом.
– И думать, Настена, не смей, ты и в себя прийти не успела! – возмутилась тетя Нина.
А дядя Петя деловито спросил:
– Ну что, решила, кого пристрелить?
– Решила, – улыбнулась Настя.
– Если докажешь, что действовала в состоянии аффекта, больше трех лет не дадут, – со знанием дела прокомментировал он.
– Немедленно замолчи, Петр! – прикрикнула на него жена. И побежала суетиться, собирать Насте бесчисленные соленья-варенья-компоты.
– Дядь Петь, пошли на крыльцо, перекурим, – позвала Настя. – У меня к тебе дело. Секретное.
***Село Колокольное уснуло. Басисто храпел дядя Петя, ему нежно подсвистывала тетка. Что-то бормотали во сне племяшки – Настя на цыпочках прошла в их комнату, укрыла девчушек поплотнее. Одни коты вальяжно шастали по дому, подстерегая рассеянных мышей.
Не спала и Настя. Сидела у окна, не закрыв ставен и призывно распахнув форточку. Чтоб ее не было видно с улицы, спряталась за ширмой. На коленях лежало охотничье ружье. Она напряженно вслушивалась в темноту. Когда казалось, что по двору шелестят шаги, принималась сладко посапывать, будто спит… И изо всех сил старалась не заснуть по-настоящему. Но… Миновала полночь, полпервого, час – никого. И глаза слипались отчаянно…
Кажется, она задремала – потому что очнулась от противного скрипа стекла. Она вскинула к окну сонные, испуганные глаза – и снова увидала его. Белый человек. Человек без лица. Мертвая маска без глаз, безо рта, без носа!.. И по стеклу отстукивает тревожный ритм костлявая, с длинными ногтями, рука.
Кажется, она задремала – потому что очнулась от противного скрипа стекла. Она вскинула к окну сонные, испуганные глаза – и снова увидала его. Белый человек. Человек без лица. Мертвая маска без глаз, безо рта, без носа!.. И по стеклу отстукивает тревожный ритм костлявая, с длинными ногтями, рука.
«Ну, здравствуй, зайчик!» – прошептала Настя. Вскинула ружье. Прицелилась пониже подбородка. И жахнула в окно дуплетом.
***Крик был жалким, совсем не мужским. Будто бы голосила глупая баба.
– Убили! Помогите!
Настя и дядя Петя выскочили во двор. Дядька сдернул с плеч ночного гостя, корчившегося на земле, белый балахон. С лица его сорвал серый дамский чулок.
– Макс? – в ужасе прошептала Настя.
В глазах ее отставленного поклонника застыли жалкие слезы.
– Ты убила меня, сука! – причитал он, хватаясь руками за грудь.
– Никто тебя не убивал, – презрительно буркнул дядька. – Ружье заряжено солью!
А Настя, оправившись от шока, склонилась к Максу:
– Так это ты?! То самое привидение?! И в Москве, и здесь, на кладбище?
Она в ярости схватила его за плечи:
– Чуть до инфаркта не довел, сволочь! А ну говори! Зачем? Какого ляда ты это затеял?
– Помоги мне, Настя, – жалобно заныл Макс, – у меня вся грудь горит!
– Перебьешься. Сначала скажи: зачем?
Макс на мгновение перестал скулить и прошипел:
– Затем! Затем, что меня никто не смеет бросать, ясно? А ты, фря, решила, что теперь кру-та-а-я! Что я тебе больше не нужен!
– И что? Ты думал, если я без денег, без работы и с расшатанными нервами – я к тебе вернусь?
– Ну разумеется! А кому ты еще будешь нужна, – презрительно проговорил он.
– Ты так думаешь? – усмехнулась Настя. – Ладно, проехали. Еще вопросец. Как ты в мой офисный компьютер пролез?
– Делов-то! – фыркнул Макс. – Взломать банк было куда сложнее. Но ты, сука, денежки куда-то перепрятала…
– В Швейцарию, Максик, в Люцерн. А тамошний банк тебе не взломать – кишочка тонка…
– Врача, Настена… Помоги…
– Мы еще не закончили. Долго ты тут, в деревне, ошивался? Где жил? Кто тебе помогал?
– Да никто мне не помогал! В лесу я жил, за кладбищем, в палатке! Тушенку жрал!
– Во дурак-то… – печально вздохнула Настя.
– Сама ты дура! И сучка! – злобно прокричал, почти не владея собой, Макс.
– Но, но! – взял парня за плечо дядя Петя. – Иди давай в дом, Настена!.. А с этим крокодилом я сам разберусь.
– Хорошо, дядь Петь… – пролепетала Настя.
Теперь, когда напряжение последних дней спало, она почувствовала, что силы на нуле и ее всю колотит – то ли от усталости, то ли от пережитого страха.
Она прижалась к дядькиной груди и прошептала:
– За что мне это? За что?
– За то, что ты сильная, Настька, – усмехнулся охотник.
– И… И что же мне теперь делать?
– Да ничего. Иди отдыхай. А с чудиком твоим мы сейчас побеседуем. Он мне бумагу подпишет, какую я ему скажу. Про все свои художества… Покажешь ее в Москве своему шефу. И будешь работать себе дальше.
– А я… а я думала, что у меня… галлюцинации, – вздохнула Настя, с отвращением глядя на унылую фигуру Макса, на валяющийся у его ног белый балахон…
Презрительно пнула босой ногой серый чулок и с усмешкой добавила:
– Тоже мне – человек без лица!
ШТОРМ И ШТИЛЬ
За окном басисто поют теплоходы и шелестят волны. Бухта закована в гранит набережной. Море – соль пополам с соляркой. Море – оно совсем рядом, оно родное – и в штиль, и в шторм.
А дома пахнет свежим хлебом, и вялеными ставридками, и немного нафталином.
Дед, по старой морской привычке, вставал с рассветом – «посмотреть, какой дует ветер». Он кипятил полный чайник воды, подметал в коридоре и ходил в булочную. Потом просыпалась Таня. Прямо в пижамке выбиралась на кухню – к теплым булкам и горячему чаю. Слушала уютный перестук ходиков и привычное ворчание деда: «Опять вчера в полночь явилась… Не выспалась. Зеленушка…»
Зеленушками назывались рыбешки, что водились в бухте рядом со стоком канализации. Их не ели даже кошки.
Таня отставляла свой чай и бросалась к зеркалу: неужели она и вправду зеленая? Убеждалась, что привычный «морской» румянец на месте, гневно взглядывала на деда, а тот снисходительно хмыкал, спрашивал:
– Все мужа ищешь… юнга?
Дед назвал внучку юнгой, когда она только родилась. Сейчас Таня выросла, но он упорно не хотел повышать ее в морском звании. Говорил, что даже до матроса не доросла.
– На работе задержали, – неуверенно отвечала деду Таня.
– Свисти-свисти, – фыркал дед. – А то мне с балкона не видно, чем вы там на лавочке занимаетесь…
На лавочке во дворе ничего особенного не происходило. Ну, обнимались, целовались, конечно.
Бабушка Таню за кавалеров не ругала. А вот дед сердился, цитировал Лермонтова: «И жить торопится, и чувствовать спешит…»
Бабушка выходила к завтраку позже всех. Зато всегда в свежем халатике, причесанная, губы чуть тронуты помадой. Тане всякий раз становилось стыдно за свою пижаму и лохматые со сна волосы. Дед улыбался жене, говорил ей: «Доброе утро!» Таня была готова отдать все на свете, чтобы кто-то посмотрел на нее так же влюбленно и так же нежно поздоровался с ней когда-нибудь утром…
…Дед с Таниными кавалерами был строг. Когда они заявлялись к ним домой, демонстративно закрывался в комнате. Или вообще уходил на прогулку. Говорил: «Юнгам кавалеров не положено!» А бабушка с внучкиными ухажерами охотно общалась. Она открывала с неожиданной стороны даже самых безнадежных. Курсант военно-морского училища вдруг признавался бабуле, что любит сентиментального Ремарка, и свободно цитировал «Трех товарищей». А твердокаменный десантник галантно подливал бабушке чай и целовал ее худенькую ручку с изящным маникюром.
– Бабуль, ты колдунья! – восхищалась Таня. – Пиковая дама!
– Нет, я не пиковая. Я червовая, – возражала бабушка.
Она ласково смотрела на Таню и – сквозь нее. Бабушкин взгляд скользил по фотографиям, которыми были увешаны все стены. Бабушка – молодая: счастливая, с зонтиком, с пуделем… Старые черно-белые снимки из давно прошедшей жизни.
– О чем ты думаешь? – требовала Таня.
Бабушка молчала, не признавалась. Потом говорила со вздохом:
– Этот десантник… он неплохой парень. Но ты не спеши, Танечка.
– Вот вы с дедом заладили! – сердилась внучка. – Все не спеши да не спеши! Что же мне – в старых девах сидеть?
Бабушка обещала:
– Я тебе другого наколдую. Настоящего мужчину. Хорошего.
– Такого, как дед? – ревниво спрашивала Таня.
– Даже лучше! – заверяла бабушка.
А дед притворно сердился:
– Что? Что ты сказала? Лучше меня?
…В Южнороссийске, где они жили, росли пирамидальные тополя и серебрилось на ветру море. У Татьяны все удавалось с работой (она служила переводчицей в пароходстве). А вот с кавалерами дела обстояли неважно. Портовый, вечно спешащий город. Местные молодые люди тоже спешили, торопили Татьяну. Кто звал ее в постель, кто сразу замуж. А она все ждала чего-то. Чего-то такого, как у бабушки с дедом. Чтобы можно было прожить рядом полжизни и в старости сказать, как говорила бабуля: «Вот вижу в окно: идет с работы мой Саша. И на душе тепло-тепло сразу становится…»
– Откуда у вас такая любовь? – допрашивала Таня бабушку.
Старушка только плечами пожимала, трепала внучку по волосам.
Таня знала наизусть семейную историю о встрече бабушки с дедом.
Саня нашел свою любовь на пирсе.
Пирс выдавался далеко в море, на нем сладко пахло засохшими мидиями и йодными водорослями.
Бабушка, как сейчас Таня, все ждала чего-то… Она любила по вечерам стоять на пирсе и смотреть на бухту. Недоброжелатели хмыкали: «Прямо «Алые паруса»! Прынца высматривает!» А друзья предупреждали, что на пирсе опасно – слишком безлюдно, можно напороться на хулигана.
Саня, загорелый, с обожженными солнцем волосами, проходил мимо на моторке. Увидел одинокий стройный силуэт, белое платье на фоне заката, в руках – смешной кружевной зонтик. Решил рассмотреть поближе, лихо пришвартовался и… Бабушка рассказывала Тане: «Просто голову потерял. Завалил меня своей рыбой. Под окнами дежурил. Всех поклонников разогнал!»
Впрочем, сам дед говорил об истории их знакомства по-другому:
– Окрутила она меня. Опоила. Стреножила. Не смог от нее драпака дать…
Они поженились. Дед ходил в море – сначала простым матросом, потом выучился и дорос до старшего помощника капитана. Бабушка служила в детской больнице, брала по две ставки – врачей не хватало, да и деньги в семье нелишние. Они постоянно друг друга ждали – то дед в рейсе, то бабушка на дежурстве. Каждая встреча – праздник, он дарил ей цветы, а она клеила ему из фольги рыбок-«самодуров», приманки, на которые хорошо шла глупая ставрида…
Их сын – то есть Танин папа – воспитывал себя сам, болтался во дворе и иногда прогуливал школу. Как полагается нормальному южнороссийскому парню, ходил на моторке, искал сокровища и ржавые пистолеты, оставшиеся с войны. Но удивил всех – особенно соседку, у которой регулярно трусил жерделевое дерево: поступил в МИФИ, получил красный диплом и оказался талантливым программистом.