– Мог ли я предположить, что окажусь когда-нибудь в Свэйлклиффе? – смешливо поддакнул второй.
Что-то в их напускной весёлости необъяснимым образом напомнило мне тех станционных лоботрясов.
– Свэйлклиффский замок. Звучит! – продолжил тем временем мой второй компаньон. – Глядишь, постепенно к этому и привыкнем.
– Привыкнете к чему? – поинтересовался я.
– Как, вы разве не знаете? – удивился сэр Джон, вынимая изо рта сигару.
– О чём именно? Видите ли, я в этих местах впервые.
– Тогда всё ясно. – Он сунул сигару обратно. – Дело в том, что до прошлого года Свэйлклифф был… тюрьмой.
Я вздрогнул: наверное, это было заметно.
– Что такое? – спросил, посмеиваясь, сэр Джон. – Похоже, известие это не очень-то вас обрадовало.
– Да уж, не очень. – Моя попытка рассмеяться не увенчалась особым успехом. Ещё одно совпадение – удивительное само по себе.
– Строение решили продать за бесценок. Земля, здания, строительные материалы – всё перешло в полное распоряжение нового хозяина. Из-за постоянных речных разливов – ну и ещё по кое-каким причинам – всех заключённых перевели в Саутбери, что в десяти милях отсюда. Паркер же, купив землю, вознамерился осушить болота, так что все останутся в выигрыше. Но вы, я вижу, никак не придёте в себя.
– Провести ночь в тюремной камере, – пробормотал я. – Есть, знаете ли, что-то мрачное в самой этой идее.
– Ну, дом – он не человек: хозяев не выбирает, – философски заметил сэр Джон. – А по респектабельности наш Свэйлклифф иному фамильному поместью даст фору. Заведение это было во всех отношениях образцовое.
Тем временем я окончательно сумел взять себя в руки.
– Что ж, остаётся только надеяться, что он не оставил о себе никаких зловещих воспоминаний.
– Кажется, есть где-то там камера с привидением, – усмехнулся мой компаньон. – Но что за взломщик решил в ней поселиться навеки, а главное, почему – этого я, хоть убейте, не знаю…
И разговор перешёл на другую тему. Из тысячи историй о привидениях внимания заслуживает в лучшем случае лишь одна, в этом я не сомневался, но… Не она ли попалась мне на пути? Я решил, что расспрошу обо всём Паркера, но только не сегодня – во всяком случае, не до начала бала.
Танцы закончились на рассвете, и это меня, боюсь, не слишком расстроило. Тут только и вернулся я в комнату, к которой испытывал теперь глубочайшее отвращение. Вставать пришлось рано: сразу же после завтрака нужно было готовиться к отъезду. Паркер к гостям не вышел. Лёгкий приступ подагры вынудил его остаться в спальне. Я отправился к нему попрощаться и обнаружил хозяина в обычном для него жизнерадостном расположении духа.
– Помните: в Свэйлклиффе вы всегда желанный гость. А что, вид ему мы придали вполне приличный – вы не находите?
– Избавить бы ещё это строение от кое-каких мрачных ассоциаций – вот тогда успех можно было бы считать окончательным, – многозначительно заметил я.
– Но разве нам этого не удалось? – беззаботно воскликнул Паркер.
– А от постояльцев с расшатанной нервной системой вам, случайно, никаких жалоб не поступало? Не удивляйтесь: для такого вопроса у меня имеются веские основания.
– Что вы хотите этим сказать? – резко спросил он.
– Гнетущие ощущения, странные разговоры – ничто не беспокоит тут ни вас, ни ваших гостей?
– Чёртовы слуги! – пробормотал он смущённо. – Неужели этот старый болван Дэвид…
– Он всего лишь намекнул на нечто, о чём я в ту же секунду забыл бы, если бы за четыре часа до этого, едва только переступив порог комнаты, сам не стал жертвой странной… если хотите, галлюцинации. Она-то – в совокупности с его замечанием – и вынудила меня задать вам этот вопрос.
Паркер заёрзал, всем своим видом выражая крайнее нетерпение:
– Ну же, мистер Мильфорд, вы человек благоразумный. Расскажите-ка лучше, что вы там такое увидели – вернее, подумали, будто увидели.
– Боюсь, если рассказать вам это, вы в моём благоразумии усомнитесь.
Кажется, моё признание не пробудило в Паркере любопытства – оно всего лишь привело его в величайшее раздражение.
– Если так будет продолжаться и дальше, придётся снести всё крыло – хотя бы ради того, чтобы положить конец всей этой болтовне.
– Будет продолжаться… что?
– Я спал в той комнате целую неделю и ничего не видел!
– Ну а кроме меня, имеются ещё очевидцы?
– Слугам там каждый вечер что-то мерещится. Что именно? Чёрные псы, женщины в белом, рыцари в доспехах, громыхающий цепями скелет – одним словом, всякая ерунда.
– А с этой комнатой… или, точнее, с камерой не связано ли какой-то истории?
– Неужели вы думаете, дорогой мой, что я стал бы об этом расспрашивать? Если и ходят о ней какие-то слухи, то я всеми силами стараюсь их избегать. Впрочем, могу рассказать об одном происшествии: оно, несомненно, имеет какое-то отношение к делу.
Не так давно у нас гостила одна дама, приехавшая дать уроки рисования моим дочерям: талантливая художница, но очень уж нервная, впечатлительная, чтоб не сказать истеричная. Зная о том, я не стал посвящать её в прошлое нашего замка, но кто-то, видимо, проговорился. Поскольку строительные работы ещё продолжались, эту комнатку пришлось отдать ей. Однажды вечером женщина вне себя от ужаса и возбуждения вбежала к моим девочкам и заявила, что видела у себя в комнате нечто ужасное. Им удалось успокоить учительницу, но вернуться в комнату она отказалась наотрез. Более того, поначалу эта сверхчувствительная особа, опасаясь насмешек, не стала рассказывать, что ей такое привиделось, а пообещала впоследствии изобразить своё видение на холсте. Она сдержала слово.
– Вы сохранили её рисунок? – спросил я, сгорая от нетерпения.
– Да, случилось так, что он сохранился. Я собирался его уничтожить, но потом отложил в сторону, и всё это вылетело у меня из головы.
Я пристал к Паркеру с просьбами показать мне картину. Наконец он с явным неудовольствием открыл дверцу стенного шкафчика и вынул оттуда большое полотно.
– Умело сработано, но очень уж вычурно. А так, в целом – вполне убедительный получился сюжетец с призраком.
Он развернул передо мной холст. Потрясение, которое я испытал в тот момент, было невероятным: ценой лишь неимоверных усилий, дабы не остаться в глазах хозяина полным безумцем, мне удалось сдержать свои чувства. Мебель – где-то неясная, очерченная лишь тенью, где-то видимая отчётливо под лучами лунного света, открытое окно с раздвинутыми шторами, а между ними – зловещая фигура с сокрытыми чертами лица – всё было воссоздано художницей в мельчайших деталях!
– Вот видите, – заметил Паркер после некоторой паузы. – Только начнёшь размышлять о прошлом нашего Свэйлклиффа, как воображение такое тебе нарисует!
Но я-то приехал в замок, ничего не зная о прежних его обитателях!
– Ну что ж, сейчас мы с этим художеством и покончим, – решительно заключил Паркер. – У меня лично галлюцинации такого рода не вызывают ни малейшего интереса.
– А не могли бы вы отдать эту картину мне? Я-то как раз и неравнодушен к галлюцинациям такого рода. Обещаю не сплетничать и никому не показывать этот рисунок дома.
– Как будет угодно, – безразличным тоном бросил хозяин. – Но, ради всего святого, как собираетесь вы унести картину такого размера?
– Очень просто. – Я вынул нож и, отделив холст от деревянной рамки, свернул его в трубку, которую можно было зажать в ладони.
Обстоятельства, сопутствовавшие этому моему приобретению, были слишком поразительны, почти невероятны. Мне требовалось время, чтобы оправиться от потрясения, ибо разум отказывался верить тому, что произошло.
IV. Святоша Джо
В Лондоне я опоздал на пригородный поезд и, поужинав на станции, добрался до Кросс-Хиллс лишь в десять часов вместо шести. Оставив саквояж носильщику с тем, чтобы тот утром доставил его в дом, я отправился через поля напрямик. Вскоре тропинка вывела меня на дорожку, огороженную от наших земель частоколом с калиткой, ключ от которой лежал у меня в кармане.
Я щёлкнул замком и вышел в рощицу, откуда было рукой подать до деревенского летнего домика, служившего мне очень удобной курительной комнатой: он был основательно выстроен, покрыт вереском, уложен циновками, а меблирован простым деревянным столом, кушеткой и стульями. Несколько книг, канцелярские принадлежности и газеты, которые я успел принести сюда уже после приезда, придавали интерьеру вполне жилой вид. Именно здесь и решил я повесить картину с изображением призрака. Место показалось мне вполне безопасным: домик запирался, так что никто, кроме меня, проникнуть сюда не смог бы. Дома же слуги матери непременно пронюхали бы о картине, а я обещал Паркеру держать язык за зубами. При свете лампы я расправил картину, слегка помявшуюся в пути, и четырьмя кнопками прикрепил её к настенной циновке.
Боже милостивый, что же это был за кошмар! Я поймал себя на том, что при всём своём отвращении не в силах оторвать от картины взгляд. Насколько же точно воссоздавала она мои собственные воспоминания! Или опять-таки причиной всему – моё воспалённое воображение? Я начал понимать, почему старина Паркер стремился как можно скорее от неё избавиться. Наверное, и мне следовало бы поскорее уничтожить этот холст. Впрочем, сейчас это было бы уже непросто.
Я решил, что оставлю картину здесь по крайней мере до тех пор, пока тайна её как-то не разрешится, а пока этой же ночью напишу коменданту Саутбери письмо с просьбой провести соответствующее расследование.
Но видеть картину на стене перед глазами было невыносимо. Взяв старый номер «Таймс», я приколол его поверх холста булавками, после чего взял фонарь и повернулся, чтобы отправиться через лес домой.
В эту минуту снаружи послышался глухой стук, словно человек спрыгнул в траву с частокола. Я прикрутил фитиль и, прильнув к щели в стене домика, попытался разглядеть происходящее снаружи. Что могло привести сюда постороннего в такой час? Догадаться нетрудно. Мясная лавка в соседнем городке ломилась от дичи, и поставщиками её были, конечно же, не те добропорядочные граждане, что имели разрешение на охоту.
Луна скрылась за облаками, но было достаточно светло, чтобы я мог разглядеть фигуру человека, пробиравшегося сквозь заросли. Не будучи особенно ревностным блюстителем закона об охоте, я всё же решил во что бы то ни стало установить личность браконьера. Вполне возможно, на воровство его толкнула нужда: несчастная жена, больные детишки, но если так, я должен был знать об этом наверняка.
Впрочем, пока незнакомец продирался сквозь кустарник, мне удалось хорошенько его разглядеть: вне всяких сомнений, это был Святоша Джо – горе-трезвенник, в прошлом разносчик церковной литературы, а ныне раздуватель мехов! Негодяй скрылся в глубине рощицы, где, несомненно, успел заранее установить западню. Ни сообщников, ни огнестрельного оружия у Мерфи быть не могло, поэтому я решил, что одолею его голыми руками. Пока пришелец возился с капканом, я выскользнул из дому и засел в укрытии, отрезав ему обратный путь к палисаду. В тот самый момент, когда Джо повернулся, чтобы убраться с добычей восвояси, я подскочил к нему и ухватил его за шиворот.
– Отпусти, чёртов сторож! – зарычал он. – А не то заявлю, что сам тебя тут застукал! Докажи потом, что не ты поймал птичку! А ну, прочь! Вот тебе, получай!
Яростным усилием Джо вырвался из моих объятий и начал сыпать ударами направо и налево. Мы сцепились, и он стал драться яростно, как дикий зверь, проявив при этом силу, которая немало меня изумила. С минуту мне пришлось защищаться, но потом, после обмена оплеухами, я хорошенько прицелился и одним ударом опрокинул противника на землю. Бессильно распластавшись, он принялся кряхтеть о том, что со Святошей Джо, дескать, покончено навсегда.
– Поднимайся! – крикнул я, заподозрив притворство.
Мерфи покачал головой. Конечно же, он узнал меня и укоризненно заныл теперь о том, что во всём теле у него не осталось-де целенькой косточки, а всё из-за несчастной птички, которую прикончил он ради того лишь, чтобы избавить от лишних страданий. С детства, оказывается, этот добряк не мог спокойно взирать на то, как страдают несчастные твари.
Я поднял фонарь. Его лицо показалось мне неестественно бледным. Видя, что без посторонней помощи Мерфи идти то ли не может, то ли не хочет, я поднял его и затащил в летний домик, решив, что очень скоро пойму, действительно ли не рассчитал силу ударов, или (что куда более вероятно) негодяй получил лишь лёгкую взбучку, разумеется более чем заслуженную. Я усадил его на стул и зажёг свечи. Мерфи был бледен и сотрясался всем телом – от страха, боли или нервного потрясения – этого я понять не мог.
– Мастер Мильфорд, – заявил он торжественно, – я умираю.
– Умираешь? Вздор! Насколько позволяют мне судить мои скромные познания в медицине, ты отделался несколькими ссадинами. С какой стати ты набросился на меня, будто дикая кошка? Меньше всего я ожидал, что ты начнёшь драться.
– А во мне ведь дьявол сидит. Попробуйте только его разозлить! – ответил Мерфи, состроив нелепейшую в его положении горделивую мину. – Многие на себе это уже испробовали. – С этими словами он вяло стукнул по столу кулаком. – А потом ревматизм меня доконал. Всё эта церковь – ух и сыро же там!
Но пока он говорил, обнаружилась истинная причина как неожиданной его энергичности, так и столь же резкого приступа слабости: я вынул из кармана у Мерфи наполовину опустошённую фляжку и помахал добычей у него перед носом:
– Ревматизм, говоришь? Вот, оказывается, чем ты решил подбодрить себя, негодяй, прежде чем решился влезть ко мне на участок! Ну конечно, ты и в субботу был пьян – когда утверждал, что позабыл запах вина и в рот не берёшь больше ни капли!
– Исключительно в лечебных целях, – проговорил он мрачно и вместе с тем очень лукаво. – Только по рецепту врача. Вот вы в медицине кое-что смыслите – сами сейчас признались. Избили человека до полусмерти – прописывайте ему теперь что-нибудь для выздоровления.
– Ну нет, – ответил я, ни на секунду не сомневаясь в том, что лекарства своего он принял уже достаточно. – Выпей воды, если уж так обессилел.
Я отошёл к полке, чтобы взять оттуда кувшин, но не успел повернуться к негодяю спиной, как он вскочил – откуда взялись только проворство и сила! – схватил фляжку, неосторожно оставленную мной на столе, и осушил её с такой жадностью, будто там действительно находилась вода, после чего откинулся на спинку стула, изобразив на физиономии неописуемое блаженство.
– Ах, негодяй, да как же тебе не совестно! – вскричал я в ярости от собственного бессилия. – Живёшь на вспомоществование прихода, притворяясь трезвенником, а сам глушишь бренди, да такими дозами, какие способны прикончить и гиппопотама. Мало того что вор – ты ещё и пьяница!
Он продолжал глазеть на меня, радостно и тупо. Наверное, сам Господь Бог не в силах был прошибить сейчас эту стену тупого самодовольства.
Тем временем алкоголь подействовал на Джо возбуждающе, и язык у него развязался. Впрочем, насколько я помню, он всегда очень непрочно держался у него за зубами.
– Вор вору – рознь, – начал он. – Один верхом скачет, другому и за ограду – ни-ни. Вот Мик, к примеру, наш юный дьявол…
– Ах, этот бродяга! – воскликнул я, не в силах сдержаться, ибо одного только этого имени было теперь достаточно, чтобы привести меня в бешенство. – Да вы с ним – два сапога пара.
– Неужто вы его повстречали? – (Моя горячность возбудила его любопытство.) – Где, хозяин? Бьюсь об заклад, купается в роскоши, пока честные труженики вроде Джо Мерфи голодают, перебиваясь жалкими крохами. Пусть только сунется сюда – мигом всё переменится – уж я о том позабочусь! – добавил он неожиданно.
– Да вы же всегда рядом были, водой не разольёшь, – заметил я, поражённый злыми нотками в его голосе. Но Джо и ухом не повёл:
– Этак и с граблями недолго сдружиться. Тут, главное, не зевай: того и гляди по лбу хватят. Скажите мне, где он, хозяин: уж я-то денежки из него выжму. Ловко старого друга пристроил: побираться заставил приходской милостыней! А ведь одно моё слово – и полиция тут как тут: мигом упекут его за грабёж.
– Что ж, и поделом бы. – Любой намёк на то, что Мику могут грозить какие-то неприятности, доставлял мне теперь удовольствие. Кроме того, я решил вытянуть из Джо как можно больше и, заметив, что мысли его с каждой секундой становятся всё туманнее, сделал вид, будто целиком разделяю его чувства.
– Конечно, я и сам хорош: поверил ему на слово. Ну и всё проворонил, конечно. Ждал, что поделится, – как же! А Сэмпсон ведь знал, Сэмпсон всё знал, – добавил он едва слышно.
– Знал, что Мик его обокрал? – Вопрос мой прозвучал слишком резко.
Джо насторожился.
– Этого я не говорил, – покачал он головой с тошнотворной ухмылкой.
– Но ведь старик действительно знал! – Я, кажется, начал уже входить в свою роль. – Он ведь Мику ни гроша не оставил – это ли не доказательство?
Аргумент этот, преподнесённый мною как нечто само собой разумеющееся, произвёл на Джо впечатление.
– И верно. Ни гроша не оставил – знал, значит! Как ты мне, так и я тебе. Племянник дядюшку грабанул – дядюшка отвечает тем же, ха-ха! Ничего лучшего Сэмпсон и придумать не мог – а то бы уж, конечно, придумал. Доказательств-то ни у кого не было. Кроме меня, конечно. Жалею теперь, что смолчал. Если дядя родной с ним так, то я-то чем хуже? Отвечайте мне – чем?
– Да уж, вы с ним – что пара бешеных псов! – воскликнул я, на секунду забывшись, но Джо не обратил на это никакого внимания. Смысл его сбивчивого монолога сводился, судя по всему, к тому, что они с Миком стащили у старого Сэмпсона шкатулку с деньгами. Всё это выглядело достаточно правдоподобно, и чувство справедливости во мне взбунтовалось: подумать только, парочка отпетых мерзавцев разгуливает на свободе, а бедный Джем отсидел срок – за то лишь, что в роковую минуту не совладал с праведным гневом! – Если бы Господь Бог человеку при жизни воздавал по заслугам, я знаю, где бы вы со своим дружком Миком сейчас пребывали!
Джо покачал головой.
– Собака на воле лучше, чем лев в клетке. Пословица есть такая, – пробормотал он с пьяной ухмылкой.