Однако само германское верховное командование не разделяло подобного энтузиазма. Офицеры генерального штаба спасались, что наступление против американцев в Арденнах ослабит в решающий момент Восточный фронт. В любом случае гитлеровский план являлся чрезмерно амбициозным. Ударную силу немецких войск составляли 6-я танковая армия СС обергруппенфюрера Зеппа Дитриха и 5-я танковая армия генерала Хассо фон Мантейфеля, и было ясно, что недостаток горючего вряд ли позволит им достичь хотя бы Антверпена — главной базы снабжения западных союзников.
Гитлер, одержимый идеей изменить ситуацию на Западе, заставить Рузвельта и Черчилля согласиться с его условиями, даже не рассматривал какие-либо предложения о переговорах с Советским Союзом. Причиной тому являлось его убеждение, что в сталинские планы входит только полный разгром Германии. Кроме того, Гитлер оказался жертвой собственного тщеславия. Он не мог просить мира именно в тот момент, когда Германия терпела поражение. Поэтому победа в Арденнах имела для него огромное значение. Однако уже через неделю наступательный порыв германских войск иссяк. Этому способствовали как упорная оборона американских частей, особенно в районе Бастони, так и массированное применение авиации союзников в результате наступления хорошей погоды.
В самый канун Рождества шикарный "мерседес" начальника генерального штаба сухопутных войск вермахта (ОКХ), генерала Хайнца Гудериана, въехал на территорию ставки фюрера на Западном фронте. Свою ставку Вольфшанце(Волчье логово) в Восточной Пруссии Гитлер покинул еще 10 ноября 1944 года. Он переехал в Берлин, где ему сделали небольшую операцию на горле. 10 декабря Гитлер на своем бронированном поезде выехал из столицы рейха в другую засекреченную ставку, расположенную в лесном массиве неподалеку от Цигенберга, что менее чем в сорока километрах от Франкфурта-на-Майне. Эта полевая штаб-квартира фюрера оказалась последней, которой было присвоено кодовое наименование. Оно, несомненно, попахивало ребячеством — Адлерхорст (Орлиное гнездо).
Гудериан, ведущий теоретик танковой войны, с самого начала знал об опасностях, которые будут подстерегать немецкие войска на Восточном фронте в случае развертывания операций на Западе. Но, даже несмотря на то что командование сухопутных сил отвечало за военную ситуацию на Востоке, он ничего не мог поделать, хотя бы потому, что операциями на Западном фронте непосредственно занималось верховное командование вооруженных сил Германии (ОКБ), Штаб-квартиры обеих этих командных структур (ОКХ и ОКБ) располагались к югу от Берлина, в комплексе подземных помещений в Цоссене.
Гудериан был таким же вспыльчивым, как и сам Гитлер. Более того, он имел собственную точку зрения на все происходящие события. Генерал не собирался рассуждать о глобальных вопросах внешнеполитической стратегии в то время, как страна подвергалась ударам одновременно с двух сторон. Вместо этого он полагался на свой солдатский инстинкт, который подсказывал, откуда в настоящий момент проистекает наибольшая опасность. Сомнений быть не могло. В его портфеле лежали разведывательные сводки генерала Рейнхарда Гелена, возглавлявшего отдел Иностранные армии Востока — разведывательную организацию, занимающуюся сбором данных по советско-германскому фронту. Гелен считал, что Красная Армия может начать большое наступление на Висле примерно 12 января 1945 года. В информации отдела говорилось, что враг имеет превосходство в пехоте в одиннадцать раз, танках — в семь, артиллерии и авиации — в двадцать раз[12].
Войдя в зал заседаний в Адлерхорсте, Гудериан обнаружил, что здесь уже находятся Гитлер со своими военными помощниками, а также рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Тот после июльского покушения на фюрера был назначен также командующим резервной армией. Все руководители гитлеровской ставки достигли высокого положения благодаря беспрекословной лояльности вождю. Начальник штаба ОКБ, фельдмаршал Кейтель, был известен своим непомерным угодничеством Гитлеру. Раздраженные армейские офицеры даже называли его "государственным гаражным слугой" либо "придворным ослом". Генерал-полковник Йодль, человек холодный и жесткий, являлся куда более компетентным военачальником. Но и он почти никогда не пытался воспротивиться попыткам Гитлера контролировать действия каждого фронтового батальона. Осенью 1942 года над Йодлем даже замаячила угроза отставки за то, что он посмел противоречить своему начальнику. Генерал Бургдорф, главный военный адъютант фюрера и начальник управления по личному составу армии, заменил на этом посту генерала Шмундта, смертельно раненного в Вольфшанце бомбой Штауффенберга. Именно Бургдорф передал яд фельдмаршалу Роммелю, сопровождая этот акт ультимативным требованием совершить самоубийство.
Используя разведывательные данные генерала Гелена, Гудериан обрисовал ситуацию на Восточном фронте и заявил о готовности Красной Армии начать мощное наступление. Он отметил, что операция может начаться в течение ближайших трех недель, а поскольку наступление в Арденнах теперь приостановлено, необходимо перебросить с Запада на Вислу максимально возможное количество дивизий. Не дожидаясь окончания доклада, Гитлер прервал начальника генерального штаба. Фюрер объявил, что все эти оценки ничего не стоят. Они являются полным абсурдом. Советская стрелковая дивизия, по его мнению, никогда не достигала численности в семь тысяч человек, а русские танковые корпуса едва ли вообще имеют танки. "Это величайший обман со времен Чингисхана, — закричал он, вставая с места. — Кто несет ответственность за составление всей этой чепухи?"[13]
Гудериан уберег себя от искушения ответить Гитлеру, что обманщиками сейчас являются не русские, а сам фюрер. Что это он, Гитлер, оперирует номерами германских "армий", хотя те, по существу, превратились в корпуса, это он говорит о "пехотных дивизиях", размер которых уменьшился до одного батальона. Вместо этого Гудериан принялся защищать правдивость сведений генерала Гелена. Однако его речь была вновь прервана. Генерал Йодль неожиданно взял слово и заявил, что продолжение наступления на Западе вопрос решенный. Именно эти слова и хотел услышать Гитлер. На тот момент Гудериан, видимо, ему уже надоел.
За обедом начальник генерального штаба услышал еще более категорическое высказывание по поводу своего доклада. Гиммлер, назначенный к тому времени еще и командующим группой армий на Рейне, обратился к Гудериану со следующими словами: "Мой дорогой генерал-полковник, я полагаю, что русские и не думают о наступлении. Все это не более чем блеф". Гудериану не оставалось ничего другого, как вернуться назад, в Цоссен.
Тем временем потери немецких войск на Западном фронте продолжали расти. Во время наступления в Арденнах и во вспомогательных операциях вермахт потерял восемьдесят тысяч человек. К тому же наступление съедало огромное количество и так быстро тающих запасов горючих материалов. Однако Гитлер с маниакальной настойчивостью продолжал отрицать, что нынешняя ситуация опасно напоминает события 1918 года. Тем не менее становилось все яснее, что германская военная инициатива в Арденнах зимой 1944–1945 годов по своим последствиям будет практически равнозначна последнему большому наступлению немецкой армии в Первой мировой войне — операции "Кайзершлахт". Для Гитлера события 1918 года по-прежнему оставались символом предательства, ударом "ножом в спину" со стороны революционеров, которые скинули кайзера и подтолкнули Германию к поражению.
Гитлер между тем, как никогда, стал откровенен в приватных высказываниях. "Я знаю, что война проиграна, — признался он своему адъютанту по люфтваффе полковнику Николаусу фон Белову. — Вражеское превосходство слишком велико"[14]. Однако фюрер не уставал обвинять в нескончаемых поражениях именно окружавших его генералов. Для него вообще все армейские офицеры являлись потенциальными "предателями". Гитлер подозревал многих из них в симпатиях к участникам неудавшегося заговора, хотя и продолжал награждать их орденами. "Мы никогда не сдадимся, — говорил он. — Нас могут уничтожить, но тогда мы возьмем вместе с собой и весь остальной мир".
Опасаясь фатального развития событий на Восточном фронте в районе реки Вислы, Гудериан еще дважды посещал ставку фюрера в Адлерхорсте, но что-нибудь изменить ему так и не удалось. Более того, он неожиданно узнал, что Гитлер без всякого совета с ним приказал перебросить танковые войска СС с фронта на Висле в Венгрию. Фюрер, как всегда убежденный, что только он может правильно оценить стратегическую обстановку, неожиданно решил нанести контрудар именно в этом районе. Он обосновывал это необходимостью вернуть для Германии потерянные нефтяные месторождения. На самом деле Гитлер хотел прорваться к Будапешту, окруженному Красной Армией еще накануне Рождества.
Опасаясь фатального развития событий на Восточном фронте в районе реки Вислы, Гудериан еще дважды посещал ставку фюрера в Адлерхорсте, но что-нибудь изменить ему так и не удалось. Более того, он неожиданно узнал, что Гитлер без всякого совета с ним приказал перебросить танковые войска СС с фронта на Висле в Венгрию. Фюрер, как всегда убежденный, что только он может правильно оценить стратегическую обстановку, неожиданно решил нанести контрудар именно в этом районе. Он обосновывал это необходимостью вернуть для Германии потерянные нефтяные месторождения. На самом деле Гитлер хотел прорваться к Будапешту, окруженному Красной Армией еще накануне Рождества.
Очередной визит Гудериана к фюреру 1 января 1945 года совпал с традиционной раздачей режимом наград отличившимся военачальникам и персональными пожеланиями фюреру "счастливого Нового года"[15]. В этот же день в Эльзасе началась крупная операция немецких войск, призванная поддержать наступление вермахта в Арденнах. Однако с первых же часов она обернулась катастрофой для сил люфтваффе. Геринг безответственно собрал на одном участке до тысячи немецких самолетов и приказал им атаковать наземные цели западных союзников. Этот приказ, который весьма впечатлил Гитлера, на самом деле привел к окончательному краху боевой мощи немецких ВВС. Он дал возможность союзникам завоевать полное господство в воздухе.
В тот день немецкое радио транслировало новогоднюю речь фюрера. О боях на Западе, которые начали складываться неудачно, в ней не упоминалось. На удивление мало Гитлер говорил и о "чудо-оружии". У многих немцев возникло сомнение, что передача шла в прямом эфире, подозревали, что выступление фюрера записали предварительно на пленку. Особо недоверчивые даже посчитали, что вся речь была сфальсифицирована. У таких подозрений имелись серьезные основания. Действительно, Гитлер не показывался на публике уже довольно долгое время, и распространение различных слухов стало неизбежным[16]. Кто-то утверждал, что фюрер уже совершенно сошел с ума, а его друга Геринга упекли в секретную тюрьму, поскольку тот хотел убежать в Швецию.
В новогоднюю ночь многие берлинцы не захотели поднимать бокалы и традиционно желать друг другу счастья. Слишком велик был страх перед наступающим годом. Семья Геббельса ужинала в компании полковника Ханса Ульриха Руделя, выдающегося воздушного аса, неоднократно отмеченного высшими наградами рейха. Главным блюдом в меню был картофельный суп. Тем самым один из руководителей рейха подчеркивал свой аскетизм[17].
Новогодние каникулы закончились 3 января. Германская привычка к труду и дисциплине никуда не исчезла, но многим немцам теперь было просто нечего делать в заводских цехах и учреждениях. Предприятия простаивали из-за отсутствия необходимых материалов и оборудования. Тем не менее немцы продолжали исправно ходить на работу, добираясь до нее либо пешком, либо на общественном транспорте. Ремонтные бригады творили буквально чудеса, снова и снова восстанавливая разрушенные пути железных дорог и метрополитена. Окна заводов и фабрик были разбиты. По цехам гулял ветер. Обогревать их было невозможно — отсутствовало горючее. Немцы, заболевшие простудой или гриппом, полагались теперь только на самих себя. Лишь с очень серьезным недугом можно было идти к врачу. Большинство докторов к тому времени уже отправили на фронт. В тыловых госпиталях и в больницах в основном работали иностранцы[18]. Даже в центральной берлинской больнице, Шарите, коллектив врачей являлся многонациональным и состоял из датчан, румын, украинцев, венгров и прочих.
Тем не менее германскую военную промышленность еще можно было называть процветающей отраслью экономики. Ею руководил личный архитектор Гитлера, "вундеркинд" Альберт Шпеер. 13 января 1945 года он выступил перед немецкими военачальниками в местечке Крампниц, неподалеку от Берлина. Шпеер подчеркнул важность взаимодействия между фронтовым командованием и руководством военной промышленности. Он, не в пример другим нацистским министрам, не скрывал реального положения дел и открыто говорил о "катастрофических потерях"[19], понесенных вермахтом за последние восемь месяцев.
Однако он отметил, что бомбардировки союзников не нанесли существенного ущерба военной экономике рейха. Только за декабрь 1944 года на заводах было собрано двести восемнадцать тысяч винтовок, что почти в два раза превысило среднемесячное производство 1941 года. Выпуск автоматического оружия возрос почти в четыре раза, а танков — почти в пять раз. Только за декабрь 1944 года из цехов в армию было отправлено тысяча восемьсот сорок бронированных машин, что составило больше половины от числа всех бронированных машин, произведенных в 1941 году. Вермахт получал теперь и значительно большее число тяжелых танков. Одной из самых серьезных проблем, по мнению Шпеера, оставалась проблема с горючим. Но он на удивление мало сказал о выпуске боеприпасов. Действительно, рост производства оружия и военной техники еще ничего не значил, если не дополнялся выпуском достаточного количества патронов и снарядов.
Шпеер выступал свыше сорока минут, подкрепляя свой доклад статистическими данными. Он не стал более говорить об огромных потерях на фронте, но выразил надежду, что к весне 1946 года Германия сможет производить до ста тысяч пистолетов-пулеметов в месяц. Естественно, министр ни словом не обмолвился о том, что рост военного производства происходит в основном за счет рабской эксплуатации иностранных рабочих, которые каждый день умирали тысячами.
В этот самый момент советские армии, насчитывавшие более четырех миллионов человек, сосредоточились в Польше, вдоль реки Висла и южнее границы Восточной Пруссии. Они были готовы начать наступление, которое Гитлер считал невозможным.
Глава вторая
"Карточный домик" на Висле
Оценка мощи советских войск, представленная генералом Геленом, отнюдь не была преувеличением. Напротив, можно сказать, что существовал определенный недостаток сведений о противнике на наиболее опасных участках. Красная Армия имела от шести до семи миллионов человек на фронте, протянувшемся от Балтики до Адриатики[20]. Таким образом, она располагала силами, более чем в два раза превосходящими войска вермахта и его союзников на момент их вторжения в Советский Союз. Летом 1941 года Гитлер был убежден, что Красная Армия едва ли не полностью разгромлена, что оказалось одним из самых катастрофических просчетов в мировой истории.
"Мы проиграли, — признавал в январе 1945 года германский унтер-офицер, — но мы будем сражаться до последнего человека"[21]. Ветераны Восточного фронта считали, что война может закончиться только смертью. Любой другой исход казался им просто немыслимым. Они хорошо знали, что Красная Армия будет им мстить за все произошедшее на оккупированных территориях. Сдача русским в плен означала работу в качестве "Stalinpferd" ("сталинской лошади") и последующую неминуемую гибель в сибирских лагерях. "Мы больше не воевали ни за Гитлера, ни за национал-социализм, ни за третий рейх, — писал один из эльзасцев, ветеранов дивизии СС "Великая Германия". — Мы не воевали даже за наших невест, матерей, родных и близких, запертых в ловушке опустошенных бомбардировками городов. Мы воевали из-за одного только страха… Мы воевали за самих себя; воевали, чтобы не погибнуть в грязных щелях и траншеях, заполненных снегом; мы воевали, подобно крысам"[22].
Все бедствия предыдущего года, особенно окружение и разгром группы армий "Центр", забыть было невозможно. Офицеры, насаждавшие национал-социалистические идеи в армии — нацистский аналог советских комиссаров, — старались поднять боевой дух простого германского солдата ("ланд-зера"), раздавая обещания, равно как и угрожая каждому, кто дезертирует либо отступит с поля боя без приказа. "Вы не должны бояться русского наступления, — говорили они солдатам. — Если враг начнет атаку, наши танки будут здесь через четыре часа"[23]. Однако более опытные военнослужащие понимали, что их ожидало.
Несмотря на то что информация штабных офицеров Гудериана в Цоссене относительно времени начала наступления оказалась точной, создается впечатление, что до фронта она не доходила. Капрал 304-й пехотной дивизии Алоис К., который был захвачен в качестве "языка" советскими разведчиками, рассказывал офицерам 1-го Украинского фронта, что начало наступления Красной Армии ожидалось первоначально накануне Рождества, затем им сказали, что оно произойдет 10 января, поскольку это вроде бы день рождения Сталина[24].
9 января, после экстренной инспекции трех важнейших участков Восточного фронта — в Венгрии, на Висле и в Восточной Пруссии, — генерал Гудериан, сопровождаемый своим адъютантом майором бароном Фрайтагом фон Лорингхофеном, был вновь вызван на прием к Гитлеру в Цигснберг. Начальник генерального штаба сухопутных войск представил фюреру последние оценки сил противника. Наряду с донесениями Гелена там присутствовала также информация командующего люфтваффе генерала Зайдемана. Воздушная разведка отмечала, что на фронте у Вислы и в Восточной Пруссии сосредоточено восемь тысяч советских самолетов. Однако Геринг неожиданно прервал начальника генштаба. "Мой фюрер, не верьте этому, — обратился он к Гитлеру. — Это не настоящие самолеты. Это всего-навсего макеты"[25]. Кейтель, ударив при этом кулаком по столу, подхалимски заключил: "Рейхсмаршал прав".