Вечером 12 апреля Берлинская филармония давала последний концерт. Альберт Шпеер, который был организатором представления, пригласил на него гросс-адмирала Дёница и адъютанта Гитлера полковника фон Белова. По этому случаю, несмотря на строжайшую экономию, в зале было включено достаточно яркое освещение. Фон Белов писал, что "концерт возвратил нас в другой мир"[474]. Программа включала в себя произведения Бетховена, Восьмую симфонию Брукнера и, наконец, "Гёттердэммерунг" Вагнера. Позднее Шпеер утверждал, что предупредил весь оркестр о необходимости немедленно покинуть Берлин сразу после концерта.
Это было сделано ради того, чтобы музыкантов не мобилизовали в фольксштурм и не отправили оборонять столицу Германии. Однако даже Вагнер не смог долго удержать слушателей в состоянии отрешенности от происходящего вокруг них. Существуют, данные, что нацистские официальные лица организовали в фойе филармонии дежурство членов гитлерюгенда. Подростки держали в руках корзины, наполненные капсулами с цианистым калием. Они предлагали яд всем слушателям, выходившим из зала[475].
14 апреля Гитлер подписал очередной приказ, предназначенный для командования и военнослужащих группы армий "Висла"[476]. В нем подчеркивалось, что "любой человек, который перестанет выполнять свои обязанности, будет рассматриваться как предатель нашего народа". Далее в документе приводились различные примеры из военной истории. В частности, говорилось об отпоре, который получили турки под Веной, и утверждалось, что "теперь большевики испытают на себе то же самое, что и в древности выпало на долю азиатов". Тот факт, что столица Австрии к тому времени уже была захвачена "азиатскими ордами большевиков", казалось, не имел для фюрера никакого значения.
На следующий день шестнадцатилетний берлинец Дитер Борковски стал свидетелем следующей сцены, разыгравшейся на переполненном Ангальтском железнодорожном вокзале. "На лицах людей запечатлелась печать ужаса, вспоминал он. — Сами они находились в состоянии гнева, перемешанного с отчаянием. До этого я никогда не слышал столько проклятий. Внезапно шум в нашем вагоне был прерван сильным голосом: "Тихо!" Мы увидели невзрачного запачканного солдата. На его гимнастерке было два Железных и один Золотой крест, а на рукаве светился значок с изображением четырех металлических танков. Это означало, что он уничтожил в ближнем бою четыре вражеских танка. "Мне нужно вам что-то сказать! — прокричал солдат, и весь вагон мгновенно замер. — И если вы даже не хотите меня слушать, прекратите скулить. Мы должны выиграть эту войну. Мы не должны терять мужества. Если войну выиграют другие и если они сделают с нами лишь малую часть того, что мы сотворили на оккупированных территориях, то всего через пару недель от Германии ничего не останется". В вагоне стало настолько тихо, что можно было услышать, как падает иголка"[477].
Глава тринадцатая
Американцы на Эльбе
По мере того как союзные армии с обеих сторон все ближе подходили к сердцу Германии, шутки берлинцев становились все более актуальными. "Оптимисты учат английский язык, — отмечали они, — а пессимисты русский"[478]. Министр иностранных дел Иоахим Риббентроп, которому было явно не до шуток, во время одного из ужинов для иностранных дипломатов объявил: "Да, Германия проиграла войну, но у нее все еще остается выбор, кому именно сдаться"[479]. Именно эта гипотетическая альтернатива так сильно и беспокоила Сталина в начале апреля.
Когда 2 апреля в "рурском котле" были окружены триста тысяч человек из группы армий "Б" фельдмаршала Моделя, для американской 9-й армии открылся прямой путь к центру Германии — к берегам Эльбы. Этот путь выводил ее непосредственно к столице германского рейха. Как рядовые солдаты 9-й армии, так и ее командующий, генерал Симпсон, были убеждены, что главной целью их объединения является Берлин. После того как у Эйзенхауэра произошли трения с британским командованием, вопрос о взятии столицы Германии должен был решаться исходя из конкретных обстоятельств и возможностей. Во второй части своего приказа Симпсону главнокомандующий союзными войсками в Европе предписывал 9-й армии "использовать любую возможность для захвата плацдарма на Эльбе и готовиться продолжить наступление либо на Берлин, либо на северо-восток".
2-я моторизованная дивизия 9-й армии, которую окрестили "чертями на колесах", считалась самой сильной в американской армии. Большинство ее военнослужащих являлись упрямыми южанами, которые стали вливаться в состав этого соединения еще со времен Великой депрессии начала 1930-х годов. Командир дивизии, генерал-майор Исаак Д. Уайт, спланировал свое наступление до самого Берлина. Согласно его расчетам, им предстояло форсировать Эльбу в районе Магдебурга. Тогда вся 9-я армия могла бы использовать проходящий через город автобан в качестве главного вектора наступления. Ближайшим соперником Уайта в предстоящей гонке к столице рейха была 83-я пехотная дивизия, известная также под названием "барахольщики". Это имя прикрепилось к соединению из-за огромного числа используемых в нем трофейных автомашин и военных материалов. Краску на немецкой технике меняли на оливковую и рисовали на ней белую пятиконечную звезду.
Далее к северу, в направлении Тангермюнде, наступала 5-я моторизованная дивизия, а на самом левом фланге армии Симпсона находились 84-я и 102-я пехотные дивизии. Их полоса наступления пролегала также в направлении Эльбы — в район слияния ее с Хафелем. Скорость продвижения американских войск была высокой. Лишь изредка они натыкались на сопротивление разрозненных частей противника (в основном окруженных подразделений СС). Большинство же немцев считало за благо попасть в спасительный плен к западным союзникам. Экипажи американских танков и бронемашин останавливались лишь тогда, когда требовался ремонт или пополнение запасов горючего. Они не теряли времени на то, чтобы смыть с себя грязь или побриться. Адреналин, гулявший по их крови, практически заглушил в них желание отоспаться. Стремительный бросок 84-й дивизии был несколько приостановлен приказом взять Ганновер. Однако уже через сорок восемь часов соединение было готово продолжать свое наступление. 8 апреля генерал Эйзенхауэр приехал в Ганновер и посетил командира дивизии генерал-майора Александера Боллинга.
" — Алекс, что ты собираешься делать дальше? — спросил главнокомандующий.
— Генерал, мы собираемся продолжить движение вперед. Перед нами лежит свободный путь до самого Берлина, и ничто не сможет нас остановить.
— Действуй, — произнес главнокомандующий, положив руку на плечо Боллинга. — Я желаю вам удачи и не позволю никому вас остановить"[480].
Все эти слова Боллинг воспринял не иначе, как ясное указание, что его целью является Берлин.
На левом фланге 9-й армии британская 2-я армия генерала Демпси достигла Целле и была близка к освобождению концентрационного лагеря в Бельзене. Тем временем на правом фланге Симпсона наступала американская 1-я армия генерала Ходжеса, вектор удара которой был направлен в сторону Дессау и Лейпцига, 3-я армия генерала Паттона прокладывала себе путь в горах Гарца, обходя Лейпциг с южного направления. В четверг 5 апреля Мартин Борман записал в своем дневнике: "Большевики рядом с Веной. Американцы в Тюрингском лесу"[481]. Лучшего комментария к положению на фронтах придумать было невозможно. Наступление союзников разрезало Германию на части.
По причине быстрого продвижения армии Паттона немцы просто не имели возможности скрывать следы своих преступлений над заключенными. Перед союзниками стали открываться страшные картины зверств и насилия. Подразделения СС (часто при помощи местных фольксштурмовцев) в спешке осуществляли экзекуции в концентрационных лагерях для военнопленных и иностранных рабочих. К северо-востоку от Лейпцига, на предприятии "Текла", производившем крылья для самолетов, эсэсовцы и фольксштурмовцы заперли в одном из домов триста заключенных[482]. Забив все окна здания, солдаты СС забросали его зажигательными гранатами. Те из заключенных, кому все же удавалось вырваться наружу, расстреливались из пулеметов. Осталось в живых лишь три француза. Более ста граждан союзных государств — в основном французские политические заключенные — были казнены в самой лейпцигской тюрьме. В двух километрах к северо-востоку от Лейпцига авиация союзников обнаружила большую колонну, двигавшуюся в направлении Дрездена. Как потом выяснилось, в ней находилось более шести с половиной тысяч женщин различных национальностей, работавших в системе концерна HASAG. Многие из них были настолько ослаблены, что больше уже не могли передвигаться. Упавших женщин эсэсовцы расстреливали прямо на месте, а их тела сбрасывали в придорожный кювет. Бело-голубые полосы на одежде убитых были хорошо заметны с воздуха. Они окаймляли всю дорогу на протяжении движения колонны.
В Южной Германии вела наступление 6-я группа армий под командованием генерала Диверса. В нее входили 7-я армия генерала Пэтча и французская 1-я армия генерала де Латра де Тассиньи. Преодолев Шварцвальд, группа вышла своим левым флангом к территории Швабии. После захвата Карлсруэ она устремилась к Штутгарту. Эйзенхауэр все еще боялся, что немцы создадут на юге Германии так называемую "Альпийскую крепость", поэтому он приказал, чтобы две эти армии продолжали наступление в юго-восточном направлении к Зальцбургу и соединились с русскими войсками на дунайской равнине.
Вид американских солдат приводил немецкое гражданское население в неподдельное изумление. Развалившиеся в своих джипах "джи аи", курившие или жевавшие резинку, никак не подходили под устоявшийся в германском сознании имидж солдата. На многих автомашинах армии США, и даже на танках, были выведены имена любимых женщин американских парней. Однако некоторые вещи, творимые американцами, казались немцам хорошо знакомыми и привычными. Бесстыдный грабеж мирных жителей начали еще сами военнослужащие вермахта. Теперь эстафету от них приняли освободители от нацистской чумы.
Факты грабежа со стороны союзных войск были зафиксированы еще задолго до того, как их части пересекли границу рейха. "На основе обнаруженных у солдат предметов, — говорилось в тексте доклада, подготовленного для американского командования в период арденнского сражения, — можно сделать однозначный вывод: грабеж имущества бельгийского гражданского населения осуществляется в значительных масштабах"[483]. Имел место подрыв сейфов ради присвоения себе их содержимого. Перед въездом в какую-нибудь деревню, расположенную в Центральной или Южной Германии, американская военная полиция устанавливала специальные плакаты, гласившие: "Не превышать скорость, не грабить, не брататься с гражданским населением". Однако все эти предупреждения не оказывали на союзных солдат никакого эффекта[484].
Далее к северу наступали британские войска. Офицер шотландской гвардии, впоследствии ставший судьей, замечал, что операцию по форсированию Рейна точнее было бы назвать "операцией Грабеж"[485]. Он описывал, как разбитые окна магазинов являли собой то, что можно назвать "раем для воров". "Предотвратить грабеж было невозможно, — вспоминал бывший шотландский офицер, — лишь только ограничить его до присвоения себе предметов, имевших небольшие размеры. Здесь в лучшем положении оказывались танкисты, которые могли разместить в своих боевых машинах все — от печатных машинок до радиоприемников… Я стал кричать на солдат своего взвода, которые грабили дом вместо того, чтобы провести в нем зачистку. Но внезапно я обнаружил, что на мне самом уже висят два прихваченных где-то бинокля!"
Более независимые в своих действиях, как, например, команды SAS, являлись соответственно и более амбициозными. Один офицер впоследствии отмечал, что "Монти [фельдмаршал Монтгомери] был обеспокоен проблемой грабежей"[486]. Тогда как фельдмаршал Александер, по-видимому, "относился к ней более спокойно". В одном или двух случаях на загородных виллах были совершены дерзкие ограбления, которые могли бы быть вписаны в историю криминального мира, поскольку похищенными оказались очень дорогие ювелирные украшения. Одно из подразделений SAS обнаружило запасник произведений искусства, который принадлежал жене Геринга. Снял сливки с этой коллекции сам командир подразделения. После чего он позволил подчиненным сделать свой выбор. Холсты были вырезаны из рамок, свернуты и положены в стволы минометов.
Отношение к ведущейся войне среди союзных войск было различным. Многие американцы и канадцы являлись идеалистами. Они уверили себя, что должны спасти Старый свет, а затем как можно скорее вернуться домой. Их более циничные собратья по оружию видели свой интерес в торговле на черном рынке. Офицеры французской армии, особенно из старого кадрового состава, считали необходимым отомстить немцам за поражение 1940 года и тем самым восстановить в своей стране чувство национальной гордости. Вновь прибывающие на фронт офицеры британской армии считали, что примут участие в "борьбе не на жизнь, а на смерть за демократию и свободный мир"[487]. Однако вскоре они обнаруживали, что текущая война представляет собой скорее "страничку из истории их полка, вступившего в состязание против не слишком подготовленного в спортивном отношении противника". Естественно, что ничего подобного не наблюдалось на русском фронте.
Неожиданно быстрое продвижение союзников в Центральной Германии вызвало в Кремле сильное беспокойство. В поведении советского руководства появились даже черты оскорбленного самолюбия. Лидеры СССР, ранее так часто обвинявшие западные державы в затяжке открытия второго фронта, теперь ужаснулись перспективе взятия Берлина англо-американскими войсками. В Москве самым серьезным образом относились к воздушной мощи западных союзников и отмечали тот факт, что немцы больше боятся "тайфунов" и "мустангов", чем советских штурмовиков.
Сталин никогда не искал нормального объяснения поведению германских солдат, которые предпочитали сдаваться войскам западных держав, а не Красной Армии. На самом деле это было вполне естественным явлением, поскольку советский плен означал для немцев практическую реализацию "отмщения" со стороны русских.
Илья Эренбург с горечью писал в газете "Красная звезда", что американские танкисты совершают экскурсии по живописным горам Гарца, в то время как немцы сдаются им в плен "с фанатическим упорством"[488]. Немцы, мол, ведут себя по отношению к солдатам армии США как к представителям некоего "нейтрального государства". Посла США в СССР, Аверелла Гарримана, более всего рассердило высказывание Эренбурга о том, что американец — это "завоеватель с фотоаппаратом"[489].
Сталин, который судил об окружающих только по себе, подозревал, что западные союзники для того, чтобы захватить Берлин первыми, не побоятся пойти на сделку с нацистской кликой. Контакты Аллена Даллеса с обергруппенфюре-ром СС Вольфом в Берне относительно капитуляции немецких войск в Италии он воспринимал как еще одно доказательство ведения союзниками двойной игры[490]. Даллес также имел контакты с представителем Кальтенбруннера, который сообщил, что организация СС хочет совершить в рейхе переворот, направленный как против нацистской партии, так и тех эсэсовцев, которые собираются сражаться до самого конца. Когда переворот будет совершен, организация СС могла бы "передать административные функции управления западным державам"[491]. Представитель Кальтенбруннера упомянул также и о возможности открытия фронта на западе и переброске немецких частей на восток — против русских. Именно такого сценария больше всего боялся Сталин. К счастью, многие детали переговоров представителей американской разведки с эмиссарами СС советскому лидеру стали известны лишь позднее. Однако его информировали о том, что англичане и американцы подготовили специальные десантные части, готовые в любой момент высадиться в Берлине в случае внезапного краха нацистского режима. Является фактом, что 101-я и 82-я парашютные дивизии имели задачу высадиться соответственно на аэродромах Темпельхоф и Гатов, тогда как британские десантные части — в Ораниенбурге. Тем не менее следует подчеркнуть, что все эти гипотетические планы нельзя рассматривать в связи с вышеупомянутыми переговорами, проводившимися Алленом Даллесом. Данные проекты стали нереальными после приказа союзным войскам не продвигаться восточнее Эльбы. Более того, еще со времени конференции в Касабланке, на которой западные союзники согласились только на безоговорочную капитуляцию Германии, ни Рузвельт, ни Черчилль не рассматривали всерьез возможность достижения какого-либо компромисса с нацистскими лидерами.
Оптимизм относительно ведения дел со Сталиным, имевшийся в феврале марте 1945 года как у Рузвельта, так и у Эйзенхауэра, в первых числах апреля стал быстро испаряться. Как уже говорилось, Эйзенхауэр в своем послании советскому лидеру от 28 марта представил детальный план действий союзных войск. Но он не получил ничего подобного в ответ. Фактически Сталин просто обманул союзного главнокомандующего, сообщив 1 апреля о том, что Берлин теперь потерял свое стратегическое значение. Одновременно он отметил, что основные советские силы будут сконцентрированы южнее германской столицы для того, чтобы встретиться гам с войсками Эйзенхауэра, и наступление начнется, вероятнее всего, во второй половине мая. А на берлинском направлении советское командование, по словам Сталина, собиралось выставить лишь второстепенные части.