— Маргулины были вдвоем?
— Ну конечно, если супруги.
— Но может быть, они зарегистрировались как супруги, а приезжал кто-нибудь один.
— Такого не может быть, — ответил администратор. — Я их обоих видел лично, когда они приходили ко мне отсылать факс. Маргулины пробыли недолго. Всего сутки…
После этих слов Колесников уронил трубку и опустился на диван. Он пробыл в оцепенении около получаса, затем дрожащими руками набрал телефон Марго. Только к телефону никто не подошел.
Месяц прошел в страшном напряжении. Колесников почти не спал ночами. Ему еженощно снилось одно и то же — что он возит по Москве мертвого Олега и ищет речку с прорубью. Всякий раз во сне покойник оживал и принимался душить водителя своими ледяными руками. Дело всегда заканчивалось одним и тем же: позорным бегством водителя из собственной машины.
Каждый вечер Колесников звонил Марго, но к телефону никто не подходил. Однажды он не выдержал и поехал к ней на Речной вокзал. Окна Марго были темны. Колесников набрался наглости и поднялся на пятый этаж, где жила его возлюбленная. Только на звонок никто не вышел. Квартира явно была пуста. Колесников вздохнул и уже собрался развернуться и уйти, как неожиданно из лифта вышла Маринкина соседка.
— А Маргулиных нет! — доложила она с ходу, извлекая из сумочки ключи. — Марина живет у матери, а муж в отъезде.
— В отъезде? — удивился Колесников.
— Да, он уехал в командировку.
— Куда?
— Понятия не имею.
Соседка отперла дверь и вошла в квартиру. Колесников, ни живой ни мертвый, направился вниз пешком. «Если она всем говорит, что муж в командировке, то это объясняет, почему его до сих пор не объявили в розыск? Но зачем ей это надо? — удивился Дмитрий. — Этим она только навлекает на себя подозрения».
Как бы там ни было, а тридцать дней наконец миновало, и в субботу, девятого марта, в десять утра, Колесников не без трепета набрал номер Марго. И, о чудо! — трубку сняли.
— Маргарита, это я, — интимно прошептал Колесников, не дождавшись ее милого «алло».
— Вам нужна Маргарита? — неожиданно раздался голос Олега. — К сожалению, она сейчас в ванной. Позвоните попозже.
23
— Так ты позвонил попозже? — спросил Трубников.
— Ты с ума сошел? Меня от страха чуть удар не хватил.
— После этого ты с Маргулиной не встречался?
— Как я с ней встречусь, когда там Олег.
— И ты сразу поверил? Может быть, только голос похож?
— Ты думаешь, я голос Олега не знаю? Я его козлячий баритон узнаю из тысячи. Хотя, честно, на следующий день к вечеру я начал сомневаться. У меня даже мелькнула мысль снова позвонить.
— Позвонил?
— Нет. Олег мне позвонил. В дверь. Я тебе рассказывал. После этого я заперся и отключил телефон.
— Так, значит, вены ты перерезал от страха?
— Отчего еще?
— Я думал, от угрызения совести.
— Кончай издеваться, Женек!
— Да-да, извини! Это абсурд, чтобы тебя замучила совесть до такой степени. Значит, после этого ты Марго не звонил?
— Нет.
Трубников прищурился и вдруг хитро улыбнулся:
— А давай ей сейчас позвоним?
— Ты с ума сошел! Зачем? — отпрянул Колесников.
— А затем, друг мой, что ты сделал работу и не получил гонорара. Разве это справедливо?
Трубников извлек из кармана сотовый, но Колесников кинулся ему на грудь:
— Не надо, Женька! Умоляю! Я сейчас кричать начну.
Трубников презрительно впился взглядом в побледневшего приятеля и покачал головой.
— Ну ты и трус, Диман. Неужели тебе не хочется посмотреть в глаза Марго? Ладно, не трясись. Я пошутил.
Трубников уперся глазами в пол и задумался. В это время в дверь заглянула медсестра и потребовала, чтобы разговор заканчивали, поскольку настало время производить процедуры. Посетитель поднялся с табурета и лукаво подмигнул больному:
— Вот что, Диман: делай процедуры, поскольку твоя главная задача — побыстрее выздороветь и по возможности не попасть в психушку, а я поеду навещу Маргулиных. Давно я у них не был в гостях.
— Как? — ужаснулся Диман. — Прямо сейчас? Без предварительного звонка?
— Сейчас и без звонка. Я хочу их застать врасплох. Да перестань так трястись, идиот! Диктуй адрес!
«Пожалуй, напирать не буду, — размышлял за рулем Трубников, летя в сторону Речного вокзала. — Формальный повод такой: позарез нужен начальник отдела сбыта. Почему без звонка? Да потому, что аккумулятор сел в телефоне. А там посмотрим по обстановке».
Через полчаса издатель уже звонил в квартиру Марго. Трубников усек, как глазок в двери потемнел, и почувствовал за дверью некоторое замешательство. Но возможно, он ошибся.
Дверь распахнулась, и Олег с распухшим носом едва не бросился гостю на шею.
— Ба! Какие люди! Марго, посмотри, кто пришел? — воскликнул он по-детски.
Из кухни в длинном халате незамедлительно выплыла Маринка. Она брызнула в бывшего одноклассника своими синими глазами и рассмеялась:
— Боже мой, Женька! Сто лет тебя не видела. Какими судьбами? Да проходи! Чего встал как не родной?
Трубников перешагнул через порог и начал лепетать оправдания:
— Знаете, мимо проезжал. Думаю, дай заеду. Хотел позвонить, а у моего телефона разрядился аккумулятор.
Его оправдания хозяев не интересовали. Они даже не спросили, откуда Трубников знает их адрес. Гостя раздели, втиснули в теплые тапочки и втолкнули в комнату.
— Я ведь чего заехал, Олег, — продолжал на ходу Трубников, — по делу, можно сказать, заехал. Не надумал ко мне начальником отдела?
— Да подожди ты с делами, — отмахнулся хозяин и умчался за женой на кухню.
Трубников осмотрелся. Не богато жили Маргулины. Это сразу бросалось в глаза. Квартирка так себе, малогабаритная. Серия фиговенькая. На стенах дешевые обои. Старомодная, обшарпанная мебель. Словом, класс — ниже среднего. Зато радушия — выше крыши.
Через пять минут они уже уютно сидели втроем за круглым столом со скатертью и стол был сервирован по полной программе. Олег разлил по рюмкам коньяк, но Трубников отказался.
— Вы пейте, а я за рулем!
Муж с женой весело чокнулись и с удовольствием опрокинули по маленькой. Они как будто ждали повода, чтобы принять на грудь по двадцать капель. Только после этого Олег ответил на вопрос непрошеного гостя:
— Я, конечно, Женек, над твоим предложением думаю, но еще окончательного ответа дать не могу. Сейчас я временно без работы. Месяц назад мне пришлось уволиться из родного института. Не могу там больше. Надоело. Денег не платят, да и коллектива как такового нет. А без коллектива я никто.
Пока Олег произносил монолог, у Трубникова была возможность рассмотреть его более внимательно. Правый висок совершенно чистый. На лбу ни царапины. Только нос несколько пухловат.
— Что у тебя со шнобелем? — поинтересовался Евгений.
— Дверью нечаянно стукнул, — засмеялся хозяин.
Марина тоже засмеялась и вдруг спросила:
— Ты в курсе, что произошло с Колесниковым? Я слышала, он совсем плохой.
— После того как ты позвонила ему на работу, у него окончательно съехала крыша, — произнес Трубников как можно непринужденнее. Сам же очень внимательно наблюдал за реакцией. Только ни один мускул не дрогнул на прекрасном лице королевы. А вот Олег встрепенулся.
— Ты звонила Диману? — сощурился он. — Так-так. Ну-ка, рассказывай! И в глаза, в глаза смотреть!
— Не звонила я Диману, — рассмеялась Марго. — Я даже не знаю, где он работает. Ему, вероятно, звонила какая-то другая мадам.
В ее словах было столько искренности, что гостя одолели сомнения.
— С Диманом все нормально. Выздоравливает, — произнес Трубников, не сводя с одноклассницы глаз.
— Слава Богу, — ответила Марго. — А то я переживала. Кстати, ты мне говорил по телефону, что видел меня пятого февраля в семь вечера на Ленинском проспекте. Я вспомнила. В этот день я не могла там быть. В этот день был взрыв на «Белорусской», и мы с Олегом случайно оказались на месте происшествия.
— Это точно! — подхватил Олег. — Мы с ней возвращались из гостей, и дернул же нас черт поехать через Белорусскую площадь. Взорвалось буквально на наших глазах, у а меня как назло заглохла машина. Смыться не успели. Нас с Марго тут же захомутали в свидетели. Пока составили протокол, пока подписали — вечера как не бывало!
Глядя на их веселые физиономии, Трубников неожиданно понял, что разведка боем не удалась. Также он понял, что Марго никогда не приходила к Диману. Это была одна из его идиотских фантазий. А между тем муж с женой вели веселую перепалку по поводу спятившего Колесникова.
— Не удивлюсь, если узнаю, что Вова Кузнецов тоже был твоим поклонником, — прикалывался Олег. — Ну и класс у вас в тридцать пятой школе.
— Как будто ваш класс лучше, — не осталась в долгу Марго. — И вообще помолчи, салага! Когда я перешла в восьмой, ты пошел только в первый…
— Не удивлюсь, если узнаю, что Вова Кузнецов тоже был твоим поклонником, — прикалывался Олег. — Ну и класс у вас в тридцать пятой школе.
— Как будто ваш класс лучше, — не осталась в долгу Марго. — И вообще помолчи, салага! Когда я перешла в восьмой, ты пошел только в первый…
Единственно, во что мог вцепиться Трубников, это подловить Олега на вранье по поводу его поездки. Было несколько не тонко расспрашивать о командировке, но так уж получилось.
— Куда ездил в феврале? — невинно удивился Олег. — Никуда не ездил. Я весь месяц просидел дома…
Это было неправдой. Трубников ощутил это по тону. Олег тоже почувствовал, что гость ему не поверил и немного занервничал. Но через некоторое время снова развеселился, и казус был замят.
В прихожей Трубников остался с Маринкой наедине. Она брызнула в него своими синими глазами и как-то очень таинственно улыбнулась. Гость шаловливо подмигнул и тихо произнес:
— Когда он вышел на воздух, то внезапно почувствовал, что мира для него больше не существует.
— Что? — подняла брови Марго.
— Да ничего. Это так, строка из одного романа, — пояснил Трубников.
24
Когда он вышел на воздух, то внезапно почувствовал, что мира для него больше не существует. Конечно, он существовал. Куда он мог деться? Существовала и эта аллея дворца, по которой в чрезвычайном унынии плелся молодой воришка Пьер, существовал и этот проклятый снег, залепляющий глаза и нагло проникающий за шиворот, существовало и это огромное небо над головой, из которого шпарило, точно из прохудившейся корзинки, существовал и этот черный, спящий Париж с веселыми девками в кабаках.
Только они, румяные, грудастые сучки, с белыми плечами и пухлыми коленками, скрашивали эту невзрачную, никчемную жизнь. Только они создавали иллюзию, что жить в Париже весело и уютно. Только ради них Пьер лазил по карманам на торговых площадях, играл в кости, ввязывался в драки и никогда не пускал в душу уныния. Но сегодня он понял, что все это изуверский обман. Ни в одной из этих девок не было того, что было в Марго — истинного сумасшествия жизни.
Пьер бродил по ночному Парижу, и впервые в жизни ему хотелось умереть. Все, чем жил он до этого, казалось мелким и ненужным. Теперь после Марго он не взглянет ни на одну из женщин, потому что таковых в Париже нет. Есть только грубые подобия, а не женщины.
Несмотря на то что Пьер изрядно продрог, в теплую харчевню, ставшую родным домом, идти не хотелось. Теперь ему все там было немило — противно, вонюче и низменно.
Пьер подошел к собору Святой Марии и вгляделся в каменную Богоматерь, грустно склонившую голову к дубовым дверям храма. Впервые в жизни парижскому вору захотелось выговориться не шлюхе, а мадонне. Он сложил ладони лодочкой, почтительно поклонился, и в эту минуту в его горло уперлось холодное лезвие ножа.
Пьер поднял глаза и увидел каменное лицо Шарля. Он был в черном камзоле без шляпы и плаща. Его глаза, как всегда, неподвижно и мрачно торчали в железных глазницах, светлую шевелюру обильно посыпал снег.
Воришка не испугался. Ничто не шевельнулось в его маленькой душонке под чужим плащом. До сегодняшней ночи он даже не подозревал о существовании души. А оказывается, она была и ей нужно было совсем не то, что творило тело, в котором ей приходилось пребывать, словно в тюрьме.
— Шарль, — улыбнулся Пьер. — Если бы ты знал, как я рад тебя видеть. Не спеши перерезать мне горло. Я еще должен убить это чудовище Екатерину Медичи, мать прекрасной Марго.
Убийца засопел и надавил лезвием на кадык.
— Да-да, Шарль! Ты правильно понял, — засмеялся Пьер. — Я только что вместо тебя держал в объятиях эту августейшую прелестницу. В моих штанах до сих пор еще влажно. Мои ладони, прикасавшиеся к нежным бедрам, еще хранят тепло божественной Маргариты, а мои ноздри еще вдыхают ее девственный запах. — Пьер закрыл глаза и судорожно вздохнул. — Шарль, это было тело женщины — настоящей, неподдельной. Я впервые в жизни ощутил живой огонь. Я чувствовал ее всю, понимаешь? Всю, до самой глубины. — Пьер перевел дух и остановил взор на каменной мадонне. — Тебе не понять никогда этого, Шарль. Все женщины, которых я знал до этого, всего лишь куклы по сравнению с Марго. Инесса заводится и стонет, когда ей водят языком по сосцам, но мое тело никогда не чувствовало того, что чувствовала она. Мариэтте достаточно провести ладонью по затылку, и ее можно брать голыми руками, она замирает, и на ее коже выступают пупырышки. Мои ладони чувствовали ее мягкую кожу с пупырышками, но никогда не чувствовали ее саму. А в роскошные груди Луизы можно уткнуться лицом, но с таким же успехом можно уткнуться в подушку. Большой разницы нет. Конечно, она может приласкать и успокоить, но мое тело никогда не сливалось с ее телом, как бы я ни заводил эту чертовку. А завести ее непросто. Ее нужно целовать в ступни и одновременно гладить пах, только тогда она начинает похотливо стонать и дрожать. Но эта дрожь никогда не передавалась мне, потому что в ней нет истинного огня. Тебе никогда не понять этого, Шарль. Ты слишком груб для таких тонкостей. Ты будешь всю жизнь оставлять на ее белых ляжках синяки и даже не подозревать, что истинное удовольствие Луиза получает только тогда, когда усыпляет тебя настойкой ландыша. Тебе никогда не завести даже Мариэтту, но даже она, дорогой Шарль, вспыхивающая от одного прикосновения руки, всего лишь заводная кукла по сравнению с Марго.
Пьер жадно вдохнул морозного воздуха и со стоном зажмурил глаза. Перед его взором все еще стояло это прекрасное существо с пронзительно синими глазами, и от этого не хотелось смотреть ни на кого, даже на каменную мадонну.
— После ночи с такой женщиной умереть не страшно, — прошептал со счастливой улыбкой воришка. — Делай свое дело, Шарль. Я готов.
Пьер закрыл глаза, но внезапно почувствовал, что стальное лезвие больше не давит на кадык. Он с удивлением приподнял одно веко и увидел, что Шарль засовывает свое стальное орудие труда обратно за пояс. Его глаза по-прежнему были неподвижными, и по ним по-прежнему было невозможно определить, что на уме у этого человека.
Одним движением Шарль сорвал с Пьера шляпу и плащ. После чего уронил воришку в снег и снял с него свои ботфорты. Но прежде чем уйти, убийца бросил сквозь зубы:
— Не забудь, что ты еще должен убить королеву-мать.
— Не беспокойся, приятель! Я сделаю это не хуже тебя.
Едва заметная усмешка тронула сухие губы Шарля.
— Убить не легко! — произнес он одной половинкой рта и тут же пошел прочь.
Весь последующий день Пьер готовился к убийству. Он раздобыл кривой нож, выведал маршрут своей жертвы, узнав, что сегодня после вечерней молитвы она поедет в обитель к епископу. Именно у ворот этой обители новоявленный убийца вознамерился вонзить клинок в кишки королевы-матери. Пьер спрячется за угол. От угла до ворот всего двадцать шагов. Как только остановится карета и Катрин ступит на землю, Пьер выскочит из-за угла и молниеносно проткнет ножом ее больную печенку. Дальнейшее его не интересовало.
Пьер сидел в харчевне «Три гуся», пил вино и сосредоточенно отшлифовывал детали. Вор уже сбегал к дому епископа и даже вытоптал место за углом, где он будет поджидать свою жертву. «Главное, стремительность и быстрота, — бодро думал новоявленный убийца. — Ведь ноги его еще никогда не подводили».
В это время, когда вор хотел попросить в долг вторую кружку вина, в харчевню вошел Шарль. Он, как обычно, постоял у порога, затем не спеша направился к Пьеру. Убийца грузно опустился на скрипучую лавку рядом, и к нему тут же подлетел хозяин с кувшином бургундского.
— Вам, как всегда, запечь гуся? — спросил он с заискивающей улыбкой.
Шарль молча кивнул, и хозяин испарился.
— Меня пасешь? — улыбнулся Пьер, подмигнув убийце. — Боюсь, тебе не перепадет это удовольствие. Меня сразу прикончат на месте, у ворот епископа, как только я всажу нож в живот бабушки Катрин.
Шарль молча приложился к кувшину и мрачно произнес:
— Не советую нападать у дома епископа. Ты не успеешь сделать и двух шагов, как мгновенно окажешься на шпаге. На королеву-мать лучше всего напасть перед въездом на мост, где карета замедляет ход. Из-под моста можно выскочить незаметно, запрыгнуть в карету, вонзить в Катрин нож и выпрыгнуть с обратной стороны…
25
Придя на следующий день на работу, Трубников первым делом позвонил полковнику Кожевникову.
— Снова какие-то неприятности? — поинтересовался полковник.
— Пока нет. Но могут быть, — ответил издатель. — Я хочу распутать одно дело. Вы мне обещали подобрать хорошего детектива. Помните, вы сказали: в случае чего, есть один на примете…
— Да, я помню! — перебил полковник. — У меня есть один без работы. Паша Горохов. Его недавно выперли из органов. Надеюсь, что временно. В перестрелке подстрелил не того, кого следовало. Пришлось отстранить. Словом, ему нужно с годик где-то перекантоваться. Если пристроишь к себе, тебе многое простится, как свыше, так и от органов, — рассмеялся полковник.