Людвиг еще не мог оценить, насколько будет страдать, не считая огорчений, доставленных родителям. Сейчас он был уверен, что поступает совершенно правильно, но от этого боль не уменьшалась. Испытывал чувство вины, боязни, утраты и ждал, когда эти горькие чувства поблекнут. Наступит ведь когда-нибудь время согласия, время для спокойного труда в сокровищницах Европы, время, о Боже, для Грейс. Он говорил ей о своих надеждах, но в каком-то излишне спокойном, абстрактном тоне. И не знал, радоваться или печалиться тому, что она принимает сказанное им тоже так спокойно, без тени любопытства. Какую часть своих тягот он имеет право переложить на ее плечи? А если они поженятся, то станет ли этот груз легче или, наоборот, тяжелее; ведь если они действительно собираются пожениться, то, наверное, надо, чтобы она знала абсолютно все.
Она сжимала его руку своей маленькой крепкой ладошкой.
– Жаль, что Патрик слишком взрослый для пажа.
– Пажа? Ах да. Действительно, это не для него. Кстати, надеюсь, он-то уж точно не будет против нашего брака?
– Конечно, не будет, – сказала Грейс, облизнув измазанный в варенье палец, и поскольку его рука была в ее руке, он почувствовал прикосновение ее язычка. – Он сказал, что ты единственный интеллектуал среди всех моих поклонников.
Патрик, младший брат Грейс, еще учился в школе и весь был погружен в книжки и собственные великие проекты.
– А твои приедут на свадьбу?
Приедут ли они? Захотят ли приехать? Столько всего произошло почти мгновенно, создав новую ситуацию, в которой уже не помогут старые, проверенные способы поведения.
Дождь вдруг ударил в стекло, словно горстью песка, и вновь затих. Комната окрасилась в насыщенный темно-золотой цвет.
– Я не знаю.
– А у тебя кто будет шафером?
– Если без этого не обойтись, то может быть Гарс, правда, он еще не приехал. Гарс Гибсон Грей.
Людвиг почувствовал будто легкий удар током. Может, опять чувство вины. Последние несколько недель очень мало вспоминал о Гарсе, не то что после приезда, восемь месяцев тому назад, когда больше всего ждал именно возвращения Гарса. Они познакомились во время учебы в Гарварде, где Гарс, выпускник Кембриджа, стал его первым другом-англичанином. Гарс изучал философию. Между ними тут же завязался спор, тянувшийся дни, недели, месяцы. Гарвардские философы Гарса не оценили. Но Людвиг счел его личностью замечательнейшей. Он предвкушал возвращение Гарса, означающее возобновление и продолжение их споров об Англии, Европе. Со времени их последнего разговора Людвиг принял столько решений, и все важные. О них он упоминал в письмах, хотя как бы мимоходом. Гарс отвечал кратко, потом писал о других вещах, потом вообще перестал писать. Он собирался вернуться в июне, но до июня было так далеко. Сейчас всеми мыслями Людвига владела Грейс.
С неким легким чувством вины Людвиг сознавал, что, вернувшись, Гарс застанет большие перемены. «Я уже не буду один. Хватит ждать. Я отказываюсь от своей независимости навсегда», – думал он, страстно сжимая руку Грейс. Как Гарс воспримет это обручение? Ведь семьи Грейс и Гарса знакомы сто лет, и дети знают друг друга чуть ли не с младенчества. Именно через Гарса, а точнее, через его отца, Остина Гибсона Грея, Людвиг познакомился с Тисборнами, Шарлоттой Ледгард, Митци Рикардо, Мэвис Аргайл и многими другими ужасно английскими англичанами, рядом с которыми он чувствовал себя как дома. Гарс предложил Людвигу, когда тот год назад собирался уезжать, зайти к Остину. «Может быть, тебе удастся помочь отцу», – произнес он тогда загадочные слова. Но на самом деле это Остин помог Людвигу – тем, что нашел жилье у Митци, познакомил с нужными людьми, подведя его к дорожке, которая привела к Грейс. А помог ли Людвиг Остину? Остин был из тех, кому не так-то легко помочь. «Остин – безнадежный случай, – не раз говорил Джордж Тисборн. – Комплекс неполноценности перед старшим братом». Старший брат Остина, Мэтью, сделал ошеломительную карьеру на дипломатической службе. Остин был куда менее проворным. Но Людвигу, пожалуй, даже нравилась эта его беспомощность. Глядя, как тот делает напрасные усилия, он сам внутренне подтягивался. Само собой разумеется, бедный Остин плохо справлялся с трудностями, но почему-то эти трудности окружающие не воспринимали всерьез. Как, наверное, удивится Остин, узнав о Людвиге и Грейс. «Никаких шансов», – так он заявил, когда Людвиг рассказал о своих чувствах. Любопытно, что сказал бы Гарс? Наверное, ничего не сказал бы. Гарс – одинокий волк. Наверное, был бы немного разочарован. Высказал бы мнение, что Людвига поглотили житейские дела. Что на самом деле между Людвигом и Грейс никакого большого чувства нет. О последнем Людвиг догадался из болтовни Грейс. И понимал почему. С грустью и вместе с тем с гордостью он осознавал, что взял на себя ответственность за другого человека.
– Ты никогда не чувствуешь ночью, что у тебя уши приклеиваются к голове?
– Не знаю, крошка.
– Я иногда чувствую, и это так смешно. У тебя такие милые, хорошенькие ушки, как у зайчика. У некоторых мужчин уши такие грубые. Людвиг, выполни, прошу, одну мою просьбу. Подстриги волосы так же коротко, как и раньше. Как раньше, помнишь?
– Хорошо. Но когда я их коротко подрезаю, они тут же начинают казаться седыми.
– А мне все равно нравятся.
С чувством вины он вспомнил, что отрастил волосы, чтобы понравиться другой девушке.
– И еще, Людвиг, дорогой…
– Что, котик?
– Не ходи больше к Дорине.
Вот она, женская интуиция.
– Почему, крошка моя сдобная? Ты же понимаешь, что я не…
– Я знаю, что нет. Я понимаю, что это только ради Остина. Но мне не нравится, что ты играешь роль этакого посредника между ними.
Дорина была женой Остина. Что-то не клеилось у бедолаги Остина во втором браке. Но что именно, никто не мог понять, а Остин и Дорина – меньше всего.
– Остин мне доверяет. Я могу ему помочь.
– Остин должен сам во всем разобраться. Держись от них подальше, прошу. Не ходи в Вальморан.
Вальморан был чем-то вроде приюта для девушек, которым управляла старшая сестра Дорины, Мэвис Аргайл. Мэвис посвятила себя службе обществу, и все дружно утверждали, что это ей замечательно удается; она относилась к тем полным желания работать на пользу общества женщинам, без которых это самое общество обойтись не может. Дорина, по неизвестным причинам убежав от мужа, именно здесь нашла приют.
– Понимаешь, Дорина сейчас предпочитает одиночество, но при этом и он, и она хотят знать, как там дела…
– Понимаю, понимаю. Я не против Дорины, не подумай. Она такая трогательная и словно попала в западню. Да еще с Остином в роли мужа… Но дело в том, что все так запутано и на самом деле им ничем нельзя помочь, никто не в силах, и тебя в это втянут…
– Только не волнуйся, малышка…
– Ты ходишь туда, как какой-нибудь секретный агент из полиции. Ведь свидания с Дориной – это не самое важное в твоей жизни?
– Наверное, нет… Но как же я могу отказаться… Мне надо туда пойти завтра. Что они подумают?
– Ни к чему беспокоиться, что подумают люди. Ты сам мне когда-то сказал. Выдумай какую-нибудь отговорку.
– Но бедняга Остин, он такой беспомощный.
– Когда я его вижу, мне делается дурно.
– Почему? Из-за этой его странной головы?
– Нет, конечно, при чем тут его голова. Просто он ко мне неравнодушен.
– Откуда ты знаешь? Он же не делал тебе никаких намеков?
– Нет, но женщины и без намеков чувствуют. Девушки всегда чувствуют.
– И что же в этом странного? Наверняка многие по тебе вздыхают. Это не преступление.
– Он такой противный… ну, не то чтобы противный. Просто старый. Неприятно нравиться старикам.
– Ему же нет еще пятидесяти.
– Но у него такое морщинистое, помятое лицо.
– А по-моему, очень хорошее лицо.
– И он неудачник.
– И за это нельзя судить.
– Это сидит в нем самом. Неотделимо, как врожденное уродство. Нет, даже не так. Мне противен такой ноющий взгляд на мир. Не сердись. Я просто не хочу, чтобы ты ходил в Вальморан. Если будешь ходить, они втянут тебя в эти свои нелепые дела. Я не хочу, чтобы ты ими интересовался и запутывался в их ужасный мир ссор и прощений. Прошу тебя. Ты понимаешь?
Людвиг огорчился. Как можно подвести Остина и Дорину, которые к нему так добры? И почему он не должен ими интересоваться, почему не должен пытаться им помочь? Он уже хотел возразить, но вдруг с радостью понял – она ревнует к Дорине.
– Хорошо, любовь моя, поступлю, как ты хочешь. Кажется, твои родители ушли. Голосов не слышно.
– Нет, я слышу, как папа печатает на машинке. Людвиг, ну прошу тебя. Я вдруг так испугалась. Ничего не случится, как ты думаешь? Я хочу, чтобы у нас всегда все было хорошо. В мире и без того столько ужасов.
* * *– Рецессия? Ну да, понимаю. – Услышав от мистера Брансома это незнакомое слово, Остин тем не менее догадался, что именно оно означает.
– Все дело в компьютеризации.
– Безусловно.
– Никаких личных мотивов.
– Несомненно.
– Консультанты по менеджменту, которые были у нас в прошлом месяце…
– Я подумал, что это оформители помещений.
– Может быть, их так представили.
– Именно так.
– Чтобы не вызвать лишних пересудов.
– Весьма разумно.
– Так вот, они дали рекомендации по радикальному изменению штата.
– Ну да.
– Вы, разумеется, понимаете, что нам пришлось бы увеличить вам жалованье.
– Да.
– Мы, признаюсь вам, оказались в очень затруднительном положении.
– Сочувствую.
– Безусловно, мы вам выплатим за целый месяц.
– Благодарю вас.
– Но надеюсь, вы не задержитесь до конца месяца.
– Не сомневайтесь.
– Думаю, вам удастся найти другое место.
– Конечно.
– Без особых трудностей.
– Вашими молитвами.
– Тот, кто придет на ваше место…
– Мне казалось, что на мое место никто не придет. Что именно в этом дело…
– Но это всего лишь стажер… Вы получите хорошие рекомендации.
– А что с моими взносами в пенсионный фонд?
– Я ждал этого вопроса.
– Я смогу забрать сумму целиком?
– Дело в том, что вы занимали место временного служащего, без права на получение пенсии.
– Но это было давно.
– В этом вопросе время не играет роли, увы.
– Но я прекрасно помню…
– Вы избрали добровольную систему пенсионного обеспечения.
– И сколько я получу на ее основе?
– Увы, ничего.
– Ничего?
– Выплата начинается по достижении шестидесяти пяти лет.
– Шестидесяти пяти?
– Вы избрали систему Ф-4 с меньшим дополнением.
– Вот как!
– Вот ваша подпись.
– Но у меня же нет денег. Ни гроша. Я ничего не отложил.
– Это не наше дело, мистер Гибсон.
Кажется, мистер Брансом понемногу раздражается? Кажется, Остин вот-вот расплачется?
– Я хотел сказать, что… мне кажется, это несправедливо – выбрасывать меня так неожиданно, без предупреждения, после стольких лет службы…
– Временные работники без права на пенсию всегда в этом смысле находятся под угрозой. Это четко обозначено в заключенном с вами договоре. Не хотите ли освежить в памяти? Он у меня здесь, среди документов.
– Нет, спасибо.
– Но мы хотим сделать так, чтобы для вас все прошло как можно легче.
– Благодарю.
– Я составил черновик вашего заявления об увольнении. Мисс Уотерхаус только что отпечатала его набело.
– То есть мое собственное заявление, вы имеете в виду?
– Да.
– Подписываю.
– И не хотите прежде ознакомиться?
– Нет, спасибо.
Остин подписался левой рукой. Правая у него не действовала с детства.
– Хотим еще вручить вам скромный сувенир в знак признания ваших заслуг перед фирмой.
– Это еще что?
– Книжка. С подписями сотрудников.
– Получается, все знали о моем увольнении?
– Хотели сделать вам сюрприз.
– Чудесно.
– И это, пожалуй, все.
– Я могу уйти сегодня же?
– Сегодня? Разумеется, если…
– Мне не хочется встречаться с тем, кто придет на мое место.
– Ну конечно, если…
– Сувенир я все равно уже получил…
– Таким образом, мне осталось лишь пожелать вам самого лучшего.
– Взаимно, дорогой мистер Брансом.
* * *Мисс Уотерхаус и младший референт восхищенно следили за тем, как Остин собирает свои вещи с рабочего стола. Не каждый день предоставляется возможность наблюдать, как кого-то выставляют за дверь. Мисс Уотерхаус одолжила Остину свою хозяйственную сумку. Юнец жевал жвачку, что раньше Остин запрещал ему делать. На дне одного из ящичков Остин нашел фотографию Бетти. Порвал ее на мелкие кусочки и выбросил в корзину.
* * *После такого унижения, думал Остин, какие могут быть возвышенные мысли? Он сидел в закусочной. На улице лил дождь. Он положил в рот кусочек маринованного лука и прикусил язык. Такое с ним случалось всегда в минуты кризиса. А может, у него слишком большой язык? Как же он до сих пор вовсе не лишился языка, ведущего опасную жизнь под полукруглой гильотиной зубов? Что-то уж совсем в духе Эдгара По, тут же пришла мысль.
Что там все мелькает и мелькает? Вне четко видимого мира, где-то сбоку существует другая, куда более ужасающая, действительность. Он начал всматриваться так пристально, пока все не покрылось серой дымкой, пока не выступили слезы, но это были не просто слезы. А как у других, неужели так же точно? Нет. Мир счастья – это не то, что мир горя, как сказал один глупый философ. Ну почему он не принадлежит к числу тех простодушных счастливчиков, раздевающих девушку на заднем сиденье автомобиля? Как справиться с тревогой? Один раз он послал заказ на такую книжку. Когда прислали, оказалось, что это о методе дыхания диафрагмой. Совершеннейшая абракадабра.
Человек из зеркала, думал он, в сотый раз напрасно стараясь согнуть пальцы правой руки. Если бы можно было себя переиначить и фантазии превратить в реальность, а реальность в фантазии. Но соль в том, что уже нет хороших фантазий, нет ничего святого, по-настоящему достойного стремлений; и в фантазиях остались лишь мигания чего-то ужасного по ту сторону экрана. Когда-то хорошим сном была Дорина. Казалось, что существует какое-то место, другое, где Дорина идет босиком с распущенными волосами, идет по росе. Там есть прохладные луговины, цветы и целительные источники. Там, где Дорина, – там счастье. Достигнет ли он когда-нибудь этой благословенной страны? О, эта райская жизнь в фантазиях, перед которой ничто не устоит.
Ни Гарс, ни Дорина не должны знать, что его уволили. Но кто-нибудь из служащих обязательно перескажет кому-то, знакомому с Тисборнами, и пойдет-поедет молва. Тисборны рано или поздно обо всем узнают. Вот уж, наверное, порадуются. Они всегда лезут со своей помощью. А как будут радоваться все его враги… Под врагами Остин, конечно, подразумевал лучших друзей. И до чего же это унизительно – все время бояться, чтобы Тисборны чего не подумали. Даже от этой зависимости он не в силах освободиться. Слава Богу, Гарс в Америке. Слава Богу, Мэтью тоже за границей, и останется там навсегда, и никакой весточки о себе не подает. Сочувствие Тисборнов – это мука. Сочувствие Мэтью означало бы смерть.
Возможно, это счастье, что Дорина по-прежнему в Вальморане. О моя маленькая плененная пташка, как больно думать о тебе и как сладко! С Дорины должно было начаться что-то новое, она своего рода пригласительный билет в мир, наполненный красотой. Ее невинность была так драгоценна для него, овладение ею он ставил себе в заслугу. Как он любил ее зависимость, даже ее робость перед жизнью была мила. Удастся ли ему когда-нибудь вновь зажить с ней в безгрешной повседневности? В этом заключалась единственная значительная цель его жизни. Но сейчас каждый их шаг только причинял боль обоим. Как же так получилось? И как получилось, что их заботы вышли на публику, так что любой может вмешаться и высказаться как Бог на душу положит? Почему им никак не удается скрывать свои горести от посторонних глаз? Мэвис забрала младшую сестру в свою страну снов, выдуманное королевство, освещенное искусственным солнцем. Но Дорина – настоящая принцесса. А вот Мэвис в самом деле – лишь вышколенная католичка из интеллектуальных кругов Блумсбери, которой не повезло в жизни. «Я найду новую работу, – думал он, – и заберу Дорину. А сейчас и в самом деле пусть побудет с Мэвис. Там она в безопасности, там они ее не достанут, там она в надежном укрытии, недоступная. А позднее я за ней приду. В этой дурацкой конторе я был чем-то вроде козла отпущения, и отсюда шли все мои неприятности. Так что, всю жизнь презирать себя из-за пухлого мальчишки в спортивном костюме?»
Жаль, потом выяснилось, что у Дорины нет ни пенни. Мир людей, обладающих состоянием, отличается от мира людей, состояния лишенных. Любопытно, что делает человек, когда у него уже ничего не осталось на банковском счете? Или когда его жизнь разбивается вдребезги? У него остались одни долги и никаких доходов. У кого можно занять? У Шарлотты? Сдам внаем квартиру, а сам перееду к Митци Рикардо, вдруг решил он. Прекрасно придумано. Таким образом можно будет что-нибудь заработать. Митци уже предлагала такой выход, когда он остался после смерти Бетти без средств, а Дорину еще не встретил. Митци в него влюблена. Он знал, что она страдает из-за его вторичной женитьбы и втихомолку радуется его неудачам. Митци была рослой блондинкой, широколицей, с зычным голосом, когда-то довольно известной спортсменкой, до того, как сломала щиколотку. Ему нравилась Митци, нравилось ее суровое согласие на простую, заурядную жизнь. Митци не оставляли подозрения, что Дорина считает ее «плебейкой», но самой Дорине такое определение, разумеется, и в голову не пришло бы. Митци окружит его лаской и заботой, именно это ему сейчас необходимо, ласки и заботы, и именно со стороны таких же, как он, неудачников. Митци не станет ни о чем спрашивать, ничего не будет ожидать. Вот и славно. Ей не придется ничего объяснять. Люди одинаково недолюбливают как отверженных, так и баловней судьбы.