— Увы! Мое положение не лучше твоего! — вздохнула Атенаис. — Мой котик куда-то исчез. Похоже, этот жирный боров меня бросил! А ведь как все было славно! Уехал, не сказав мне ни словечка, ты подумай! Оставил меня на бобах!
Толстуха Гаспар умолчала о том, что имеет на черный день солидные сбережения. Она уже поняла: время пришло! Дельфина сейчас в отчаянном положении.
— Я бы посоветовала тебе уехать на время из Парижа, — вкрадчиво сказала мадемуазель Гаспар.
— Но куда же я поеду?!
— Надобно, чтобы все забыли твою неудачу. Сейчас все только и говорят о тебе, о твоем провале, а тут еще ты мозолишь глаза. Тебе надо забиться в нору и делать вид, что ты страдаешь!
— Да мне и вида делать не надо! Все мои слуги разбежались, как только узнали, что барон меня бросил! Я даже не могу найти себе горничную!
— Придется вспомнить, как ты жила раньше, — усмехнулась толстуха Гаспар. — Безприслуги.
Она прекрасно знала, что всего через месяц такой жизни с красавицы Дельфины сойдет весь ее лоск. Руки, которые сейчас поражают своей мягкостью и белизной, огрубеют, волосы потускнеют, лицо осунется. Красота — это боевое оружие женщины, о котором надо заботиться ежедневно и еженощно. Оттачивать его и холить, да почаще пускать в дело. Иначе оно затупится и заржавеет так, что только и останется сдать его в лавку старьевщика.
— Ничего, я что-нибудь придумаю, — утешила Атенаис подругу. — А ты покамест затаись.
С неделю толстуха Гаспар рыскала по всему Парижу, наводя справки. Наконец отыскался человек, который показался ей подходящим. Оставалось уговорить Дельфину.
— На тебя положил глаз один англичанин, — сказала Атенаис, навестив подругу на улице Сен-Лазар. Дельфина жила среди осколков былого счастья, она так тосковала, что и в самом деле начала болеть.
«Надо срочно ее кому-нибудь сплавить, иначе она так подурнеет, что ей только и останется как поджидать в Пале-Рояль мужчин, предлагая им себя на одну ночь», — озабоченно подумала Атенаис.
— Какой англичанин? — безразлично спросила Дельфина.
— Говорят, у них там все не так, как у нас. Зимой англичане уезжают в свои поместья, вроде как они жить не могут, коли не поохотятся на лис. А к лету съезжаются в свою дождливую столицу. Этот англичанин, видать, заскучал в своем поместье и прикатил в Париж. Во время премьеры он и положил на тебя глаз.
— Да ведь спектакль-то провалился! — грустно сказала Дельфина.
— Ему-то что? Он не сегодня завтра уезжает. Готов и тебя взять с собой.
— Мне ехать в Англию? — удивилась Дельфина. — Но я хочу остаться здесь, в Париже.
— Тебе, милочка, скоро совсем нечем будет жить, — принялась уговаривать подругу толстуха Гаспар, которой белобрысый коротышка англичанин пообещал хорошие деньги за сводничество.
Сам он был тощ, бледен, с белесыми ресницами и бесцветными глазами, да к тому же очень маленького роста. Привлекла его жгучая красота мадемуазель Дельфины, этой цветущей молодой женщины, полной жизненных сил. Англичанин готов был раскошелиться, чтобы увезти Дельфину в свое поместье, дабы та скрасила его одиночество и унылую погоду, которая изо дня в день была одна и та же. Англичанину не хватало солнца, и он посчитал, что мадемуазель Бокаж вполне способна его заменить.
— К следующей зиме ты вернешься, — пообещала Атенаис. — К тому времени твой провал в театре забудется, да и барон, быть может, смягчится.
— Нет, Наис, — грустно сказала Дельфина. — Он никогда меня не любил. Эрвин сказал, что едва терпел меня. Говорят, он меня бросил ради какой-то русской графини. О! Будь он проклят! Он обманул меня, Наис! Нельзя так поступать с женщиной, с которой прожил пять лет! И кто-нибудь в Париже его осудил? Вовсе нет! Все встали на сторону барона, а не на мою! И все потому, что у него полно денег. Что же это за город такой, где все покупается и продается? Еще вчера они все увивались за мной, а сегодня, когда барон меня бросил, ни один — слышишь? — ни один не предложил мне свою помощь! А ведь еще месяц назад я была признанной королевой Парижа! — горько сказала Дельфина.
— Уезжай-ка ты отсюда, — вздохнула толстуха Гаспар. — Тебе только двадцать два года. Ты красавица, каких мало. Кто знает? Быть может, придет и твое время, и ты еще посмеешься над этим денежным мешком. Над бароном Редлихом.
— Не я, так другие. Вот увидишь, Наис, он свое получит! О, как же я этого хочу! Хочу, чтобы он страдал! Когда-нибудь, когда ему будет так же горько, как мне, он меня вспомнит! А сейчас пойдем… Надо собрать мои вещи.
…Через три дня Дельфина сидела в карете вместе со своим новым спутником, бесцветным англичанином, который с первого взгляда показался мадемуазель Бокаж отвратительным. Но она решила терпеть. Наивная Дельфина уже планировала свое триумфальное возвращение. Париж, молча, прощался с одной из своих королев. Никто не вышел ее проводить, да никто и не заметил ее отъезда. Дельфина просто исчезла, как с заходом солнца исчезает тень от самого высокого дерева. Растаяла в темноте безвестности.
Прошел месяц, другой. О мадемуазель Бокаж уже никто не помнил…
…Вот уже две недели Эрвин Редлих был счастлив. Все вышло так, как он и предполагал. Это лишь подтверждало его теорию о том, что рано или поздно здравый смысл возьмет верх, разум победит чувства, сердце окажется в полном подчинении у рассудка. Иные могли бы упрекнуть барона в том, что он-де действует нечестно. Не в силах добиться от женщины любви, он всеми средствами добивается ее признательности, а потом привязанности. Ставит ее в зависимость от себя, каждый день и даже час доказывая, что без него она не может обойтись. Все равно ведь любовь, какой бы страстной она ни была, сменяется привычкой, простой житейской необходимостью быть рядом с кем-то. Так почему бы не начать с привычки и почему бы не принять ее за определенный вид любви?
Да и кто бы посмел бросить барону в лицо эти упреки? Что же касается его самого, то ему было все равно, каким именно способом он добьется своей цели. Если бы речь шла о сопернике достойном, барон сам бы отступил. Но отдать любимую женщину этому повесе? Позволить, чтобы она погубила себя? Да никогда! Эрвин Редлих вообще не понимал такую любовь и не хотел понимать. Как можно любить человека, который каждый раз делает тебе больно? Это уже не любовь, это болезнь. И как всякую болезнь, ее надо лечить. Иное дело, любить человека, который к тебе добр, который только и делает, что заботится о твоем счастье. Слава богу, больной оказался не так безнадежен, как показалось барону с самого начала. Александрин не стала принимать у себя Соболинского, она вообще отказалась от встреч с ним.
О том, что случилось на Елисейских Полях через неделю после турецкого маскарада, барону Редлиху, само собой, доложили. Но как он понял, это было не примирение двух влюбленных, а ссора. Почти уже разрыв. Они друг в друге разочаровались. Это случается после долгой разлуки. Главное, не сделать ничего такого, что подтолкнет Александрин к человеку, который ее недостоин.
Но, Во-первых, она сама приняла правильное решение: не встречаться с ним. Во-вторых, Эрвин Редлих, напротив, все время был рядом. Он приезжал к Александрин каждый день, и, хотя она редко оставалась с ним наедине, все гости графини были уверены, что барон уезжает последним, если уезжает вообще. И в-третьих, месье Дидон тоже действовал. Прошло три недели с момента его отъезда, и барон получил первое подробное донесение.
Сыщик писал, что наконец добрался до Петербурга. Что зимой в России ужасно холодно, и по дороге он, старый несчастный папаша Базиль, сильно простыл. Так что несколько дней вынужден был провести на отвратительном постоялом дворе, голодный и больной. Потому что к тамошней еде, а главное, к водкееще надо привыкнуть. Но иного способа согреться в лютый мороз, похоже, нет. Водка да еще пустой чай, который русские пьют с утра до вечера из огромных сосудов, формой напоминающих греческую амфору, по которой атлет ударил кувалдой, отчего она немного сплющилась, а в боках неимоверно раздулась. Этот странный предмет называется самоваром, который надо вздуть, и ко всему прочему, в нем еще можно варить яйца. Самоварное производство в России, говорят, очень прибыльное, поскольку чай эти русские пьют ведрами, причем делают это люди любых сословий, независимо от того, крестьяне они, дворяне или мещане. Разница лишь в металле, из которого изготовлен самовар, да в богатстве отделки. Одна из самых больших фабрик по производству самоваров, кстати, принадлежит госпоже Соболинской и приносит ей немалый доход.
Все это ничем не напоминает родную Францию, с ее изысканной кухней и тонкими винами, так что порою тоска по родине делается невыносимой. Но зато рекомендательные письма сделали свое дело. Месье Дидону удалось выяснить, что госпожа Соболинская находится сейчас в Петербурге. После отъезда мужа за границу она ведет уединенный образ жизни, почти нигде не бывает и мало кого принимает. Зато денно и нощно приумножает свое состояние, занимаясь делами. По слухам, у Екатерины Григорьевны деловая хватка, как у мужчины, многим из которых она может дать фору. Зачем ей столько денег и как именно она их собирается применить, остается только гадать. Месье Дидон надеялся в самом ближайшем будущем встретиться с мадам Соболинской, чтобы сообщить ей, где сейчас находится ее законный супруг.
«Хотя, не думаю, что ее это заинтересует. Кэтти (так зовут ее в свете) пока ничем не дала понять, что собирается разделить судьбу своего мужа…» — такими словами закончил свое послание месье Дидон.
«Это означает, что у нее здравый рассудок и деловая хватка, — подумал барон Редлих. — Она не хочет оставить без присмотра свои весьма прибыльные фабрики, а деньги ей нужны для того, чтобы купить прощение своему глупому и беспутному мужу. Я полагаю, что мы с Кэтти быстро договоримся. Похоже, что мы с ней говорим и мыслим на одном языке».
Положив донесение сыщика в один из ящиков бюро, барон Редлих обрел прекрасное расположение духа. План, который он составил, четко выполнялся. Законы математики, которые отлично работали на бирже, работали и тут. Поэтому свадьбу с Александрин барон запланировал на конец апреля. Сразу после окончания сезона, который официально завершается прогулкой в Лоншан. А во время масленичных гуляний можно будет объявить о помолвке.
Обычай заканчивать сезон прогулкой в Лоншан восходил еще к XVIII веку, когда знаменитая певица мадемуазель Лемор удалилась в аббатство Лоншан, расположенное в Булонском лесу. И на Страстной неделе вся знать съезжалась туда, чтобы послушать пение сладкоголосой дивы во время службы. В 1790 году аббатство Лоншан было разрушено, но привычка ездить по этой дороге на Страстной неделе и демонстрировать моды у высшего парижского общества осталась. Правда, сейчас аристократов сменили разряженные в пух и прах буржуа и их жены. Благородные же господа считали высшим шиком воздержаться от поездки в Лоншан.
Барон Редлих, связанный с новой финансовой аристократией крепчайшими узами, этими поездками никогда не пренебрегал. Предстоящий брак он собирался огласить и на Шоссе д’Антенн и в Сен-Жерменском предместье. А лучшего времени и места, чем дорога в Лоншан в конце сезона, не выберешь. А после скромной свадьбы — на воды, в Дьепп. Александрин не любит пышные церемонии, и в этом, как и во многом другом, их вкусы сходятся. Таким образом, все благополучно разрешится сразу по окончании Великого поста. Барон не собирался тянуть, вопрос все равно решен, остается получить согласие дамы. Мысленно Эрвин Редлих дал ей два месяца сроку.
«Если мои расчеты верны, май станет моим медовым месяцем…» — подумал он, одеваясь к вечернему выходу. Камердинер с улыбкой протянул барону цилиндр. С некоторых пор в этом унылом доме уже не стеснялись улыбаться.
…В это же время Александра тоже читала письмо из России. Мари не часто писала своей сестре-изгнаннице, наверное потому, что новости были неутешительные.
«Не хочу тебя расстраивать, но домой тебе возвращаться нельзя. Его Императорское Величество так сильно на тебя разгневался, что мы с Мишенькой предпочитаем никого не принимать, — писала Мария Васильевна. — Живем тихо и очень скромно. Иногда, в хорошую погоду, я отвожу его на прогулку в усадьбу его отца, графа Алексея Николаевича. Видит Бог, Сашенька, ты совершила роковую ошибку! Ты не должна была допустить этой дуэли!»
«Да будто я не сделала все, что можно! Я дошла до царя, я упала ему в ноги, я его умоляла! Что я еще могла сделать? Только уповать на Бога. Но Бог от меня отказался…» — в отчаянии подумала Александра. Упреки старшей сестры были несправедливы.
Александре очень хотелось забрать сына, особенно сейчас, когда все так хорошо устроилось. Она безумно скучала по своему Мишеньке. Но Мари писала, что надо подождать.
«Тебе сейчас нельзя приезжать. На границе тебя арестуют и заключат под домашний арест. А дальше, как знать? Какую участь выберет для тебя оскорбленный в своих чувствах Император? Ведь ты им пренебрегла, ты нарушила высочайшую волю, ты повела себя безрассудно, погнавшись за человеком, по которому давно уже плачет тюрьма. И сама ты можешь теперь оказаться в далекой ссылке, в Сибири», — пугала Мари.
И так каждый раз: нет, нет и нет.
Александра уже пожалела, что сразу не взяла с собой сына. Но он был слишком мал, а она какое-то время переезжала с места на место.
— Вы чем-то озабочены? — спросил ее вечером барон.
Благодаря ему, салон графини Ланиной сразу прослыл в Париже модным. Ведь барон Редлих покровительствовал литераторам, артистам, художникам. Ко всему прочему он входил в новое правительство и имел влияние на политику и короля. Луи-Филипп довольно охотно пользовался советами барона. Все решили, что у Эрвина Редлиха новый каприз, русская графиня просто сменила французскую актрису. И все приняли это, потому что съезжались по вечерам в особняк по улице Анжу-Сент-Оноре с таким же рвением, как раньше стремились к мадемуазель Бокаж на улицу Тетбу.
— Я скучаю по сыну, — призналась Александра барону.
— У вас есть сын?
— Да. Мишель.
— Сколько ему? — после короткой паузы спросил барон.
— Около года. Он совсем еще маленький. Я хотела бы его забрать, но сестра, у которой он живет, пишет, что в России мне будут не рады.
— Никто не может вам запретить воспитывать вашего сына, — заверил ее барон. — Разве что ваше положение… Вот если бы вы снова вышли замуж…
— Замуж?!
— Вы могли бы дать сыну благородную фамилию…
— У него достаточно благородное происхождение! — вспыхнула она.
— Я не так выразился, — с досадой сказал барон. — Положение в обществе и состояние — вот что необходимо вашему ребенку. И само собой, воспитание.
— Я об этом думала, — грустно сказала Александра. — Но он совсем еще маленький, а моя сестра достаточно благородного происхождения и прекрасно образована.
— Но он очень быстро вырастет, ваш сын. Ведь вы хотели бы, чтобы у него было блестящее образование? Не домашнее, а, скажем, университетское. Определить его на службу, обеспечить карьеру? Ведь это мальчик. Это для девочки вполне довольно уроков ее матери или тетки. Но разве вы не хотите для вашего сына достойных учителей?
— Разумеется, хотела бы! Какая мать этого не хочет? Но для начала я хотела бы просто быть рядом с ним. А это сейчас невозможно.
— Не грустите, — ласково сказал барон. — Ничего невозможного нет. Вы могли бы поехать в Россию тайно, по другому паспорту. Это очень легко устроить. Вам просто нужно французское гражданство. Вот если бы вы вышли замуж за француза… Все устроилось бы само собой.
Барон с досадой поморщился: в салон входил новый гость. Их с Александрин отвлекли от важного разговора. Ребенок — вот еще один мощный рычаг, с помощью которого можно воздействовать на женщину. Быть может, даже самый мощный. Александрин не может взять к себе сына, если сойдется с Соболинским. Потому что тогда она будет иметь отношения с мужчиной вне брака. Что в таком случае ждет ее детей? Да ничего хорошего. И она прекрасно это понимает.
Новый гость, а это был маркиз де Р*, тем временем выражал хозяйке салона свое восхищение:
— Я рад, что вы послушались моего совета. Мадам, вы оказались способной ученицей! Хотя я разочарован в том, что вы поменяли наставника. С другой стороны, лучшего покровителя, чем барон Редлих, в Париже найти трудно. Вы выглядите восхитительно! Вашу простоту и элегантность скоро переймут все парижанки. Им это будет только на пользу. Признаться, наряды мадемуазель Бокаж всегда меня раздражали.
— Благодарю вас, маркиз, но барон вовсе не мой любовник, как все говорят. Он просто хранит в своем банке мои деньги и время от времени выдает мне требуемую сумму.
— А вот об этом никому говорить не надо, — улыбнулся маркиз. — Вас посчитают ханжой. Барон свободный человек, вы тоже не замужем, отношения между вами могут быть какие угодно, но только не дружеские, как вы утверждаете.
— Но почему?
— Быть может, вы не знаете, но из-за вас барон Редлих чуть не вызвал меня на дуэль. Дело прошлое, мы с Эрвином давно уже примирились, но при нашем разговоре присутствовал весь Париж.
— Это каким же образом? — удивилась Александра.
— Ссора произошла в доме на улице Тетбу. В гостях у мадемуазель Бокаж в тот день было человек двести. Так что вы можете кричать хоть на каждом углу, что барон Редлих только ваш друг, но ни единый человек во всем Париже вам не поверит. из-за подругине вызывают на дуэль по всякому пустяку. А повод для ссоры был пустяшный.
— А именно?
— Один из моих друзей предположил, что наши с вами поздние встречи в Булонском лесу перерастут во что-то большее, барон приревновал и вскипел, чего с ним не случается вообще. Эрвин человек очень сдержанный. Хотя, возможно, всему виной выпитое в тот вечер шампанское, — тонко улыбнулся маркиз.
— Простите, не обо мне ли речь? — барон счел, что Александрин слишком много времени уделила новому гостю, и позволил себе вмешаться в разговор.
— Я просто уговариваю графиню поехать на бал в Оперу. Потому что быть в Париже и не быть в Опере — это неприлично, — мгновенно переменил тему маркиз.