Но его пояснений никто не слушает. В банкетном зале стоит гомерический хохот. Сурков держится за живот, Цуранов уткнулся лицом в стол, Валерка Конь упал со стула и, дергая ногами, бьется на полу в конвульсиях, что добавило веселья. Звенит посуда, расплескивается водка из поднятых рюмок, текут слезы из прижмуренных глаз. В зал встревоженно заглянула Ануш, но Лешка, не переставая хохотать, махнул рукой, и она исчезла. Все, даже Медведева и Осколкова, развеселились и смеялись точно так же, как Шальнева и Гусева, только прикрывали рты ладошками, чтобы дефектов зубов не было видно.
– Так ты дворник по специальности? А мы-то думали…
– Во дает Говорок!
– Ха-ха-ха…
На этой веселой ноте Плугин объявил перерыв. Все быстро разобрались «по интересам» и разбились по компаниям. Цуранов и Вельветов направились к стойке бара, за ним потянулись остальные «солидняки» – во всяком случае, те, кто себя таковыми считал. Лешка Плугин сразу выставил туда водку подороже, коньяк и деликатесные закуски.
Гусева, Шальнева и Алиева уселись на мягкий диван, провалились, так что вверх торчали только круглые коленки, глядя на которые Лешка тут же распорядился подкатить к ним столик с шампанским, шоколадом и фруктами.
Несколько мужчин и женщин курили на лестнице и – Леша не поверил своим ушам – с азартом вспоминали канувшие в Лету студенческие времена. Им ничего не было нужно, и Плугин спустился вниз, на застекленную веранду, где стояли длинные крепкие столы светлого дерева, за которыми хорошо пить пиво и говорить о жизни. Здесь, в окружении гостей попроще, боролись на руках Андрей Говоров и Валерка Конь.
Они сидели, сцепив на столе руки, молодые, крепкие, но разные. Один вырос в обеспеченной семье, что стало основой его цветущего и респектабельного вида, а второй всегда жил внатяг, и это отразилось на блёклой картинке его внешности. И то, что Говоров, благодаря супам быстрого приготовления и ежедневным упражнениям на свежем воздухе с тренажёрами «метла» и «лопата», не менее крепок, чем Валерка с его высококалорийным сбалансированным питанием и кеттлеровским оборудованием в спортзале, не бросалось в глаза с первого взгляда. Просто Конь, в отличие от Говора, был сыт и ярок, что и делало его гораздо более презентабельным в глазах однокашников. Однако быстрой победы не получалось. Всё-таки живая каждодневная тренировка мышц и красивые, но понтярские потуги на тренажёрах – это разные вещи. Но все же красный, вспотевший Валерка с грохотом припечатал руку противника к покрытому бумажной скатертью столу. И все бросились поздравлять его с такой радостью, будто одолел тот кровожадное чудище заморское, а не своего же товарища Говора…
– Знай наших! – отдуваясь, проговорил Конь.
– А прошлый раз помнишь? – беззлобно отозвался Говоров.
– А что «прошлый раз»? – вроде в недоумении развел руками тот. – Не помню уже…
Но внимание всех уже переключилось. Словно из воздуха материализовались бутылки водки и тарелки с закуской, прихваченные с большого стола. Зная повадки бывших сокурсников, Леша велел поварам выставить несколько тарелок с нарезкой недорогой колбасы. Солидные гости ее есть не станут, а простым ребятам – в самый раз.
– Ты, Андрей, молодец! – хозяин подсел сбоку и обнял Говорова за плечи. – Классную хохму придумал про дворника! Все обхохотались! А то бы, того и гляди, драться стали!
– Да это не хохма, Леш. Я инженером-электриком был в третьем цеху. А тут эти сокращения. Квартира служебная, жить где-то надо. Вот и пошел дворником. Но это временно, сейчас новое производство развернут, я и вернусь в инженеры.
– Вот оно как… – оторопел Плугин.
– Мы чего, Говорку день рождения справляем? – спросил Конь, подавая хозяину рюмку с водкой. – Давайте за хозяина, за Лешика! И за процветание «Медеи»!
Все чокнулись и выпили.
– Только знаешь, Леша, название не совсем удачное! – зажевывая бутерброд, сказал Говоров.
– Почему? – удивился Плугин.
– Да потому, что Медея убила своих детей и накормила ими мужа! Согласись, для кафе это не очень здорово…
Плугин встал, похлопал снисходительно однокашника по плечу.
– А кто, кроме тебя, об этом знает? Все думают – красивое армянское имя. Ну, ты дал, Говор, со своим дворником!
И пошел наверх, к «солиднякам».
– Умный ты парень, Говор, только мозги у тебя не в ту сторону повернуты! – раздраженно бросил Конь. – Ну зачем ты ему это брякнул? Намекнул, что Ануш детей убивает и нас кормит? Пацан старается, стол хороший сделал, скидку заложил в калькуляцию. А ты ему – бах в лоб! Зачем гадость сказал? В благодарность, что ли?
– Да нет, – растерялся Андрей. – Я и не думал… Это я просто…
– У тебя все «просто»! Сократили штаты, и ты просто работаешь дворником! Хочешь, я тебя к себе возьму? Будешь за товаром ездить, старшим группы!
– Да нет… У меня мозги другие…
– И снова ты чушь порешь! – с явным превосходством сказал Конь. – Значит, на красный диплом тебе извилин хватило, а на спекуляцию нет? И потом, мозги у всех одинаковые. Я видел, у нас одного старшего застрелили, прямо в голову…
Бр-р-р!
И он пошел следом за Плугиным.
– Ну, теперь, когда торгаши ушли, давайте от души выпьем! – сказал Шеремет. По деньгам он, наверное, мог тусоваться наверху, с «преуспевшими», но по душе остался здесь, с «простыми».
– Давайте, – сказал Виталик Егоров.
– Не откажусь, – кивнул Славка Игнатьев.
И Маринка Медведева поддержала предложение, и Осколкова, и еще десятка полтора тех, кто не считал себя «солидняками».
– Говори тост, командир, – сказал Сашка Семенов.
Шеремет вздохнул.
– Видишь, те, что наверху, меня уже не признают командиром… Ну, ладно! Давай за все настоящее. За настоящую дружбу, настоящую любовь, настоящих людей!
– Правильно!
– Молодец!
– За это и пьем, – загалдели собравшиеся.
Рюмки в очередной раз соприкоснулись и опустели.
– Вот оно как обернулось, – сказал Шеремет. – Раньше мы вроде все одинаковые были, а теперь одни здесь гужуются, а другие там. На втором этаже. Потому как они выше нас. Так выходит.
– А чем они выше? – спросил Говоров.
– Да тем… Когда-то все сидели за одинаковыми лабораторными столами – а сейчас одни в баре, пьют коньяк и виски, другие – во дворике – водку с пивом. Может, «Медея» – единственное место, где я могу встать, подняться наверх, чокнуться с Петькой Вельветовым. Но Петька нынче – босс. А я кто? Так что чоканье ничего не изменит.
– Какие они боссы? – не соглашался Говоров. – Цуранов еле-еле институт закончил, и Вельветов, да и остальные… Алинка и Валька бабы красивые, только без ошибки трех слов не напишут.
– Сейчас это ничего не значит, – махнул рукой Егоров. – Знания, грамотность и все такое никому не нужны. Сейчас время дураков. А наглость – второе счастье. Кто смел – тот и съел. А вначале еще у другого выхватил!
– Да они умней нас оказались, – закричала обиженная Осколкова. – Потому что готовились жить, а не пахать!
– Ничего умного в них нет. Кто ж тогда мог знать, что ни диплом с отличием, ни знания никогда больше не понадобятся? Если бы все оставалось по-прежнему, мы бы сидели наверху, а они здесь, – пробурчал Семенов.
– Ладно, хватит плакаться, – сказал Шеремет. – Димки вон вообще не стало. Давайте за упокой, не чокаясь…
– Дурацкая смерть, – заметил, пока разливали, Андрей.
– Но Димка-то был не дурак! Ты вспомни – он каждый семестр повышенную стипуху получал! – Шеремет поднял стаканчик: – Дернули!
Выпили. Закусили копченой колбасой. Сергей отметил, что нарезка-то дешевенькая, не такая, как наверху. Больше на это никто внимания не обратил.
Димка, общий любимец, гитарист, поэт, мастер на розыгрыши, капитан факультетской команды КВН, в годы прихватизации вообразил себя журналистом, стал выпускать какую-то бурно-демократическую газету, брякнул слишком много правды, нажил врагов, влип в неприятности и крепко запил. Он пропил все, чем владел, переселился на городской рынок к бомжам. Однажды зимним утром его нашли замерзшим в подъезде дома, где жила давняя его любовь. Шел к ней, шел, да постучаться не решился… Как безработный в Америке из старых советских фильмов.
– А интересно, если бы он к Любке постучал, она бы открыла? – спросил Андрей.
– Какой «открыла»?! – вмешалась Медведева. – У нее муж, ребенок!
– Значит, все правильно? – спросил Говоров. – Замерз – и замерз?
– Такова жизнь, – кивнула Осколкова. – Я бы тоже не пустила. То есть если бы у меня семья была.
А так открыла бы, обогрела. Только он ко мне не пришел.
– Кто нужен – не открывает, а кто открывает – не нужен, – философски произнес Шеремет. Осколкова обиделась.
– А где Верка Тюрина? – спросила Медведева, обращаясь к Говорову.
– Кто нужен – не открывает, а кто открывает – не нужен, – философски произнес Шеремет. Осколкова обиделась.
– А где Верка Тюрина? – спросила Медведева, обращаясь к Говорову.
Тот качнул головой:
– Откуда я знаю?
Они встречались на пятом курсе, Говоров был влюблен, все думали, что они живут на полный ход. А на самом деле они так и проходили под ручку до госэкзаменов. В кино, в кафе, мороженое ели… У него-то ни денег, ни кола, ни двора. После выпуска, так и не дождавшись ничего внятного от Говорова, она стала гражданкой Погосовой, супругой домашнего тиранчика, не могущего поверить в свою бесплодность.
А ещё через четыре года, после многочисленных витиеватых восточных оскорблений и скандалов получив развод, – госпожой Милькис. И вот тут уж повезло так повезло! Арончик Милькис из третьей группы, начавший ещё в институте торговать диковинными тогда ноутбуками и «левым» программным обеспечением, сильно раскрутился за эти годы и увёз белокожую и златовласую Веронику на Святую землю, где она родила ему двух черноволосых кареглазых пацанят.
А что ещё нужно для счастья молодым благополучным людям?!
Но рассказывать обо всем этом Андрей не хотел. Любые разговоры о Верке выводили его из равновесия, а на душе начинали скрести кошки.
Потом все опять сидели за одним столом, алкоголь как бы стер невидимые границы, но не до конца. Как-то так получилось, что непривычный к спиртному Говоров к концу вечера заметно опьянел. Он помнит, что ходил с рюмкой наперевес, со всеми чокался и пытался завести хороший, умный и содержательный разговор, но ничего не получалось. Кто-то его просто не слушал, кто-то нес в ответ чудовищную ахинею.
– Как же ты упустил свою Веронику? – спросила Валька Шальнева. – Лох ты, Андрюша!
– Да никакой я не лох! Я… Я…
– Лох, лох. Лошарик, – подтвердил Конь, обнимая Вальку за талию и увлекая за собой.
Оглядевшись вокруг, Говоров обнаружил, что почти все уже разъехались. Стоянка у «Медеи» была пуста, только Цуранов и Конь усаживали в праворульную красную «Тойоту» смеющихся девчонок. Это были Шальнева и Гусева.
– Постойте, – бросился к ним Андрей. – Довезите до города!
– Как же мы тебя довезем? Мест-то свободных нету! – ответил Цуранов, забираясь за руль.
– Точно, – заржал Конь. – Хочешь, держись за бампер и бежи следом…
– Так я сзади, с девчонками помещусь…
– Еще не хватало, чтобы он нас заблевал, – недовольно сказала Алина.
– Да у меня самого машина есть! – вытащил Говоров последний козырь. – Вот стартер новый куплю и подвезу куда хотите.
– Представляю! – хихикнула Шальнева.
– Никогда ты новый стартер не купишь, братское сердце! – со значением сказал Конь и свысока похлопал его по плечу.
– А почему это?
– А сам подумай, – Конь сел рядом с девушками и стал хватать их за коленки. Те весело завизжали.
Андрей подумал, но ничего не придумал и промямлил:
– Фигня. Вот заведутся деньги, и куплю…
– Тараканы у тебя заведутся! А деньги сами не заводятся!
Цуранов на полную громкость врубил музыку, Конь захлопнул дверцу и облапил сидящую рядом Алину. Красная машина уехала, ее пассажирам было хорошо и весело.
Униженный и оскорбленный Говоров остался один. Смеркалось, дул холодный ветер. Он машинально полез в карман и вытащил несколько купюр. Откуда? Тут же вспомнил, что занимал у Шеремета и Игнатьева. Тьфу, неудобно-то как! Собрались прошлое вспомнить, а он – как попрошайка. Зато теперь можно взять такси. Опять глупость – получается, он на такси занял… Может, правильно говорят, что он лох?
Глава 2
Все средства хороши…
Рейдерская группа «Консорциума» обустроилась в Тиходонске основательно. Арендовали на тихой улочке дом из двух половин, в нем с комфортом разместились Храмцов и Канаев. Бойцы расселились на этом же квартале, а двое постоянно несли службу во флигеле при начальстве. После звонка из Москвы Семен Борисович обошел местное руководство: представился, познакомился, оказал уважение. Ему даже помогли снять офис в самом центре, наискосок от городской администрации: старинный солидный особняк со своей территорией, обнесенной кованой оградой – очень солидно и представительно. Обставились новой мебелью, наняли водителей, секретарш, курьеров. Работа закипела.
– Короче, схема такая, – ставил задачу Семен Борисович, а Палыч и Олег Сергеевич внимательно слушали. – Я двигаюсь по правовой линии. А вы подрабатываете неправовое воздействие. Я имею в виду психологическое, моральное и так далее. Без крайностей…
Палыч кивнул.
Олег Сергеевич хрюкнул. То ли сдерживаемый смех прорвался, то ли несогласие выразил.
– Что?
– Ничего, Семен Борисович. Только чего зря время тратить… Может, сразу их и возьмем за кадык?
Храмцов нахмурился.
– Ты не думай, что на периферии все пальцем деланные! Сейчас каждый в Москву позвонить может, да еще неизвестно на какой уровень… Чтобы «брать за кадык», надо заручиться полной поддержкой местных властей. А они пока настороженно кривятся в нашу сторону. Поэтому действуем аккуратно.
Палыч кивнул еще раз.
– Все понятно! – Олег Сергеевич встал. – Аккуратно, так аккуратно.
* * *– И как же ты добрался? – поинтересовался Матвеич – «умывальников начальник и мочалок командир», как звали за глаза заведующего отделом чистоты. Почти весь личный состав отдела сидел в каптерке руководителя на обеденной планерке.
– Лешка Плугин довез, он к матери в город ехал. А то бы пришлось там и ночевать, на диванчике. Если б его жена не выгнала…
– Вот колотунчики! – ужаснулся Пашка, преданно глядя на Матвеича. Тот понял и кивнул.
– Давай за простых людей! – Матвеич поднял неполный гранёный стакан до уровня глаз. – Мы бы тебя никогда не бросили! Не то что «белая кость»!
Пашка и Матвеич, словно на конкурсе «Кто выпьет стакан водки в три глотка», быстро вылили в щербатые рты свои порции.
Андрея после вчерашнего мутило, похмеляться он не умел, поэтому под испытующим взглядом Матвеича с принуждением сделал глоток, сморщился и собрался было поставить стакан на старый верстак, накрытый вчерашним номером «Вечернего Тиходонска», но испытанная посуда не достигла газеты, приземлившись на лопатообразную ладонь хозяина каптёрки.
– Ну, мастер чистоты Говоров, хто ж так пьёт? Тут и так тара не до краёв – банка на троих. Ты бы её ещё на хлеб намазал! Запоминай: первая – полная и до дна, а дальше как пойдёт. Неволить не будем, не звери!
У Матвеича была своя логика, собственные оценки людей и событий, причем очень часто они отличались от общепринятых. Когда Андрей «проставлялся» в дворницкой должности, начальник сказал:
– Ну-с, добро пожаловать. Человек ты грамотный, поэтому лопату от граблей отличить сможешь. На крайняк мы поможем, если чо, спрашивай. Только имей в виду: никакого своего инженерного зазнайства, иначе мы не сработаемся!
Причем сказал таким тоном, как будто президент обращался к только что назначенному главе своей администрации.
Поэтому Андрей посмотрел на стаканы собутыльников, резко выдохнул и мелкими глотками выпил оставшуюся водку. Забросил в рот четверть небольшой, посыпанной крупной солью головки лука и стал энергично жевать, демонстрируя полное отсутствие зазнайства.
– Ай, молодца, – радостно обнажил остатки зубов Матвеич. – На-ка, нюхни вдогонку, – и протянул Андрею под нос горбушку бородинского хлеба. – Вот ты мне скажи, брат Говоров, как понимаешь ты нынешнюю жизнь? Куда катимся? Я вот фильм смотрел когда-то, уж и не помню щас названия, там Высоцкий Володя, он беляка играл, в конце лошадь свою застрелил, так он спрашивал: «А дальше что: господа офицеры в дворники, а дамы на панель?» Как в воду глядел! И панель переполнена, и господа – дворники. Только вот то, что прежние дворники в господа рванут так быстро, он и предположить не мог!
– Но это, Матвеич, ненадолго: прочность любого строя обратно пропорциональна его отношению к умным людям. – Говора уже слегка развезло, в голосе появился пафос. – Это закон! И мы как раз вчера с ребятами о том говорили…
– Ох, ты и договоришься, пока колотунчиков подбросят! – Пашка на миг отвлекся от водки, которую он с ласковым журчанием разливал в стаканы, стараясь быть тихим и не сбить с мысли умных людей.
– А знаете, сколько граней у ваших стаканов? – неожиданно спросил Говоров.
– Да кто ж их пересчитывал? – удивился Матвеич.
– Двадцать шесть! А придумала такую форму Вера Мухина, та самая, что монумент «Рабочий и колхозница» вылепила!
– Гля, колотунчики! И как у тебя в голове все помещается?
Пашка и Матвеич опять выпили.
– У меня где-то шоколадка была, – Матвеич полез в ящик раздолбанного обшарпанного стола и принялся перебирать бумаги.