- Надо и Лумо разбудить, - вздохнул Гвидо, поднимаясь.
Пойду, постучу...
Но стоило ему сделать шаг вперед, как вдруг сверху раздался дикий, ни с чем не сравнимый вопль, заключающий в себе и ужас, и отчаяние, и... О, от этого вопля волосы у всех стали дыбом! Придурковатый Леонардас чуть не свалился с табурета, супруги одновременно вздрогнули, а Гвидо подскочил на месте и ринулся наверх с такой скоростью, какую трудно было предположить, глядя на этого человечка с коротенькими ножками.
Философ, не мешкая и четверти мига, вылетел из-за стола и понесся вслед за младшим Деметриосом, по пути громко проклиная Бургана и себя самого. Другие гости тоже не остались ждать. Повскакав с мест, они заспешили наверх по лестнице, обмирая от вопля, который все не прекращался.
Наверное, один Бенино знал, что произошло. Перепрыгивая ступеньки, он уже страдал от мысли, что не сумел помочь, не сумел предотвратить то, чего страшился его друг Сервус Нарот - то бишь убийства. Он хотел оправдать себя тем, что все случилось слишком скоро, неожиданно скоро, но тут же с негодованием на себя самого отринул сие извинение преступной беспечности. Миллионы мыслей пронеслись в его голове за то короткое время, какое стремился он к комнате рыцаря. Миллионы чувств, основными среди коих были укор, стыд и отчаяние, испытало его сердце тогда же. Скрипя зубами в бессильной ярости, Бенино подбежал к настежь распахнутой двери, ворвался внутрь, сбив с ног Гвидо, и тут остановился...
* * *
Картина, представшая глазам философа, а за ним и глазам других гостей, была ужасна.
Ламберт, и без того маленький ростом, стоял на коленях возле роскошного ложа хозяина, подбородком доставая только до уровня его, и дико вопил, вырывая из висков своих клочья седых волос. Видно, сам остановиться он не мог, а потому Гвидо, поднявшись после падения и установив необходимое равновесие, подошел к нему и сильно встряхнул за плечи - только тогда старик замолчал.
В полумраке комнаты - занавеси ещё были задернуты - не сразу бросалось в глаза самое страшное. Впрочем, может, люди непроизвольно оттягивали момент определения и понимания... Огромная фигура Сервуса Нарота недвижимо лежала на шелковом белом покрывале, половиной его покрытая с колен до плеч. То, что рыцарь был мертв, не вызывало и малейших сомнений: в спине его торчал кинжал, всаженный по самую рукоять; алое пятно крови расплылось по покрывалу; кровь склеила светлые волосы на затылке, стекла на пол, в легкие кожаные сандалии. Вообще весь затылок его, как с содроганием заметил Бенино, ещё не приблизившись, был разбит чем-то тяжелым. Судя по позе - а рыцарь лежал, раскинув руки, лицом вниз - он спал, когда коварный убийца занес над ним смертоносный кинжал. Удивительно, но Бенино подумал, что Сервус так и не узнал своего врага, и сие почему-то показалось философу самым обидным.
Решившись, он все-таки подошел ближе. Без сомнения, дух благородного рыцаря переселился в Ущелья - он ещё убедился в этом, увидев, с какой силой был нанесен удар. Даже волоса нельзя было б просунуть между рукоятью и спиной убитого.
Бенино поежился и отвел взгляд. Бахрома покрывала, тоже заляпанная кровью, большая рука Сервуса, синевато-белая, с модным дутым золотым перстнем на толстом пальце левой руки, крупный, но недорогой алмаз у изголовья (наверное, он смотрел его перед сном), и... Философ отшатнулся. Золотая цепочка, на которой рыцарь носил ключ от ларца с Лалом Богини Судеб, была разорвана!
Судорожно сдернув её с шеи друга, Бенино убедился в ужасном подозрении своем. Ключа на цепочке не оказалось, а это значит, что и камня в ларце уже нет... Не обращая больше внимания на стоны и всхлипы гостей за спиной, до того сильно раздражавшие его, философ кинулся на колени и принялся судорожно шарить рукой под кроватью. Умом он понимал, что все поиски его напрасны - вчера все видели, что ключ от ларца Сервус носил на этой цепочке, но слабая надежда заставляла сердце трепетать в ожидании находки.
- Ты думаешь, Лал Богини Судеб ещё на месте? - криво, совсем невесело усмехаясь, спросил философа Гвидо.
- Думаю, нет, - ответил Бенино, поднимаясь и отряхиваясь.
- Тогда позволь мне осмотреть место... преступления... Друзья! вежливо обратился Гвидо к гостям. - Прошу вас идти вниз. Право, здесь вы уже ничем не можете помочь.
И он, не дожидаясь, когда его просьба будет выполнена, направился к ложу рыцаря.
- Нет! - дико взвизгнул вдруг Ламберт, кидаясь к телу хозяина и закрывая его как птица закрывает своих птенцов. - Нет! Не дам! Не прикасайтесь к нему!
Слезы брызнули из глаз старика. Повернувшись спиной ко всем, он склонил голову к мертвому телу, обняв его руками, и тихо, горько заплакал.
Сердце Бенино сжалось. Его никогда не вводила в заблуждение извечная ворчливость старого слуги. Он отлично видел и знал, что Сервус Нарот является его единственным любимым существом. Он нянчил его, когда тот только родился, он носил его на руках, он воспитывал его - словом, был нежнее и заботливее, нежели мог быть родной отец. И вот теперь жизнь его разбита. Как можно пережить такое горе?
Бенино со вздохом покосился на стоящего сзади Пеппо. Для него тоже этот мальчик был как сын. Когда он родился, философу уже стукнуло двадцать три года. Он помнил и первую улыбку брата, и первый шаг, и первое слово его. Не имея собственных детей, Бенино самовольно принял на себя обязанности отца, так что Пеппо до сих пор воспринимал его именно так. Впрочем, их родной отец находился в полном здравии, но воспитание детей никогда не входило в круг его интересов...
- Ну, полно, Ламберт, полно... - пробормотал философ, трогая плечо старого слуги. - Что теперь... Ничего не поделаешь...
- Ничего не поделаешь! - эхом подхватил Гвидо. - Я не трону его, Ламберт, я только рядом посмотрю...
Закрыв за гостями дверь, он живо присел на корточки и завертел головой, оглядывая пол, ковер и низкий, ниже его колена, столик. На столике стоял бронзовый сосуд с травами (рыцарь увлекался сушением трав, кои затем поджигал и через маленькую трубочку с наслаждением вдыхал едкий дым), бутыль вина и серебряный кубок. Вздернутый короткий нос малыша непостижимым образом задвигался, словно пытаясь учуять то, что недоступно глазу. Светлые и легкие как пух волосы взъерошились, видимо, вследствие напряженной работы мысли под ними. Кошачье лицо его почему-то было совсем белым, даже веснушки пропали, а зеленые глаза рыскали повсюду с таким странным выражением, что Бенино счел своим долгом вежливо осведомиться:
- Послушай, любезный, а не ты ли убил моего друга Сервуса?
- Нет, не я, - отказался от сомнительной чести считаться убийцей малыш Гвидо, ни на миг не прекращая осмотра.
- А кто?
Философ и сам понимал, что вопрос сей глуп и пока несвоевремен, но не смог от него удержаться - больно уверенный вид был у этого мелкого белобрысого парня.
- Не знаю, уважаемый Бенино, не знаю... - последовал ответ.
Затем Гвидо встал, отряхнул руки.
- Я бы хотел поговорить с гостями, - мрачно сказал он. - Надеюсь, ты поможешь мне?
Бенино сморщился. Все хотят, чтоб он помог. Сначала Сервус, теперь малыш Гвидо... Впрочем, Сервусу он так и не успел помочь...
- Что я должен делать? - буркнул он, и не думая скрывать недовольство.
- Ничего особенного. Но если гость не захочет мне отвечать, ты его уговоришь.
- Что ж...
Оставив Ламберта наедине с холодеющим телом Сервуса Нарота, философ и Гвидо пошли вниз.
* * *
Казалось, это молчание сейчас взорвется, как вулкан. Хмурые лица, опущенные долу глаза, раздражающее шарканье ног под столом. Каждый (кроме самого убийцы, конечно) подозревал в преступлении сидящего рядом или напротив, все равно. Каждый думал, что и собственная его участь могла оказаться таковой: поди знай, что за сущность скрывается за приятной внешностью и обходительными манерами. Разве можно даже мысль, даже полмысли допустить, что в их прелестную тесную компанию коллекционеров затесался монстр, отродье злобного Бургана, для коего чужая жизнь не стоит и медной монеты. Вернее, стоит - камня Богини Судеб. Да, сие неоценимое сокровище, предмет вожделения не только знатоков, но и любого разумного человека, но убить ради обладания им? И не просто прохожего, а друга, приятеля, в глаза которого не раз смотрел, вместе с которым не раз смеялся, в конце концов, в доме которого считался гостем? Примерно такие размышления занимали сейчас этих людей, волею случая оказавшихся замешанными в страшном деле.
Гвидо, у нижней ступеньки обогнавший философа, быстрым шагом подошел к столу и уселся между Пеппо и Леонардасом. Бенино занял место против него, между толстяком Теренцо и Маршаллом.
- Прошу простить меня, друзья мои, - без обиняков начал младший из Деметриосов. - Я хочу задать вам всем по несколько вопросов. Если вы предпочтете любезность замкнутости и настороженности, вы ответите мне скоро и честно, что будет означать только одно: совесть ваша ничем не запятнана.
Столь витиеватой речи от малыша Гвидо никто не ожидал. Машинально кивнув ему, гости перевели взоры на философа, ожидая от него подтверждений сказанному.
- Да, - кивнул Бенино. - Пусть Гвидо Деметриос спрашивает, а мы будем отвечать.
- А кто наделил его такими полномочиями? - вдруг визгливо вопросил Заир Шах. - Кто? Уж не сам ли достопочтенный Сервус? Ха!
- Стыдно, - укорил его Маршалл. - Стыдно тебе, старик. Как неучтиво поминаешь ты о погибшем, да к тому же хозяине этого славного дома! Пусть юноша спрашивает, потерпим.
Юноша, коему недавно исполнилось уж двадцать восемь лет, благодарно посмотрел на тимита.
- Тем не менее я отвечу, - сказал он, улыбаясь. - Ты философ? неожиданно обратился он к Бенино.
- Да, - удивленно сказал тот. - А ты, Маршалл, купец?
- Купец, верно.
- Ты, Заир Шах, астролог?
- Ну, астролог, и что с того?
- А ты, Теренцо?
- Он знатного канталского рода, - ответила за все ещё молчащего супруга Лавиния. - Его дед был конюшим самого короля.
- Понятно. Так вот...
- А я - поэт, - встрял забытый Леонардас.
- Прекрасно. Так вот. А я - дознаватель. Правда, на службе я не состою, а занимаюсь делом сим сам по себе. Но, смею сказать, мои способности были неоднократно замечены, и однажды меня даже вызывали во дворец важного дворянина в Цинцероте! Там пропало золотое... А впрочем, это неважно. Думаю, теперь я могу спрашивать?
- Да можешь, можешь, - важно махнул костлявой рукой Леонардас. - Я слушаю.
Поскольку эганец сам назначил себя первым номером, Гвидо с него и начал.
- Скажи, любезнейший, что ты делал прошлым вечером после трапезы?
- Спать пошел, как и все.
- Ты лег сразу?
- Ну.
- Ты ничего не слыхал ночью?
- Ни звука.
- Ладно, теперь ты, - он повернул голову к Заир Шаху, не обращая внимания на тут же надувшегося Леонардаса, который намеревался всю беседу посвятить своей персоне. - И тебе такой вопрос: что ты делал после вечерней трапезы?
- Тоже пошел спать, - фыркая, сообщил старик. - И ночью я ничего не слыхал. Слава Садоку и пророку его Халему, а также светлому Лотту и гораздо менее светлому, я бы даже сказал, совсем темному Рузбону, сплю я крепко и без сновидений. Был как-то случай, когда я вдруг проснулся, но, помнится, лет этак пять назад...
- Я понял, - торопливо перебил болтливого Заир Шаха Гвидо и обратился к Маршаллу. - А ты? Что ты делал прошлым вечером?
- Увы, ничем не могу тебе помочь. Я тоже пошел спать и тоже совершенно ничего не слышал.
- И я, - вставил Пеппо, не дожидаясь вопроса.
- И мы, - тихо молвила прекрасная Лавиния, скользнув равнодушным взглядом по кошачьей мордочке дознавателя.
Кстати, решил Гвидо, надо присмотреться к ней повнимательней. Не так проста девица, как кажется. Во всей её хрупкости, во всем изяществе фигуры и лепки лица есть что-то ещё - какая-то сила, что ли. Пока он не умел разобрать, но надеялся впоследствии.
- Перейдем к другому вопросу. Скажи мне...
- Я! - бухнул Леонардас, видя, что дознаватель собирается обратиться к Маршаллу, как самому спокойному и рассудительному.
- Пусть ты, - согласился Гвидо. - Скажи, когда ты говорил с нашим любезным хозяином в последний раз?
- Да тогда же, на трапезе. Ты не присутствовал, но знаешь, наверное, что он рассказывал о Богине Судеб. Я поспорил с ним по поводу места рождения этого лала...
- Какого лала?
- Ну, украденного камня. Он называется лал - то есть рубин.
- Камень Богини Судеб и есть тот лал, о котором ты толкуешь?
- О, Митра! - разозлился эганец. - Конечно! Не изумруд же! - А после трапезы?
- А после трапезы я его не видал - Сервуса то есть.
- А голос его слышал?
- Нет, не слышал.
- А ты, Маршалл?
- И я, - тимит пожал плечами. - И вообще я с ним говорил только в хранилище, а за вечерней трапезой и словом не обмолвился. Не очень-то мне было интересно слушать сказки про Богиню Судеб - я и сам о ней все знаю, поэтому я молча доел лебединую гузку да ушел спать.
- Заир Шах?
- О чем мне с ним разговаривать?
- Ну, не знаю, о чем. Мало ли... Так говорил или нет?
- Нет! - выплюнул старый пень, злобно ощерившись.
- А ты, Теренцо?
Толстяк покачал головой, хотя и так было ясно, что он разговаривать ни с кем не мог: только нынешним днем завершался его обет молчания.
- Почему ты не задаешь вопросов Бенино Брассу? - Лавиния улыбнулась, смягчая смысл вопроса.
- Бенино мой помощник, и его я опрошу при случае.
- Отчего ж? - философ обиженно отвернулся от девушки, на кою перед тем глазел как на редкостный ордийский агат. - Я могу и сейчас ответить. Да, я говорил с Сервусом после вечерней трапезы. Он спросил, не готов ли я купить у него гранат - помните? он зовется Красным Отцом. Я сказал, что пока не готов, ибо заплатил лишку второму учителю моего Пеппо за дополнительные занятия по астрологии. Тогда Сервус засмеялся и укорил меня в лукавстве: мол, никакая лишка не сделает плюса или минуса в цене граната. Мол, он стоит так дорого, сколько не стоят все учителя в Багесе вместе взятые. Я признался, что у меня вовсе нет денег и просил его искать другого покупателя - вот и все.
- И он пошел к себе?
- Кажется, да. Я не видел.
- Пеппо, мальчик, - ласково спросил Гвидо юношу. - Ты не говорил с рыцарем после вечерней трапезы?
- Нет, не говорил. И голоса его не слышал.
- Итак, Сервус Нарот потолковал с Бенино о Красном Отце и ушел к себе... Более никто его не видел и никто с ним не говорил. Такова картина прошлого дня, друзья.
- А Ламберт? - робко заметил Пеппо.
- Да, конечно, я спрошу и Ламберта, но не теперь. Пусть печаль и тоска об ушедшем улягутся в груди его... - зеленые глаза дознавателя исполнились неизбывной грусти. Он не успел хорошо узнать благородного рыцаря, но старика ему и в самом деле было жаль.
- Послушай, - Маршалл перебил его настроение сильным чистым голосом своим. - А почему ты не спрашиваешь нас о кинжале, коим был заколот несчастный Сервус? Я, к примеру, кроме самоцветов коллекционирую оружие и смею уверить, неплохо в нем разбираюсь. В этом доме нет не только меча или ятагана, но даже иголки, незнакомой мне. А кинжала такого я ещё не видел.
- Верно! - подхватил Бенино. - Такого кинжала у Сервуса не было. Значит, убийца использовал свой!
- Я уверен в этом, - самодовольно согласился Леонардас.
- Ясно, свой, - подтвердил Маршалл.
- Так чей же это кинжал? - буркнул Заир Шах.
- Лумо Деметриоса... - тихо сказал Пеппо и опустил голову.
Глава шестая.
Дознание
Все замерли. В тишине в окно залетела муха и приземлилась на стол, дабы почистить лапки. Теренцо прихлопнул её жирной ладонью и этот неприятный звук послужил сигналом ко второй части беседы.
- Что ты сказал, милый? - тихо спросил Бенино, в упор глядя на брата.
- Я сказал, что этот кинжал принадлежит Лумо Деметриосу, - с отчаянием повторил юноша. - Я точно знаю.
- Откуда же? - Заир Шах был, как всегда, скептичен.
- Видел. Он ковырял им в зубах...
- В чьих зубах? - зарвался гнусный старикашка, но сразу опомнился, фыркнул и отвернул физиономию.
Пеппо не стал ему отвечать. Жалобно посмотрев на Бенино, он вздохнул и опустил голову. В глазах брата он не увидел понимания, и это его расстроило. Ведь он сам всегда говорил: "Будь честен. Будь честен всегда, во всем, и с каждым". Сейчас Пеппо следовал его совету и был честен, за что же такой суровый взгляд?
- Дорогой, Лумо Деметриос мог ковырять в зубах любым другим кинжалом.
- Но, Бенино, - воскликнул Пеппо, чуть не плача. - Ты же знаешь, что я не ошибаюсь! Рукоять того кинжала была усыпана алмазной крошкой и покрыта каким-то прозрачным веществом - точно так, как у кинжала в спине... в спине Сервуса...
- Мальчик прав, - мрачно сказал Гвидо, хмуря белесые брови. - Это действительно кинжал Лумо, я тоже узнал его...
- Так что ж тогда ты мучаешь нас? - удивленно произнес Леонардас. Зачем ты задаешь эти глупые вопросы, если знаешь сам, что Сервуса убил твой братец? Кстати, где он?
- Фи, Леонардас, - поморщился философ. - Как ты можешь говорить с такой уверенностью? Я не думаю, что Лумо способен на хладнокровное убийство, а кинжал - ещё не доказательство.
- Доказательство, - все так же мрачно пробурчал Гвидо. - Но одного доказательства мало - надо, чтоб Лумо сам признался...
- А если он не захочет признаваться? - Заир Шах с превосходством оглядел остальных гостей. - С чего бы ему признаваться? И вообще, где он? Где твой Лумо? Тьфу ты, какая глупость! Прошу тебя, мой маленький друг, оставь свои вопросы и позволь нам разойтись по комнатам. Всем необходимо отдохнуть.
Маленький друг Заир Шаха покорно кивнул, при этом зеленые кошачьи глаза его блеснули чуть раздраженно. Пеппо понял: он желал продолжать, но не смел, ибо главным подозреваемым считался его родственник.
- Но все-таки где же Лумо? - Маршалл был, казалось, встревожен. - Не сердись, Гвидо, но его исчезновение и есть лучшее доказательство причастности. Тебе-то он сообщал, что хочет уехать?