6.
Вот и школа. Двухэтажная, квадратная, розовая, как мечта детства, и пустая. Техничка бальзаковского возраста моет коридор. Я поздоровался и сделал попытку узнать, как найти дядю Колю. Я, мол, из города, от родственников, с приветом.
- Який Николай Иванович? А-а-а... Так вин вже давно на пэнсии. Так, так, вам скажуть. Я ж сама в нього вчилася. Отак пидете, биля церквы, та й у самый кинэць. В нього така хата голуба. Побачитэ. Отлично, значит он, по крайней мере, жив. Я узнал его сразу, как только увидел. Это был худощавый старик лет восьмидесяти, во френче цветачайной розы. В молодости, он , вероятно, был выше меня, если сейчас я был только на пару сантиметров выше его. Жиденькая бороденка, редкие седые волосы и очки в пластмассовой оправе, с большими диоптриями. Божий одуванчик! A la академик Зелинский (тот самый, который изобрел противогаз).
- Здравствуйте, Николай Иванович! Я не ошибся?
- Доброго здоровья, молодой человек. Да, я - Николай Иванович. Может, зайдете?
- Спасибо, - я закрыл за собой калитку и приблизился к нему:
- Я тут проездом, вот Марк Александрович и просил меня заглянуть к вам, передать привет.
- Так вы от Марика? - засуетился старик, - что ж мы стоим? Пожалуйте в дом! Проходите, будьте как дома, - он взял меня за руки так, будто боялся, что я сейчас исчезну. Он завел меня в прохладную комнату, усадил на стул и стал созерцать, так, что я первый нарушил паузу:
- Марк Александрович... Вобщем, дядя Марик просил узнать, как вы тут... Он сейчас очень занят, особенно последнее время... Иногда, знаете, даже и письма некогда толком написать...но это ничего не значит...
- Да-а. Спасибо еще, что хоть открытку прислал в прошлом году, с Днем Победы. А так - думает, наверное: что толку писать - старик все равно из ума выжил...
- Ну что вы. Я уверен, он так не думает. А писать письма - это действительно не всегда получается. Подробно - не выходит, а по две строчки, для проформы - тоже не лучший вариант. Он так и говорил.
- Значит, лучше совсем ничего... - он загрустил, помолчал некоторое время. Я не встревал, пока он сам не улыбнулся и не сказал:
- Вы уж извините, а то я на вас набросился. Это сгоряча. Я все понимаю, жизнь сложная. Когда сидишь без дела, скучаешь, а когда занят?
- Думаешь; где бы только минуту выкроить! Где уж тут скучать? Знаю, знаю и не обижаюсь. Но все-таки за столько лет, мог бы хоть раз заехать ко мне, ведь, небось, по всей стране катается! Что ж мне, о нем только в газетах читать? Ладно, ладно, не буду. Мы поговорили о том, о сем, старик немного отошел. Я рассказал ему, кто Марк для меня - други учитель. Поговорили о моей работе в кино, о Марке. Потом я порасспросил его. Он отвечал охотно и мои уши были полностью в его распоряжении. Где он воевал, за что его репрессировали:
- Вот так, в один прекрасный день... Я так и не понял, за что.
- Бог его знает, нашелся же какой-то мерзавец...
Он говорил "Што" и "Бох", то есть вполне по-русски, в отличие от Марка ("Ч-Ч-Ч-Что" и "Бог-г-г-г-г") Я выпустил множество фактов из его рассказа, поскольку все внимание невольно сосредоточивалось на том, как он произносит слова, звуки. Я анализировал интонации, темп, особенностиречи, связь с жестами, мимикой, манеру делать паузы, подчеркивать отдельные слова. Изучал его поверхностно и формально. Но даже знакомство с речевым аппаратом было для меня делом не последним. Еще он очень забавно произносил "мЭтр", "сантимЭтр", "катЭр", т.е. с твердой "Е", атакже "кОнцерт", "кОнсерватория" - с латинским, не "акающим", безударным "О", как в наше время произносят, разве что "кОнтратака". Так, будто эти слова еще не вошли в обиход, и с ними обращаются, как с по-четными гостями нашей речи, а не за панибрата. Да, Николай Иваныч, если это есть, то уж есть в крови. Я уловил вопросительную интонацию и затем паузу: старик ждал ответа. Мне стало неловко перед ним, хотя я не мог сказать, что слушал его не внимательно. Я просто совсем НЕ ТО слушал. Извинился и переспросил. Даже попытался ответить, но не уверен, уловил ли я контекст. Старик, очевидно, решил, что мне его болтовня наскучила и предложил попить чаю в саду, под яблоней. Я не противился.
7.
По клеенке, где местами еще проступал узор, ползали жуки.
Николай Иванович достал варенье к чаю и даже поставил на стол графинчик вишневки. Сам-то я не пью, здоровье уже не то, а вот для гостей держу, -пояснил он. Я не отказывался, учитывая вчерашнее. У меня даже мелькнуло подозрение: а не потому ли старик предложил мне "промочить горлышко", что у меня вид - как с большого будуна? Что ж, очень мило с его стороны. Он улыбнулся:
- Из всех фильмов Марика я видел только один, давно еще. По-моему, "Огненный шквал, или как-то так.
- Да, был такой фильм. За него дяде Марику дали "заслуженного".
- Не знаю, не знаю. Может, фильм и неплохой, да только видно, что его делал тот, кто сам войны не видел. А вот, например, Лев Николаевич...
- Ну, знаете... Тут я судить не могу. Меня тогда и на свете не было.
- Да, молодой человек. Но есть такие вещи, которые можно почувствовать. Я понимаю, что Марик - для вас большой авторитет. Бога ради.
- Он старался максимально точно воссоздать эпоху, - вставил я.
- Вне всякого сомнения. И это стремление выше всяческих похвал.
Но мне лично этот фильм ...тал меня Бедняга! Он считал марковским апологетом и щадил мои чувства!
- Вкратце об этом "эпохальном" произведении: Действие разворачивается в43-ем, где-то у моря. Немцы заняли крупный порт, и командование не знает, как их оттуда выкурить. Нерешительные, боящиеся ответственности, генералы бесконечно совещаются, а в это время от немецких снарядов гибнут люди. Но вот, в штабной блиндаж входит, нет - врывается молодой бравый полковник и сразу рубит Гордиев узел: "Вот здесь надо атаковать!" - говорит он замшелым генералам, учит их жить. А те - только и рады переложить на кого-то ответственность. Они, правда, еще пыхтят: "Этого в истории еще никто не делал. Это просто невозможно!" Но молодой орел говорит им: "Я сам поведу этот десант!" Вот он идет в бой, рвутся бомбы, его смывает волной за борт. Но такого человека так просто не сломить. Он рвется вперед и побеждает. Пафос. Помпа. Все бы хорошо, да только у главного героя - чересчур густые брови. Вот и патриотизм у него вышел какой-то казенный,- продолжил он, - Все правильно: вы думаете, я не орал: "За Сталина!" Еще как орал! Как все. Но при этом еще и Родину любили, я имею в виду, не показуху, конечно. А у него как-то все театрально, в плохом смысле... Не знаю. Поражала энергия, с которой все это говорилось. Достаточно здраво и точно. Такое впечатление, что он смирился с навязанной ему годами и социумом ролью этакого безобидного маразматика, но временами проскальзывает совершенно нормальный человек. Словно в подтверждение моих мыслей он уже чисто по-стариковски, игриво сказал, обращаясь ко мне, как первокласснику:
- Молодой человек, а что это вы варенье игнорируете? Это, между прочим, абрикосы исключительные. Весь фокус состоит в том, что перед тем, как закипит сироп, надо добавить капельку лимо... Калитка отворилась и к нам впорхнула некая юная дива. Она подошла к старику, чмокнула его в щеку, потом покосилась на меня. Ее лицо было молочно-белым, как мраморная доска (неоскверненная письменами) и было странно, как это в разгар деревенского лета можно остаться такой бледной.
- Галочка, детка, познакомься. Это Виктор.
Я оторвался от созерцания прочих форм и тоже что-то сказал. Чаепитие продолжили вместе.
- А что, правда, вы артист?- Ну, это громко сказано,- я очень скромно отвел очи долу. - У вас тут прекрасные места, знаете.
- А в старом монастыре не были?
- Нет еще. Я вот только приехал, - а Николай Иванович продолжил. -Если хотите, Галя вам все покажет. Места тут очень красивые. А я пока на часок прилягу, что-то я устал. Вы погуляйте и возвращайтесь. На электричку вы уже все равно не успеваете, ближайшая будет только утром. Старик пошел в дом, а дива повела меня по местным красотам. По дороге мы раскланялись с десятком-другим кумушек и Галя всякий раз уточняла: "Это из города, к Николай Иванычу приехали, артист театра. "По дороге я узнал, что Галя ему никем не приходится, но его тут все любят и уважают. Хоть родственников нет, а - кто-то дрова поколет, кто-то - постирает, помогают ему люди.
- А вы ему кто?
- Да, в общем, никто. Так, попросили меня ему привет передать.
- А-а... (очень зрелищный вздох). А то у него в городе есть племянничек. Единственный. Так он только открытки шлет. За столько лет ни разу не был. Мы сходили к развалинам монастыря, обошли их вокруг, а она все щебетала: Интересно ли работать в театре, женат ли я, часто ли бывают гастроли заграницей, от чего я такой грустный все время. Потом она предложила слазить в погреба: "Представляете, там недавно археологи были! Оттуда есть ход в катакомбу! Пойдем?" Она говорила с жаром, глазки блестят, бегают туда-сюда, как маятник часов. Молодая совсем. В катакомбы я не полез. Сослался на усталость с дороги. Не знаю, зачем я это сказал. Хотя, вру, знаю, конечно. И не то, чтоб неинтересно, да и не устал я ничуть.
- А вы ему кто?
- Да, в общем, никто. Так, попросили меня ему привет передать.
- А-а... (очень зрелищный вздох). А то у него в городе есть племянничек. Единственный. Так он только открытки шлет. За столько лет ни разу не был. Мы сходили к развалинам монастыря, обошли их вокруг, а она все щебетала: Интересно ли работать в театре, женат ли я, часто ли бывают гастроли заграницей, от чего я такой грустный все время. Потом она предложила слазить в погреба: "Представляете, там недавно археологи были! Оттуда есть ход в катакомбу! Пойдем?" Она говорила с жаром, глазки блестят, бегают туда-сюда, как маятник часов. Молодая совсем. В катакомбы я не полез. Сослался на усталость с дороги. Не знаю, зачем я это сказал. Хотя, вру, знаю, конечно. И не то, чтоб неинтересно, да и не устал я ничуть.
8.
Вечером старик был в ударе. Он так наехал мне на уши, что я еле успевал запоминать. Истосковавшись по общению, он рассказывал сам и мне не надо было ничего выспрашивать. Показывал мне семейный альбом. "Вот это мой отец", достал он фотографию на толстом картоне, со множеством гербов на обороте. Бравый усач смотрел на меня и я сразу понял, почему у фото отрезана верхняя часть, на уровне лба. Старик, тем не менее, объяснил:
- Золотопогонник, белая кость. А вдруг увидел бы, кому не надо? В 37-ом пришлось отрезать. Фуражечка-то царская... Было еще много интересных фоток: Марик в нежном возрасте, Марик школьник, Марик на выпускном вечере.
- Я его тогда называл "Марочка-помарочка". Прямо, беда у него была с почерком, - заметил старик. (Интересная деталь. Надо запомнить.) С удивлением узнал на одном из снимков свою маму. Они стояли вместе с Мариком и несколькими ребятами. Мама была отмечена крестиком. Я спроcил, что это значит.
- Это Марик мне прислал еще когда учился на первом курсе. Тут - его друзья. А эта девушка - Лида. Он тогда написал, что это его будущая жена. Славная дивчина. Она как-то была у меня. Это ей Марик передал книги для меня, те, что я просил. Чего он, дурень, на ней не женился? Я промолчал и не признался, кто я ей такой. Молодец мама. А я и не знал.
- А это моя жена покойная, Лариса Георгиевна. Она в семидесятом умерла. Как она с Марком носилась... Как мать родная. А он даже на похороны не приехал, - старик вздохнул и вдруг сердито, в не свойственной ему манере, обронил, - Говнюк! Теперь мне стало ясно, почему у него на двери в комнате висит старый женский халат. Еще днем, когда старик проходил мимо, я заметил, как он остановился и рассеянно погладил его рукой. Нет, это не фетишизм. Это называется иначе. Мне его жалко стало. Приятный старик. На следующее утро я уже трясся в электричке.
9.
Приехав из деревни, я уединился на сашиной даче и решил для начала завести дневник. Пусть мой эксперимент будет запротоколирован. Чтобы потом ни одна морда не сказала мне (в случае успеха), что у меня все получилось случайно. У меня месяц впереди. За этот срок я обязан превратиться в старика, душой и телом, "чтоб мать родная не узнала", как это он ляпнул тогда, на пробах. И дело тут не в Марке. Не стоило бы тратить столько времени и сил, чтобы доказать ему, что он - сноб со "звездной болезнью" и позер. Есть еще Бранцотти, которого я уважаю, хотя бы из-за его фильмов. Но самое главное - узнать самому, на что я способен, чего я стою в этой жизни. (Кстати, я ненавижу это расхожее выражение. Что значит "в Этой жизни"? А как насчет "той"? Можно подумать, у меня их миллион. Если допустить переселение душ и т.д. - все равно, самость ограничена опытом одной жизни, хоть ты тресни. Даже если я и был когда-то Чарли Чаплиным, сейчас мне от этого ничуть не легче.) Этот мой дневник должен стать формулой, "эликсиром старости". Все, что я до сих пор видел и чувствовал, должно сработать: в конце месяца из этой комнаты выйдет настоящий старик. Он будет выглядеть дряхло, он будет рассуждать по-стариковски. Он будет весь пропитан запахом старости. Конечно, для искусства это не нужно. Этакий протокольный голый натурализм. И не искусство это вовсе. Но ведь "Актер не должен думать, он должен играть" - любимая присказка Марка. Или: "У актера нет своей воли. Это инструмент другой воли, как ангел у Господа." -подразумевалось, что режиссер, а именно он, Марчелло - Господь Бог. Но кто сможет выполнять только чужую волю, так, чтобы это смотрелось с блеском? Марк любил сравнивать с архитектором и каменщиком. Но это чистая демагогия, потому что произведение актера - это его образ действия. Здесь архитектор говорит не "построй храм", а "изобрази из себя храм". Разные вещи. Актер - он и строитель, он и материал. Надо знать и себя, и то что ты намерен выстроить. Так неужели Марк знает меня лучше, чем я сам? Или он побывал в шкуре короля Лира? Ерунда. Его задача - свести к общему знаменателю работу всех, от дяди Вани, до "Кушать подано". Но будь он трижды гением, он не вложит каждому дубликат своих мозгов. От этого я, слава Богу, свободен. "Автономия актера". Ну, хорошо: есть "метод физических действий". Отелло в ярости - и душит себе, Дездемону. На здоровье. Джульетта хочет замуж, аж пищит -плачется кормилице. Кто-то у Стриндберга мнет в руках платочек, кто-то у Шекспира носится с черепком. От самых примитивных, до сложнейших чувств - все выражается действиями. Вроде бы ясно. Но Марк имел наглость заявить, что ему наплевать, о чем думает актер: о бабах, о зарплате или о том, как сыграли "Спартак" и "Динамо". Лишь бы он поверил, что перед ним - Гамлет. Опять демагогия. Тот же принц датский произносит: ...любил Офелию, как сорок тысяч братьев... / Что делал ты? Рвал платье, дрался, голодал/ Пил уксус, крокодилов ел?/ Все это - действия, а их легко сыграть./ Так что, далеко не все равно, о чем думать. Если ты Ромео - думай себе, о бабе, пожалуйста, но о своей, любимой. Если ты думаешь о зарплате - ты в роли Скупого рыцаря, а если ты сжимаешь кулаки в ожидании гола, чем ты - не "Игрок"? Думать надо в любом случае о чем-то своем. Если перестать думать (а совсем перестать нельзя), в голову полезет всякий мусор и это неизбежно приведет к фальши. Да, я - король Лир. Все, что он делает и говорит - расписано, тут и думать нечего. Моя задача - узнать, почему он говорит и действует именно так. Вот, когда я думаю, что бы я сделал на его месте. А если это не похоже на мой образ действия, я забью себе голову его предрассудками. Но при этом никто мне не распишет, как мне смотреть, вздрагивать и дышать. Это как любовь: можно очень достоверно сделать африканскую страсть. И бабы на это ведутся. Некоторые - сознательно принимая правила игры (они - не в счет). Ну, ладно, еще одна в коллекции. Радости - никакой. Но стоит сказать себе: "Я ее люблю" - тут тебе и гроб с музыкой. Уже, значит, влип. И она, зараза, это тоже моментально чувствует, даже если ты ничего специально не изображаешь. Кстати, первый признак того, что ты влип - это когда ты пытаешься это скрыть. Азбука, так ведь?
АКТЕРСТВО НЕ НУЖДАЕТСЯ В ОБМАНЕ
ЭТО ОБМАН НУЖДАЕТСЯ В АКТЕРСТВЕ
И неважно, что ты делаешь, хоть бы ты абсурдные вещи делал достоверно. Потому что если ты даже правду преподносишь с заведомо фальшивой нотой, всегда найдется умник, который скажет: "Не, Абрам, не крути. Ты таки-да едешь в Одессу." Где ж тогда разница между игрой и не игрой? Как говорят в американских фильмах: "Свяжитесь с моим психоаналитиком". Этак, пожалуй, можно и доиграться. Ну, уж нет. Мы средство найдем. Я достаю с полки листанный-перелистанный засаленный "Playboy" и нахожу самую крутую, на мой вкус, телку. В очень пикантной позе. Ага! Тут даже написано: Джулия. Юлечка, значит. Очень приятно. Вырезаюее ножницами из журнала и вклеиваю в самый конец чистой, пока еще, тетради. Это мой якорь. Пока, Юлечка! Она будет ждать меня в конце приключения. Мы встретимся с ней на последней странице.
10.
Я сажусь у зеркала и начинаю корчить рожи. Жуткие. Смешные. Нет, не то, слишком зеленый еще. Рядом лежит фото Николай Иваныча, которое я подло выкрал из семейного альбома. Я его обязательно верну, чтоб я сдох. На фото ему до семидесяти, они сидят на скамеечке с каким-то мужчиной. Более поздних фотографий мне не попалось. Да и надо ли? Марик не видел его куда дольше. Мне нужен типаж, хотя бы отдаленное сходство. Но у него нос мясистый и редкие брови. Нижняя челюсть тонкая, хрупкая. Рот ниточкой, губ не видно. Уши большие и волосатые. Ничего этого у меня нет. Все наоборот. Посмотрим, что можно сделать. Речь пока идет не об актерской игре, а всего лишь о совершенной, мастерской симуляции. Я создаю себе мини-театр, где я -гример, костюмер, бутафор, постановщик движения и речи, исполнитель. Это первая и наиболее легкая часть, так как все это касается внешних проявлений. Когда-то я читал роман Кобо Абэ "Чужое лицо" и, надо сказать, мне это мало помогло. Во-первых, у меня нет маски, не располагаю я такими мощностями. Во-вторых, никакая маска не даст мимики в полном обьеме. Одна только мысль запала оттуда: маска подчиняет себе человекаи переделывает его на свой лад. Не уверен, может быть, отчасти. Хотя - Бог его знает.
Да, интересный у меня выходит отпуск за свой счет!