План деревни отпечатался в голове, как аэрофотосъемка. Единственная дорога с востока, выходящая из леса. С запада тоже лес примыкал к деревне почти вплотную. Сразу за опушкой начинался овраг, заросший лещиной, вокруг него теснились осины, кое-где разбавленные березняком. Местность была неровная, возвышенности чередовались впадинами, заросли луговой травы – белесыми проплешинами. Глеб отправил Петра Григорьевича заниматься хозяйственными делами – нечего волочиться за ним хвостиком и привлекать внимание. Он обосновался на чердаке самой рослой избы, выходящей на западный лес. Не факт, что диверсанты пойдут здесь (было заявлено как раз наоборот), но больно уж неприглядно выглядело это местечко. Мрачноватый лес, рельеф покатой волной. Подворье тянулось к западу, было завалено строительным хламом, торчал полуразобранный сарай. На открытой местности неподалеку от опушки чернели останки старого мотоцикла с люлькой. По-видимому, когда-то в него попала молния – причем неслабая, мотоцикл буквально развалился. Хорошо, если водитель с пассажирами догадались пересидеть грозу в лесу…
Дом походил на скворечник. Вернее, не сам дом, а дощатая надстройка с остроконечной крышей, возвышающаяся над деревней. Высота была господствующей. Из чердачных окон просматривалась не только западная околица деревни, но и часть восточной, дорога и практически все крыши в округе. Глеб оборудовал позицию, прикрыл окна занавесками и через щель осматривал в бинокль окрестности. Когда надоедало созерцать восточную окраину, он перебирался к другому окну, где вид был богаче и не такой депрессивный. Когда накатывал сон, он отправлял в рот порцию крекеров, смачно их жевал, запивал колодезной водой, которой догадался наполнить фляжку. На западе было тихо. На востоке в пыльном зное иногда наблюдалось движение: проехал велосипедист преклонного возраста, женщина с коромыслом шла к колодцу. И что-то заблестело в чердачном окне на северной стороне: Максим Ломовой с интересом разглядывал ее в бинокль.
Тревожных докладов пока не поступало. Спецназ засел в деревне и отслеживал все, что в ней происходило. Холодов связывался с бойцами по защищенной радиостанции сверхмалого радиуса действия, выслушивал отчеты.
– Командир, перестань, какая баба? – обиженно бурчал Максим. – Сижу, как репка, никого не трогаю. К тому же, знаешь, при ближайшем рассмотрении она оказалась совсем не в моем вкусе. Так что расслабься. Все спокойно.
– Командир, ты в курсе, что в пяти верстах на запад уже хозяйничают украинские военные? – спросил Баранович, сидящий в соседнем доме. – Наше счастье, что тут нет ни одной дороги в западном направлении, и их тупо сдерживает лес. Иначе устроили бы нам развеселую жизнь.
– Зинаида Марковна говорит, что на западе большое болото, – подал голос Подвойский. – Только знающие люди могут через него пройти, но такие все повывелись. Поэтому с запада укров можно не ждать.
– Какая еще Зинаида Марковна? – напрягся Глеб.
– Ну, не знаю, – отозвался боец. – Женщина такая. Говорит, она тут живет. Одинокая, муж в бегах. Смотрит на меня как-то странно. Пришла и говорит, что это ее дом. Сейчас на кухне готовит мне еду. Мужики, я как-то ее побаиваюсь… – Голос Ромы странно зазвенел. – Надела сарафан с тонкими бретельками, накрасилась зачем-то…
– Повезло Ромке, – усмехнулся Гриша Косарь.
– Рома, держи оборону, не пускай ее на чердак, – развеселился Коломиец. – А если что, мы за тебя отомстим, не волнуйся.
– Я тоже тут ландыши нюхаю, – подал голос Гоша Василенко. – Сижу под сараем недалеко от дороги. На меня тоже странно смотрят – только не баба, а собака. Страшный такой волкодав. Ходит кругами, здоровенный, неприятный… Учти, командир, если бросится, я не буду с ним миндальничать, пальну из глушителя…
– Все спокойно на дороге, Гоша?
– Из леса никто не выезжал. Со стороны деревни проехал велосипедист преклонных годов с корзинкой… Не рановато для грибов, командир?
– В самый раз, – отозвался Мансуров. – Я слышал, леса заполонили сморчки и строчки. Очень вкусные грибы, только готовить их надо дольше, чем обычные, и есть очень и очень осторожно.
– Рад за вас, бойцы, – проворчал Глеб. – Похоже, вы неплохо устроились, особенно Подвойский…
– Хорошо вам смеяться, товарищ капитан, – начал жаловаться боец. – Она уже поднимается… Может, мне сменить позицию, как вы считаете?
– Ты справишься, Рома, – сказал Ломовой. – Это всего лишь когнитивный диссонанс.
– Чего? – не понял Подвойский.
– В мастерской по изготовлению домовин работают три тунеядца, – отчитался Баталов. – Выпили бутылочку, с ленцой взялись за работу. Сейчас загружают три ящика в прицеп трактора «Беларусь». Если не ошибаюсь, модель МТЗ-50. Выпивший больше всех садится за руль… Может, задержать их, командир?
– Пусть едут, – возразил Глеб. – Нехай деревня живет своей жизнью, уяснили? Набираемся терпения, бойцы.
Время тянулось медленной сороконожкой. Временами казалось, что это очередная вражеская уловка – увести спецназ подальше, а главный удар нанести в другом месте. Однако неясное чувство все же подсказывало: в Бродах обязательно что-то произойдет. Уже не за горами были сумерки, когда встрепенулась рация и Баталов с Василенко почти синхронно доложили, что по дороге к деревне приближается грязный микроавтобус без номерных знаков и с символикой ДНР! Сердце бешено забилось. Он бросился к восточному окну и тоже увидел эту машину! Она катила к деревне, криво вписываясь в повороты проселка и таща за собой тучи пыли.
– Приготовиться к бою! – разлетелся приказ. – Без команды не стрелять! Всем наблюдать за машиной!
Но происходило что-то странное. Машина остановилась между полем и деревней, из нее вышли несколько человек и стали непринужденно справлять нужду. Форма одежды – явно не боевой вариант: майки, расстегнутые куртки, неопрятные, нестриженые. Расстояние не позволяло понять, искомые ли это лица. За спинами у них висели автоматы «АКС». Разобравшись со своими потребностями, мужчины закурили, стали что-то обсуждать. Потом уселись в машину, поехали дальше. В деревню они не стали заезжать, повернули к мастерским, где работали «тунеядцы». Напряжение не отпускало – так и должны вести себя диверсанты, чтобы не вызвать подозрений. Глеб уже собрался скатиться по лестнице, но тут включилась рация и сообщила голосом Баталова:
– Минутку, командир, отставить кипиш. В автобусе четыре человека. Они поставили машину перед хозяйством и сейчас о чем-то болтают с твоим знакомцем Петром Григорьевичем. Это не террористы, командир. Возможно, прибыли сделать заказ… Так и есть – они диктуют, а Петр Григорьевич записывает в блокнот…
– Ты уверен? – немного расслабился Глеб.
– Это точно, командир. Я знаю одного из них. Этот парень командовал взводом в одном из наших батальонов территориальной защиты. То ли Гришин, то ли Гришаев… Нормальный парень, хорошо его помню… Подожди минутку, командир… Обо всем договорились, покидают территорию, уже в машине… Все, командир, уезжают, отбой тревоги.
Аналогичный доклад последовал от Василенко, которому, по-видимому, удалось договориться с волкодавом (жалоб больше не поступало). Несостоявшиеся террористы едут краем опушки, останавливаться не намерены. Это оказались хорошие парни! Просто заехали в деревню по своим делам. С одной стороны, это была неплохая новость. С другой – им что тут, неделю куковать?! И все же он чувствовал облегчение. Майка прилипла к спине. Он лично видел, как над лесом поднимаются клубы пыли. Хлебнув воды из фляжки, Глеб перебрался к западному оконцу, отогнул занавеску.
И почувствовал, как спина покрывается мурашками…
Все происходило как на ладони. Сто метров дистанция. Ожила опушка леса в преддверии надвигающихся сумерек. Из оврага, утопленного в осинник, выбирались люди. Какие-то лешие – в рваных лохмотьях до пят, в накидках с капюшонами, сливающихся с окружающей действительностью. Они накапливались в кустарнике, а когда тому от них стало тесно, начали, растягиваясь в цепь, выбираться на открытое место. В кустах они оставили свое маскировочное одеяние, шли в легкой форме с трехцветными нашивками ДНР… Волнение скакнуло в «красную зону», сердце выбивало учащенный ритм «Ночного полета на Венеру». Значит, информация о планах «Гепарда» оказалась верной! Не осталось, значит, людей, способных пройти через местные болота? Он снова потел, как в сорокаградусную жару на солнцепеке. Это были они! Он узнавал лица с фотографий. Диверсанты рассредоточивались, перебегали, пригнувшись, от бугорка к бугорку. Кто-то залегал, кто-то пристраивался на колено, шнырял глазами по ближайшим плетням и строениям. Плотный мужчина с отличительными знаками офицера свободолюбивой республики присел за обгорелым мотоциклом, наблюдал за своими людьми. Их было восемь, капитан был девятый, вся группа в полном составе! У Глеба подмышки вспотели – этот капитан в действительности был капитаном! Только службу проходил в украинской армии, командуя диверсантами группы «Гепард»…
И почувствовал, как спина покрывается мурашками…
Все происходило как на ладони. Сто метров дистанция. Ожила опушка леса в преддверии надвигающихся сумерек. Из оврага, утопленного в осинник, выбирались люди. Какие-то лешие – в рваных лохмотьях до пят, в накидках с капюшонами, сливающихся с окружающей действительностью. Они накапливались в кустарнике, а когда тому от них стало тесно, начали, растягиваясь в цепь, выбираться на открытое место. В кустах они оставили свое маскировочное одеяние, шли в легкой форме с трехцветными нашивками ДНР… Волнение скакнуло в «красную зону», сердце выбивало учащенный ритм «Ночного полета на Венеру». Значит, информация о планах «Гепарда» оказалась верной! Не осталось, значит, людей, способных пройти через местные болота? Он снова потел, как в сорокаградусную жару на солнцепеке. Это были они! Он узнавал лица с фотографий. Диверсанты рассредоточивались, перебегали, пригнувшись, от бугорка к бугорку. Кто-то залегал, кто-то пристраивался на колено, шнырял глазами по ближайшим плетням и строениям. Плотный мужчина с отличительными знаками офицера свободолюбивой республики присел за обгорелым мотоциклом, наблюдал за своими людьми. Их было восемь, капитан был девятый, вся группа в полном составе! У Глеба подмышки вспотели – этот капитан в действительности был капитаном! Только службу проходил в украинской армии, командуя диверсантами группы «Гепард»…
Впервые он видел в относительной близи лицо капитана Бурковского – маловыразительное, но неприятное, с маленькими колючими глазками. Он мог бы разбить окно, ударить из автомата, и достаточно шансов, что от этого упыря останется совсем немного…
– Командир, ты это видишь? – хрипло сообщил в рацию Баранович. – Он держал в соседнем доме тот же сектор. – Как по башке дали…
– Ага, рессорой от трактора «Беларусь»…
Он отдавал приказы: всем на западную окраину, но без шума, не светиться, банда здесь, пусть войдет в деревню, тут мы ее и обложим! В нем бились смертным боем две сущности: открыть огонь немедленно, у Барановича РПК. Перебить хотя бы половину. Или запустить их в деревню и спокойно уничтожить перекрестным огнем. А диверсанты уже ползли к плетню. Чего ползут-то? Они же, типа, ополченцы! Было что-то нелогичное в их действиях. Бурковский оставался за мотоциклом. Нет, рискованно открывать огонь, слишком много укрытий – природных и рукотворных. И от кустов они удалились всего лишь на тридцать метров – хлынут обратно, поминай как звали…
Долбаный спецназ – он так и не выучил своих людей искусству быть невидимыми! Насторожился залегший за плетнем диверсант с рябой физиономией – он уже собрался перемахнуть через плетень, да что-то помешало. Лицо исказилось – кого-то увидел. Он приподнялся на колено, выпустил длинную очередь – и покатился в заросли бурьяна. И все пришло в лихорадочное движение. Диверсанты откатывались, как на учениях, ухитряясь отстреливаться. Катились клубки тел, словно шары перекати-поля, падали в ямы, ныряли в заросли. Спецназ еще не подоспел, стреляли только диверсанты. Дьявол! Какое-то оцепенение сразило капитана Холодова. Он прирос к окну, зачарованный представшей картиной. Капитан Бурковский продолжал сидеть за своим мотоциклом, угрюмо наблюдал за происходящим. И вдруг резко вскинул голову, уперся взглядом в чердачное окно. Глеб заскрежетал зубами. Бурковский смотрел ему в глаза. Смотрел пристально, сверлящим недобрым взглядом – он словно бы заранее знал, что капитан Холодов находится на этом клятом чердаке! Бред, конечно, но Бурковский его точно видел. И губы его поползли в чреватую угрюмую усмешку, переходящую в язвительную улыбку. При этом он не моргал, пристально смотрел в глаза офицеру спецназа…
А дальше словно оба одновременно вышли из ступора! Глеб, рыча от злости, выбил ногой чердачное окно. Брызнули стекла, посыпались вниз, и в тот момент, когда затрясся в руках автомат, изрыгая порции свинца, Бурковского уже не было за мотоциклом! Покатилось перекати-поле! Он ухнул в лес, затряслись кусты и встали, как были. В этом момент запоздавшие ополченцы и стали выбегать на околицу. Хорошо хоть хватило ума не бросаться в штыковую, не преследовать противника. Бойцы залегали на захламленном дворе, перебегали под прикрытием товарищей. Глеб ругнулся самым что ни на есть непечатным образом – как же трудно сдержать свое слово! – Загремел по лестнице…
Неужели снова ничья? Он распластался посреди двора за грудой досок и перевернутыми бочками, пополз вперед, виляя между заброшенными грядками. Парни двигались за ним, ведя плотный огонь по лесу. Пули кромсали кустарник, расщепляли кору деревьев. Из леса прозвучало несколько рваных очередей, потом все стихло. Спецназ остановился, не дойдя до леса метров тридцати. Приподнялся Подвойский, злобно погрозил кулаком лесу.
– Подтерлись, суки?! – проорал он. – Землицы нашей захотелось? А дерьма на лопате не хотите?!
– Подвойский, лечь! – гаркнул Глеб. – Совсем спятил?!
– Вот же лезут твари, ничто их не остановит, – бурчал, грызя травинку, Гоша Василенко. – Им что тут – безвизовый портал в Европу?
– Командир, пошли, догоним! – горячился Гриша Косарь. – Упустим же тварей, вот они, здесь! Гранатами забросаем, в лес войдем… Пошли, командир, это единственный шанс!
– Единственной бывает только жизнь! – отрезал Глеб. – Отставить! Никто к лесу не идет! Разучились думать, товарищи бойцы?! А ну, признавайтесь, кто первым выдал себя? У кого нетерпения в заднице играло?
– Обижаешь, командир, мы же не первый раз замужем, – ворчал Баталов. – Мы их даже не видели, когда стрелять начали. Ума не приложу, как они нас заметили…
Пора, давно пора включать голову. Почему всегда некогда? Он разорялся, срывал голос: всем в деревню, не вставать, залечь во дворах, держать оборону!
– Баталов, живо в мастерские, отыскать Шевченко, пусть дает клич: всем жителям покинуть деревню! Немедленно! Спецназ не может до бесконечности охранять их мирную жизнь, у спецназа своих забот хватает!
Потом он дозванивался до Северодона, кричал, чтобы прислали грузовики для перевозки людей, требовал подкрепления для прочесывания леса. А в голове засела эта клятая улыбка капитана Бурковского, и никакими клещами невозможно было ее оттуда вытянуть…
Глава 10
Его трясло от злости, когда он ногой распахнул дверь казармы. Холодов должен был обуять эту «неправильную» злость, настроиться на нужную волну. Он не поехал к Насте (впрочем, позвонил, сообщил, что жив), он валялся на жесткой казенной койке и приводил в порядок мысли. Из района Бродов поступала информация: жители эвакуированы в глубь территории, контролируемой ополчением. Прибывшая рота территориальной обороны прочесала лес вплоть до болота, но никого не нашла (в чем не было ровным счетом ничего удивительного). «Утро вечера мудренее», – в итоге решил Холодов и провалился в сон. Рядом спали его товарищи, но он ничего не слышал. Рассвет еще только заглядывал в окна общежития шарикоподшипникового завода, а телефон уже разрывался.
– Не слышу доклада, Холодов, – поскрипывал начальник разведки Литвинец. – Кому-то важнее поспать, нежели отчитаться о проделанной работе?
– В общем, да, Захар Георгиевич, сон всегда важнее всего, – с хрипом отозвался Глеб. – Виноват, товарищ майор, разве вам не доложили? Опять могу похвастаться лишь тем, что сохранил своих людей.
– Для чего-то более важного, – ухмыльнулся Литвинец. – Имеешь сообщить что-нибудь особое?
– Надеюсь, вы не в претензии, что я не повел своих людей под пули? Это было бы глупо – они бы положили нас всех.
– Не в претензии, – проворчал Литвинец. – Надеюсь, твои ребята еще пригодятся живыми. Храбрость не в том, чтобы тупо умереть.
– Спасибо хоть на этом, Захар Георгиевич. Информатор оказался прав. Диверсанты Бурковского в форме наших ребят целенаправленно шли на Броды. Поповский и Басардин изолированы, поэтому сообщить о наших планах силовикам было некому. Они не знали, что нарвутся на засаду. И все же произошла досадная оплошность: нам не удалось их подловить, они ушли без потерь. Диверсанты оказались глазастыми и чутье имели отменное. Они знали тропу через болото – по ней пришли, по ней и удалились, решив не вступать с нами в бой.
– Сколько рыл вы насчитали?
– Девять, Захар Георгиевич. С Бурковским.
– И у тебя, хм, девять. С тобой, капитан Холодов…
– Да, Захар Георгиевич, мне тоже это совпадение показалось забавным. Как там наши подопечные?
– Сидят, – неопределенно хмыкнул Литвинец. – Жизнь за решеткой не сало. Вечером их допрашивали. Клянутся, что ни в чем не виновны, что служат верой и правдой, сильно оскорблены таким незаслуженным к себе отношением…