Сергей Булыга
Хокка
Ночь, как всегда, была душная. Имширцао, поднявшись на крышу, сидел на циновке и думал, глядя в сторону Реки. Над Рекой поднимался туман. Ее западный берег, скалистый и дикий, и днем-то бывал виден только иногда, перед песчаной бурей. Тогда туман срывало ветром, Река начинала бурлить, а с горизонта наползали тучи. Люди, бросая работу, бежали с полей, поселок замирал, и даже Имширцао, и тот приказывал закрыть все двери. Видеть западный берег Реки – не к добру; не зря там каждый вечер умирает солнце.
А здесь, на этом, на восточном берегу – поля. Два раза в год, после разлива, на них выходят люди и взрыхляют землю, сеют, а потом каждый день от зари до зари таскают туда воду, поливают, вырывают сорняки и вновь взрыхляют. Порою им случается собрать богатый урожай. Они, конечно, трудятся не покладая рук, но главное – это Река. Ибо чем сильнее бывает разлив, тем больше ила остается на полях, тем жирнее земля и тем больше повозок с зерном будет потом отправлено в столицу. Вот почему перед каждым разливом Имширцао ежедневно замеряет уровень Реки, следит за звездами, за направлением и силой ветра. Он должен точно предсказать, когда наступит наводнение, как долго оно будет длиться, когда начать пахать, что после сеять, сколько будет собрано – и в срок оповестить обо всем этом Верховного, а после сбора урожая направить ему ровно столько, сколько сам же и предсказывал. Но если вдруг окажутся излишки, то Имширцао – укрыватель, а если его людям после уплаты подати не станет хватать на прокорм, то, значит, он подбивает их к бунту. Конечно, и за то и за другое его не умертвят – да это просто невозможно, – но зато отправят на каменоломни или же на строительство дорог, где люди, подчиненные ему, будут строптивы и коварны. Это плохо.
А здесь все хорошо. И здесь он служит с незапамятных времен. Ему здесь все знакомо и привычно. И люди чтят его. И поклоняются ему как богу. Имширцао улыбнулся, поднял стоящую перед ним чашу и медленно выпил – до дна. Вино было черным как ночь и сладким как жизнь. Одним оно давало силу и бессмертие, а для других оно было страшнее яда. Другие – это те, которые рождены лишь для того, чтобы работать в поле. Они низкорослы и бритоголовы, а кожа у них цвета красной глины. Они покорны и трусливы, им не дано пить хокку – изысканный напиток избранных. Чудесное вино прекрасно утоляет жажду и делает голову чистой и ясной. Тому, кто пьет хокку, не хочется есть и, главное, он не стареет – он вечен, бессмертен.
А тот, кто бессмертен, тот бог.
Имширцао встал, посмотрел на уснувший поселок, на темное ночное небо – значит, рассвет еще нескоро, – спустился с крыши в дом, неслышно вошел к себе в кабинет и плотно запер за собою дверь.
В кабинете было пусто, темно и прохладно. Стены от пола до потолка обшиты черным деревом, на маленьком окне тяжелый плотный занавес, и лишь в углу, возле массивного, обитого железом ларя, едва заметно мерцает светильник. Мягко ступая по шкурам, устилавшим пол, Имширцао подошел к ларю, встал перед ним на колени и, склонившись к самой крышке, что-то невнятно прошептал. Ларь тут же открылся. Имширцао на ощупь достал из него свиток тонко выделанной кожи, развернул – записей было немного, от силы на треть. Прищурившись и поднеся пергамент ближе к свету, Имширцао стал читать, едва слышно шевеля губами:
– Второй день месяца лозы года сонной змеи. Вода растет. Четыре му. Ветер северный. Звезды молчат. Люди работают хорошо. Приказов из столицы нет. Маленькая девочка… – и, насупившись, запнулся, не понимая, что же мог обозначать последний иероглиф, а после все же вспомнил: «слезы». Значит, маленькая девочка плакала. Так…
Он взял баночку с тушью, обмакнул в нее кисточку и начал записывать дальше, диктуя самому себе:
– Третий день месяца лозы года сонной змеи. Вода растет. Пять с четвертью му. Ветер северный слабый. Звезды молчат. Приказов из столицы нет. Луна красивая. Туман…
А как изобразить туман? Оставить белое пятно. Итак:
– Туман над Рекой несет смерть. Меня переполняет страх.
Зачем он это написал? Бессмертный не боится смерти, это глупо. Зато как красиво у него сегодня получилось – знак к знаку, ровная строка, рисунок четкий, ясный. Полюбовавшись на удавшуюся запись, Имширцао не спешил сворачивать пергамент; он ждал, когда просохнет тушь.
Уже прошло шестнадцать дней, как из столицы нет ни одного приказа. Странно! Прежде скороходы приносили ему вести едва ли не каждый день. Он принимал их стоя на верхней ступени крыльца. Скороход падал ниц и подавал бессмертному дощечку с бахромой из разноцветных нитей, бессмертный читал…
В дощечке всегда восемь дырочек. Нить в первой из них означает: «Верховный повелел…», нить во второй: «Из города…», нить в третьей: «Из поселка по Реке…», ну и так далее. Нить красного цвета гласит: «Немедленно исполнить…», нить желтого: «Предупреждаем…». И, главное, узлы. Так, узел «спелый колос», завязанный из черной и зеленой нитей, говорит…
Смешно! И очень неудобно в обращении, так как нити часто обрываются или же переплетаются в самых непредвиденных местах. Но даже и такие примитивные послания бессмертный был обязан немедля, прямо на глаза у скорохода, рвать на клочья и в дальнейшем исполнять приказы единственно по памяти.
Память – это туман над Рекой, где каждый день как взмах весла, когда лодка все дальше и дальше уходит от берега. Месяц, два, три – и события в дымке; полгода, год – уже в густом тумане. Ну а то, что случилось три года назад, уже не сможет вспомнить ни один бессмертный. Узлы развязаны, все ниточки оборваны, поблекли, ну а дощечки одинаковы – на всех на них по восемь дырочек, и только. А вместо памяти – привычка. Привычка каждый день пить хокку, выходить к Реке и наблюдать, поднялась ли вода, привычка получать приказы из столицы и неукоснительно их исполнять, привычка надзирать за работами в поле, карать нерадивых и быть уверенным в собственном счастье. А кто он такой и откуда, давно ли он правит здешними людьми и даже где находится столица, Имширцао не знает.
А у трусливых и бритоголовых есть сказания, в которых говорится и об их прошлом поколении, и даже о событиях глубокой древности. Людям вместо вечной жизни дарована память. Однако эту память они тщательно скрывают; их не пугают пытки, не соблазняют щедрые посулы. Они боготворят бессмертных – и молчат.
Когда-то это приводило его в бешенство, но теперь Имширцао спокоен; теперь и у него есть память – ведь он научился оставлять следы всего увиденного им за день. Он отмечает вещие приметы, предсказания, знамения, он может сравнивать и делать выводы, не ошибаться в вычислении разливов, помнить всех должников, упреждать мятежи…
Но о своем открытии от никому не скажет, оно так спокойнее. Ведь его хитроумные знаки опасны уже тем, что они много лучше ненадежных разноцветных узелков, которые гонцы приносят ему из столицы. А посему он и впредь будет терпеливо ждать, пока заснет прислуга, и лишь потом брать кисточку… и чашу хокки. Чудесное вино дарует стройность мыслям. А это очень важно и полезно. Подумав так, Имширцао улыбнулся, привстал, потянулся к кувшину…
И увидел в проеме раскрытой двери незнакомца. Тот был в двурогом шлеме, весь закован в панцирь, а в правой руке держал короткий меч.
– Имширцао, – негромко сказал незнакомец, – Верховный прислал за тобой.
Имширцао вскочил, уронил на пол свиток, воскликнул:
– За что?!
– А это, – незнакомец брезгливо поморщился и указал мечом на свиток, – ты возьмешь с собой.
– Нет!
Но незнакомец, обернувшись, властно выкрикнул:
– Взять!
И тотчас в кабинет вбежали двое воинов и заломили Имширцао руки за спину. Тот попытался было вырваться, но тщетно. Незнакомец с улыбкой сказал:
– Имширцао, опомнись, нас могут увидеть.
Бессмертный сразу сник. Еще одна привычка: люди даже не должны себе представить, что боги могут враждовать между собой. Все боги – единоутробные дружные братья. Перечить и сопротивляться им бессмысленно, ибо воля их всесильна и непоколебима. Их старший брат, Верховный, властвует в столице, а младшие рассеяны по всей стране. Одни из них указывают людям, что сеять, когда убирать урожай, вторые надзирают за порядком на дорогах, взимают подати, охотятся за беглыми, вершат суды, карают непокорных, а третьи стерегут границы, четвертые наводят страх на близживущие народы, пятые, шестые… Все они – боги, лишенные людских пороков как то страх, голод, нищета, болезни, зависть, смерть. И если это так…
Имширцао, неспешно шагая впереди сопровождавших его воинов, спустился во внутренний двор, сел в поджидавший его паланкин и приказал открыть ворота. Перепуганный сонный привратник, косясь на обнаженные мечи, не сразу совладал с засовом, а потом еще долго смотрел вслед удалявшейся процессии.
Задернув полог паланкина, Имширцао откинулся на мягкие подушки и закрыл глаза. Куда они его несут? Караваны с зерном поднимались на холм и скрывались в пустыне. Там, за пустыней, столица, Верховный. Верховный, сказал незнакомец, призвал Имширцао… А паланкин почему-то несут от поселка к Реке. Быть может, боги отправляются в столицу по воде? Вода поднялась на пять с четвертью му. Люди работают хорошо. Все подати уплачены, никто не голодает. Быть может…
Нет, не то. Воины резко свернули с тропы и пошли вдоль берега вниз по течению. И это хорошо, что над Рекой висит туман – видеть западный берег опасно. Можно лишь, слегка отдернув полог, посмотреть на прибрежные заросли тростника и послушать, как плещется рыба. Рыбу ловят сетями и вялят на солнце. Бунтовщиков бросают в воду. А что они сделают с ним?
Воины остановились. Имширцао вышел из паланкина и осмотрелся. Вдоль берега, сколько хватало глаз, расстилалась пустыня. Как далеко они ушли!..
– Имширцао, – окликнул незнакомец. – Я жду.
Он стоял на прибрежном камне и веслом придерживал легкую тростниковую лодку, которая слегка покачивалась на волнах. Имширцао спустился к воде, взошел на лодку и сел на корме. Незнакомец прыгнул за ним следом, оттолкнулся от берега и стал размеренно грести.
Туман над Рекой становился все гуще и гуще, и вскоре Имширцао уже не различал ни паланкина, ни воинов, ни берега, ни даже неба. У самого борта журчала вода, с негромким потаенным всплеском окуналось в Реку легкое весло и снова поднималось, окуналось, поднималось. Окуналось, поднималось. Казалось, это будет длиться бесконечно.
И вдруг незнакомец запел – однообразно, глухо, с хриплым придыханием растягивая странные, лишенные всякого смысла слова. Он перестал грести, прижал весло в груди и то шептал, то вскрикивал, а то и вовсе замолкал – и снова пел. И эхо разносилось над Рекой. И туман застилал все вокруг. Было душно и страшно. А когда незнакомец, отбросив весло, обернулся к нему, Имширцао с трудом облизал пересохшие губы и тихо, с гадкой дрожью в голосе, спросил:
– О чем ты пел? О смерти?
– Нет, – улыбнулся незнакомец и сел на дно лодки.
У него, как и у всех бессмертных, были длинные белые волосы цвета тумана и серая кожа, подобная водам Реки. Не потому ли, обращаясь к подданным, Имширцао всякий раз возглашал:
– Мы, дети Реки, говорим…
И бронзоволикие люди покорно становились на колени. Река несла им жизнь и пропитание, она спасала их от жажды и два раза в год дарила полям жирный ил, в Реке водилось много рыбы и, наконец, Река в своем чреве взрастила богов. Боги вышли на берег и милостиво согласились повелевать людьми. Власть сыновей Реки будет длиться ровно столько, сколько будет жить сама Река, а это значит – бесконечно. Богов необходимо ублажать, ибо Река может разгневаться, стремительно выйти из берегов и затопить поля, селения, пустыню, горы – всю страну, – и погубить людей. И люди, памятуя это, не противились бессмертным. Богам возводили дворцы и роскошные виллы, вокруг которых разбивались тенистые сады, в коих пели чудесные птицы, журчали ручьи, а в прохладных купальнях дно усыпалось отборным, просеянным через густое сито золотым песком. Диковинные фрукты, жареная дичь, вино, наложницы, неограниченная власть…
Но всё это осталось там, на берегу. А здесь весло отброшено и лодка медленно плывет вниз по Реке. Незнакомец молчит. Где-то плещется рыба. Вокруг непроглядный туман и, кажется, остановилось время.
– Скажи, – прошептал Имширцао, – куда мы плывем?
Но незнакомец и не подумал отвечать. Он по-прежнему сидел не шевелясь и пристально смотрел на Имширцао. А за его спиной…
Туман стал медленно редеть. И показались камни. Скалы. Берег. Высокий и отвесный западный берег, темневший в предрассветных сумерках. Так вот где умирает солнце! И, может быть, даже бессмертные на этом берегу уже никакие не боги, а становятся обычными смертными людьми. Ну что ж, пусть будет так. Имширцао вцепился руками в борта и стал ждать. Течение неумолимо влекло лодку на острые камни. Еще немного, и она…
Закружилась, вошла под нависавшую над Рекой прибрежную скалу и замерла в просторном гроте.
– Вставай! – приказал незнакомец и первым выпрыгнул из лодки.
И Имширцао не посмел ослушаться.
Вытащив лодку на камни, они по колено в воде прошли к дальней стене, поднялись по высоким, грубо выбитым в скале ступеням, потом, согнувшись в три погибели, пробрались по тесному лазу и наконец остановились возле старой истлевшей циновки, висевшей прямо на скале. Вокруг было темно, а через прорехи циновки пробивался слабый свет. Она, должно быть, прикрывала вход в какую-то пещеру.
– Что там? – с опаской спросил Имширцао.
Вместо ответа незнакомец подтолкнул его вперед. Имширцао, откинув циновку, вошел.
В небольшой полутемной пещере прямо на каменном полу сидел еще один бессмертный, всё серое тело которого было расписано желтым узором. Узор гласил о том, что власть Верховного мудра и беспощадна, а исполнитель его воли властен над всеми людьми и богами. Имширцао в дни великих праздников покрывал свое тело иными, менее могущественными знаками… Но главное не это – на коленях у бессмертного лежал тот самый свиток, который, как мечталось Имширцао, поможет ему – и только одному ему! – в предсказаниях разливов, взимании податей, розыске мятежников.
При виде Имширцао бессмертный приветливо кивнул ему и знаком предложил садиться.
Имширцао сел и осмотрелся – пустая, низкая пещера; светильник на стене да циновка, скрывавшая вход, составляли всё ее убранство.
Бессмертный, сидевший напротив, спросил:
– Ты и есть Имширцао, правитель поселка Арну?
– Да, старший брат.
– Хорошо ли работают люди?
– Хорошо, старший брат.
Бессмертный улыбнулся и сказал:
– Зови меня просто: Меджа.
И, словно забыв об Имширцао, Меджа стал внимательно рассматривать свиток. Конечно же, весьма неосторожно было прятать свиток в ларе, у всех на виду. Ведь сколько раз он говорил себе…
– Скажи мне, Имширцао, – снова заговорил Меджа, – кто научил тебя… – и вдруг запнулся, посмотрел на свиток и сказал: – А этот знак, я думаю, обозначает цифру «три».
Имширцао молчал. Ведь еще неизвестно, как здесь поступят с ним, когда поймут, что он возжелал иметь память.
– Ну конечно! – воскликнул Меджа и, указывая пальцем на рисунки, продолжал: – Вот цифра три, вот ветка, вот змея. А вместе это означает: «Сегодня, в третий день месяца лозы года сонной змеи…. я, Имширцао, повелитель поселка Арну…» – и замолчал, с улыбкой посмотрел на Имширцао.
Тот опустил глаза. Скрывать, похоже, бесполезно, но и признаваться… Да, лучше пока погодить.
А Меджа продолжал:
– Насколько я понял, ты таким образом отмечал прошедшие события. Боялся их забыть. Желал неукоснительно исполнять все приказы Верховного. Так?
Голос у него был мягкий и доброжелательный. Но Имширцао молчал. Тогда Меджа сказал:
– Два месяца тому назад я проверял один поселок. Выше по Реке. Поля там были запущены, люди жили впроголодь, а правитель только и знал, что целыми днями пил хокку. Его наказали. А у тебя, мне донесли, порядок. Похвально. Теперь я держу вот этот свиток. Он, несомненно, помогал тебе повелевать людьми, точно предсказывать разливы и в итоге собирать хороший урожай. Всё это хорошо. И даже более того: я думаю, что если все бессмертные вот так же, как и ты, начнут записывать прошедшие события, то страна сразу станет богаче. Это прекрасная выдумка, брат Имширцао! По возвращении в столицу я непременно доложу о тебе. Я покажу этот чудесный свиток самому Верховному и, если ты меня научишь, то и прочту ему всю твою память. Верховный щедро наградит тебя, он ценит ревностную службу, он заботится о младших братьях…
Меджа продолжал говорить, но Имширцао уже не слушал его. Он понял: от него хотят, чтобы он сейчас же открыл свой секрет. Так вот зачем они его пугали! Чтобы он стал сговорчивым. Но ведь как только он научит Меджу читать и записывать память, то сразу же станет ненужным. Меджа возвратится в столицу, падет перед Верховным и скажет:
– Смотри, что я придумал!
Да только зря они надеются. Он, Имширцао, не так уж и прост. Если хотят, чтобы он прочел свой свиток, то пусть возьмут его с собой в столицу. А если собрались хитрить, тогда… И он тихо, но весьма решительно сказал:
– Я ничего не знаю. Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я хочу отдохнуть.
– О! – воскликнул Меджа. – Несомненно! – и хлопнул в ладоши.
В пещеру вошел незнакомец – то самый, который переправлял Имширцао через Реку.
– Возьми его, – сказал Меджа, – он хочет отдохнуть.
Имширцао не спорил. Он встал и покорно пошел за незнакомцем. Тот долго вел его по узким темным переходам, а после, пропустив вперед, вдруг сильно толкнул в спину…
И Имширцао, оступившись, полетел куда-то вниз, ударился о камни раз, второй – и потерял сознание.
Очнувшись в полной темноте, он встал, шагнул вперед – и наткнулся на стену. Тогда он повернулся влево, вправо, отступил назад – везде были стены. Он вытянул вверх руки – пустота; нащупал под ногами камень, бросил – тот, где-то высоко ударившись о стену, свалился вниз. Так, значит, он в колодце. Имширцао сел на пол и замер; прислушался – тихо. Ну что ж, он терпелив.
Ночь, проведенная без сна, дала о себе знать, и он скоро уснул. Проснувшись, Имширцао вновь прислушался – ни звука. Они, наверное, надеются, что он не выдержит, начнет кричать. Зачем? Он не спешит. Впереди у него бесконечная жизнь. Имширцао лег на камни и закрыл глаза.