– Давайте вместе просчитывать все варианты вашего плана… – Басаргин упер руки в край стола, приняв позу классического главнокомандующего…
* * *Басаргин с Ангелом и Пулатом уезжали уже вечером, в темноте. И я отвез их, город не знающих, до гостиницы ФСБ.
– Похороны в два часа дня… – предупредил я. – В час машина отправляется в морг за телом. Тогда же уедет Ольга.
– За нами приезжайте часам к девяти, – распорядился Басаргин. – ФСБ нам выделила старенькую машину, вообще, кажется, кто-то свою личную выделил, но мы можем поплутать в городе. Лучше будет, если вы нас сопроводите…
– Я дорогу помню… – сказал Ангел.
– И я провалами памяти не страдаю, – добавил Пулат.
– Ладно, – согласился Александр Игоревич. – А я все же предпочел бы по отдельности локализовать каждый дом, где чеченцы собираются, и одновременно начать захват… Так мне мой опыт подсказывает. Я не думал, что мой опыт так отличается от опыта спецназа… Не знаю еще, как отреагирует на этот план генерал Астахов…
– В любом случае что-то кардинально менять уже поздно. Даже если генералу и захочется это сделать.
– Да, я понимаю… – согласился Басаргин. – И я, как командир таких рисковых подчиненных, буду отстаивать перед генералом вашу точку зрения. Тем не менее душа не на месте…
– Вы же сами говорили, что мы не можем привлекать посторонние силы, поскольку не знаем, где сидит «крот», и даже не знаем, на каком должностном уровне… Это во-первых… Во-вторых, у нас нет уверенности, что в одном из этих домов будет находиться Бислан Ханкалзоров… Трубка может находиться, а его может не быть… Во время общего сбора его присутствие более вероятно…
– Еще я хотел бы посмотреть на мотоциклистов… Доверять чужим собственную дочь… Все спецназовцы люди рисковые, а вы рисковый человек втройне, Иван Сергеевич…
– Это она доверяет им… Мотоциклисты прибудут к одиннадцати… Я уточнил – восемь человек. Из них трое – бывшие десантники. Один служил в спецназе внутренних войск. Остальные просто спортивные ребята… На всякий случай они вооружатся цепями… Цепи на мотоциклистах не привлекут чьего-то постороннего внимания. Рокеры есть рокеры… Или, как их там зовут… Байкеры, что ли… Но им в перестрелку не вступать… Они только со стороны будут отслеживать движение машин… А дочь я в большей степени доверяю Согрину и Сохно. Это даже большая защита, чем я…
Басаргин вздохнул…
– Они защитят… – тихо сказал Пулат. – И план правильный… В любом другом случае мы не сможем предъявить бандитам и половины обвинений, которые им можно предъявить, когда они начнут действовать.
– Главное, вовремя вмешаться, – добавил Ангел. – Мы очень постараемся не опоздать…
ОЛЬГА РУСИНОВА,
дочь подполковника в отставке
Я и ночью не плакала. Мы в одной комнате с папой устроились. Он на полу, я на диване. Во второй комнате спецназовцы. Но я не плакала. И не потому, что боялась папу расстроить. Просто… Сама… Зубы сжала, и не хотела себя беспомощной чувствовать… Намеренно закипала, злость в себе будила, возмущение… Чтобы не плакать… Вот так и получилось, что бессильные истеричные переживания мои оборвались резко и бесповоротно, словно я другим человеком стала. Захотела и стала… Эти переживания – конечно, мамино наследство в моей крови. Она тоже могла бесконечно долго переживать и полностью отключаться при этом от всей окружающей жизни. Сама себя день изо дня все больше доводила и изводила, и кончалось это всегда не скоро, только когда все силы у нее уже были на минимуме. Хорошо, что подобное нечасто случалось. Но случалось, и я несколько случаев хорошо помню… Когда бабушка умерла… Когда папу из командировки привезли, и сразу в госпиталь, и не думали, что он выживет… Потом, когда с папой разругались, мама требовала, чтобы он или ушел из семьи, или службу оставил, и папа ушел… Совсем ушел… Тогда мамино состояние тоже долго длилось… Я во многом такая же… Я зануда вообще-то… Однако тоже не всегда… Мне через гены досталось еще и папино наследство – умение взять себя в руки, сконцентрироваться и делать то, что делать следует, когда силы, казалось, полностью кончились. Я про психические силы говорю… Они отдельно от физических существуют… В этом я убедилась… Да и физическими силами можно так же управлять…
Говорят, это чисто мужская черта характера – так брать себя при необходимости в руки. Но она, эта черта, во мне есть, и это, конечно же, хорошо, это порой выручает… Еще когда я спортом занималась, прыжками в воду, я всегда перед прыжком могла сосредоточиться, все силы собрать и выполнить сложный каскад переворотов. Те, кто талантливее меня был, кто на тренировках работал больше и лучше прыгал, так собраться не могли и хуже меня на соревнованиях выступали. А для меня критический момент всегда существовал. Момент концентрации… И сейчас так же – сконцентрировалась и не позволила себе расслабляться, не позволила нервам гулять на просторе. Так другим человеком и стала… Осознанно…
И ночью не плакала… Совсем… Ни одной слезинки не уронила…
Нет, я вовсе не забыла про маму, не забыла про ее такую страшную и неожиданную смерть, но перестала постоянно представлять эту смерть перед собой, потому что жизнь, несмотря ни на что, продолжалась, и мне требовалось защитить себя и помочь папе защититься. Даже больше – папе помочь защититься, чем себя защитить. Он сам так попросил. Конечно, я понимала, что эта его просьба отчасти вызвана желанием меня к жизни вернуть от слез и боли. Мне ведь там, сразу после взрыва, все равно было, жива я или нет… И потом было так же все равно… И надо было найти очень сильную и значимую причину, чтобы меня к жизни вернуть. Причина нашлась очень даже весомая – я не хотела, чтобы и с папой повторилось то, что с мамой случилось… И так уж сложились обстоятельства, что невозможность защититься одному из нас автоматически превращалась в невозможность защититься и другому. И мы с папой и с его помощниками тщательно все спланировали… Казалось, каждый шаг предусмотрели и продумали, хотя все равно это было для меня авантюрой, потому что я не спецназовец, а взялась выполнять работу спецназовца… Но настоящие спецназовцы, как папа сказал, лучшие спецы, меня подстрахуют. Одного из них, самого смешного и самого страшного на лицо, дядю Толю Сохно, папа вообще назвал ходячей легендой, с которым генералы считают для себя за честь за руку поздороваться. Конечно, и для меня это честь, когда тебя такая ходячая легенда охраняет. На него посмотришь, испугаться можно, а как улыбаться начнет, видно, что добрый. Но, наверное, только со своими добрый. Иначе, как я своим непросвещенным умом думаю, в спецназе легендой не станешь… Там со всеми добрым быть нельзя… Если уж и в жизни простой, обыденной, без убийств и спецназа, такого не получается, что же о войне говорить…
Уснуть я никак не могла… Конечно, я думала о том, что будет завтра и как все пройдет… Волновалась… И от страха тоже волновалась… Страшно было… Еще бы, самой себе выбрать роль приманки… Саму себя обречь на такие испытания… Это не папа предложил, это я предложила, и папа согласился, потому что другого пути не виделось… Но опасения оставались… А вдруг что-то сорвется, вдруг что-то не так пойдет? Что тогда со мной будет? Я читала пожелания Аркадия Ильича, высказанные этому Бислану… Представить страшно, если я одна, без поддержки, у них в грязных лапах останусь… Но иначе ничего не получится, иначе их всех не собрать вместе, иначе угроза и для меня, и для папы останется и станет постоянной…
Лучше один раз перетерпеть этот страх, побороть его силой воли, концентрацией, чем долго потом переживать и ожидать самого худшего… Нет, лучше сразу…
С этим я и уснула…
* * *Несмотря на то что вечером легла поздно и не могла уснуть, утром проснулась рано, вместе с папой, сама – никто не будил меня. Вообще-то я соня непробудная по природе и люблю поваляться в постели. Чтобы выгнать меня оттуда, надо слегка попинать… В этот раз, однако, позволить себе такого не могла. Более того, ходить по квартире хотелось. Бесконечно долго и быстро ходить от стены к стене, от стены к стене, и рукой при этом размахивать, воздух рубить… Странное желание, но так хотелось… Это нервы стали пошаливать в ожидании начала. Но я хорошо знала, что, когда все начнется, нервы придут в порядок, я заставлю их в порядок прийти… Так всегда перед соревнованиями бывало… Сначала волнуешься, а когда себя в руки возьмешь, чувствуешь себя уже нормально…
– Выспалась? – спросил папа.
– Почти и не спала… – Я говорила, как думала, правду, потому что сон мой был беспокойным, и просыпалась я без конца. – Больше ворочалась с боку на бок…
Папа рассмеялся. Оказалось, что я спала так крепко, что не слышала даже, как ушли дядя Толя Сохно и Игорь Алексеевич. Только дядя Саша Кордебалет с папой остался… Я знала, что они должны уйти – план на сегодня обсуждали при мне и вместе со мной, но самого момента их ухода я не слышала, и поняла это только тогда, когда папа рассмеялся.
– Выспалась? – спросил папа.
– Почти и не спала… – Я говорила, как думала, правду, потому что сон мой был беспокойным, и просыпалась я без конца. – Больше ворочалась с боку на бок…
Папа рассмеялся. Оказалось, что я спала так крепко, что не слышала даже, как ушли дядя Толя Сохно и Игорь Алексеевич. Только дядя Саша Кордебалет с папой остался… Я знала, что они должны уйти – план на сегодня обсуждали при мне и вместе со мной, но самого момента их ухода я не слышала, и поняла это только тогда, когда папа рассмеялся.
– Значит, нервы у тебя крепкие… – решил он.
Эх, были бы они в самом деле такими…
* * *Андрей позвонил в десять часов. Поторопился… Папа так ему и сказал. Встреча-то была на одиннадцать назначена, и папа просил подождать, потому что он сейчас другим занят. Они как раз с Александром Игоревичем с «альфовцами» по спутниковому телефону общались и вносили поправки в подготовленный план. А к одиннадцати и мы на эту встречу пошли. Дядя Саша Кордебалет вышел, как он сказал, на подстраховку. В квартире еще трое остались, что только вчера вечером прилетели из Москвы – Александр Игоревич, дядя Виталий Пулатов и дядя Леха Ангелов…
Папа долго инструктировал мотоциклистов, усевшись на сиденье самой лучшей машины. Самая лучшая, естественно, у Андрея. Даже в нашем большом городе это единственный такой мотоцикл. И Андрей это говорил, и я сама на мотоциклы на улицах посматриваю – нет таких… Папа, как он сам сказал, «ставил задачу»… Карту показал, каждому отвел место. С Андреем говорил особо, потому что у него задача была совсем сложная. По крайней мере сложнее, чем у других… Папа пообещал, если что с мотоциклом случится, новый купить… Я тоже слушала, чтобы знать, что и как будет происходить.
На инструктаж ушло минут сорок…
Потом папа ко мне подошел, руки на плечи положил:
– Ну, дочка, с богом…
Я комок в горле проглотила, потому что интонация папина была очень чувствительная. Но ответить словами все равно не смогла. Только кивнула и села на мотоцикл к Андрею. Пора было домой, пора было снова вернуться в позавчерашний день и стать для других такой, какой я была. Мы поехали, а папа остался… Я обернулась на повороте. Он вслед смотрел и что-то рукой делал… Крестил, что ли…
* * *– Совсем ты меня бросила… – Голос у Аркадия Ильича стал слабым. В другое время я подумала бы, что он тоже плакал, как недавно плакала я. Но теперь я уже знала, что голосом он владеет в зависимости от обстоятельств, и интонации варьирует ловко. – Я же без тебя не справлялся… Ладно хоть, с работы помогли…
Это был укор… Объяснение мне моей вины за то, что я не желала сидеть сложа руки и ждать, когда со мной по приказу Аркадия Ильича расправятся. И мне трудно было сдержаться, чтобы не сказать какую-то грубость. Особенно трудно было взгляд сдерживать… И потому я глаза в пол опустила и молча прошла к себе в комнату, шаркая ногами, словно старуха. Так свою полную обессиленность показывая. Вообще слегка помешанно себя вела… И, чтобы себя не выдать в общении – не уверена была, что сумею в одночасье стать хорошей актрисой, дверь за собой на замок закрыла.
Слышала, как Аркадий Ильич за дверью остановился, прислушивается. Я громко всхлипнула, хотя слез и не было. Это для него… Он услышал, конечно, и отошел… Понял, что сейчас со мной разговаривать невозможно…
Там уже, в комнате, я еще раз проанализировала свое состояние и возможности, и решила переменить поведение. Я не должна уже быть той робкой, той испуганной и несчастной… Несчастной еще пусть, потому что счастья во мне нет. Но не испуганной… Лучше мрачной и даже слегка озлобленной. Такой Аркадий Ильич меня еще не видел и не сумеет понять разницу между мной настоящей и той, что я изображаю. Ему просто сравнивать не с чем будет, и потому он не поймет, что я не просто пришла, я пришла – чтобы сопротивляться и победить. Иначе быть не может, другого не дано…
Я слышала, как хлопали двери. Люди приходили и уходили, о чем-то разговаривали и даже спорили. Они были чужие и могли спорить, потому что их происходящее не касалось… Принесли венки, долго разбирали надписи на лентах, требовали какую-то ленту выпрямить, чтобы надпись было хорошо видно. Потом кто-то из соседей про табуретки заговорил. Я слышала, как стучали табуретками на кухне, но решили, что наши слишком слабые, тонкие. Соседи принесли другие. Я не сразу поняла для чего, но когда стали говорить про длину полотенец, поняла, что табуретки для гроба. А скоро и гроб принесли. И только тогда, когда люди застучали ногами в коридоре, что-то говоря, что-то советуя, чтобы протиснуться в узкую дверь, я вышла… Не совсем вышла, но из дверей наблюдала с ужасом, как гроб с мамой мимо меня проносят, а она лежит там совсем не такая, как в жизни была, вся какая-то заострившаяся, белая, чуть не восковая… И даже подумалось вдруг, что это не мама в гробу… Подумалось, что мама жива, и прячется она где-то от Аркадия Ильича, потому что давно уже знала, какой он… И придет, чтобы меня спасти…
Но родинка рядом с губой была мамина… Такая чуть выпуклая родинка с неровным краем поверху… Конечно же, это была мама, и не надо было себе в голову какие-то бредовые мысли вбивать, чтобы не расслабляться, чтобы контроль за собой не потерять… Нельзя мне контроль терять, иначе скоро и папу я смогу увидеть точно так же… Нельзя…
Я сжала губы, наверное, до посинения…
Гроб поставили в большой комнате на тех самых соседских табуретках. Какая-то незнакомая молодая женщина принесла иконку и положила маме на грудь. Я на эту иконку смотрела, на руки мамины смотрела, связанные тонким бинтом, и опять во мне ожило страшное слово «никогда»… Никогда уже эти руки не обнимут меня… Никогда уже эти закрытые глаза не откроются и никогда не посмотрят на меня или с любовью, или сердито… Никогда…
Я села рядом с головой мамы и безотрывно смотрела ей в лицо. Не поняла, кто подошел ко мне, не услышала, что сказали… Потом, видя, что я не шевелюсь, чьи-то руки повязали мне на голову черный платок…
Рядом какие-то мужчины стояли. От них противно и дико пахло водкой, и хорошо, что они отошли вовремя… Я вспомнила, как Аркадий Ильич просил привезти ему два ящика «паленой» водки… Эту, наверное, и пили… Мерзкую отраву пили за упокой души моей матери… Даже на водку Аркадий Ильич денег пожалел…
Я могла бы сорваться… Я уже готова была к тому, чтобы сорваться и выкрикнуть что-то… Всем им, кто маму свою не потерял… Я готова была уже сейчас Аркадия Ильича обвинить… И хорошо, что мужчины с таким противным запахом вовремя отошли… Наверное, это меня спасло… Я опять себя в руки взяла…
– Выносить в половине второго будем… – сказал кто-то.
Я невольно на настенные часы глянула… Меньше двух часов осталось маме пробыть дома… Меньше двух часов, и больше она не попадет сюда никогда…
ГЛАВА 13
Игорь Алексеевич Согрин вместе с Сохно выбрал для себя наиболее сложный участок операции. Машину за ними прислали из ФСБ, и даже двое «альфовцев» из команды генерала Астахова выехали для подстраховки. Ехать было недалеко. «Альфовцы» могли бы вмешаться в ситуацию, только если бы произошло что-то экстраординарное. Их вмешательство при этом уже никак не повлияло бы на происходящее, потому что экстраординарным был только провал в действиях спецназовцев. А такой провал сам собой означал бы провал всей операции.
«Альфовцы» были вооружены обычными «калашами» и с любопытством рассматривали оружие спецназовцев, сразу, впрочем, определив модель, которая еще несколько лет назад предоставлялась им на испытания.
– Приклад сделали… Может, так удобнее… – заметил первый.
– А раньше без приклада было? – удивленно спросил Сохно.
– Раньше запасной магазин вместо приклада ставился.
– Приклад удобнее… – Сохно попробовал пальцами запасной магазин, словно желал сам убедиться в собственных словах.
Доехали быстро. Остановились до въезда в поселок, и дальше спецназовцы отправились пешком. Впрочем, путь был невелик… Все буднично, деловито, и даже без прощания и напутствия на дорогу. Машина сразу отъехала в сторону ближе к кустам, где ее было почти незаметно. Ждать предстояло около часа – так договорились…
Машина была старая, основательно разбитая. В салоне остро пахло бензином. «Альфовцы» вышли подышать воздухом. Они даже не сговаривались, но оба испытали одновременно одно и то же желание. Далеко не отошли. Стояли и слушали, готовые по любому тревожному звуку шагнуть к машине, взять автоматы и приготовиться прикрыть отход спецназовцев. Но в поселке стояла тишина. По крайней мере в ближней части поселка. Только с другого конца лаяла в чьем-то дворе небольшая собачка, и откуда-то басовито и хозяйственно отвечала ей другая….
* * *Прогулка полковника и подполковника была не слишком долгой и проходила весьма спокойно. Оба были в камуфлированных костюмах, под которыми легко пряталось новое компактное оружие, но сейчас кто только не носит камуфлированные костюмы, и удивить такой одеждой некого. Да и рассмотреть офицеров никто, кажется, желания не проявлял. Ночью люди почему-то большей частью спят, а в таких районах вообще не часто встретишь ночных гуляк…