По праздничным дням в районе Паломников было не протолкнуться, в остальное время дышалось свободней (паломники стекались к Центру Мира в течение всего года, район никогда не пустовал), поэтому шанс найти здесь пустующее жилье возрастал. Инсула включала в себя до полутора сотен тесных комнатушек-ячеек, отчего смахивала на огромный улей. Каждая из ячеек по площади ненамного превышала установленные в ней общие нары на несколько человек; другой мебели, как и дверей, в ячейках не имелось. Покинув набережную и углубившись в лабиринт инсул, Сото задался целью подыскать для себя такое жилье, чтобы регулярные проверки Защитников Веры обходили его стороной. По логике, нечто похожее следовало искать в окраинных кварталах, подальше от многолюдного рынка.
Мара посчастливилось обрести «дом своей мечты» достаточно быстро. Точнее, назвать его домом было уже трудно, но едва это строение нарисовалось на пути карателя, тот сразу понял: о лучшем убежище в его положении мечтать просто нельзя – старая инсула, одна половина которой полностью рассыпалась, и ее обломки курганом громоздились возле второй половины, покрытой жуткими трещинами, но пока еще не рухнувшей. В целях безопасности участок был обнесен символическим веревочным ограждением с повязанными на нем красными флажками. Флажки уже заметно поистрепались – по всей видимости, здание рухнуло достаточно давно. В первую очередь веревка ограждала развалины от снующих по кварталу пронырливых ребятишек, поскольку вряд ли бы кто-то из их родителей вздумал селиться в полуразрушенной инсуле. Казалось, стоило лишь чихнуть рядом с ней или облокотиться о потрескавшиеся стены, как они немедленно обвалятся тебе на голову.
Обойдя вокруг опасного участка, Сото удовлетворенно хмыкнул и, убедившись, что за ним не наблюдают, поднырнул с вещами под ограждение и прошмыгнул в подъезд уцелевшей половины инсулы. Зыбкая непрочность жилища карателя не пугала – он был уверен, что как минимум несколько дней здание еще простоит. Более вероятной являлась опасность нарваться на проверку документов, обосновавшись в пригодном для жилья строении. Сюда же патруль Защитников точно не сунется, но Мара все равно не собирался разводить в инсуле огонь. Он не хотел лишний раз искушать судьбу, и без того охладевшую к нему за эти месяцы.
Поднявшись на верхний этаж, Сото прошел до конца коридора и побросал вещи на нары в последнюю ячейку. Вот он и на месте. Теперь предстояло позаботиться о том, чтобы длинный путь, проделанный им из глухой провинции в сердце Святой Европы, не оказался напрасным. Полная Свобода уже рядом; до нее осталось несколько шагов, но на финальном участке пути следует выложиться изо всех сил. Второго случая искупить вину карателю не представится.
Сото осознавал, что если будет маячить перед окнами, то рано или поздно привлечет к своему убежищу внимание, однако он не удержался от соблазна взглянуть на город. Стараясь не выходить из тени, он подкрался к лишенному стекол оконцу ячейки и выглянул наружу. Панорама столицы с верхнего этажа открывалась великолепная, только вид справа загораживала соседняя инсула. Прямо перед глазами блестело под солнцем озеро Слез Кающихся. На его противоположном берегу возвышались пирсы, облепленные лодками, словно брошенные в воду корки хлеба голодным малькам. Возле одного из пирсов покачивалась сейчас груженная холстами лодка флорентийского торговца Григорио, совершенно не различимая среди подобных ей лодок. Берег у пирсов был застроен складами, а сразу за ними раскинулась рыночная площадь, шумная и яркая. Григорио говорил, что на Ватиканской ярмарке при желании можно отыскать все. Даже огнестрельное оружие, за торговлю которым грозило столь длительное тюремное заключение, что на свободу после него выходили лишь те, кто угодил за решетку в юношестве.
Рыночная площадь заканчивалась у подножия второй по величине столичной постройки – храмового комплекса Первых Мучеников. Мощная стена вокруг комплекса, состоящая из четырех ярусов аркад, окружала возвышающийся за ней храм идеальным эллипсом. Один крупный сегмент ограждения был гораздо старше основной части стены, пристроенной к нему уже после Каменного Дождя. Подковообразный сегмент являлся остатком древнеримского амфитеатра Колизея, на арене которого сложили когда-то свои головы первые мученики за Истинную Веру. На их крови и был построен один из крупнейших храмовых комплексов не только Ватикана, но и всей Святой Европы.
Сото посмотрел налево. Между храмом Первых Мучеников и дворцом Гласа Господнего лежало несколько ухоженных кварталов, где проживала городская знать. Дворец, очертания которого с высоты птичьего полета наверняка напоминали арфу – две прямые стены и одна длинная, причудливо изогнутая соединяющая их стена, – сверкал устремленным в небеса стеклянным «глазом» и слепил Мара красными отблесками – солнце клонилось к закату. Разделяющий дворец и Ватиканский холм Тибр был с этой точки не виден – из-за крыш прибрежных построек торчали лишь перила моста Санта-Катарина. Зато очень хорошо просматривалась площадь Cвятого Петра и возвышающийся в ее центре Стальной Крест, царапающий ржавой макушкой небосвод.
В лучах заходящего солнца Крест отбрасывал такую длинную тень, что она пересекала реку и отпечатывалась на крыше и бледно-желтых стенах резиденции Пророка. Тень походила на растопыренную лапу дракона, какие в изобилии украшали страницы утраченных Сото книг. Драконья лапа сомкнулась на дворце Гласа Господнего, и казалось, будто невидимый обладатель сей чудовищной конечности вот-вот взлетит и вырвет дворец из земли вместе с фундаментом, оставив на его месте еще одну глубокую воронку. Воистину велик Ватиканский Колосс, если ему по силам выставить ничтожными даже самые грандиозные городские сооружения. Практически все, что Сото слышал о нем раньше, оказалось правдой.
Мара невольно пришли на ум слова странствующего проповедника, гостившего однажды в асьенде сеньора: «Божественная Цитадель подобна листу бумаги, а Стальной Крест – булавке, которая удерживает бумагу на месте. Выдерни булавку, и лист немедленно унесет ветром одному Господу известно куда. Без Креста Ватикану никогда не быть Центром Мира. Крест – вот краеугольная опора Вечного города!» Безусловно, в словах того проповедника крылась немалая доля истины.
Растопыренная лапа-тень Стального Креста тянулась все дальше и дальше, пока постепенно не подобралась к стеклянному куполу дворца. Мысль, которая озарила Сото при созерцании этой картины, была настолько безумной, что от нее даже мурашки пробежали по телу. Впрочем, вряд ли спонтанная идея Мара являлась безумнее того замысла, что крепко сидел в его голове со дня казни Главного магистра Мадридской епархии. И все-таки, трезвая часть рассудка Сото, смирившаяся в конце концов с самоубийственными планами карателя, в этот раз вынесла категоричный вердикт: безумие, чрезмерное даже для самоубийцы.
«Помни о своей задаче! – звенело в мозгу у Мара. – Не забыл, зачем ты прибыл сюда? Ты прибыл защитить честь сеньора и обрести Свободу, пав славной смертью! А если решил отказаться от планов и покончить с собой, зачем вообще плелся в такую даль? А ну, немедленно оставь эти дикие мысли и сосредоточься на цели!»
«Но ведь ты сейчас как раз и решаешь этот вопрос! – возражала здравому смыслу насквозь пропитанная адреналином и тестостероном вторая половина сознания, постоянно толкающая карателя на отчаянные поступки. – В случае удачи у тебя автоматически отпадет большинство проблем! Надо только рискнуть! Или ты, трус, уже не помнишь, как это делается?! Ведь в юности тебе хватило отваги пойти на риск, после чего ты стал для многих настоящим порождением Преисподней! Ты поверил в себя и сделал шаг в бездну! И бездна отступила! Тебе уже знакомо это ощущение – согласись, оно непередаваемо! Вот увидишь, сегодня сделать этот шаг будет куда проще!»
«Да, конечно! Проще не бывает!.. Нет, нет и нет! – упорствовал здравый смысл. – Ищи рациональные пути! Тебе только кажется, что их нет! На самом деле их много! Затаись и выжди! Рано или поздно момент представится, как это случилось в Мадриде, где ты разумно решил не торопиться. Получится и здесь».
«Как раз промедление и будет для тебя настоящей дурацкой смертью, – пыталась перекричать здравый смысл безумная половина сознания. – Тебя ищут по всей стране, в том числе и в Ватикане. Охотникам нетрудно отследить твой путь и вычислить твою цель. Ты сам слышал: в городе уже введены повышенные меры безопасности. Конечно, это не обязательно связано с тобой, только разве тебе от этого легче? В общем, брось сомневаться и действуй: план рискованный, но вряд ли у тебя появится лучший».
Внутренний конфликт рассудка и безрассудности вывел Сото из душевного равновесия и лишил сна, который уже давно обязан был сморить его после насыщенной впечатлениями речной прогулки (любопытно, но даже на пороге смерти каратель продолжал встречать вещи, впечатляющие его). Следовало срочно искать компромисс и примирять «оппонентов», дабы противоречия не разобщили их окончательно. Здравый смысл и отчаянная храбрость должны были действовать сообща – проку от каждого в отдельности было немного. Иными словами, карателю срочно требовалось привести мысли в порядок, иначе задуманное им мероприятие грозило потерпеть неудачу.
Внутренний конфликт рассудка и безрассудности вывел Сото из душевного равновесия и лишил сна, который уже давно обязан был сморить его после насыщенной впечатлениями речной прогулки (любопытно, но даже на пороге смерти каратель продолжал встречать вещи, впечатляющие его). Следовало срочно искать компромисс и примирять «оппонентов», дабы противоречия не разобщили их окончательно. Здравый смысл и отчаянная храбрость должны были действовать сообща – проку от каждого в отдельности было немного. Иными словами, карателю срочно требовалось привести мысли в порядок, иначе задуманное им мероприятие грозило потерпеть неудачу.
Осенивший Сото безумный план не был выброшен им из головы. Этого нельзя было сделать уже никаким самовнушением – слишком крепко вкогтился он в мысли мстителя. Однако Сото не спешил сиюминутно воплощать задумку в действительность, хотя руки чесались от нетерпения покончить со всеми проблемами еще до восхода. Все могло получиться, если, конечно, приложить к этому максимум усердия. Стихийно выработанная стратегия, какими всегда рекомендовали пользоваться воины-предки Мара, была отложена им на время. Отложена по той же причине, по какой откладывают в темную сухую коробку недозрелый помидор. Полежав в благоприятных условиях, помидор непременно дозреет до кондиции, надо только дать ему срок.
Мара ненавидел недозрелые помидоры, ровно как недозрелые идеи, пусть на первый взгляд и трижды гениальные…
Карлос Гонсалес прожил достаточно разнообразную жизнь, исколесив Святую Европу вдоль и поперек. Раньше, когда в молодом Охотнике – еще не командире отряда, а обычном рядовом бойце – бушевала юношеская тяга к путешествиям, он с нетерпением ожидал очередного рейда и никогда не ворчал, если вдруг нелегкая заносила его в промозглый Лондон или заснеженные Альпы. Выросшему в глухой Сарагосе Карлосу нравилась любая перемена обстановки. И все бы ничего, но с годами Матадор начал ощущать, что стакан хорошего вина в ватиканском трактире и полный покой воздействуют на него куда благоприятнее, нежели суетливая беготня за разного рода отщепенцами. Гонсалес старел, и с этим ничего нельзя было поделать.
Сегодня командира Пятого отряда уже не манили ни суровый север, ни солнечный юг, ни горные пики, ни бескрайние равнины. А после того, как долгожданная поездка на родину обернулась для Карлоса массой неприятностей, казалось, он и вовсе охладел к путешествиям. Однако, как вскоре выяснилось, тяга к неизведанному никуда у Матадора не пропала. Она лишь дремала в ожидании, когда ее разбудят чем-нибудь действительно впечатляющим.
Персональное приглашение во дворец Гласа Господнего послужило для любопытства Гонсалеса отличной побудкой. А то, что приглашение было устным и неофициальным, только усиливало интригу. Самое короткое путешествие в жизни Матадора – всего-то несколько кварталов – заставило его волноваться как никогда ранее.
Сногсшибательную новость доставил Карлосу в Главный магистрат лично Джованни Скабиа. Замком гвардейцев торопился, и у него не нашлось времени ответить на вопросы ошарашенного Охотника. Джованни лишь пояснил, что его командир имел с Пророком беседу, и Его Наисвятейшество выразил желание встретиться с человеком, который за несколько дней успел переполошить всю столицу. Брат Манфред воспринял желание Гласа Господнего как приказ и не замедлил его исполнить.
Аудиенция была назначена на вечер, так что у Матадора оставалась еще уйма времени на раздумья и борьбу с нервным потрясением. Гонсалес начал со второго, поскольку волнение препятствовало не только трезвомыслию, но и исполнению служебных обязанностей. Едва Джованни удалился, Карлос тут же открыл сейф и вытащил из-за кипы служебной документации початую бутылку коньяка и рюмку. Не вынимая бутылку из сейфа, он наполнил рюмку, покосился на дверь кабинета и, спрятавшись за сейфовой дверцей, залпом уничтожил порцию. Внутри приятно потеплело, а на глаза навернулись слезы – Карлос не водил близкой дружбы с крепкими напитками, предпочитал им вино. Поморщившись и смахнув слезы, Охотник задержал взгляд на пустой рюмке, в задумчивости покрутил ее в пальцах, наблюдая, как по донышку размазывается темная коньячная капля, после чего махнул рукой и повторил процедуру. Запах спиртного до вечера, один черт, выветрится, а успокоиться следовало во что бы то ни стало.
Помогло. Карлос уселся в кресло, раскрыл перед собой первую попавшуюся на глаза папку и, развалившись поудобней, сделал вид, что изучает документы. А сам в это время сосредоточился на предстоящем визите в святая святых, пытаясь разгадать причину неожиданного желания Пророка. Неофициальность приглашения можно было воспринимать как доброе предзнаменование. Приглашение по всей форме пришло бы через Апостола Инквизиции, который, как непосредственный командир Карлоса, сопровождал бы его во дворец, где их явно не ожидало ничего хорошего. Хвалиться было нечем: в активе имелась масса версий, а вот результаты Охоты совершенно не радовали. Существовала высокая вероятность того, что будь визит сугубо официальным, и из дворца Охотник направился бы уже не к себе в отряд, а в пониженном звании был услан куда-нибудь на африканское побережье усиливать пограничные посты. По слухам, пограничные части на четверть состояли из таких разжалованных, в какого мог легко превратиться Матадор.
Африка являлась тем редким местом, куда обожавший в молодости путешествия Карлос не стремился даже в ознакомительных целях. Песок, пекло и жуткие болезни, лекарств от которых до сих пор не изобретено, – Матадору не обязательно было посещать Африку, чтобы на всю жизнь обрести к ней стойкое отвращение. Но кажется, долгая командировка на защиту государственных рубежей от набегов чернокожих язычников вроде бы пока Охотнику не грозила – и слава богу.
Было только необходимо поставить Апостола в известность о неофициальном приглашении – столь важная встреча не должна происходить за его спиной. Прознает – одними упреками дело не кончится. Эх, жаль, поторопился с приемом успокоительного! Теперь докладывать самому рискованно, а заместитель Риккардо с братьями отправились инструктировать кадетов Боевой Семинарии перед предстоящим рейдом по кварталам бедноты; Карлосу понравилась идея привлечь к розыскам Морильо кадетов – семинаристы горели желанием поучаствовать в настоящей Охоте, отчего занимались нудными поисками на порядок инициативнее убеленных сединами ветеранов. Что, впрочем, еще не гарантировало положительный результат.
Карлос решил доложить Апостолу Инквизиции о своем визите во дворец сразу после обеда, во время которого Охотнику пришлось съесть целиком свежий лимон, дабы кислый фрукт на корню уничтожил предательский запах коньяка. Конечно, было бы предпочтительнее сдобрить трапезу изрядной порцией чесночного соуса, но тогда возникла бы проблема, чем убить запах чеснока. Он бы точно до вечера не выветрился, а идти к Пророку, благоухая, как поклонник французской кухни, было не очень тактично.
Вынужденное самоистязание, сиречь добровольное поедание жуткой кислятины, оказалось напрасным – Апостола в служебных апартаментах не обнаружилось. Карлос оставил информацию апостольскому дьякону-секретарю и отправился приводить в порядок парадную форму, чувствуя, как в желудке начинает заниматься пожар изжоги. «Час от часу не легче! – тихо паниковал Охотник, по пути заворачивая в медпункт за таблетками. – Не хватало еще, чтобы стошнило, как новобранца при первом Очищении!»
К счастью, изжогой все и ограничилось. Победить ее таблетками полностью не удалось, так что во дворец Гласа Господнего Матадор входил с такой кислой миной, будто до сих пор держал во рту треклятый лимон.
Джованни встретил Карлоса возле первого поста охраны.
– Больше уверенности, командир, – подбодрил он бывшего однокурсника, видимо, посчитав бледный измученный вид Гонсалеса за обычное волнение. – Тебе оказана великая честь – радоваться надо!
– Зачем я понадобился Его Наисвятейшеству? – осведомился Карлос, стараясь прогнать с лица страдальческое выражение. Изображать радость было уже выше его сил.
– Понятия не имею, – пожал плечами Скабиа. – Извини, но до меня такую информацию не доводят. Мне приказали – я передал… Следуй за мной.
Просторный сводчатый коридор, по которому повел Карлоса Джованни, больше походил на крытую улицу. Массивные колонны по бокам коридора поддерживали перекрытия, расположенные на такой высоте, что наверняка обновлять здешние расписные потолки вызывали бригаду верхолазов. Гонсалес даже не пытался рассмотреть изображенных там огромных ангелов и святых – опасался уронить с головы берет. Мраморный пол под ногами блестел подобно льду, однако не скользил. Страшно было представить, сколько мастики уходит на его натирание; наверное, где-нибудь на окраине города целая фабрика для нужд дворца трудится. Каблуки Охотника и гвардейца гулко стучали по малахитово-зеленому с белыми прожилками мрамору. Стук этот отражался от белокаменных стен, вибрировал и пропадал между колоннами. Карлоса так и подмывало остановиться и послушать, как эхо будет долго еще забавляться топотом его подкованных ботинок, но ему приходилось спешить за проводником. Для Джованни, похоже, во всех этих необычайно гармоничных перестуках давно не было ничего удивительного.