– Вы правильно ориентируетесь в ситуации, брат Карлос, – кивнул Глас Господень. – Паника и сплетни нам не нужны. А вот предать это животное Морильо медленному Очищению у подножия Креста я хотел бы в самое ближайшее время. И раз вы не уверены в эффективности обычной Охоты, значит, у вас уже есть особая стратегия по поимке уникального убийцы. Или хотя бы наработки в этом плане. Я прав?
– Так точно, Ваше Наисвятейшество. При охоте на матерого хищника мы обязаны диктовать ему условия, а не он – нам, как происходит сейчас. Вот только… – Карлос потупился, – вправе ли я просить у Вашего Наисвятейшества, чтобы вы… внесли кое-какие изменения в ваши планы на ближайшие две-три недели?
Пророк недовольно поморщился, озадаченно потер свою крестообразную божественную метку над переносицей, а после долго рассматривал в задумчивости ее позолоченный аналог на обложке Святого Писания.
– Моя жизнь под угрозой, – ответил он немного погодя. – Это волей-неволей разрушает любые планы на будущее, не так ли, брат Карлос? Жить с ощущением того, что какой-то негодяй может всадить тебе нож в спину прямо в стенах собственного дома – тяжкое бремя. Господь возложил на меня святую миссию печься днем и ночью о благополучии в его великом земном анклаве, заботиться о верных рабах и их душах. Вместо этого голова моя занята совершенно иными мыслями. Я верный слуга Господа, брат Карлос, и потому не страшусь смерти. Но разве можно с такими мрачными мыслями принимать взвешенные решения?.. Вы знаете что-нибудь о заговоре Старополли?
– Никак нет, Ваше Наисвятейшество, – ответил Карлос. Фамилия Старополли была ему знакома: полвека назад ее носила весьма влиятельная в столице семья, но применительно к ней слово «заговор» Матадор слышал впервые.
– Ничего удивительного, брат Карлос, – об этом ведь нигде не упоминалось. Эта некрасивая история случилась достаточно давно – еще при Пророке Стефании, – повел рассказ Его Наисвятейшество. – В те годы Старополли занимали множество высоких государственных постов, а Пророк Стефаний, упокой Господь его светлую душу, был человеком прямым и требовательным. Многим такая политика не нравилась, в том числе кое-кому из семейства Старополли. Мерзкие двуличные люди, они продали души дьяволу и решились на тягчайший из грехов: покушение на убийство высочайшего Господнего слуги! Им удалось подкупить одного из Ангелов-Хранителей, который должен был заколоть Пророка Стефания штыком. Но хвала Господу – на нервное поведение гвардейца обратил внимание его напарник. Он и закрыл в последний момент Пророка собственной грудью. Верный присяге Ангел-Хранитель погиб как герой, а предателя взяли живым и вынудили рассказать всю правду. Правосудие свершилось. Продавшаяся дьяволу семья Старополли получила по заслугам, однако трагедия так потрясла Пророка Стефания, что после покушения он не прожил и года. А ведь он был образованнейшим человеком, крупнейшим реформатором после Великого Пророка Витторио. Сколько бы еще полезного он осуществил во благо Святой Европы, если бы не жалкая кучка негодяев с черными, как сама Преисподняя, душами… Человек кристально чистой души, Пророк Стефаний умер, поскольку не смог вынести мысль о том, что является причиной столь жгучей ненависти своих подданных… Ужасная, непоправимая трагедия!.. Догадываюсь, брат Карлос, какой трепет ощущает преданный слуга, когда хочет дать совет своему Пророку. Но сейчас я приказываю вам отринуть опасения и рассказать о ваших планах, насколько бы дерзкими они, на ваш взгляд, ни являлись. Обещаю внимательно выслушать их… ну а дальше будет видно. Однако клянусь, что в любом случае наказания за вашу прямоту вы не получите…
Карлос Гонсалес покинул резиденцию Пророка за полночь. Он сбегал по дворцовым ступеням в гораздо более приподнятом настроении, чем поднимался по ним несколько часов назад в ожидании неприятностей и надежде на милость Всевышнего. Надежды сбылись: Господь даровал брату Карлосу милость и более того – дал шанс воплотить в жизнь некоторые из несбыточных желаний Охотника. Суждено им было воплотиться на практике или нет – неведомо, – но впереди у Матадора назревала грандиозная Охота, в какой он на своем веку еще не участвовал. Карлос был с головой погружен в грядущие планы. Его даже не расстраивала мысль о том, что в случае удачной Охоты имя командира Пятого отряда, подобно имени героически погибшего гвардейца из охраны Пророка Стефания, никогда не станет известным широкой публике. Еще одна из множества тайн, которые свято хранили и будут хранить неприступные стены Дворца Гласа Господнего…
Сон был приятный и в то же время грустный. Сото Мара снился Марсель, а точнее – нагретые солнцем камни прибрежного холма и Лисица, сидящая в одиночестве возле байка, только не своего, а оставленного во Флоренции Торо. Сам Сото присутствовал рядом с Лисицей в образе бесплотного духа, но это ничуть не мешало девушке видеть его – она смотрела ему прямо в глаза и не отводила взгляд уже достаточно долго. Просто сидела и смотрела, печально и молча. В глазах Лисицы не было ни осуждения, ни обиды, ни слез, только легкая грусть, какая посещает человека при светлых воспоминаниях о чем-то приятном и неповторимом.
Сновидение выглядело настолько реальным, что Сото даже почудилось, будто все происходит в действительности, а то, что случилось с ним после расставания с прекрасной байкершей – долгий путь в Ватикан и несколько дней пребывания в столице, – как раз и является настоящим сном. Уставший с дороги Мара прилег возле Торо и уснул, а Лисица уже вернулась из города, но не захотела будить друга и тихонько дожидалась, пока он проснется. Так что нет у нее за пазухой листовки «Разыскивается…», и впереди их с Сото ждет долгая-долгая дорога к восточной границе, поскольку кавалер передумал и отказался от визита в Божественную Цитадель. Почему? Да разве он в силах покинуть прелестную брюнетку, встречи с которой ждал всю свою жизнь? Разве может такая встреча вообще быть случайной? Не знак ли это свыше, призывающий прекратить кровопролитие и начать спокойную жизнь с женщиной, которой ты небезразличен и которая готова идти за тобой хоть на край Земли, хоть за край? Разве всего этого недостаточно, чтобы наконец остепениться?..
Сото проснулся и рывком сел на расстеленной куртке. Он не открывал глаз, пытаясь удержать перед собой прекрасное видение, но оно неотвратимо покидало его, растворяясь в багровой пелене. Мара тяжко вздохнул и нехотя разлепил веки. Если бы он обладал властью над своими снами, то непременно выбрал бы другое сновидение, более успокаивающее. Например, высокий полет над прозрачно-голубой гладью моря в яркий солнечный день, и чтобы обязательно поблизости виднелось песчаное, поросшее пальмами побережье в обрамлении далеких гор со снеговыми шапками. Подобный сон снился Сото лишь однажды, в далеком детстве, но остался одним из немногих снов, которые запомнились ему из мрачной приютской поры.
«Должно быть, это здорово – летать при свете дня? – подумал Мара, протирая глаза, после чего с грустью подытожил: – Жаль, что демоны не летают при свете дня… Разве только в своих демонических снах…»
Он проснулся раньше намеченного часа – солнце еще не зашло. Камни у подножия теневой стороны Ватиканского холма отдавали сыростью и холодом и совсем не походили на те, что снились карателю минуту назад. Разлеживаясь на них долго, Сото рисковал подхватить простуду. Но для прогрессирования болезни требовалось как минимум два-три дня, а так далеко каратель сегодня не заглядывал. Все его проблемы должны были разрешиться в ближайшую ночь.
А за ней – полная Свобода…
…Которую, впрочем, еще надо заслужить.
Было бы неплохо опять провалиться в сон – самый приятный способ скоротать бесконечные часы до наступления темноты. Но сон в последнее время доставался Сото ценой неимоверных усилий. Чуждая обстановка и приближение Судной Ночи угнетали его, поэтому в Ватикане на него стала тяжелой плитой наваливаться бессонница. И хотя бессонница частенько навещала тирадора и раньше, в столице ночи без сна превращались в сущий кошмар, поскольку безжалостно вытягивали так нужные сейчас Мара физические и душевные силы. Для спасения от бесшумного истязателя-бессонницы существовало только одно верное средство – побыстрее завершить задуманное.
Сегодня утром, когда Сото наконец добрался до присмотренного им несколько дней назад укромного местечка вблизи Ватиканского холма, каратель был уверен, что заснет и проспит крепким сном весь день. Он приложил к этому все усилия, пробежав всю ночь без остановок от района Паломников до зарослей кустарника, что ковром устилали территорию вокруг главной столичной возвышенности. Из вещей каратель нес лишь притороченный к спине чехол. Поклажа в нем была не тяжелой, но весьма громоздкой и потому неудобной.
Кратчайший и безопасный маршрут для этой ночной пробежки был разведан Сото после того, как безумная идея, посетившая его в день прибытия в столицу, окончательно укрепилась у него в голове. Других идей у Мара попросту не осталось. Наблюдая через подзорную трубу с крыши инсулы за левым берегом Тибра, каратель пришел к выводу, что прогуляться по левобережью не так просто, как кажется на первый взгляд. Примыкающие к дворцу кварталы знати хорошо патрулировались, и о том, чтобы пересечь реку и обойти дворец под личиной паломника, нельзя было даже мечтать. Защитники Веры на каждом шагу останавливали людей с синими повязками и тщательно проверяли у них документы. Так что «окопавшемуся» на правом берегу карателю пришлось довольствоваться обычным наблюдением. Его взору был доступен относительно небольшой участок периметра – западная стена и часть южной, – но опасному преступнику с приметной внешностью выбирать было не из чего.
Прохаживаясь по набережной Озера Кающихся и наблюдая за белыми беретами Ангелов-Хранителей на противоположном берегу, Сото все чаще склонялся к мысли, что он зря теряет время. Он в незнакомом городе, ко всему прочему скован в передвижении. Те немногие ватиканцы, с кем ему доводилось общаться, являлись либо трактирщиками, либо такими же, как Мара, приезжими, либо местными бродяжками. С трактирщиками Сото не вел долгих бесед – каждый второй из них наверняка стучал Защитникам Веры. Приезжие паломники отпадали автоматически. Оставались одни бродяжки, но их было необходимо в обязательном порядке угощать выпивкой, а денег у карателя практически не осталось. Приходилось тщательно присматриваться к завсегдатаям трактиров и пытаться вычислить среди них того, кому случалось побывать за стенами дворца: полотеров, ремонтников или грузчиков.
Надежд на такую поверхностную разведку Сото почти не возлагал, тем не менее она принесла достаточно неплохой результат. В одном занюханном грязном трактире, куда, по всей вероятности, брезговали заглядывать даже участковые Защитники Веры, Мара повстречался любопытный пьянчужка. В громком пьяном разговоре с собутыльниками пьянчужка обмолвился, что он – отличный ботаник и ему даже довелось недолго поработать в дворцовой оранжерее. Сото дождался, пока пьянчужка выберется на улицу, после чего нагнал его и предложил возобновить веселье, но уже в другом трактире. Повод для знакомства каратель придумал убедительный: он тоже якобы когда-то служил на северной границе, где, исходя из оброненных пьянчужкой слов, недавно погиб его младший брат. Почтить память о брате, выпив с тем, кто служил с ним почти бок о бок, пьянчужка не отказался. Впрочем, как понял Сото позже, тот не отказался бы от пьянки с незнакомцем и вовсе без повода, только бы инициатор попойки платил за обоих.
О растениях и растениеводстве Оскар мог рассказывать долго и обстоятельно, но Мара постепенно подвел собутыльника к нужной теме и попросил поведать о том, как Оскар работал помощником смотрителя дворцовой оранжереи. Тут же выяснилось, что зимний сад Пророка – любимая тема для бесед у безработного ботаника.
– Это только благодаря мне оранжерея Его Наисвятейшества сегодня функционирует! – грохнув кулаком по столу, заявил без обиняков совершенно захмелевший Оскар. – Я перекопал ее вдоль и поперек! Я – а не этот болван Маурицио, который ротанговую пальму от таллипотовой в упор не отличит! Смотритель чертов! А кто с ризоктониями возился как с детьми новорожденными, когда орхидеи в оранжерее вдруг без причины вянуть начали? Маурицио? Нет – Оскар! Да будь моя воля, я бы Маурицио и лейку не доверил!
– Верно, – поддержал его Сото, щедро наливая собутыльнику и едва закрывая вином донышко в собственной кружке. – Нигде нет справедливости.
– Нигде! – согласился ботаник, судорожно хватая кружку обеими руками и жадно припадая к ней.
– Но зато теперь тебе есть что вспомнить; кому еще из твоих друзей посчастливилось по дворцу Гласа Господнего погулять? – утешил его Мара. – А правда, что у Пророка кровать размером с четверть дворцовой площади и вся из золота?
Каратель ожидал в ответ потоки пьяного вранья, от которого предстояло потом скрупулезно отделять зерна истин, однако Оскар оказался на удивление честным человеком.
– Неужели ты думаешь, добр-человек, что я вот так преспокойно по дворцу разгуливал? Ошибаешься! Ангелы-Хранители сроду не пускали садовников дальше оранжереи.
– Как же вы в нее попадали? Ведь она расположена в самом центре дворца.
– Ты глуп как пробка, добр-человек! Для этого есть специальный служебный коридор. Или ты думаешь, что землю и удобрения тоже через парадный вход таскают?
– Наверное, пропуск обязательный выдавали?
– А как же! С личной печатью Его Наисвятейшества!
– Не сохранился случайно? Интересно хотя бы одним глазком взглянуть.
– Ишь чего захотел! – замахал руками Оскар. – Нет его у меня, и не мечтай. Как с оранжереи выгнали, так тут же отобрали. Кто ж тебе позволит официальный документ на память оставить?.. А вдруг я надумаю при помощи его во дворец прокрасться и канделябр золотой оттуда прихватить?
– А что, была такая мысль?
– Да, посещала… Золота там – нам с тобой за десять жизней не прогулять! Только… не все мозги я пропил, добр-человек, – поймают, и даже судить не будут. Гвардейцев внутри – я до таких чисел и считать не обучен… Хотя… – Оскар понизил голос и доверительно наклонился через столик к Сото, – если бы нужда заставила, то пролез бы в оранжерею без пропуска. Рассказать как?
Каратель насторожился и огляделся по сторонам. Все выходило слишком гладко и поэтому было крайне подозрительно. Совпадение? Возможно, ведь они сидят здесь уже достаточно долго, так что если бы за ними следили, то давно бы схватили – лучшего места для захвата преступника, чем тесный трактир, не придумать. Провокация и попытка заманить в западню? В принципе такой вариант тоже исключать не следовало.
– Ладно, ври, да не завирайся! – отмахнулся Мара. – Во дворец он пролезет! В невидимку, что ли, умеешь превращаться?
– Вот еще – в невидимку! – проворчал ботаник. – И без колдовства пролезу, только… – он похлопал себя по выпирающему из-за ремня животу, – похудеть надо чуть-чуть – тесновато там. Но у подростка… или такого, как ты, при желании все получится.
– Понятно: между прутьями оконных решеток нужно протискиваться, – кивнул Сото.
– А вот и не угадал, – довольно потер ладони Оскар. – И не догадаешься ни за что.
– Да уж, куда мне. Не я же, в конце концов, во дворце работал.
– Так это, добр-человек… угостить бы надо Оскара еще бутылочкой, он и расскажет.
– Обойдешься. На кой черт мне твои россказни? Я что, из ума выжил – непрошеным гостем к Пророку идти? – хмыкнул каратель, пристально наблюдая за собеседником. Если Оскар знает, кто его собутыльник, и ведет против него игру, намереваясь всучить дезинформацию, это был наилучший момент вывести ботаника на чистую воду. Должен всучить – всучит в любом случае.
– Э-э-э, жадный ты, добр-человек, – укоризненно покачал головой растениевод. – Что ж, ты много потерял… Грех такую историю бесплатно отдавать, так что не отдам, не надейся.
Оскар вылил себе в кружку остатки вина и снова вернулся к своей любимой теме. Минут десять Сото выслушивал драматичное повествование о том, как тяжело приживались в дворцовой оранжерее тропические папоротники, привезенные пограничниками из африканской глубинки. Оскар даже прослезился, когда рассказывал о гибели бесценных растений, которые не сумели адаптироваться к местной почве, отчего ему пришлось собственноручно вырывать их и выбрасывать – тяжелая трагедия для истинного растениевода. К истории о тайном проходе во дворец он больше не возвращался, с головой погрузившись в глухую хмельную тоску.
– Ладно, уговорил, – сжалился каратель и купил ему еще бутылку. Но прежде чем разлить по кружкам, поставил условие: – Только пока хоть что-то соображаешь, расскажи про свой дворцовый секрет.
Не сводя с бутылки умоляющего взгляда, ботаник часто-часто затряс подбородком, что следовало воспринимать как согласие. Вино незамедлительно забулькало в его кружку.
– Ага, все-таки зацепило! – разулыбался сквозь слезы Оскар и, грубо высморкавшись на пол, приложился к кружке, затем продолжил: – Многим это интересно, и я непременно продал бы свой секрет за хорошие деньги, если бы только нашел покупателя. Но пока вот приходится продавать ее таким скрягам, как ты… – Однако, посмотрев на почти полную бутылку, тут же поправился: – Прости, добр-человек, беру свои слова назад. Ты не скряга, ты – настоящий милосердный самаритянин. Побольше бы вас шлялось тут, эх…
– Ближе к делу.
– Да-да, прости… На самом деле не такой уж это и секрет. Когда я только начинал служить при оранжерее, к ней подводили новый трубопровод с горячей водой. Раньше зимний сад отапливался вместе с дворцом, но теплотехники произвели дополнительные расчеты и выяснили, что оранжерея забирает слишком много тепла, поэтому ей требуется отдельная система отопления. Дворцовая котельная расположена на этом берегу Тибра, так что трубы решили провести по мосту Санта-Катарина, что и сделали шесть лет назад. Однако возникла проблема: когда водопроводчики пробивали толстую стену дворца, они ошиблись в расчетах и прорубили слишком широкий проход. Заливать его обратно бетоном не рискнули – случись авария трубопровода, и придется тогда всю стену к чертям собачьим ломать, – и потому все свободное пространство в проломе плотно забили утеплителем.