– Ну и что же здесь такое? – угрюмо поинтересовался Зимин.
– Здесь творческая, блин, мастерская! – повысил голос Тарасов. – Мы тут творим, понимаете? И только я начал настраиваться на съемку, как вы явились и давай стучать! Как мне теперь себя успокоить?
После этой тирады Тарасов неожиданно для всех раскинул руки и стал плавно крутиться на месте. Полы его халата развевались, и, несмотря на смешные носки, режиссер удивительно походил на дервиша, исполняющего древний мистический танец.
– Да погодите вы! – нервно воскликнул Зимин. – Прекратите вертеться. Нам действительно надо с вами поговорить. Посоветоваться, в конце концов.
– А вот это другое дело, – воскликнул запыхавшийся Тарасов, которому танец дался с некоторым трудом. – Поговорить не проблема. Я всегда готов помочь властям, если это не противоречит моему кодексу чести и действующему законодательству.
Зимин насупился, но промолчал.
– Рассаживайтесь, дорогие гости. Можете садиться сюда и сюда, – предложил между тем хозяин квартиры, широко махнув рукавом. – Девушек звать не станем. Они существа тонко организованные. Когда вы на дверь бросались, у них у всех началась мигрень.
– А откуда у вас столько хомяков? – спросил Зимин, заранее наливаясь гневом. Вероятно, он предчувствовал, что ответ будет не таким простым и ясным, как ему хотелось бы. – Пять штук хомяков, зачем они нужны в таком количестве?
– Они размножаются с ужасающей быстротой, – ответил Тарасов.
– Да, и прежде чем мы приступим, объясните, кто все эти люди? – продолжал наседать Зимин.
– Охотно, – кивнул Тарасов, упал на диван и развалился на нем. – Дмитрий Крутиков, оператор, работает на всех моих картинах. Девушки – Елена Снегова, Ольга Иващенко, Ирина Губина, Лана Казарян. Дипломированные артистки, у нас сегодня кастинг. Кастинг, если вы не знаете, – это…
– Знаю, что такое кастинг, – холодно оборвал режиссера следователь. – Дальше.
– Теперь хомячки. Как зовут, ей-богу, не спрашивал…
Зимин сделал вид, что не расслышал последней фразы, и кивнул на молчаливо стоящего Федора:
– А вы, гражданин?
– Федор Буколев, – представился Федор с некоторой поспешностью. – Антиквар и букинист. Паспорт нужен? Или могу визитку дать.
– Нет необходимости. Вы зачем здесь?
– Хомяка принес, – не стал сочинять Федор. – Вон того, с черной полоской на спине. Джунгарская порода. Руками его лучше не трогать, людей он как-то не очень… Он был нужен для съемок.
– А что снимаем? – Зимин с откровенным сомнением взглянул на Тарасова, не ожидая от него ничего хорошего.
– «Пять хомяков и одна девушка», – быстро ответил тот.
– Так девушек четыре, – встрял в разговор один из сержантов.
– К завершению кастинга останется одна, – бодро отрапортовал Тарасов.
– Шустро вы, однако, с девушками разбираетесь, – как-то нехорошо усмехнулся Зимин. – Кстати, мы как раз пришли поговорить о девушках.
– Об этих? – небрежно кивнул в сторону кухни Тарасов. – Чего о них говорить? Честно вам скажу, сам еще не решил, кого оставлю.
– Не об этих, – раздраженно сказал следователь. – О других девушках, тоже артистках. И вы, Тарасов, знаете о каких! Так что нечего тут… Попросите всех погулять где-нибудь, пока мы беседуем.
– Нет, – твердо ответил Тарасов. – Мои сотрудники и так занимаются делами, но вы им мешаете. Можем пойти на балкон и покурить там. Вы курите, Зимин? Я так и думал. У вас черная аура, как у Саурона.
Судя по взгляду, который Зимин бросил на режиссера, он не знал и не желал знать, кто такой Саурон. Отправив сержантов на улицу, следователь достал пачку сигарет и шагнул на балкон. С молчаливого согласия хозяина квартиры Федор не покинул комнату. Вероятно, его все еще собирались снимать на камеру и поэтому не прогоняли. Дверь на балкон осталась слегка приоткрытой, и слышно было абсолютно все.
– Так о чем пойдет речь? – закурив длинную коричневую сигарету, поинтересовался Тарасов. – Что-то секретное?
– Никаких секретов, просто не хотел, чтобы нам мешали. Речь пойдет об убийстве Светланы Лесниковой.
Федор весь обратился в слух. Убийство! Кажется, он не зря купил хомяка и затеял разведоперацию.
– Господи, за что мне это? – тем временем возвел очи горе режиссер. – Когда бедную Светку убили, оперативники первым делом прибежали сюда. Я все как на духу им выложил. Это ведь наверняка есть в ваших протоколах! В мае, так же, как и сейчас, был кастинг. Только на другую картину. Я попросил девушек приходить сюда в мужских костюмах, чтобы сразу, с первого взгляда, понять, кто удачнее всего сумел перевоплотиться.
Напряженно слушавший Федор впитывал каждое слово. Так значит, мужчины в костюмах, за которыми наблюдал Виктор, были на самом деле девушками! И в больших сумках и пакетах у них наверняка лежала обычная одежда. Из квартиры режиссера они как пить дать выходили уже в своем женском обличье. Поэтому-то Виктор и решил, что мужчины исчезали. По крайней мере, одна загадка разрешилась.
– Я выбрал Светлану Лесникову и Ларису Евсееву. Как назло, они друг с другом не очень-то ладили. Но я велел им держать эмоции при себе. А через несколько дней Светлану нашли убитой в соседнем доме…
В голове Федора, который стоял, боясь шевельнуться, пронеслась мысль: «Интуиция меня не подвела насчет этой квартиры. Я попал в самую точку, пришел куда надо». Вот, значит, кем была девушка, погибшая в подъезде Виктора, – актрисой!
– Ларису Евсееву тоже убили после вашего кастинга, – бросил Зимин. – К тому же она играла в вашем спектакле.
Федор вздрогнул: еще одно убийство!
– Две жертвы, и обе с вами связаны. – Следователь курил крепкие сигареты, дым от которых упорно пробирался в комнату.
– Ларису убили на другом конце города, через неделю. Слушайте, я тут совершенно ни при чем. Это дурацкое совпадение. У меня, в конце концов, алиби.
– Все так, Тарасов, к вам претензий нет. Но мне только что передали это дело, и я хотел поговорить лично. Вдруг вы вспомнили что-то, детали какие-то…
– Одну деталь вспомнил, – неожиданно признался Тарасов. – Во время кастинга сюда пытался проникнуть некий молодой человек. Света выходила и разговаривала с ним на лестнице. Она сказала, что это ее приятель. Ревнивый, как черт знает что.
– Фамилию знакомого или имя она упоминала?
– Звала его Митей. Выходит, он Дмитрий.
– Почему сразу об этом не рассказали?
– Да забыл я! К тому же ревность – такой банальный мотив, если честно… Из-за этого сейчас не убивают. Деньги – иное дело. Бриллианты какие-нибудь.
– Сейчас поговорим и о бриллиантах, – мрачно пообещал Зимин.
– Имейте в виду, краденое я не перепродаю, что бы участковый вам ни напел.
– Да бросьте паясничать. Я просто хотел уточнить с вами одну любопытную деталь, на которую никто сначала не обратил внимания. Вот, смотрите.
Следователь достал из папки, которую все время держал в руках, стандартного формата лист и протянул его Тарасову. Тот с интересом уставился на него, а затем радостно воскликнул:
– Это же Лернер! Клавдия Лернер, актриса театра, в котором я поставил два спектакля и собираюсь ставить третий. Театр имени Коллонтай. Раньше он назывался РИСК – Театр революционного искусства. Лернер блистала в нем после войны.
У Федора голова пошла кругом. Черт побери! Каким обманчивым, оказывается, может быть первое впечатление. Сначала он подумал, что Тарасов – форменный псих, потом решил, что он снимает у себя на квартире порнушку. А теперь выясняется, что он театральный режиссер, а девушки – профессиональные актрисы.
– Погодите, это же обложка журнала. Ему уж лет эдак шестьдесят, – продолжал между тем Тарасов, склоняя голову то к левому плечу, то к правому.
– Почти угадали, – удовлетворенно произнес Зимин. – Старое издание «Театральных гастролей» за июль сорок шестого года. Театр, где тогда работала Лернер, выехал в Париж…
– Служила, – строго поправил Тарасов, – а не работала.
– Ну да. Артисты этого театра сыграли в Париже несколько спектаклей, был огромный успех.
– Как приятно, что наши следователи так хорошо разбираются в искусстве.
– При чем тут следователи? – вдруг обиделся Зимин. – Обратились к консультантам, театроведам, они дали справку. – Говорят, эта Лернер затмила даже лучшую французскую актрису.
– Сару Бернар? Вряд ли… Хотя не исключено. Тогда еще живы были люди, которые могли сравнивать. Но думаю, здесь преувеличение. Слишком разные театральные школы. Хотя Лернер обожала драму и многие роли исполняла в подчеркнуто утрированном ретростиле. Наши критики ее периодически за это ругали, однако в Европе такое проходило на ура. Спектакли с Лернер всегда шли с аншлагом.
– Достаточно об этом, – оборвал его рассуждения Зимин. – Посмотрите внимательно на фото – вас ничего не смущает?
– Меня вообще смутить трудно, – буркнул режиссер, вновь принимаясь изучать изображение. – Красивая баба, ничего не скажешь. Стройненькая, а грудь…
– Меня вообще смутить трудно, – буркнул режиссер, вновь принимаясь изучать изображение. – Красивая баба, ничего не скажешь. Стройненькая, а грудь…
– Да глядите лучше! – прикрикнул Зимин, теряя терпение. – На детали обратите внимание.
– Так я на детали и…
– Не на те детали.
– Ладно, посмотрю на те. Шляпка на ней какая-то не советская, видимо в Париже покупала, на командировочные. Или поклонники дарили, их, говорят, немерено было. Платье необычное, серьги, перчатки в руке держит, чтобы руки красивые показать. На левой руке браслет из листиков, а… Почему вы его обвели ручкой?
– Вот в том-то и дело, что не мы. Обложка этого журнала, сложенная вчетверо, была найдена в сумочке убитой Светланы Лесниковой. И браслет был обведен ручкой. Как вы можете это прокомментировать?
– Я?! – изумился Тарасов. – Никак не могу прокомментировать. Я журнала такого не видел, обложку не выдирал и ничего не обводил. И Лесникова мне эту фотографию не показывала.
Зимин затушил окурок в жестяной банке, которую Тарасов держал на балконе вместо пепельницы, и воззрился на хозяина квартиры:
– Тогда выскажите какое-нибудь предположение.
– Ну… Света была актрисой. Изучала историю театра. Вероятно, мечтала о славе Лернер. Может, хотела подражать в манерах, одежде, аксессуарах. Вполне естественное дело. А может, готовилась на схожую роль. Поговорите об этом в театре – вдруг там подскажут?
– Ладно, спасибо. Если что-то вспомните еще, звоните, вот мой телефон. – Зимин протянул визитную карточку. – И, пожалуйста, открывайте дверь, когда к вам приходят по важному делу. Иначе повестками будем вызывать.
– Лучше повестками, чем каждый раз ко мне в квартиру ломиться. Почему вы всегда так противно звоните и стучите?
– Привычка, – сказал Зимин, протягивая руку. – И попытайтесь найти общий язык с участковым, а то он вас за местного монстра держит.
Когда следователь с режиссером снова появились в комнате, Федор старательно делал вид, что изучает журналы. Не попрощавшись с ним и даже не обратив на него внимания, Зимин ушел, хлопнув дверью.
– Да уж, история, – сказал Тарасов Федору. – Боюсь, попав в сферу интересов следствия, так просто мне не отделаться. Еще этот гад-участковый постоянно подливает масла в огонь. Волнуюсь я. Ты же все слышал. Кстати, давай на «ты», мне так проще.
– Давай, – мгновенно согласился Федор. Он не планировал немедленно покидать квартиру Тарасова, учитывая открывшиеся обстоятельства. – Боишься, замордуют очными ставками? – спросил он.
– Хуже! Могут подставить. Особенно если мой друг-участковый не угомонится. Им позарез нужен убийца. Не разыщут реального – будут искать козла отпущения.
В этот момент из кухни появились девушки и раскрасневшийся оператор.
– Итак, ненаглядные мои, – хлопнул в ладоши Тарасов, – потеряно драгоценное время, давайте наверстывать. Что делать, каждая из вас знает. Оператор – к бою. Дима, тебе говорю! Слушай, тебя Митей в детстве не звали?
– Димоном звали. Еще Димулей, – ответил Крутиков.
– У Светы Лесниковой был какой-то кадр Митя.
– Слышал однажды, – ухмыльнулся Крутиков. – Они как-то у «Мосфильма» ругались здорово. Паренек щупленький, а голос, как пароходная сирена.
– Вот отдам тебя в следующий раз на съедение следователю, пусть на твоих показаниях версии строит, – проворчал Тарасов.
– А что, будет еще следующий раз? – ужаснулась одна из девушек.
– Обязательно, – обнадежил их Тарасов. – Без налетов полиции я и жизни уже не представляю. За работу, милые, за работу! Смотрите, не завалите софиты, а то прыгаете как козы.
Актрисы стали прихорашиваться, Крутиков засуетился возле своей аппаратуры, а Тарасов подошел к Федору и взял его за пуговицу.
– Слушай, раз ты не актер, а черт знает кто, я тебя снимать не буду. Без обид, хорошо?
– Без обид. Только прежде чем уйти, я должен тебе кое-что рассказать.
Теперь, когда Федор понял, что перед ним не антисоциальный элемент, а успешный театральный режиссер, он подумал, что тот может принести огромную пользу делу. Тарасов – бесценный источник информации, раз лично знал обеих погибших актрис. Надо с ним как-то договориться о сотрудничестве.
– Как ты думаешь, зачем я сюда пришел, да еще с хомяком? – спросил он.
Тарасов озадачился.
– Действительно, зачем? Из-за этого следователя у меня мозги вскипели. Я ведь хотел тебя спросить…
– Я следил за тобой. За твоей квартирой. А перед этим за ней следил кое-кто еще.
И Федор быстро и четко изложил Тарасову всю историю. Тот слушал рассказ про Виктора и буколевское расследование почти не перебивая.
– Мне кажется, оба этих дела связаны. Убийство Светланы и Виктора. И убийства обеих актрис тоже наверняка связаны. Так что у нас три убийства, совершенных предположительно одним человеком. Получается, мы с тобой теперь тоже связаны, – заключил Федор. – Такая вот неожиданность. Я с хомяком к тебе пришел, пытаясь найти зацепку, ниточку, чтобы размотать дело. А тебя тут следователи донимают… Вот я что предлагаю… Я буду и дальше искать убийцу, а ты мне в этом поможешь.
– Да у меня проект горит! – воскликнул Тарасов, с которого в один миг слетела вся его дурь. – Я тут могу танцы танцевать, ваньку валять, но это все мишура, на самом деле я ведь работаю.
– Так я тебя не в штат сыскного бюро зову, – напирал Федор. – У меня тоже бизнес. Будем отрабатывать версии в свободное время. Судя по всему, Виктор стал свидетелем убийства одной из твоих актрис. Ниточки ведут в мир театра и кино. У меня в этом мире связей никаких нет. Ты мне нужен, Тарасов. Ну, хоть ради памяти убитых девушек соглашайся. Ты ведь с ними работать собирался.
– Ладно, – вздохнул режиссер и почесал нос. – Только ты направляй, а уж я буду старательным доктором Хаусом…
– Кем-кем? – изумился Федор.
– То есть Ватсоном, конечно. Завтра, например, я совершенно свободен.
– Тогда завтра встречаемся в одиннадцать утра. Ты расскажешь мне все, что знаешь о Светлане Лесниковой и о той, второй, девушке, идет? А потом повезешь меня в театр, где они обе… как ты там сказал? Служили. И где некогда играла эта Лернер.
– Ты таки действительно подслушивал, – усмехнулся Тарасов.
– А ты как думал? В театре, как я понял, ты свой человек, верно?
– Ну, поставил два спектакля. Еще один собираюсь ставить. Может, меня вообще в штат возьмут.
– С тобой у меня, по крайней мере, затруднений на входе не возникнет, – прагматично заметил Федор.
– Там другие будут затруднения, – Тарасов хмыкнул, как будто предвкушал неприятности, которые могут возникнуть у его спутника. – Не знаю, что ты вынес из общения с коллекционерами старых книг, но из общения с артистами я вынес главное – они все постоянно играют. В жизни даже больше, чем на сцене. Выдумщики, каких мало. Кстати, забери хомяка, тут скоро дышать будет нечем. У нас своих четверолапых звезд хватает.
Всучив Федору клетку, Тарасов проводил его до двери. Девушки с сожалением попрощались с новым знакомым, одна даже подошла и поцеловала его в щечку, обдав запахом сладких духов. Тот мгновенно вспомнил, какие духи у Марины – свежие, чуточку горьковатые. Возможно, если бы не она, Федор не стал бы так углубляться в расследование. Но прийти к ней и сказать, что он все бросает, теперь казалось ему немыслимым.
* * *– Знаете, я передумал, – сказал Федор, явившись с утра пораньше в зоомагазин и поставив клетку с хомяком перед давешней продавщицей. – У вашего хомяка явно не все дома. Ночью он сам с собой играл в индейцев и орал, как будто в него выпустили целый колчан стрел.
Кстати, это было чистой правдой.
– Обратно мы животных не принимаем, – строгим голосом заявила девушка.
Однако глаза у нее были веселыми, и Федор понял, что за свою свободу еще можно побороться.
– Я его бесплатно отдам, – пообещал он. – И опилки верну, вы сможете продать их во второй раз. Это ли не выгода для магазина?
– А вдруг он у вас за ночь чем-нибудь заразился? – передернула плечами девушка. – Мы не имеем права.
– Да чем он мог заразиться? – возмутился Федор. – Корью? У меня ни жены, ни детей, из окна на него не дуло… Мне вот неожиданно командировку предложили, и куда я с ним? Кроме того, он гадит чаще, чем лошадь. Его конюшню надо постоянно чистить, а у меня времени нет.
– Ладно, – смилостивилась продавщица, – вы совершили ошибку, больше так не делайте. Зверушки привыкают к людям, у них же тоже душа есть.
Федор с сомнением посмотрел на хомяка. Если у него и была душа, то она требовала только одного – бесперебойной подачи пищи. Хомяк жрал все утро, жрал, когда Федор остановился на бензозаправке, и теперь тоже жрал, сидя на свежих опилках и соорудив из щек два увесистых мешочка.
– Вот спасибо вам! По-моему, он за ночь даже растолстел немного.
– Просто у него еда за щеками, – засмеялась девушка. – Вы в курсе, что хомяк может за один раз принести в норку семьдесят горошин или целых двадцать виноградин?