Однажды смена не вышла в положенное время на связь. Патруль, посланный немедленно, нашел станцию пустой, а Шара уже и в помине не было. Инцидент был расценен как повышение агрессивности Шара: прежде он только ждал добычи, теперь стал подманивать ее — на пульте рубки станции был найден кристаллофон, и десятки ученых самых разных специализаций часами вслушивались потом в заикающийся от волнения голос: «Он сам позвал, и мы пошли. Как мы могли не пойти, раз он сам?! Меня он отпустил, но Чэн и Джошуа остались, они меня ждут. Ваш проклятый патруль уже рядом, он все испортит! Но мы вернемся, я знаю, он сказал, мы уцелеем, мы вернемся!» Они не вернулись.
Грузовой планетолет Андрея, везший на Меркурий тяжелое оборудование, встретил Шар между орбитами Меркурия и Венеры три года назад. Оставив груз болтаться в пространстве, Андрей взял Шар в гравизахваты и, не сообщая на Землю, на большом ускорении поволок к Солнцу. Едва не возник бунт. Но Андрей подавил его в зародыше, просто заперев людей в каютах, хотя решиться на это было едва ли не тяжелее, чем на само уничтожение Шара. Он продолжал разгонять Шар далеко за орбитой Меркурия и лишь вблизи короны выпустил его. Перегрузка при торможении и повороте была почти предельной, но Андрей в течение нескольких часов не отрывался от телескопа, чтобы Шар не ушел, — врачи поражались потом, как он не потерял сознания. Уже далеко в глубине верхней фотосферы Шар начал разрушаться. Отчетливо было видно — эти кадры потом смотрела не раз вся Земля, — как он, прокалывая бушующие слои твердого пламени, медленно начал оплывать, а потом вдруг упруго распался на вереницу ослепительных громадных капель, которые со страшной, все увеличивающейся быстротой, соскальзывали в огненную глубину.
Он очнулся.
Совсем стемнело, над сонной громадой моря вспорхнули первые звезды. «Искупаться, что ли», — вяло подумал Андрей и тут же вспомнил, как они с Лолой, совсем молодые, купались в ночном море, как теплая вода баюкала их, мягко разъединяя и вновь поднося друг к другу, как сумеречно вскипало в них желание от прикосновений… Сейчас он ничего не почувствовал — как будто кино вспомнил.
Он достал фон, машинально подбросил его на ладони, а потом набрал номер справочной и запросил данные на Соцеро.
— Место пребывания — Меркурий, станция слежения, — ответил автомат после очень долгого молчания. — Должность — пилот-оператор. Беседа в настоящее время невозможна, поскольку доступ персонала станции к меркурианским переговорным пунктам в силу специфики осуществляемых работ затруднен.
— Что это за работы?
— Информация отсутствует. Станция находится в процессе ввода в строй, информация пока не полная. Приносим свои извинения.
«Ну вот, — подумал Андрей. — Что за станция объявилась? Из-за станции закрывать планету?» Его вдруг зазнобило, почему-то стало тревожно. Он несколько раз подбросил фон на ладони, а потом позвонил приятелю из Бюро Спецработ.
— А, привет, — обрадованно сказал Семен, растолстевший еще больше с момента их последней встречи. Он совсем стал похож на Винни Пуха. — Ты как снег на голову. Я, знаешь, думал, тебя и на Земле-то давно нету…
— Я по делу. Что вы там строите на Меркурии?
Семен заморгал.
— Может, нужны пилоты-одиночки?
— А ты что… — осторожно спросил Семен. — Так все и бездельничаешь?
— Ну, нет, конечно. Мы работать приучены. Всю весну вот у вулканологов отбарабанил. Побираюсь, где придется… Но это ж — летать, Семен.
— Побираюсь… Экий ты, знаешь, ядовитый, Андрюха. Ты ж добряк был!
— Добряк с печки бряк, — буркнул Андрей.
Семен тяжело вздохнул.
— С Лолой так и не видишься?
— Так и не вижусь.
— И с парнем?
— И с парнем. Есть там мне работа?
Семен шевельнул губами, будто собираясь что-то спросить еще, но смолчал; через мгновение открыл было рот и опять закрыл.
— Слушай, черт возьми, — проговорил Андрей. — Я же люблю его. Не годится человечку… Однажды он подошел ко мне и спросил: папа, почему тебя никто не любит? К пяти ему шло… Я так и сел. Как же, говорю, а мама, а дядя Соцеро. А он говорит: ты когда уходишь, мама, если думает, что я не вижу, плачет и спрашивает: за что мне такое наказание. — Он помедлил. Больно было складывать эти мысли в слова. — Я ведь до сих пор не знаю, может, я и впрямь сделал это неправильно. Значит, не имею права сказать ему: они не поняли, а ведь я у тебя самый лучший. Но, с другой стороны, не годится человечку с малых лет знать, как жестоко иногда наказывают тех, кто совершает поступки. — Он запнулся, словно закончил фразу, но потом все же добавил: — Необычные. — Опять запнулся. — Знать, что такое остракизм. Рабом вырастет, сможет лишь повторять за другими, а сам — ни-ни… И хватит, говори дело!
— Нахватался слов умных, — проворчал Семен. — Остракизм, остракизм… Лола твоя до сих пор эдак небрежно, знаешь, осведомляется, как ты… здоров ли… модны ли рубахи, которые тебе подружки твои подбирают…
— Подружки? — сквозь внезапно вспухший ком в горле спросил Андрей, а потом надтреснуто рассмеялся.
— Га-га-га! — передразнил его Семен. — Враг ты себе, чудила. Ты бы с парнем поцацкался хоть пару дней… по грибы сходил бы, или что… Знаешь, как с ними здорово? Сразу бы сообразил, что настоящее, а что — так… из пальца высосано…
Андрей молча смотрел ему в глаза. Семен опять тяжко вздохнул.
— Нет там для тебя работы, — почти мстительно сказал он. — Черт его знает, что за станция, я сам толком не знаю. Она не по моему отделу шла. Астрономы что-то вынюхали на Солнце и взбесились. Из-за станции этой, знаешь, два объекта законсервировано, а еще у семи отложено начало работ на неопределенный срок.
— Ого! Но туризм-то с чего закрыли?
— Какой туризм?
— На Меркурий.
— Откуда я знаю? — Семен развел руками. — Впервые слышу. Туризм… У меня, знаешь, своей работы навалом! Да и дочурки в основном на мне… Если я еще туризмом начну… Станция и станция! Не поставили меня в известность, не сочли нужным — и спасибо от всей моей души! Если я еще туризмом и станциями начну заниматься, кто тогда мою работу сделает? Надо делать свое дело! Как можно лучше! Между прочим, сам-то ты, знаешь, на этом и сгорел! А теперь мне советуешь!
— Да угомонись! — опять засмеялся Андрей. — Я слова не сказал!
— Я вижу, куда ты гнешь. Полез не в свое дело — вот как твой подвиг называется. Я даже голову не хочу, знаешь, себе ломать — стоило Шар жечь или нет. Но наказали тебя… я, знаешь, давно собирался тебе сказать по-дружески… наказали тебя справедливо. Потому что взялся не за свое дело. И разумеется, дров наломал. А как иначе? Для каждого дела есть специалисты. И не смей, знаешь, меня обвинять, что я про туризм твой слыхом не слыхал!
«Твой Шар», — вспомнил Андрей Симу. Теперь и туризм уже «мой».
— Ладно, — сказал он. — Счастливо оставаться, прости, что вторгся.
— Погоди, — запнувшись, пробормотал Семен. — Ты бы, знаешь… зашел бы как-нибудь?..
— Да что я тебя отрывать буду…
— Оторви ты меня, пожалуйста, — вдруг тихо попросил Семен. — Знаешь, как все… Изо дня в день, изо дня в день одно и то же. И так ведь до конца. Оторви, а?
— Хорошо. — Андрей улыбнулся, и Семен нерешительно улыбнулся в ответ. — Обязательно.
Андрей бросил погасший фон на столик. Непонятный ужас все усиливался. И вот все тревожные намеки собрались воедино, и догадка режуще, жгуче хлестнула Андрея.
Солнце!!!
Да нет, не может быть, что за бред! Разве мог Шар… Я же видел сам, как он расплавился!
Что я знаю? А если при разрушении оболочки раскрылся подпространственный канал? И теперь отсасывает плазму неведомо куда?!
Полный бред… Почему я не подумал об этом тогда? Ведь Даже в голову не пришло!
Не может быть, слышите? Быть не может!
Он позвонил в ближайшую гелиообсерваторию. Директор был в командировке на неопределенный срок. Где? На Меркурии. Он позвонил в Космологический отдел Европейского Космоцентра. Там ничего тревожного не знали. Он позвонил на Гиндукушскую Обсерваторию. Трое ведущих ученых, занятых исследованиями Солнца, в командировке на неопределенный срок. Где? На Меркурии.
Он позвонил в космопорт.
И через пять минут убедился, что ему ни под каким видом не попасть на Меркурий. Почти бегом он вырвался на набережную.
Где-то там… в ста пятидесяти миллионах километров отсюда… в непостижимой, сверкающей глубине… Что там? Что?!
Вот они, неконтролируемые последствия! Лысая голова в маске… Цена может оказаться слишком высокой…
С таким трудом подавили планетарный кризис экологии — так теперь без Солнца останемся по моей милости? Андрей даже застонал.
Вот почему мне не дает покоя сгоревший Шар! Он — такая же часть природы, как человек, как планета, и только наша вина, что мы сдуру подвернулись под его «не так».
Он позвонил в космопорт.
И через пять минут убедился, что ему ни под каким видом не попасть на Меркурий. Почти бегом он вырвался на набережную.
Где-то там… в ста пятидесяти миллионах километров отсюда… в непостижимой, сверкающей глубине… Что там? Что?!
Вот они, неконтролируемые последствия! Лысая голова в маске… Цена может оказаться слишком высокой…
С таким трудом подавили планетарный кризис экологии — так теперь без Солнца останемся по моей милости? Андрей даже застонал.
Вот почему мне не дает покоя сгоревший Шар! Он — такая же часть природы, как человек, как планета, и только наша вина, что мы сдуру подвернулись под его «не так».
«Не так» еще не зло. Зло возникает, когда встретившийся с «не так» человек не понимает его, называет злом, не в силах запихнуть в привычные рамки и оттого духовно уже мертвый и бесплодный набрасывается на свое «не так», словно мельница на Дон Кихота. А ведь только «не так», при всей болезненности встреч с ними, при всей угрозе уничтожения, которую они несут, дают возможность мыслить. Встреча с «не так» — это и кризис, и проба сил, и выходов только два — гибель или подъем на новую ступень.
И тогда он заказал одноместную скоростную яхту.
«Будь все проклято, но ясности я добьюсь, — думал он, краем уха слушая ответ автомата. — Поднимусь над эклиптикой, а потом сверху разгонюсь, как в мишень — черта с два меня успеют перехватить. Или я зря в тех местах столько лет корабли гонял? Или зря мне терять нечего?» Его охватило дикое возбуждение. Он заказал гравилет до космопорта, выключил фон и, бросив его в траву, каблуком втоптал поглубже, а потом пошел купаться.
Он невесомо, беззвучно скользил в прохладной жемчужной дымке — не понять было, где кончается море и начинается небо, все светилось равномерным серебряным сиянием, и только висящая над морем луна горела, почти слепя.
Он хохотал, пеня воду растопыренными ладонями. Он вспоминал Лолу, и от принятого решения воспоминания вновь стали свежи и болезненны, будто в разлуке, а не в одиночестве, будто ничего не кончилось, а только прервалось. Что-то плеснуло поодаль — Андрей весело закричал на полморя: «Водяной лохматка, не хватай за пятки, меня дома ждут малые ребятки!..»
Его ждали на пляже.
— Привет, — сказал Андрей. — Ты что тут делаешь, Вадик?
— Смотрю, когда ты вылезешь, — сказал, сидящий возле его одежды мальчик. — Я видел, как ты залезал. Мама разрешила тебе со мной играть.
— Ох, Вадик, прости. — Андрей поспешно натягивал брюки, прикидывая про себя, как давно гравилет уже стоит на стоянке. — Мне сегодня больше некогда играть. Очень важное дело, я сейчас улетаю.
— Давай играть! — потребовал мальчик.
— Вадим, дорогой, правда не могу, — виновато сказал Андрей, застегивая рубашку. — Через три часа меня будет ждать яхта на космодроме, какая уж тут игра. Сам посуди.
— Ты плохой! — крикнул мальчик и довольно ощутимо ударил Андрея кулаком по ноге. Его интонация удивительно была похожа на интонацию Веспасиана: «Он мне испортил настроение». — Стой здесь, я маму приведу. Она тебе скажет!
Андрей молча покачал головой и двинулся к набережной. Вадим ожесточенно замолотил его по ногам обоими кулачками.
— Дядька-долдон! — закричал он. На них смотрели, делали Андрею неодобрительные мины. — Долдон-блинон! Ты врешь! У тебя нет дел! Папа сказал, тебя в космос не пускают! Играй со мной! Играй со мной!
5
Вначале Андрей не был наказан, но никто не захотел летать под его командованием, экипажи один за другим выносили ему вотумы недоверия. Это его не удивляло, он знал, на что шел, когда блокировал двери кают.
Месяц спустя состоялось специальное заседание Совета Космологии и Космогации, призванное урегулировать то ненормальное положение, в котором из-за своего беспрецедентного и малопонятного поступка оказался великолепный специалист. Дать Совету официальное объяснение своим действиям Андрей отказался; когда ему предоставили слово, он сказал лишь: «Я считаю, что поступил честно, следовательно, должным образом. Одна проблема, давно требовавшая решения, наконец решена; то, что на ее месте возникла другая, вполне естественно Я выполнил свой долг так, как его понимал, и теперь с благодарностью приму любое решение высокого Совета». Его долго обвиняли в высокомерии потом ~ и в глаза, и за глаза.
Мнения членов Совета разделились; дискуссия быстро зашла — или ее участникам показалось, что зашла — в тупик. Во всяком случае, стало ясно, что директивно вопрос решить нельзя.
Тогда Совет призвал ко всеобщему референдуму пилотов, в результате которого Андрей довольно значительным большинством голосов был отстранен не только от командования, но и от пилотирования в составе экипажей навечно.
Не раз Андрею снилось с тех пор, что на Солнце сброшен он сам; не раз он с криком просыпался, чувствуя нестерпимый жар протуберанца…
Он шагнул вперед.
Люк еще не успел полностью раскрыться, еще не успокоился воздух в переходной камере, встревоженный выравниванием давлений, а он шагнул вперед, потому что там, по ту сторону распахивающегося панциря, он уже видел глаза Соцеро.
За спиной Соцеро были какие-то люди. Андрей видел их смутно, у него все плыло перед глазами.
Так они стояли.
— У тебя рубашка в крови, — произнес наконец Соцеро.
— Пришлось резко тормозить, — сипло ответил Андрей. — Да еще расхождение с этим дурным космоскафом… Текло из носу.
— И на ушах…
Андрей потрогал и тут же отдернул руку.
— Значит, и из ушей.
В глазах Соцеро стояли слезы. И гордость, и жалость, и только что пережитый страх.
— У тебя отнимут права, — сказал он, подразумевая яхтправа.
— Не привыкать, — ответил Андрей, и Соцеро понял, что Андрей имеет в виду гораздо большее.
— Ты мог крышку ангара пробить.
— Черт с ней.
— Ты чуть скаф с академиками не размазал.
— Провалились бы они все!
— Андрей, тебя же немедленно отправят обратно!
— Ха, посмотрим, как у них это получится. Я обогнал ближайший патруль на полтора часа. К тому же я, может, еще и нетранспортабелен, — добавил он почти кокетливо.
У Соцеро задрожали губы. И только тогда он обнял Андрея, а уж тогда Андрей обнял Соцеро. И повис на нем. Соцеро понял. Так и не успев расплакаться, он подхватил Андрея на руки и поволок прочь из залитого ослепительным светом ребристого ангара.
— Это мой друг, — сообщил он расступившимся людям.
Один из них бросился вперед и раскрыл перед Соцеро тяжелую дверь.
— Как я летел, — шмыгая носом, сладостно прошептал Андрей, прикрыв глаза. — Это же сказка… поэма… Если бы ты видел, как я летел.
— Я видел кое-что, — ответил Соцеро. — Псих. Бандит. Это мой друг, — сообщил он двум шедшим навстречу людям, которые молча прижались, пропуская их, к стене коридора.
— Ой! Дай я ногами! — вдруг опомнился Андрей.
— Ради бога, не гони волну, — ответил Соцеро. — Помолчи, подыши глубоко и умиротворенно. Умеешь?
— Умел когда-то, — улыбаясь, ответил Андрей.
Так они шли минуты три. Потом Соцеро остановился.
— Жми сюда, — велел он.
Андрей, продолжая блаженно улыбаться, оттопырил левый мизинец и изящно ткнул им в кнопку Дверь беззвучно спряталась в стене.
— Здесь я живу, — проговорил Соцеро, внес Андрея в каюту и бережно уложил на койку.
Потом уставился Андрею в глаза. Губы его опять задрожали.
— Андрей… я правда ничего не мог сообщить. Если бы просто нарушение режима секретности — знаешь, я бы куда его послал. Но это же ты… первопричина… — Он глотнул, дернув головой. — Кто мог тогда предположить, что эта ситуация даст такую исключительную возможность скакнуть лет на пятьдесят вперед! Если не успеем, — его лицо помрачнело, — ты и так бы обо всем скоро узнал… как и все. А если успеем — я бы к первому к тебе, к первому, веришь? Знаешь, мне даже снилось несколько раз — все уже хорошо, хочу рассказать, порадоваться, пришел к тебе, а ни слова вымолвить не могу. — Он надорванно засмеялся, продолжая ищуще заглядывать Андрею в глаза. — Ы! Ы! А больше — ни звука…
— Да ладно тебе, — сказал Андрей. — Давай подышим умиротворенно.
— Тебе не мерзнется? Не укрыть одеялом?
— Да нет, что ты! — Андрею было так уютно и тепло, как, наверное, с детства не было. — Посиди.
— Нет, но как ты догадался? Откуда?
Андрей заулыбался опять.
— Магическим путем, — загробным голосом сказал он. — Там, на перекрестках астральных путей, соединяющих поля восходящих и нисходящих инкарнаций…
Соцеро облегченно захохотал.
— Может, кофе хочешь? Или чаю? Хочешь чаю с медом, а?
— Погоди. Все в порядке, — сказал Андрей, — сейчас я прочухаюсь. Ты давай-ка излагай, что у вас стряслось.