Сейчас Тодд ловил каждое его слово... Это уже было что-то. Но он верил - впереди ждут вещи поинтереснее. Надо только изредка давать Дюссандеру шпоры. Да, черт возьми, повезло. У других в его возрасте маразм крепчает, а этот хоть бы хны.
Дюссандер глубоко затягивался, не выпуская сигареты изо рта.
- Иногда мне мерещатся люди, которые были со мной в Патэне. Не охранники, не офицеры - заключенные. Помню случай в Западной Германии, лет десять назад. На дороге произошла авария. Образовалась пробка. Я глянул направо - в соседнем ряду стояла "симка", за рулем совершенно седой человек. Он не сводил с меня глаз. На щеке у него был шрам. Лицо - как простыня. Патэн, решил я. Он там был, он узнал меня. Стояла зима, но я не сомневался: снять с него пальто и закатать рукав сорочки - обнаружится лагерный номер. Наконец движение возобновилось. Я оторвался от "симки". Еще десять минут, и я бы не выдержал, я бы вытащил его из машины и начал бить... есть номер, нет номера - все равно. Я бы начал бить его за то, что он так смотрел на меня... Вскоре я уехал из Германии. Навсегда.
- Вовремя смылись, - заметил Тодд.
- В других местах было не лучше. Рим... Гавана... Мехико... Только здесь я выкинул все это из головы. Хожу в кино. Решаю шарады. По вечерам читаю романы, все больше дрянные, или смотрю телевизор. И тяну виски, пока не начинает клонить в сон. Ничего такого мне больше не снится. Если ловлю на себе чей-то взгляд на рынке, в библиотеке, у табачного киоска, - то только потому, что я кому-то напомнил его дедушку... или старого учителя... или бывшего соседа. А то, что было в Патэне, это было не со мной. С другим человеком.
- Вот и отлично! - подытожил Тодд. - Про все про это вы мне и расскажете.
- Ты, мальчик, не понял. Я не хочу об этом говорить.
- Никуда не денетесь. Иначе все узнают, кто вы такой.
Дюссандер, без кровинки в лице, внимательно посмотрел на Толда.
- Я чувствовал, - произнес он после паузы, - я чувствовал, что кончится вымогательством.
Август 1974
Они сидели на заднем крыльце под безоблачным дружелюбным небом: Тодд в футболке, джинсах и кедах, Дюссандер - в заношенной рубахе и мешковатых брюках на подтяжках. Ну и видочек, мысленно скривился Тодд, можно подумать, что все это ему пришло в посылочке от Армии спасения. Надо будет чтонибудь придумать. Таким тряпьем можно испортить все удовольствие.
Они закусывали сандвичами "Биг Мак", доставая их из корзинки; не зря Тодд накручивал педали - сандвичи были теплые. Тодд потягивал через соломинку тоник. Дюссандер пил свое виски.
Его голос шелестел, как газета, прерывался, набирал силу и тут же слабел, делался почти неслышным. Его выцветшим глазам с красными прожилками никак не удавалось остановиться на одной точке. Со стороны могло показаться, что на крыльце сидят дед и внук.
- Вот все, что я помню, - закончил Дюссандер и откусил от сандвича добрую треть. По подбородку потек соус.
- А если подумать? - мягко спросил Тодд.
Дюссандер изрядно отхлебнул.
- Пижамы были бумажные, - процедил он. - Когда заключенный умирал, его одежда переходила к другому. Иногда одну пижаму снашивали до сорока заключенных. Я удостоился лестной оценки за бережливое отношение к имуществу.
- От Глюкса?
- От Гиммлера.
- Постойте-ка, в Патэне была швейная фабрика, вы говорили неделю назад. Почему же там не шили пижамы? Заключенные могли сами шить их.
- Фабрика в Патэне выпускала обмундирование для немецких солдат. И вообще мы... - Дюссандер осекся, но усилием воли заставил себя закончить. - В нашу задачу не входило укреплять здоровье заключенных. Может быть, на сегодня хватит? Пожалуйста. У меня болит горло.
- Вы слишком много курите, - заметил ему Тодд. - Расскажите еще немного про одежду.
- Какую? - угрюмо спросил Дюссандер. - Лагерную или эсэсовскую?
Тодд улыбнулся.
- И ту, и другую.
Сентябрь 1974
Тодд делал себе в кухне сандвич с арахисовым маслом и джемом. Кухня находилась на некотором возвышении и вся сияла хромом и нержавейкой. Тодд недавно пришел из школы, а мать все никак не могла оторваться от своей электрической машинки. Она печатала диплом какому-то студенту. Студент - в очках с немыслимыми линзами, с торчащими во все стороны короткими волосами - казался Тодду пришельцем из космоса. А написал он что-то такое про распространение плодовой мушки в долине Салинас в послевоенный период... или еще какую-то муру в этом духе. Тут стрекот машинки оборвался, и мать вышла из кабинета.
- Вот и Тодд с мыса Код, - сказала она вместо приветствия.
- Вот и Моника из Салоников, - ей в тон сказал Тодд.
Для своих тридцати шести мать у меня будь здоров, подумал он. Высокая, стройненькая, светлые волосы чуть тронуты пепельным оттенком, темно-красные шорты, прозрачная блузка с янтарным отливом, небрежно завязанная узлом под самой грудью, достаточно открыта, чтобы каждый мог оценить эти маленькие, ничем не стесненные взгорки. Из волос у нее торчал ластик, а сами волосы были наспех схвачены бирюзовой заколкой.
- Что в школе? - Она поднялась по ступенькам в кухню и, мимоходом чмокнув сына, присела возле рабочего столика.
- Полный ажур.
- Снова будешь в списках лучших?
- Ясное дело. - Вообще-то Тодд чувствовал, что может в первой четверти несколько сдать позиции. Уж очень много времени он торчал у Дюссандера, и даже когда не торчал, в голову лезла вся эта дрянь, поведанная ему отставным воякой. Пару раз эта дрянь даже ему приснилась. Да ладно, было бы о чем говорить.
- Тодд Боуден, способный ученик, - с этими словами мять взъерошила его лохматую голову. - Как сандвич?
- Ничего.
- Сделай-ка мне тоже и принеси, пожалуйста, в кабинет.
- Не могу, - сказал он, вставая. - Я обещал мистеру Денкеру, что почитаю ему часок-другой.
- Опять "Робинзон Крузо"?
- Нет. - Он показал ей корешок толстой книги, купленной в буке по дешевке. - "Том Джонс".
- Мать честная! Тодд, лапка, тебе ж на это года не хватит. Взял бы опять адаптированное издание.
- Ему хочется услышать всю книгу целиком. Так он сказал.
- A-a. - Секунду она точно бы оценивала сына взглядом, потом привлекла к себе. Тодд смутился - мать редко выказывала свои чувства. - Ты ангел! Почти все свободное время читаешь ему вслух. Нам с папой кажется... да такого просто не бывает!
Тодд скромно потупился.
- И ведь никому ни слова. Прячешь, можно сказать, свои таланты.
- Да ну, этим только проговорись... совсем, скажут, завёрнутый. А то и с дерьмом смешают.
- Фу, какие слова, - машинально выговорила она сыну. И вдруг спросила: - Как ты думаешь, не пригласить ли нам мистера Денкера поужинать с нами?
- Может быть, - туманно ответил Тодд. - Слушай, мне пора рвать когти.
- Поняла. Ужин в половине седьмого. Не забудь.
- Ладно.
- Папа у нас сегодня опять допоздна на работе, так что мы ужинаем вдвоем, возражений нет?
- Я в восторге, мамочка.
Она провожала его влюбленной улыбкой. Надеюсь, думала она, в "Томе Джонсе" нет ничего такого, о чем не следовало бы знать тринадцатилетнему подростку. Вряд ли, если учесть, в каком обществе мы живем. За доллар и двадцать пять центов ты можешь купить "Пентхаус" в любой книжной лавке, а какому-нибудь расторопному мальцу и денег не надо - схватил журнал с полки, только его и видели. Так что вряд ли книга, написанная двести лет назад, может дурно повлиять на Тодда... а старому человеку какое-никакое удовольствие. И потом, как любит говорить Ричард, для подростка весь мир - огромная лаборатория. Пусть понемногу разбирается, что к чему. При здоровой семье и любящих родителях, если он и узнает о теневых сторонах жизни, - это только закалит его.
А уж такому, как наш Тодд, ничего не страшно. Так думала Моника, прослеживая взглядом удаляющийся велосипед. Хорошо мы воспитали мальчика, мысленно отметила она и стала делать себе сандвич. Хорошо, ничего не скажешь.
Октябрь 1974
Дюссандер похудел. Они сидели в кухне, между ними, на клеенке, - потрепанный том Филдинга. Тодд, не упускавший из виду ни одной мелочи, не пожалел денег, которые ему выдавали на карманные расходы, и купил "Комментарий Клиффа" с кратким изложением содержания романа - если родители вдруг проявят интерес к "Тому Джонсу", Тодд сумеет удовлетворить их любопытство. Сейчас он приканчивал буше. Он купил два пирожных, себе и Дюссандеру, но тот к своему пока не притронулся. Изредка тупо поглядывал на него и знай отхлебывал виски.
- И как все это переправлялось в Патэн? - спросил Тодд.
- По железной дороге. На вагонах писали "Медикаменты". Содержимое укладывалось в длинные ящики наподобие гробов. В этом что-то было... Заключенные выгружали ящики и составляли их в лазарете. Потом наши люди переносили ящики в складское помещение. Они делали это ночью. Склад находился непосредственно за душевыми.
- И это всегда был "Циклон-Б"?
- Нет. Иногда присылали... экспериментальный газ. Высшее командование постоянно требовало повышать эффективность. Однажды нам прислали новинку под кодовым названием "Пегас". Нервно-паралитического действия. От него, слава богу, вскоре отказались. Уж очень... - Заметив, как мальчик подался вперед, как загорелись у него глаза, Дюссандер осекся, а затем с деланным равнодушием махнул рукой с зажатым в ней пустым стаканчиком. - Он себя, в общем, не оправдал.
Но Тодда не так-то просто было обвести вокруг пальца.
- Пожалуйста, поподробнее.
- Не могу. - Дюссандера даже передернуло. Сколько же он не вспоминал о "Пегасе"? Десять? Двадцать? - Про это не буду! Я отказываюсь!
- Я сказал: поподробнее. - Тодд облизал с пальцев шоколад. - Иначе сами знаете, что будет.
ДА, подумал Дюссандер, ЗНАЮ. ЕЩЕ БЫ МНЕ НЕ ЗНАТЬ, МАЛЕНЬКИЙ ГАДЕНЫШ.
- Серьезное мероприятие превратилось в канкан, - с трудом выдавил он из себя.
- Канкан?
- Это были какие-то немыслимые па... Многие при этом хохотали...
- Мрак, - сказал Тодд и показал на буше Дюссандера. - Вы что, не будете?
Дюссандер не ответил. Взгляд его застилала дымка воспоминаний. Сейчас он был далек и недоступен, как обратная сторона Луны. Все чувства смешались - отвращение и... и... неужели, ностальгия?
- Казалось, этому не будет конца. И тогда я приказал открыть огонь. Узнай об этом начальство, мне бы не поздоровилось. Фюрер тогда объявил, что каждый патрон - наше национальное достояние. Но этот хохот... я не мог, не мог я больше...
- Еще бы, - согласился Тодд, приканчивая второе пирожное. "Остатки сладки", как любила повторять мама. - История что надо. Вообще вы рассказываете что надо, мистер Дюссандер. Вас только расшевели.
Тодд поощрительно улыбнулся. И Дюссандер - да-да! - Дюссандер, сам того не желая, улыбнулся в ответ.
Ноябрь 1974
Дик Боуден, отец Тодда, человек прямой и недалекий, отдавал предпочтение консервативному стилю одежды. Дома он надевал очки без оправы, имевшие обыкновение съезжать ему на нос, что делало его похожим на директора школы. В настоящий момент сходство довершал табель с оценками за первую четверть, этим листком он грозно постукивал по столу.
- Одна четверка, четыре тройки и одна двойка. Двойка! Это же черт знает что, Тодд, мама старается не подавать виду, но она совершенно подавлена.
Тодд стоял потупившись. Когда отец чертыхается, тут уже не до улыбок.
- У тебя никогда не было таких отметок. Двойка по алгебре! Как это прикажешь понимать?
- Сам не знаю, папа. - Тодд упорно разглядывал свои кеды.
- Мы с мамой считаем, что ты проводишь слишком много времени у мистера Денкера. А учеба побоку. Придется сократить ваши свидания... во всяком случае, пока не подтянешься.
Тодд резко поднял голову, и на мгновение Боуден-старший увидел в глазах сына холодную ярость. В следующую секунду взгляд уже был нормальный, открытый, ну разве что чуть-чуть несчастный. Не иначе - показалось. Чтобы Тодд разозлился на отца - такого не бывало. Они ведь друзья. Никаких секретов друг от друга. Что Дик Боуден изредка изменяет жене со своей секретаршей - это не в счет, не рассказывать же о таких вещах, в самом деле, подростку сыну... тем более что это ни в коей мере не отражается на семье. Да, его отношения с сыном были, можно сказать, образцовыми, еще бы не образцовыми, когда окружающий мир словно с катушек сорвался - старшеклассники балуются героином, а ровесники Тодда попадают в вендиспансер.
- Не надо, пап. Зачем наказывать мистера Денкера, когда во всем виноват я. Он же без меня совсем пропадет. А я подтянусь, правда. Эта алгебра... я просто сразу не врубился. А потом мы с Беном Тримейном позанимались, и я начал соображать. Честное слово.
Дик Боуден понемногу смягчался. На Тодда нельзя было долго сердиться. И его слова, что нельзя наказывать старика... с этим трудно не согласиться. Бедняга так ждет его всегда.
- Ты, кстати, не представляешь себе, как наш математик разбушевался. Он многим поставил пары. И даже три или четыре кола.
Боуден в задумчивости кивал головой.
- А к мистеру Денкеру я по средам, перед алгеброй, ходить не буду. - Отцовский взгляд словно бы подсказывал Тодду правильный ход мыслей. - Буду заниматься как бобик, вот увидишь.
- Тебе он так нравится, этот мистер Денкер?
- А что, он молодчина, - ответил Тодд вполне искренне.
- Ну хорошо. Будь по-твоему. Но чтобы к январю все вошло в колею, ясно? Я думаю о твоем будущем, а о нём, между прочим, надо думать уже сейчас. Уж я-то знаю.
Так же часто, как мать повторяла: "Остатки сладки", отец говорил: "Уж я-то знаю".
- Я понял, - серьезно, по-мужски произнес Тодд.
- Тогда за дело. - Дик Боуден хлопнул сына по плечу. - Полный вперед!
- Есть! - отозвался Тодд и изобразил на лице ослепительную улыбку.
Дик Боуден провожал глазами сына не без чувства гордости. Что там ни говори, а таких, как Тодд, еще поискать. И с чего это я взял, что он на меня разозлился, подумал Боуден-старший. Мне ли не знать своего сына. Да я читаю его мысли, как свои собственные. У нас с ним полный контакт.
Исполнив отцовский долг, Дик Боуден развернул чертежи и, посвистывая, погрузился в работу.
Декабрь 1974
Тодд держал левую руку за спиной. Когда дверь открылась, он протянул Дюссандеру большой сверток.
- Веселого Рождества!!!
Дюссандер поморщился от его крика и сверток принял без видимого удовольствия. Он осторожно держал его на весу, точно боясь, что вот сейчас пакет взорвется. На улице шел дождь, и Тодду пришлось спрятать подарок под плащ. Зря, что ли, он заворачивал его в яркую оберточную бумагу и перевязывал цветной лентой.
- Что это? - без особого интереса спросил Дюссандер по дороге на кухню.
- Откройте и увидите.
Тодд достал из кармана банку тоника и поставил на стол.
- Но сначала опустите жалюзи, - добавил он заговорщицким тоном.
Дюссандер сразу заподозрил неладное.
- Жалюзи? Это еще зачем?
- Мало ли... вдруг кто следит за вами, - улыбнулся Тодд. - Разве за столько лет это не вошло у вас в привычку?
Дюссандер молча опустил жалюзи. Затем налил себе виски. Затем развязал ленту. Подарок был завернут так, как может завернуть только мальчишка, у которого в уме вещи поважнее - посмотреть футбол или погонять во дворе шайбу. Бумага тут и там порвана, все сикось-накось, скотч налеплен где попало. Вот что выходит, когда за женское дело берутся нетерпеливые руки подростка. Но Дюссандер, к собственному своему удивлению, был все же тронут. Позже, когда прошел первый шок от увиденного, он подумал: "А ведь я мог бы и догадаться".
Это была форма. Черная эсэсовская форма. Вместе с сапогами.
Дюссандер растерянно переводил взгляд с содержимого на броскую наклейку: "ПИТЕР". МАГАЗИН МОДНОЙ ОДЕЖДЫ, С 1951 ГОДА К ВАШИМ УСЛУГАМ!
- Нет, - глухо произнес он. - Не надену. Это, знаешь, уже чересчур. Умру, а не надену.
- Вам напомнить, что они сделали с Эйхманом? - с металлом в голосе спросил Тодд. - Старым человеком, далеким от политики. Так, кажется, вы говорили? Кстати, я всю осень откладывал деньги на это дело. Восемьдесят долларов, между прочим, вместе с сапогами. Если не ошибаюсь, в сорок четвертом вы все это носили. И с удовольствием.
- Ну, гаденыш! - Дюссандер замахнулся кулаком. Тодд стоял не шелохнувшись, глаза блестели.
- А ну, - сказал он, - попробуйте ударьте. Только пальцем троньте.
Дюссандер опустил кулак. Губы у него подергивались.
- Исчадие ада, - пробормотал он.
- Надевайте, - сказал Тодд.
Дюссандер взялся за пояс халата... и остановился. Он смотрел на Тодда рабски, с мольбой.
- Ну пожалуйста. В мои годы. Мне трудно.
Тодд покачал головой - медленно, но твердо. В глазах все тот же блеск. Ему нравилось, когда Дюссандер молил о пощаде. Вот так же, наверное, когда-то молили о пощаде его самого. В Патэне.