В своем донесении Джока Кальери признавал: его грех тем невыносимей, что был задуман давно: еще за неделю до того, как он обратился к ймбитору с просьбой снабдить его рыбой, он стал экономить хлеб и теперь располагал половиной булочки, за которой он отправился, поддев молодого тунца сухой тростинкой. Перед хижиной Кальери возжег первый за все время его пребывания на атолле костер и, пользуясь методом, которому его научили рыбаки озера Ркиз в Мавритании, приготовился закопать рыбу в песок, чтобы затем засыпать это место сверху горячими углями. Он нисколько не подозревал, что за ним бдительно наблюдали имбиторы, считая их просто неспособными к каким-либо действиям, которым не предшествует сигнал, даваемый свистком, или словесное приказание. Судя по всему, имбиторы провели какое-то совещание в воде, и нарушение их лектором привычного даже для них порядка вызвало приступ острого любопытства. Джока Кальери повествует, что, когда он уже вырыл ямку и положил в нее выпотрошенного тунца, чья-то рука осторожно дотронулась до его плеча.
Прикосновение это подействовало подобно электрическому удару: Кальери громко закричал, и на поляну сразу же высыпали имбиторы и расселись вокруг него в несколько рядов. Кальери обратил внимание на то, что лица имбиторов более не напоминали застывшие маски; разбуженное любопытство, какое-то совместно принятое решение или неизвестные ему эмоции привели к тому, что каждый из них смотрел по-своему и воспринимался Кальери теперь уже как личность.
Один из имбиторов поднял кверху указательный палец - жест, которому имбиторов обучили, во время лекций,- и спросил: - Послушайте, Джока, что вы хотите делать с этой рыбой?
– Я предполагаю ее съесть,- скромно ответил Кальери.
– Разве европейцы едят сырую рыбу? - продолжал спрашивать тот же имбитор.
– Я думаю ее испечь,- пояснил Кальери.- Меня научили этому способу в Мавритании. Нужно вырыть ямку, положить туда рыбу, засыпать песком, а сверху развести костер…
– Но нам говорили, что вы, Джока, привыкли к другой пище? Артур Монтегю нам так и сказал: “Этот грязный иезуит укрощает свою плоть и поэтому не ест ни рыбы, ни мяса”.
– Вы разве слушаете лекции и у Монтегю? - не сдержал удивления Кальери.
– Мы слушаем все лекции,- ответил имбитор, и по рядам прошелестело: “все лекции, все…” - Но мне показалось, что вы слушаете только меня, а потом уходите в море и там кувыркаетесь? Так мне показалось…
– Нас слишком много, Джока, в этом все дело,- сказал другой имбитор.- Нас очень много. И редко кому-нибудь пришлось слушать вас четыре или пять раз. Мы меняемся. Сегодня утром я слушал Монтегю, а потом вас, а потом был на последнем часе у Лаферта Су Жуара…
– Но ведь это дьявольски трудно! - воскликнул Кальери.- Это просто невозможно. Как можно понять следующую лекцию, не зная содержания предыдущих?
– Существует формула Шеннона! - зашумело все странное собрание вокруг.- Формула Шеннона! Шеннона! Вы же сами нам о ней сообщали!
– Формула Шеннона? Но при чем тут она?
– Он думает, что мы свистим! - вновь раздалось вокруг.- Он так же, как Гленн, думает, что мы свистим! - И впервые Кальери услышал странные звуки, весьма напоминавшие смех, только на чрезвычайно высоких нотах.
Один из имбиторов стал во весь рост и огласил поляну затейливым свистом.
– Что это было? - спросил имбитор, прервав свой свист.
– Какая-то песенка…- робко высказал предположение Кальери. - Музыкальный мотив,- добавил он, немного подумав.
И вновь все собрание имбиторов издало прерывистый хохочущий писк.
Теперь-то Кальери ничуть не сомневался, что имбиторам было свойственно ощущение смешного.
– То, что вы сейчас слышали,- назидательно сказал имбитор,- было вашей собственной лекцией, которую вы прочли месяц назад, рассказывая нам о связи между лингвистикой и теорией информации… Вы ведь сами говорили нам о том, что предельно экономная передача информации определяется наивысшей частотой. Человеческая речь может быть разборчивой на частоте в пятьсот герц, нашему же языку доступна частота в восемь раз большая. Поэтому и время передачи уменьшается в восемь раз…
– Но формула Шеннона дает этот результат как предельный случай, при условии рационального кодирования! - запротестовал Кальери.
– А мы разработали такое кодирование,- спокойно возразил имбитор.- И не без вашей помощи, Джока.
– Вы составили таблицы? Но для этого необходима была гигантская работа по анализу текстов? Составить этого мало, нужно было все запомнить!
– А мы все помним,- ответил имбитор.- Все! Мы ее запомнили навсегда. Поэтому, грязный иезуит, мы просим вас никогда ничего не повторять на ваших лекциях. Это не нужно.
В этом месте своего донесения Джока Кальери просит прощения у братьев по ордену, что не нашел в себе силы смолчать и осведомился у имбиторов, почему они упорно величают его “грязным иезуитом”. Ответ был знаменательным.
– Мы думали, что это похвала!
В дальнейшем Кальери провел весьма глубокое исследование речевых принципов, применяемых имбиторами, осуществив тончайший анализ составляющих различных звуков, и не без помощи самих имбиторов установил, какими именно формами кодирования они пользовались. Самым поразительным было то, что принцип имбиторов был весьма близок к современным принципам высокочастотной телеграфии, так как имбиторы кодировали не созвучия, а целые фразы, что говорило о грандиозной обширности их памяти. Но вернемся к той беседе, которую вел Джока Кальери у костра, с жадностью втягивая в себя аромат жареной рыбы.
– Джока, спросить можно? - вновь обратился к нему один из имбиторов.- Что это вы делаете с вашим носом?
– Я нюхаю…- растерянно ответил Кальери.- Жареной рыбой пахнет.
– А как нюхать? - спросил тот же имбитор.
– А вы что, вы ничего не чувствуете? - Джока быстро разрыл костер, выложил зажаренного тунца на лист молодой пальмы и поднес ее к лицу имбитора, сидевшего ближе всех к нему, - Понюхайте, это пахнет жареной рыбой,- сказал наставительно Кальери.- Вот понюхайте…
Лица имбиторов выразили явное разочарование. А один огорченно сказал:
– Нет, мы не люди…
– Вы не слышите запахов! - воскликнул Кальери.- О боже, но почему?
В наступившей тишине раздался голос одного из имбиторов:
– Джока, а все люди обладают этим чувством?
– Конечно, все! Правда, есть заболевания, после которых обоняние может исчезнуть… Одни обладают отличным обонянием, другие едва различают запахи… В общем, чем ближе человек к природе, тем его чувства более обострены.
С минуту имбиторы хранили молчание, а затем со всех сторон послышался свист, и Кальери показалось, что он присутствует на спевке целого хора колоратурных сопрано, так стройно и мелодично звучали их голоса.
– Ваше последнее сообщение, Джока,- сказал один из имбиторов,дает нам основание предполагать, что мы представляем собой потомков несравненно более высокой цивилизации, чем суше-земное человечество…
– Но почему? - начал было Джока.- И куда тогда делась эта цивилизация? И почему все знания вы получаете от нас, людей?
– И все-таки полное отсутствие обоняния говорит о многом,- в задумчивости заметил один из имбиторов.- Вряд ли такое важное чувство могло бы полностью атрофироваться, если бы оно на что-нибудь годилось?… Гавелы! - вдруг громко закричал он.- Пусть Джока наслаждается своими ароматами, а на завтра…- и он засвистел. Через несколько секунд Джока Кальери оказался в полном одиночестве и мог приняться за долгожданную трапезу.
ГАВЕЛЫ ЧИТАЮТ БРЕМА
Утром у Джоки Кальери был любопытный разговор с Монтегю, прибывшим к нему на яхте в сопровождении двух имбиторов в матросской форме. Артур Монтегю быстро прошел в дом, едва кивнув Кальери, и достал с книжной полки первую попавшуюся ему книгу. Джока Кальери был поражен, увидев, что его гость, раскрыв книгу, лижет ее страницы языком; то же самое он проделал с обложкой еще одной книги и некоторое время стоял в задумчивости, закрыв глаза и покачиваясь всем своим грузным телом.
– Вот что,- сказал он Кальери,- попробуйте и вы…- И протянул ему немецко-арабский словарь.
Кальери также прикоснулся языком и тотчас же удивленно воскликнул: - Она соленая?!
– Совершенно верно,- удовлетворенно сказал Монтегю.- Это морская соль. Я скажу больше, книга вся пропитана составом, который делает бумагу невосприимчивой к влаге, вы понимаете?
– Но для чего?
– Ее, эту книгу, читают в воде, теперь понимаете? Вы часто видите, как они забавляются в полосе океанского прибоя? Так вот, они не только забавляются, они учатся, вам ясно, чем это пахнет?
– Не совсем, дорогой Артур…
– Через несколько месяцев мы им больше не понадобимся. Скажу больше, они не только учатся, они в высочайшей степени обладают творческой потенцией. Глен Смит рассказывал мне о математических предложениях, которые некоторые имбиторы делают во время его лекций. Мороз по коже идет после таких рассказов! Смит попробовал усиливать текст лекции задачами, требующими не простого внимания, а серьезнейшей работы мысли, и что же?… Имбиторы следовали за ним по пятам! Потом Смит, а это серьезнейший ученый, построил лекцию в виде высокоусложненного сообщения. И что же? Имбиторы сделали ряд таких замечаний, что Смит заскрипел зубами от зависти! Глен Смит заскрипел зубами, вы слышите меня, сэр? Но и это еще не все! Дело не только в нас. В конце концов, съедят они нас или высадят в каком-нибудь безлюдном месте - что же, пострадают несколько несчастных, а этим мир нисколько не удивить. Но они занимаются не только теоретическими дисциплинами, отнюдь, Кальери, не только! У них там,- Артур указал куда-то вниз,уже есть кое-что любопытное.
Кальери также прикоснулся языком и тотчас же удивленно воскликнул: - Она соленая?!
– Совершенно верно,- удовлетворенно сказал Монтегю.- Это морская соль. Я скажу больше, книга вся пропитана составом, который делает бумагу невосприимчивой к влаге, вы понимаете?
– Но для чего?
– Ее, эту книгу, читают в воде, теперь понимаете? Вы часто видите, как они забавляются в полосе океанского прибоя? Так вот, они не только забавляются, они учатся, вам ясно, чем это пахнет?
– Не совсем, дорогой Артур…
– Через несколько месяцев мы им больше не понадобимся. Скажу больше, они не только учатся, они в высочайшей степени обладают творческой потенцией. Глен Смит рассказывал мне о математических предложениях, которые некоторые имбиторы делают во время его лекций. Мороз по коже идет после таких рассказов! Смит попробовал усиливать текст лекции задачами, требующими не простого внимания, а серьезнейшей работы мысли, и что же?… Имбиторы следовали за ним по пятам! Потом Смит, а это серьезнейший ученый, построил лекцию в виде высокоусложненного сообщения. И что же? Имбиторы сделали ряд таких замечаний, что Смит заскрипел зубами от зависти! Глен Смит заскрипел зубами, вы слышите меня, сэр? Но и это еще не все! Дело не только в нас. В конце концов, съедят они нас или высадят в каком-нибудь безлюдном месте - что же, пострадают несколько несчастных, а этим мир нисколько не удивить. Но они занимаются не только теоретическими дисциплинами, отнюдь, Кальери, не только! У них там,- Артур указал куда-то вниз,уже есть кое-что любопытное.
– Но почему вы думаете о том, что имбиторы будут враждовать с нами, людьми? - спросил Джока Кальери, воспользовавшись тем, что Монтегю не хватило воздуха.- Может быть, впереди мир, а не война? Кто знает?…
– А те столкновения с кораблями, которые они имели до нашего появления здесь? А сражение в Калифорнийском заливе? Бедные мексиканцы…
– Но эти бедные мексиканцы доставили, кажется, два трупа убитых ими имбиторов?
– Кстати, потрясающая новость! Они лишили нас связи с внешним миром, но морская волна недавно принесла к моему атоллу кокосовый орех, к кожуре которого прилип кусок газеты на испанском языке. Я не силен в испанском, но кое-что любопытное вы там прочтете.
Газета была на португальском языке. Вот содержание этого сильно испорченного морской водой обрывка: “Как сообщает наш корреспондент со Всемирной конференции в ЛасПальмос, посвященной проблеме имбиторов, на секционном заседании было заслушано выступление Дика Картера и Франклина Канъядоса. При возгласах всеобщего одобрения профессор Картер сказал: “Тысячелетиями кита считали рыбой. Этой ошибки не избегло даже священное писание. Но кит - не рыба, и, несмотря на его плавники и образ жизни, среду его обитания и многое другое, мы относим китообразных к классу млекопитающих. Никакая внешняя близость и никакие водные приспособления не могут нас переубедить в великой правоте науки, совершившей этот шаг. Точно так же мы сегодня имеем право со всей ответственностью сказать, что имбиторы, несмотря на их сходство с человекообразными, анатомически и вполне возможно и физиологически принадлежат к китообразным. Однако мы должны оговорить чрезвычайно важный момент, который пока выглядит исключительно как терминологический, но со временем может приобрести решающее значение. Господа, мы относим китообразных к отряду вторичноводных животных из класса млекопитающих. Но если между имбиторами и китообразными существует генетическая связь, то не имеем ли мы право отнести их к новому отряду, который мы предлагаем назвать отрядом вторично-сухопутных из класса млекопитающих. Если до сих пор мы подчеркивали, что предки кита, несомненно, вернулись с суши в океан и стали морскими животными, то не имеет ли место в настоящее время спонтанный процесс их возвращения на сушу?”
– А, что скажете! - спросил Монтегю, когда Кальери перевел ему этот документ полностью.
– У профессора Картера отлично работает воображение, вот что я скажу…
– И только? Но тогда вот что, Кальери… Хоть вы и иезуит, но человек, и человек воспитанный, тем вы мне и приятны. Кроме того, ваша судьба вряд ли будет серьезно отличаться от судьбы остальных наших коллег… Поэтому слушайте. Был и у меня разговор частного порядка с имбиторами. Был. Не скрою. И они меня угостили таким блюдом, что после того, как вы перевели текст этой газетной выдержки, у меня кровь стынет в жилах. Они у кого-то из наших коллег утащили том “Жизни животных” Альфреда Брема. И завели речь о…
– Китообразных?
– Совершенно верно. А в своих зоологических статьях о животных Альфред Брем, нам на горе, привел несколько таких рассказов очевидцев, которые мог бы и не приводить… А имбиторы, конечно же, выучили их на память и преподнесли мне с самым невинным видом.
– Рассказы очевидцев, говорите вы, но там, по-моему, ничего такого не было…
– Не было? Как бы не так! Там был рассказ об истреблении гринд населением одного маленького скандинавского городка.
– Ну и что вы видите страшного?
– Но гринды тоже дельфины…
Кальери прикусил язык.
– И надо было видеть,- продолжал Монтегю,- с каким видом была преподнесена мне эта история… Что вам известно о плавании китобойца “Эссекс” в тысяча восемьсот двадцатом году? Ничего? А вот мне известно, и что всего опасней, известно имбиторам. А вышло вот что: несчастный “Эссекс” охотился на кашалотов и погнался за целым стадом этих животных. Вдруг появился кашалот-гигант. Он нанес всего два удара, пробил борт, и “Эссекс” пошел ко дну… Удалось, правда, спустить шлюпки, но в них спаслось всего по два-три человека. Они-то и рассказали, как было дело. А случай с “Анной Александр”? Тоже ничего не знаете? “Анна Александр” пошла на дно со всей командой, так никто не спасся, а причиной был опять-таки кашалот.
– Но если никто не спасся, так как же узнали о причине?
– Наивный человек! Как узнали? Да очень просто все узнали, когда убили кашалота, в котором торчали гарпуны с клеймом “Анны Александр”, а в ранах на голове обнаружили куски деревянной обшивки из борта этого корабля. Вот откуда! Имбиторы преподнесли мне эти рассказы не случайно.
– Вы приехали ко мне только для того, чтобы запугать меня до смерти? - осведомился Джока Кальери.
– Нет! - твердо сказал Артур Монтегю.- Я вовсе не хотел вас запугать. Я просто верю, что опытный проповедник вроде вас сможет обратить это стадо детски-наивных существ если и не в лоно цивилизации, то хотя бы внушить им какие-то гуманные намерения! Ради всего святого, сэр, ради нас с вами, неужели не стоит попробовать?
ХУК-ГЕК ПРЕДСТАВЛЯЕТ УНДИНУ
После описанной выше встречи с Артуром Монтегю Кальери решается приступить к обращению имбиторов и в своем донесении генералу Ордена Пьетро Арруппе сообщает: “Я близко познакомился с имбитором, имя которого, как принято у этого народа, обозначается дробью из двух звучных слогов; к примеру, моего нового знакомого звали Хук дробь Гек (я применяю здесь Хук-Гек), причем числитель этой дроби означает отдельное объединение имбиторов, а может быть, и архипелаг, вокруг которого они кормятся и учатся, а знаменатель- личное имя. Этот Хук-Гек постоянно выделялся из остальной массы учеников повышенным интересом к исторической лингвистике. У нас произошел разговор, позволивший мне сделать первую попытку ознакомления имбиторов с религией.
Хук-Гек задал мне такой вопрос: - Известно, что французское слово “солдат”, выражающее военную профессию, содержит первый слог “сол”, обозначающий на том же языке “почву”, “грунт”; в связи с этим нельзя ли рассматривать это слово как обозначение того факта, что главным назначением солдата является захват, обладание, удерживание именно почвы, как источника будущих урожаев? Кроме того, слово “соль” обозначает на испанском языке “солнце”, нельзя ли вывести из этого факта, что слово “солдат” происходит от слова “солнце”, поскольку солдат являлся наемником и получал дневное содержание, то есть его оплата возрастала с каждым восходом солнца?
Я ответил на этот забавный вопрос указанием, что слово “солдат” произошло от латинского “солдуриос” - “совершенно преданный”, что этим галльским словом обозначали телохранителей, а так как римские гарнизоны были во всех европейских странах, то это слово, пройдя очевидные изменения, утвердилось как обозначение лиц, имеющих военную профессию. Версию о происхождении этого слова от итальянского “сольдо” - “плата” я опустил.
Судя по некоторому недоумению, охватившему мою аудиторию, я понял, что книги исторического содержания не попадали в их руки. Теперь после разговора с Монтегю мне было известно, что присутствие имбиторов на лекции является всего лишь маскировкой: что знал один - узнавали немедленно все. Поэтому я предложил спрашивающему меня имбитору по имени Хук-Гек задержаться после лекции.