— Только сына?
— Жена-то ему на что теперь сдалась?
— Он думал бы по-иному, если б любил ее, — потемнел Друсс.
Варсава кивнул.
— У вас, дренаев, известно, другие понятия. А здесь богатые по любви не женятся, Друсс, брак им нужен либо для увеличения состояния, либо для продолжения рода. Бывает, конечно, что муж потом влюбляется в свою жену, но не так уж часто. Вентрийский дворянин станет посмешищем, взяв обратно в дом жену, которая... ну, скажем, побывала в неволе. Нет, он с ней уже развелся — и заботит его только сын. Если я найду мальчика, отец уплатит мне сотню золотом, а если освобожу — то тысячу.
Поднесли новый штоф. Друсс наполнил свой кубок и предложил вина Варсаве, но тот отказался.
— У меня и так уж голова идет кругом, а у тебя, поди, и вовсе ноги соломенные.
— Сколько у тебя человек? — спросил Друсс.
— Никого. Я работаю в одиночку.
— Ну и что же, узнал ты, где мальчик?
— Да. Высоко в горах есть крепость под названием Валия — пристанище воров, убийц и разбойников. Заправляет там Кайивак. Слышал о нем? — Друсс покачал головой. — Это настоящее чудовище. Он посильнее тебя будет и в бою страшен Его оружие — тоже топор, и этот человек безумен.
Друсс выпил еще, рыгнул и откинулся назад.
— Многих незаурядных бойцов считают безумцами.
— Знаю, но Кайивак — дело иное. Ты не поверишь, сколько народу он перебил безо всякого смысла за последний год. Свои жертвы он сажает на кол либо сдирает с них кожу живьем. Я встретил одного человека, который служил ему около пяти лет, — он-то и сказал мне, где мальчик. А еще сказал, что Кайивак иногда говорит не своим голосом, а густым басом, от которого мороз идет по коже, и глаза у него светятся странным огнем. И всякий раз, как на него это находит, он убивает. Кого попало: слугу, девицу из таверны или человека, который случайно встретится с ним взглядом. Нет, Друсс, он явно безумен... или одержим.
— Как ты намерен спасти мальчика?
— Я как раз думал над этим, когда ты пришел, — развел руками Варсава, — и пока не нашел ответа.
— Я тебе помогу.
— Сколько ты хочешь? — сощурился Варсава.
— Деньги можешь оставить себе.
— Тогда зачем тебе это?
Но Друсс только улыбнулся и налил себе вина.
Варсава оказался приятным попутчиком и не докучал Друссу разговорами, пока они шли по горам и долинам, поднимаясь все выше и выше над Ланией. Оба несли за плечами котомки, а Варсава нахлобучил на себя бурую кожаную широкополую шляпу с орлиным пером. Друсс, увидев ее впервые, не удержался от смеха. Варсава был красивым мужчиной и носил безупречно скроенную одежду из зеленой шерсти, а сапоги у него были из мягкой бараньей кожи.
— Ты что, проспорил кому-то? — спросил Друсс.
— Почему проспорил?
— Что еще может заставить человека надеть такую шляпу?
— Ага! Как видно, у вас, варваров, это считается смешным. Так знай же, что эта шляпа принадлежала еще моему отцу. Она волшебная и не раз спасала мне жизнь.
— А я думал, вентрийцы никогда не врут.
— Не врут только благородные господа — но на сей раз я говорю чистую правду. Эта шляпа помогла мне бежать из тюрьмы, — Варсава передал ее Друссу. — Глянь-ка на нее изнутри.
Друсс посмотрел. За внутренний обод с одной стороны была заткнута тонкая пилка, с другой — загнутая стальная булавка. Впереди Друсс нащупал три монеты и вытащил одну: это было золото.
— Беру свои слова обратно. Отличная шляпа!
Воздух был свеж и прохладен, и Друсс чувствовал себя свободным. Почти четыре года прошло с тех пор, как он оставил Зибена в Эктанисе и отправился один в занятый врагом город Решу, чтобы найти там купца Кабучека, а через него и Ровену. Дом он нашел сразу, но узнал, что Кабучек еще месяц назад поехал навестить своих друзей в Наашане. Друсс последовал за купцом в наашанский город Пьерополис и там потерял его след.
Вернувшись в Решу, Друсс выяснил, что Кабучек продал свой дворец и уехал неизвестно куда. У Друсса кончились деньги и припасы, и он нанялся к подрядчику, который занимался восстановлением разрушенных городских стен. Четыре месяца Друсс работал в поте лица, пока не скопил достаточно, чтобы вернуться на юг.
За пять лет, прошедших после побед при Капалисе и Эктанисе, император Горбен дал еще восемь сражений наашанитам и их вентрийским союзникам. В двух первых и в последнем он одержал решающую победу, но остальные закончились ничем, и обе стороны понесли огромные потери. Пять лет длится кровавая война — и ни один стан не может поручиться за то, что он близок к победе.
— Иди за мной, — сказал Варсава. — Хочу тебе кое-что показать.
Вентриец сошел с тропы и взобрался по склону к заржавленной, врытой в землю железной клетке. В ней лежала груда заплесневелых костей и череп с остатками кожи и волос.
Варсава опустился на колени рядом с клеткой.
— Это Вашад-миротворец, — сказал он. — Ему выкололи глаза и вырезали язык, а потом приковали здесь умирать с голоду.
— В чем же его вина?
— Говорю же тебе: он был миротворец. В мире, полном войн и диких страстей, такие, как Вашад, существовать не могут.
Варсава сел на землю и снял свою широкополую шляпу. Друсс сбросил с плеч котомку и сел рядом с ним.
— Но почему ему уготовили такую смерть?
Варсава улыбнулся одними губами:
— Видишь ты много, но понимаешь мало, Друсс. Воин живет ради битв и славы. Его дело — смерть, и он старается как-то выделиться среди своих товарищей. Он почитает себя благородным человеком, и мы утверждаем его в этом мнении, восхищаясь им. Мы слагаем о нем песни и рассказываем истории о его подвигах. Вспомни дренайские сказания: много ли там говорится о миротворцах или поэтах? Это все истории о героях, несущих кровь и смерть. Вашад был философ и верил в то, что называл «человеческим благородством». Он был как зеркало — и воины, взглянув ему в глаза, увидели себя такими, как есть. Во всей своей темноте, дикости, похотливости и никчемности. Им нужно было разбить зеркало — поэтому они ослепили его и вырезали ему язык. Потом оставили его здесь... здесь он и лежит.
— Ты хочешь похоронить его? Я помогу тебе выкопать могилу.
— Нет, — с грустью ответил Варсава, — не хочу я его хоронить. Пусть его видят другие и знают, как безумны люди, желающие изменить мир.
— Это наашаниты его казнили?
— Нет, его казнили задолго до войны.
— Это твой отец?
Варсава с окаменевшим лицом покачал головой.
— Я знал его недолго — ровно столько, чтобы успеть выколоть ему глаза. — Он впился взглядом в лицо Друсса и продолжил: — Я был тогда солдатом. Что за глаза, Друсс, — большие, сияющие и голубые, как летнее небо. Последнее, что они видели, было мое лицо и выжегшее их каленое железо.
— И теперь он преследует тебя? Варсава встал.
— Да, преследует. Это было злое дело, Друсс. Но мне дали такой приказ, и я выполнил его, как подобает солдату. А сразу же после этого подал в отставку и покинул армию. Скажи, как бы ты поступил на моем месте?
— Я бы никогда не оказался на твоем месте, — сказал Друсс, надевая котомку.
— И все-таки — как?
— Я бы отказался.
— Жаль, что я не сделал того же, — печально сказал Варсава, и они вернулись на тропу.
В молчании они прошли около мили, и Варсава внезапно сел. Вокруг высились горы, свистал ветер. Высоко в небе кружили два орла.
— Ты презираешь меня, Друсс?
— Да, — признался воин, — и все-таки ты мне нравишься.
— Люблю, когда говорят прямо. Я и сам себя презираю. А ты совершал что-нибудь, чего потом стыдился?
— Пока нет, но в Эктанисе был на грани.
— Что там произошло?
— Город уже несколько недель был в осаде, и, когда мы подошли, стены были уже проломлены. Я участвовал в первой атаке и многих убил. Потом, сам не свой от жажды крови я ринулся к казармам. На меня наскочил маленький мальчик с копьем, и я, не успев опомниться, рубанул его топором. Он увернулся — лезвие задело его плашмя и сбило с ног. Но я чуть было его не убил. Случись это, я нескоро бы оправился.
— И это все?
— С меня довольно.
— Ты никогда не насиловал женщин, не убивал безоружных, не крал?
— Нет — и никогда такого не сделаю.
— Ты необыкновенный человек, Друсс. Люди должны либо ненавидеть тебя, либо чтить.
— Мне до этого дела нет. Далеко ли до твоей крепости?
— Еще два дня. Ночевать будем в сосновом лесу — там холодно, зато воздух великолепный. Кстати, ты так и не сказал, почему решил помочь мне.
— Верно, не сказал. Пошли поищем место для лагеря. Через длинный перевал они вышли к сосновой роще, за рощей лежала напоминающая грушу долина. Там по берегам узкой речки стояли дома.
— С полсотни наберется, — прикинул Друсс.
— Да. Тут живут в основном крестьяне. Кайивак не трогает их, потому что зимой они снабжают его зерном и мясом. Но огня нам лучше не разводить — у Кайивака в деревне есть соглядатаи, и я не хочу, чтобы нас обнаружили.
Они углубились в лес. Здесь не так дуло, и они стали подыскивать место для ночлега. Здешние места походили на родные горы, и Друсс снова предался воспоминаниям о былом счастье с Ровеной. Отправляясь с Шадаком на ее поиски, он верил, что разлука продлится всего несколько дней. Даже на корабле ему верилось, что его странствиям скоро конец. Но месяцы и годы скитаний подточили его уверенность. Он знал, что никогда не откажется от поисков — но к чему они приведут? Что, если она вышла замуж, родила детей?
Что, если она счастлива и без него, и незачем ему вторгаться в ее жизнь?
Его раздумья нарушил раскат громкого смеха. Варсава тихо сошел с тропы, Друсс последовал за ним. Впереди открылась лощина, по которой бежал ручей, а посреди нее несколько человек метали ножи в дерево. К дереву был привязан старик. Руки раскинуты в стороны, лицо кровоточит, плечи изранены, из бедра торчит нож.
Друсс понял, что старик служит метателям мишенью. Чуть левее еще трое мужчин срывали платье с девочки-подростка, стараясь повалить ее на землю. Друсс снял котомку и устремился вниз, но Варсава удержал его.
— Ты что? Их там десять человек!
Но Друсс вырвался и зашел в тыл семерым метателям ножей. Занятые своей забавой, они его не заметили. Друсс ухватил двоих, что поближе, за шиворот и стукнул их головами. Раздался громкий стук, и оба без единого звука повалились наземь. Третий оглянулся, но не успел он опомниться, как кулак в перчатке с серебряными шипами заехал ему в рот, раздробив зубы. Лишившись чувств, он рухнул на своего товарища. Еще один бросился на Друсса, целя ножом ему в живот, — Друсс отвел клинок в сторону и нанес врагу прямой левый в подбородок. Остальные тоже вступили в бой, чей-то нож распорол Друссу колет на бедре. Друсс схватил того, что поближе, треснул его головой, другого ударил рукой наотмашь. Тот, прокатившись по земле, попытался встать, но привалился спиной к дереву, утратив всякую охоту драться.
Друсс, схватившись сразу с двумя, услышал душераздирающий вопль. Враги так и замерли. Друсс высвободил руку и нанес одному страшный удар по шее. Второй вырвался и бросился наутек. Друсс обвел взглядом местность, ища новых врагов, но увидел только Варсаву с окровавленным охотничьим ножом. Рядом с ним валялись два трупа. Трое поверженных Друссом лежали не шевелясь, а четвертый так и сидел у дерева. Друсс подошел к нему и поднял на ноги.
— Пора уносить ноги, парень!
— Не убивай меня! — взмолился тот.
— Кому нужно тебя убивать? Убирайся!
Тот поплелся прочь на подгибающихся ногах, а Друсс отвязал старика от дерева, опустил его наземь и вытащил нож из его бедра. Варсава подошел к ним.
— Это надо зашить. Пойду принесу котомку. Старик через силу улыбнулся:
— Спасибо, друзья. Боюсь, они в конце концов прикончили бы меня. Где Дулина?
Друсс огляделся, но девочки нигде не было.
— С ней ничего худого не случилось. Наверное, убежала, когда началась драка. — Друсс наложил старику жгут на бедро и пошел посмотреть на убитых. Двое, на которых напал Варсава, и еще один, со сломанной шеей, были мертвы, остальные лежали без сознания. Друсс перевернул двух живых на спину, растолкал и попытался поднять. Один тут же повалился обратно, а другой спросил:
— Ты кто?
— Друсс.
— Кайивак тебя за это не помилует. На твоем месте я убрался бы подальше в горы.
Друсс поставил на ноги второго, и вояки побрели прочь. Варсава вернулся с котомкой в сопровождении девочки, придерживавшей на себе порванное платье.
— Глядите-ка, что я нашел, — сказал Варсава. — Она пряталась под кустом.
Друсс, буркнув что-то в ответ, пошел к ручью, стал на колени и напился.
Будь Снага с ним, лощина была бы залита кровью и завалена трупами. Друсс сел на берегу, глядя на струящуюся воду.
Когда он лишился топора, с души словно свалилось тяжкое бремя. Капалисский жрец был прав: это демонское оружие. С разгаром войны Друсс все больше чувствовал на себе его власть — неутолимая жажда крови накатывала, как прилив, а после битвы приходили пустота и разочарование. Самая пряная пища казалась пресной, самые ясные дни — серыми и унылыми.
Но однажды в горах наашаниты застали его одного. Он убил пятерых, больше пятидесяти пустились за ним в погоню. Он попытался пройти по скале, но топор мешал ему. Потом карниз обвалился, и Друсс, кувыркаясь, полетел вниз. Падая, он отшвырнул топор в сторону и хотел перевернуться головой вниз, но не успел и хлопнулся в воду спиной, так что весь воздух вышел из легких. Бурная река подхватила его и несла больше двух миль, пока он не ухватился за какой-то корень на берегу. Он подтянулся и сел, глядя на воду, вот как теперь.
Снага пропал — и Друсс освободился.
— Спасибо, что помог дедушке, — раздался нежный голосок у него за спиной, и Друсс с улыбкой обернулся. — Они ничего тебе не сделали? — Нет, только больно били по лицу.
— Сколько тебе лет?
— Двенадцать, скоро тринадцать будет. — Девочка была хорошенькая, с большими ореховыми глазами и легкими каштановыми волосами.
— Ничего, все уже позади. Вы с дедом из деревни?
— Нет. Мой дедушка лудильщик. Мы ходим с места на место, он точит ножи и чинит посуду. Он у меня очень умный.
— А родители твои где?
— У меня их никогда не было, только дедушка. Ты очень сильный — только тебя поранили.
— Ничего, малютка, заживет, — усмехнулся Друсс. Он снял колет и осмотрел рану на бедре — это была просто царапина. Подошел Варсава.
— Давай я и тебя зашью, герой, — с заметным раздражением сказал он.
Друсс вытянулся на земле, и Варсава без церемоний принялся орудовать кривой иглой. Закончив, он сказал:
— Лучше нам уйти отсюда и возвратиться в Ланию. Думаю, наши приятели не замедлят вернуться. Друсс надел колет.
— А как же крепость и твоя тысяча золотых?
— Из-за твоего геройства все пошло псу под хвост. Вернусь в Ланию и возьму с заказчика сто золотых за сведения о мальчике. Тебе же вольная воля — иди куда хочешь.
— Очень уж легко ты сдаешься. Ну, разбили мы пару голов — что из этого? У Кайивака сотни людей — не станет он обращать внимания на каждую потасовку.
— Меня волнует не Кайивак, а ты. Я не для того сюда пришел, чтобы спасать юных дев и убивать драконов — что там еще полагается делать героям? Предположим, мы явимся в крепость, и ты увидишь там какую-нибудь несчастную жертву — что тогда? Сможешь ты пройти мимо, чтобы выполнить то, что мы задумали?
Друсс поразмыслил и сказал:
— Нет, мимо я не пройду.
— Так я и думал, будь ты проклят! Ну и что ты хочешь этим доказать? Желаешь, чтобы о тебе сложили новые песни, или просто стремишься умереть молодым?
— Ничего я не хочу доказывать, Варсава. Пусть я умру молодым — зато, глядясь в зеркало, не устыжусь, что оставил без помощи старика и дал надругаться над ребенком. И дух злодейски убитого миротворца не будет преследовать меня.
Ступай куда хочешь, Варсава, и уведи этих людей с собой в Ланию. Я пойду в крепость.
— Тебя убьют там.
— Все умирают, и я тоже не бессмертен, — пожал плечами Друсс.
— Ты просто глуп, — огрызнулся Варсава и пошел прочь.
Мишанек положил окровавленный меч на парапет крепостной стены и отстегнул ремешок бронзового шлема, с наслаждением подставив потную голову холодному ветерку. Вентрийцы отошли в беспорядке, бросив за воротами свой огромный таран, окруженный многочисленными трупами. Мишанек прошел к заднему краю стены и крикнул солдатам внизу:
— Откройте ворота и затащите таран в город. — Потом достал из-за пояса платок, обтер меч и вложил его в ножны.
Четвертая атака успешно отражена — больше враг сегодня на приступ не пойдет. Но люди не спешили уходить со стены. В городе среди населения свирепствовала чума, унося каждого десятого. Каждого десятого? Нет, теперь, пожалуй, дело обстоит куда хуже.
Горден не стал запруживать реку, но велел набросать туда всякой дряни: полуразложившейся падали, отбросов и нечистот, производимых одиннадцатитысячной армией. Неудивительно, что в городе зараза.
Воду теперь брали из колодцев, но никто не знал, насколько они глубоки и надолго ли в них хватит воды. Мишанек взглянул на чистое голубое небо: ни облачка, и вот уж месяц, как не было дождя.
К нему подошел молодой офицер:
— Двести получили легкие ранения, шестьдесят убиты и еще тридцать три ранены тяжело. Мишанек кивнул, думая о другом.
— Как там дела в городе, брат?
— Чума пошла на убыль. Нынче умерли всего семьдесят человек — в основном дети и старики. Мишанек встал и улыбнулся юноше:
— Твои сегодня хорошо дрались. Непременно доложу об этом императору, когда мы вернемся в Наашан. — Глаза братьев встретились, и невысказанная мысль пробежала между ними: если мы вернемся в Наашан. — Ступай отдохни, Нарин. У тебя измученный вид.
— У тебя тоже, Миши. Я отбивал только последние две атаки, а ты здесь с самого рассвета.