— Ты называешь это любовью?
— А что?
— Это не любовь. Тех, кого я любила, ты убил — а теперь хочешь получить удовольствие, растоптав остатки моего достоинства.
Он стиснул ее плечи.
— Ты не спорить сюда пришла, шлюха! Ты будешь делать то, что тебе говорят.
— Почему ты зовешь меня шлюхой? Так тебе проще, да? О, Хариб Ка, что бы сказала на это Райка? Он отшатнулся, как от удара.
— Что ты знаешь о Райке?
— Только то, что она любила тебя — и умерла у тебя на руках.
— Ты ведьма!
— А ты погибший человек, Хариб Ка. Ты продал все, чем дорожил, — и гордость, и честь, и любовь к жизни.
— Не тебе меня судить, — сказал он, но не сделал ничего, чтобы заставить ее замолчать.
— Я не сужу тебя. Я тебя жалею. И знай: ты умрешь, если не освободишь меня и других женщин.
— Так ты еще и пророчица? — с вымученной насмешкой спросил он. — Может, дренайская кавалерия близко? Или целая армия готовится напасть на нас? Не надо угроз, девушка. Чего бы я ни лишился, я все еще воин и лучший рубака из всех, кого я знаю, за вычетом разве что Коллана. Смерти я не боюсь — порой я даже жажду ее. — Желание, снедавшее его, угасло, и он спросил: — Так скажи же, колдунья, что станет причиной моей гибели?
— Человек по имени Друсс. Мой муж.
— Мы перебили всех мужчин в твоей деревне.
— Нет. Он был в лесу, рубил деревья для частокола.
— Я послал туда шестерых.
— Но они не вернулись, ведь так?
— Хочешь сказать, он убил их всех?
— Да — и скоро он придет за тобой.
— Послушать тебя, так он просто сказочный герой, — чувствуя себя не совсем уверенно, сказал Хариб. — Я пошлю людей ему навстречу, и они убьют его.
— Не делай этого.
— Ты боишься за него?
— Нет, мне жаль твоих людей.
— Расскажи мне о нем. Он что, воин? Солдат?
— Нет, он сын плотника. Но во сне он предстал мне на вершине горы, с черной бородой и топором, обагренным кровью. Вокруг него вились мириады душ, оплакивавших свою земную жизнь. А от топора со скорбным воем отлетали новые души. Жители разных стран и земель клубились, словно дым, уносимый ветром. Их всех убил Друсс. Могучий Друсс, Мастер Топора, Побратим Смерти.
— И этот человек — твой муж?
— Нет, мой муж пока не стал им — но станет, если ты не отпустишь меня. Ты сам создал Побратима Смерти, убив его отца и взяв меня в плен, и теперь, Хариб Ка, ты его не остановишь.
Тогда он отослал ее прочь и велел часовым не трогать ее. Пришел Коллан и высмеял его.
— Клянусь Миссаэлем, Хариб, она всего лишь деревенская девка, а теперь и вовсе рабыня. Она наша собственность, и ее дар делает ее в десять раз ценнее всех прочих. Притом она молода и хороша собой — мы выручим за нее не меньше тысячи золотых. Тот вентрийский купец, Кабучек, всегда охотно приобретает пророчиц и гадалок. Он запросто выложит тысячу.
— Ты прав, мой друг, — вздохнул Хариб. — Забирай ее. Нам понадобятся деньги, когда мы приедем в город. Да смотри не трогай ее. У нее в самом деле есть Дар, и она смотрит тебе прямо в душу.
— В моей она не увидит ничего, — с жесткой, натянутой усмешкой сказал Коллан.
Друсс крался вдоль реки, держась поближе к кустам, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться. Было тихо — лишь осенняя листва шелестела вверху, да порой рассекала воздух сова или летучая мышь. Во рту у него пересохло, но страха не было.
По ту сторону узкой речки показался большой белый камень, расколотый посередине. Как сказал Шадак, где-то напротив него должен стоять первый часовой. Друсс тихо углубился обратно в лес и вновь свернул к реке, когда налетевший ветер зашелестел опавшей листвой.
Часовой сидел на камне в каких-то десяти футах правее Друсса, вытянув правую ногу. Переложив Снагу в левую руку, Друсс вытер потную ладонь о штаны. Он всматривался в подлесок, ища второго часового, но не видел его.
Он подождал еще, прислонившись спиной к толстому стволу, — и вскоре слева донесся резкий булькающий звук. Часовой тоже услышал его и встал.
— Бушин! Что ты там делаешь, дуралей?
— Умирает, — сказал Друсс, подойдя к нему сзади. Часовой крутнулся на месте, нашаривая меч, и Снага, сверкнув серебром, перерубил ему шею чуть пониже уха. Голова упала направо, тело — налево. Из кустов вышел Шадак.
— Молодец, — прошептал он. — Когда я пришлю к тебе женщин, пусть переходят вброд у этого камня, а потом идут по каньону на север, к пещере.
— Ты уже в сотый раз повторяешь.
Шадак, не отвечая на это, положил руку ему на плечо.
— Помни же: что бы ни случилось, не возвращайся в лагерь. Оставайся с женщинами. К пещере ведет только одна тропа, но на север от нее расходятся несколько. Пусть идут на северо-запад, а ты их прикроешь.
Шадак снова скрылся в лесу, и Друсс приготовился ждать.
Шадак пробирался по краю лагеря. Почти все женщины спали, и часовой, стороживший их, сидел, прислонившись головой к колесу фургона, — тоже дремал, наверное. Отстегнув пояс с мечом, Шадак на животе пополз к повозке. Вынув из ножен на бедре охотничий нож, он подкрался к часовому сзади, просунув левую руку сквозь колесо и схватив его за горло. Нож вошел разбойнику в спину — он дернул ногой и затих.
Шадак прополз под повозкой и подобрался к первой с краю женщине. Она и несколько других спали, сбившись в кучку для тепла. Он зажал ей рот и встряхнул ее. Она в ужасе забилась, пытаясь вырваться.
— Я пришел спасти вас! — прошипел Шадак. — У реки ждет ваш односельчанин — он проводит вас в безопасное место. Поняла? Когда я отпущу тебя, разбуди потихоньку остальных. Идите на юг, к реке. Там вас встретит Друсс, сын Бресса. Кивни, если поняла меня. — Она шевельнула головой. — Хорошо. Смотрите же, не поднимайте шума. Уходите медленно. Которая тут Ровена?
— Ее нет с нами. Они забрали ее.
— Куда?
— Один из вожаков, у которого шрам на щеке, уехал с ней, как только стемнело.
Шадак тихо выругался. Менять план было поздно.
— Как тебя звать?
— Мари.
— Ладно, Мари, буди остальных и скажи Друссу: пусть действует как условились.
Шадак отполз прочь, нашел свои мечи и опоясался ими. Потом вышел на открытое место и как ни в чем не бывало зашагал к шатру. В лагере бодрствовали всего несколько человек, да и те не обратили внимания на уверенно идущего Шадака.
Он приподнял полотнище и вошел внутрь, обнажив правый меч. Хариб Ка сидел на полотняном стуле с кубком вина в левой руке и саблей в правой.
— Добро пожаловать к моему очагу, Человек-Волк, — с улыбкой сказал он, осушил свой кубок и встал. Вино текло по темной раздвоенной бороде, и при свете лампы она блестела, как намасленная. — Хочешь выпить?
— Почему бы и нет? — Если бой начнется тотчас же, лязг стали разбудит спящих разбойников, и женщинам не дадут убежать.
— Далеко же ты заехал от дома, — сказал Хариб Ка.
— У меня больше нет дома.
Хариб Ка наполнил второй кубок и подал Шадаку.
— Ты пришел убить меня?
— Я пришел к Коллану. Говорят, он уехал?
— Почему к Коллану? — Темные глаза Хариба Ка поблескивали в золотистом свете.
— Он убил моего сына в Кориалисе. — А, белокурый такой парнишка. Хороший боец, но чересчур бесшабашный.
— Это свойственно молодости. — Шадак пригубил вино, Его гнев, словно огонь в кузнице, был горяч, но не выходил за пределы горна.
— Это свойство его погубило. Коллан — мастер своего дела. Где ты оставил своего приятеля с топором?
— Ты хорошо осведомлен.
— Всего несколько часов назад его жена стояла там же, где сейчас ты. Это она сказала мне, что он придет. Она ведьма — ты знал об этом?
— Нет. Где она теперь?
— Едет с Колланом в Машрапур. Так что же — начнем?
— Начнем, как только... — заговорил Шадак, но сабля Хариба уже устремилась к его горлу. Охотник пригнулся, ушел влево и пнул Хариба в колено. Вентриец упал, и Шадак приставил меч к его горлу, сказав тихо: — Никогда не дерись, если пьян.
— Я запомню. И что же дальше?
— Скажи, где остановится Коллан в Машрапуре.
— Гостиница «Белый медведь». Это в западном квартале.
— Знаю. Итак, Хариб Ка, сколько стоит твоя жизнь?
— По мнению дренайских властей — около тысячи золотых. Для меня самого? Я ничего не могу предложить, пока не продам рабынь.
— У тебя их больше нет.
— Я верну их. Тридцать пеших женщин в горах далеко не уйдут.
— Трудненько будет разыскивать их с перерезанным горлом. — Шадак слегка нажал на меч.
— Это верно. Так что же ты предлагаешь? — Шадак, уловив торжествующий огонек в глазах Хариба, обернулся — но поздно.
Тяжелый холодный металл обрушился ему на череп, и мир погрузился во мрак.
Увесистые удары по лицу, от которых шатались зубы, привели его в чувство. Шадак открыл глаза. Он стоял на коленях, и двое мужчин держали его за руки, а Хариб Ка присел на корточки перед ним.
— По-твоему, я так глуп, что позволю убийце войти в мой шатер вот так вот запросто. Я знал, что за нами кто-то гонится, а когда четверо, которых я оставил на перевале, не вернулись, понял, что это ты. А теперь, Шадак, скажи мне вот что: во-первых, где молодой крестьянин с топором, а во-вторых, где мои женщины?
Шадак молчал. Один из разбойников ударил его кулаком в ухо. Перед глазами у Шадака вспыхнули искры, и он склонился вправо. Хариб Ка встал и подошел к жаровне с горящими углями.
— Тащите его к костру, — приказал вожак.
Шадака подняли и выволокли наружу. Почти все в лагере еще спали. Охотника поставили на колени перед костром, и Хариб Ка, вынув кинжал, сунул лезвие в огонь. — Ты скажешь мне все, что я хочу знать, — не то я выжгу тебе глаза и слепым пущу в горы.
Шадак чувствовал кровь на языке, и живот свело от страха — но он молчал.
Внезапно нечеловеческий вопль разодрал тишину ночи, а следом послышался грохот копыт. Хариб Ка обернулся: сорок напуганных лошадей неслись прямо на лагерь. Один из людей, державших Шадака, ослабил хватку, и охотник прянул вверх, ударив его головой. Второй, видя приближение обезумевших лошадей, отпустил Шадака и бросился под прикрытие повозок. Хариб Ка, выхватив саблю, кинулся на охотника, но передовые кони налетели на него и сбили с ног. Шадак метнулся наперерез лошадям, размахивая руками. Лошади свернули и пронеслись мимо, топча закутанных в одеяла бандитов. Проснувшиеся пытались перехватить коней. Шадак метнулся в шатер Хариба за своими мечами — и выскочил вновь в царящий вокруг хаос.
Кони разбросали костры, на земле остались лежать мертвецы. Около двадцати лошадей удалось перехватить, остальные убежали в лес, и разбойники погнались за ними.
Раздался новый вопль, и Шадак, несмотря на весь свой боевой опыт, был ошеломлен тем, что за этим последовало.
Молодой лесоруб напал на лагерь в одиночку. Его устрашающий топор сверкал серебром при луне, рубя пораженных разбойников. Несколько человек, наскочивших на Друсса с мечами, тут же расстались с жизнью.
Однако он был обречен. Дюжина воинов окружила его полукольцом, Хариб Ка — среди них. Шадак, обнажив оба своих меча, бросился на выручку с уланским боевым кличем: «Айя! Айя!» И тут из леса полетели стрелы. Одна поразила кого-то в горло, другая, отскочив от шлема, вонзилась в незащищенное плечо. Многие бандиты, встревоженные криком и стрельбой, попятились, вглядываясь в лес, и Друсс врезался в их середину. Они отступали перед ним, падая, задевая своих товарищей. Окровавленный топор мерно поднимался и опускался и не знал пощады.
Когда Шадак подоспел к месту схватки, разбойники дрогнули и обратились в бегство. Вслед им полетели новые стрелы.
Хариб Ка бросился к первой попавшейся лошади, ухватился за ее гриву и вскочил на неоседланную спину. Лошадь взвилась на дыбы, но он удержался. Шадак метнул свой правый меч и попал ему в плечо. Хариб Ка мешком повалился наземь, а лошадь ускакала прочь.
— Друсс! — крикнул Шадак. — Друсс!
Юноша, преследовавший бегущих, остановился на краю леса и оглянулся. Хариб Ка стоял на коленях, пытаясь извлечь из плеча меч с медной рукоятью.
Друсс вернулся к Шадаку — весь в крови, с горящими глазами.
— Где она? — спросил он.
— Коллан в начале ночи увез ее в Машрапур.
Из леса вышли две женщины с луками и колчанами стрел.
— Кто это? — удивился Шадак.
— Дочери Таннера — дома они ходили на охоту. Я дал им луки часовых.
Одна из девушек повернулась к Друссу:
— Они бегут во всю прыть и вряд ли вернутся. Хочешь, чтобы мы пошли за ними следом?
— Нет. Ведите сюда всех остальных и соберите лошадей. Кто это? — Друсс кивнул на коленопреклоненного Хариба Ка.
— Один из вожаков.
Друсс, не говоря ни слова, рубанул Хариба по шее.
— Вот и конец вожаку.
Шадак выдернул свой меч из еще трепещущего тела и сосчитал тела на поляне.
— Девятнадцать. Боги, Друсс, я глазам своим не верю.
— Некоторых растоптали лошади, которых я спугнул, других подстрелили девушки. — Слева кто-то застонал — одна из охотниц подбежала к нему и вонзила кинжал ему в горло. — Ты проводишь женщин в Падию? — спросил Друсс Шадака.
— А ты куда? В Машрапур?
— Я должен найти ее.
Шадак положил руку ему на плечо.
— Желаю успеха, Друсс. Ступай в гостиницу «Белый медведь» — Коллан остановится там. Но будь осторожен, дружище. В Машрапуре Ровена принадлежит ему по закону — Вот он, мой закон! — Друсс вскинул топор.
Шадак увел его в шатер Хариба, налил себе кубок вина и выпил залпом. Потом достал из сундука полотняную рубашку хозяина, бросил ее Друссу.
— Оботри с себя кровь — ты похож на демона. Друсс с угрюмой улыбкой вытер лицо и руки, потом протер лезвие топора.
— Что тебе известно о Машрапуре? — спросил Шадак.
— Это вольный город, и правит им изгнанный вентрийский принц — больше ничего.
— Это прибежище воров и работорговцев. Законы там просты. те, у кого есть золото давать взятки, сходят за уважаемых граждан. Никому нет дела, откуда они это золото берут. Коллан там пользуется почетом: он человек состоятельный и обедает у эмира.
— Ну и что же?
— Да то, что, если ты убьешь его, тебя схватят и казнят — только и всего.
— Что же ты предлагаешь?
— Милях в двадцати к югу отсюда есть городок. Там живет один мой приятель. Навести его и скажи, что послал тебя я. Он молод и талантлив, но тебе, Друсс, он не понравится: у этого гуляки на уме одни удовольствия. Именно поэтому в Машрапуре ему цены не будет.
— Кто он такой?
— Зовут его Зибен. Он поэт, сказитель и часто выступает во дворцах, будучи большим искусником своего дела. Он мог бы разбогатеть, но все свое время тратит на то, чтобы затащить в постель каждую красотку, которая попадается ему на глаза. Замужняя она, нет ли, ему все одно — потому и врагов он нажил довольно.
— Он мне уже не нравится.
— В нем есть и хорошие качества, — хмыкнул Шадак. — Он верный друг и бесстрашен до глупости. Хорошо владеет ножом и знает Машрапур. Доверься ему.
— С какой стати он будет помогать мне?
— Он передо мной в долгу. — Шадак снова наполнил кубок и подал его Друссу.
Юноша попробовал и выпил все до дна.
— Хорошая штука. Что это?
— Лентрийское красное — пятилетней выдержки, я бы сказал. Не самое лучшее, но вполне годится для такой ночи, как эта.
— Да, к такому можно пристраститься, — согласился Друсс.
Глава 4
Зибен был доволен собой. Вокруг бочонка собралась кучка народу, и трое уже проигрались в пух и прах. Маленький зеленый кристаллик легко помещался под каждой из трех ореховых скорлупок.
— Я буду действовать чуть помедленнее, — сказал поэт высокому бородатому воину, который уже просадил четыре серебряные монеты. Тонкие руки выровняли скорлупки в ряд посреди перевернутого бочонка. — Которая? Не спеши с ответом, дружище, — этот изумруд стоит двадцать золотых рагов.
Игрок громко потянул носом и поскреб грязным пальцем в бороде.
— Вот эта, — указал он наконец на среднюю скорлупку. Зибен поднял ее — под ней ничего не было. Он приподнял правую, ловко подсунул под нее изумруд и предъявил публике.
— Чуть-чуть не угадал, — с лучезарной улыбкой сказал он. Воин выбранился и пошел прочь, расталкивая толпу. Его место занял чернявый коротышка — запах, исходивший от него, мог бы свалить вола. Зибен ощутил искушение дать ему выиграть. Фальшивый изумруд не стоил и десятой доли того, что поэт уже выманил у простаков, но проигрывать было бы обидно, и чернявый мигом лишился трех монет.
Толпа раздалась, и к Зибену приблизился молодой воин в черном, с наплечниками из сверкающей серебристой стали. На его шлеме красовался серебристый топорик в обрамлении двух черепов, а при себе он имел большой топор с двойным лезвием.
— Хочешь попытать счастья? — спросил Зибен, заглянув в холодные голубые глаза.
— Почему бы нет? — низким спокойным голосом отозвался воин и положил на бочонок серебряную монету. Руки поэта замелькали, выписывая скорлупками хитрые восьмерки, и остановились.
— Надеюсь, глаз у тебя острый, дружище.
— Достаточно острый. — Воин тронул огромным пальцем среднюю скорлупку. — Вот здесь.
— Сейчас посмотрим. — Поэт протянул руку, но воин отстранил ее.
— Посмотрим, — подтвердил он и медленно перевернул правую и левую скорлупки. Под ними было пусто. — Вот видишь, я прав, — сказал он, глядя светлыми глазами в лицо Зибена. — Показывай.
Зибен с натянутой улыбкой подсунул изумруд под скорлупку.
— Молодец, дружище. Глаз у тебя и впрямь орлиный. — Зрители похлопали в ладоши и разошлись.
— Спасибо, что не разоблачил меня, — сказал Зибен, собирая свое серебро.
— Дураки и деньги — что лед и жара, вместе не уживаются. Ты Зибен?
— Быть может — смотря кто спрашивает.
— Меня прислал Шадак.
— Зачем?
— За тобой остался должок.
— Я в долгу перед ним — при чем здесь ты?
— И верно, ни при чем. — Воин помрачнел и зашагал к таверне по ту сторону улицы, а рядом с Зибеном, откуда ни возьмись, возникла молодая женщина.
— Ну как, заработал мне на ожерелье?