— До чего ж у тебя меткий глаз! Это Восточная верфь, более известная как Воровской ряд. Каждую ночь здесь случаются драки — и убийства. Чистой публики здесь почти не бывает — стало быть, тебе это подойдет. Ступай туда, а я навещу старых друзей, которые могут знать о недавних поступлениях невольниц.
— Я пойду с тобой.
— Нет уж. Ты там будешь не ко двору — мои друзья все как на подбор болтуны. Встретимся в «Костяном дереве» ближе к полуночи.
Друсс ухмыльнулся, и поэт с возросшим раздражением повернулся и пошел через парк.
Большая кровать была застелена атласными простынями. Рядом стояли два кресла, набитые конским волосом и крытые бархатом, и стол с кувшином вина и двумя серебряными кубками. Пол устилали искусно вытканные ковры, мягкие под босыми ногами. Ровена сидела на краю кровати, сжимая в правой руке брошь, подаренную ей Друссом. При виде Друсса, шагающего рядом с Зибеном, ее одолела печаль, и рука упала на колени. Хариб Ка погиб, как она и предсказывала, и Друсс все ближе к своей страшной судьбе.
В доме Коллана она чувствовала себя беспомощной и одинокой. На двери не было замка, но в коридоре стояла стража. Отсюда не убежишь.
В ту первую ночь, когда Коллан увез ее из лагеря, он насиловал ее дважды. На второй раз она попыталась уйти в воспоминания и тем открыла двери своего Дара. Ее дух вышел из поруганного тела и полетел сквозь ночь и время. Мимо мелькали большие города, несметные армии, горы вышиной до небес. Ровена искала Друсса и не могла найти. Чей-то голос, теплый и вселяющий уверенность, сказал ей:
— Успокойся, сестра. Я помогу тебе.
Она остановила полет, повиснув над темным океаном. Рядом с ней возник стройный юноша лет двадцати, темноглазый, с приветливой улыбкой.
— Кто ты? — спросила она.
— Я Винтар, один из Тридцати.
— Я заблудилась.
— Дай мне руку.
Коснувшись его бестелесной руки, она прочла его мысли, увидела серый каменный храм, где обитали монахи в белых одеждах. Он тоже проник в ее мысли — и тут же отдалился.
— Твои мучения окончены, — сказал он. — Этот человек оставил тебя и уснул. Я верну тебя обратно.
— Я этого не вынесу. Он дурной человек.
— Ты вынесешь все, Ровена.
— Но зачем? Мой муж день ото дня становится все более похож на этого человека. Зачем мне такая жизнь?
— На это я тебе не отвечу, хотя и мог бы. Ты еще очень молода, но на твою долю выпало много страданий. Однако ты будешь жить и немало доброго сделаешь в жизни. Благодаря своему Дару ты способна не только летать в поднебесье, но и ведать грядущее и врачевать. Не беспокойся о Коллане: он взял тебя только потому, что Хариб Ка велел ему не делать этого, и больше тебя не тронет.
— Он осквернил меня.
— Нет, — сурово ответил Винтар, — он осквернил только себя. Очень важно, чтобы ты это понимала.
— Друсс стыдился бы меня — ведь я не сопротивлялась.
— Ты сопротивлялась, но на свой лад. Ты не доставила ему удовольствия. Твоя борьба разожгла бы его похоть, и он остался бы доволен. А так он, ты сама это знаешь, не испытал ничего, кроме тоски. Притом тебе известна его судьба.
— Я не хочу больше ничьей смерти!
— Все мы умрем — и ты, и я, и Друсс. И судить о нас будут по нашей жизни.
Он вернул Ровену в ее тело, дав ей наставления относительно будущих духовных путешествий и возврата назад.
— Увижу ли я тебя снова? — спросила она.
— Возможно.
Теперь, сидя на атласной постели, она жалела, что не может поговорить с ним опять.
Дверь открылась, и вошел громадный воин, лысый и мускулистый. Нос у него был сплющен, вокруг глаз виднелись шрамы. Он шел прямо к Ровене, но она не боялась его. Он молча положил на кровать белое шелковое платье.
— Коллан просит тебя надеть его к приходу Кабучека.
— Кто это — Кабучек?
— Вентрийский купец. Если ты ему понравишься, он тебя купит. Для тебя это было бы неплохо — у него много дворцов, и он хорошо обращается с рабами.
— Почему ты служишь Коллану? — спросила она.
— Я никому не служу. Коллан мой друг, и я иногда помогаю ему.
— Ты лучше его.
— Может, и так. Но несколько лет назад, когда я занял первое место, на меня в переулке напали сторонники побитого мною бойца с мечами и ножами. Коллан пришел мне на помощь, и мы остались живы. Я всегда плачу свои долги. Надевай платье и приготовься блеснуть перед вентрийцем своим искусством.
— А если я откажусь?
— Коллану это не понравится, и тебе придется несладко. Ты уж мне поверь. Лучше тебе поскорее убраться из этого дома.
— Скоро сюда придет мой муж. Он убьет всякого, кто причинил мне зло.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Постарайся, чтобы тебя не оказалось здесь в это время, Борча.
— Это уж как судьба распорядится, — пожал он плечами.
Друсс шел к старой верфи. Таверны, переделанные из бывших складов, окружала целая сеть закоулков. Пестро одетые женщины подпирали стены, а оборванные мужчины играли в кости или вели разговоры. Одна из женщин подошла к Друссу.
— Все мыслимые удовольствия за одну серебряную монетку, — устало предложила она.
— Спасибо, не надо.
— Могу добыть тебе дурман, если хочешь.
— Нет, — отрезал он и прошел мимо.
Трое бородачей загородили ему дорогу. — Подайте на бедность, добрый господин.
Друсс заметил, что левый держит руку за пазухой грязной рубахи, и заявил:
— Если ты вытащишь нож, я заставлю тебя съесть его.
Нищий замер.
— Не следует разбрасываться угрозами, коли при вас нет оружия, — сказал другой. — Неразумно это, господин. — И он вынул из-за спины кинжал.
Друсс сделал шаг вперед и заехал грабителю в зубы. Тот отлетел влево, раскидав женщин, ударился о кирпичную стену, коротко застонал и затих. Друсс, не глядя на двух других, вошел в ближайшую таверну.
Окон здесь не было, и помещение освещали фонари, свисающие с высоких стропил. Пахло горелым маслом и застарелым потом. Народу было полно. Друсс проложил себе дорогу к длинному столу на козлах, где стояло несколько бочонков с пивом.
— Не надо пить перед началом боев, — посоветовал ему старик в засаленном переднике, — брюхо распирать будет.
— О каких боях ты говоришь?
Старик смерил его оценивающим, холодным взглядом.
— Не делай дурака из старого Тома, парень.
— Я чужой в городе. Так о чем речь?
— Пойдем со мной. — Том вывел Друсса в заднюю дверь, и они оказались в пустом складе, посреди которого был огорожен веревками широкий песчаный круг. В дальнем углу несколько атлетов разминали мускулы спины и плеч. — Ты уже дрался когда-нибудь?
— За деньги — ни разу.
Том взял его за руку и приподнял кверху кисть.
— Ручища что надо и костяшки плоские. Но насколько ты проворен?
— А сколько тут платят?
— Тебе — ни гроша. Тут все участники записываются заранее, чтобы зрители могли оценить каждого. Но перед началом всегда вызывают охотников из толпы, и тут можно немного заработать. К примеру, тому, кто продержится один оборот песочных часов, платят золотой par. Это делается для того, чтобы бойцы могли разогреться.
— Сколько длится один оборот?
— Примерно столько же, сколько прошло с твоего появления в «Слепом корсаре».
— А что, если такой охотник выиграет бой?
— Такого еще не бывало, парень, но тогда он займет место проигравшего в состязаниях. Нет, если хочешь нажиться на этом деле, то надо на кого-нибудь поставить. Сколько при тебе денег?
— Слишком ты любопытен, старик.
— Полно, парень, я не грабитель. Был когда-то, но теперь постарел, а ты способен за себя постоять. Сперва я принял тебя за Грассина-лентрийца — вон он, у задней двери. — Друсс увидел крепко сбитого парня с коротко остриженными черными волосами, он разговаривал с другим силачом, светловолосым и усатым. — А тот другой — это Ската, наашанский моряк. А вон тот здоровяк позади — Борча. Победа нынче будет за ним — тут даже говорить не о чем. До конца вечера он уж точно кого-нибудь изувечит.
У Друсса ощетинились волосы на затылке. Борча был громаден, больше шести футов ростом. Лысая голова, слегка заостренная, напоминала вагрийский шлем. На толстой шее и плечах бугрились мускулы.
— Ты не гляди на него так, парень. Он тебе не по зубам, ты уж мне поверь. Он искусен и очень скор. Он вызывать никого не будет — никто не выйдет против него хоть бы и за двадцать рагов. А вот против Грассина ты, пожалуй, мог бы продержаться один оборот. Если у тебя есть что поставить, я найду закладчиков.
— Сколько ты хочешь за это, старик?
— Половину того, что мы выручим.
— На каких условиях ты будешь ставить?
— Два к одному. А может, три.
— А если я выйду против Борчи?
— Выкинь это из головы, парень. Мы хотим заработать, а не разоряться на гроб.
— Какие тогда будут ставки? — настаивал Друсс.
— Десять к одному или двадцать — одни боги знают! Друсс вынул из кошелька десять серебряных монет и высыпал их в ладонь старика.
— Десять к одному или двадцать — одни боги знают! Друсс вынул из кошелька десять серебряных монет и высыпал их в ладонь старика.
— Объяви, что я хочу выйти против Борчи на один оборот часов.
— Груди Асты! Он тебя убьет.
— Если не убьет, ты получишь сто монет серебром, а то и больше.
— Так-то оно так, — признал старый Том и криво усмехнулся.
Толпа медленно собиралась вокруг арены. Знатные господа в шелках и тонко выделанной коже с дамами в атласе и кружевах занимали самые высокие сиденья. Внизу располагались купцы в остроконечных шляпах и длинных плащах. Среди такого многолюдства Друссу сделалось не по себе. В зале становилось все более душно и жарко.
Ровене не понравилось бы это место, шумное и набитое народом Друсс помрачнел при мысли о ней — узнице, отданной на произвол желаний Коллана. Чтобы не думать об этом, он стал вспоминать недавний разговор с Зибеном. Ему нравилось дразнить поэта — это помогало преодолеть вынужденное сознание того, что оратор, может быть, и прав. Друсс любил Ровену всем сердцем, но при этом отчаянно нуждался в ней и порой не знал, что сильнее — любовь или нужда. Почему он хочет спасти ее? Потому, что любит, или потому, что без нее он пропадет? Этот вопрос мучил его.
Ровена успокаивала его мятежный дух так, как никто другой. Она помогала ему видеть мир глазами добра — необычное и чудесное ощущение. Будь она сейчас с ним, он тоже преисполнился бы омерзения к этому потному толпищу, жаждущему боли и крови. А так у него только сердце бьется чаще, чем всегда, и растет волнение в ожидании боя.
Его светлые глаза отыскали в толпе толстяка Тома — тот разговаривал с высоким человеком в красном бархатном плаще. Человек с улыбкой отвернулся от Тома и подошел к великану Борче. Боец выпучил глаза и рассмеялся. Друсс ничего не слышал за шумом, но его охватил гнев. Борча — человек Коллана, возможно, один из тех, кто схватил Ровену.
Старый Том вернулся к Друссу и увел его в относительно тихий уголок.
— Дело на мази. Теперь послушай, что я скажу: по голове не бей. Многие обломали себе руки об этот череп. Он имеет привычку подставлять под удары лоб. Бей по туловищу да следи за его ногами — он мастер лягаться. Как тебя, кстати, звать?
— Друсс.
— Ну, Друсс, поймал ты медведя за причинное место. Если он заденет тебя, не пытайся держаться: он треснет тебя башкой и раздробит тебе нос и скулы. Отступай и прикрывайся, так можешь.
— Отступать будет он, — рявкнул Друсс.
— В храбрости тебе не откажешь, но с такими, как Борчa, ты еще не встречался. Это живой молот.
— Ты мастер поднимать настроение, — хмыкнул Друсс. — Какие ставки ты заключил?
— Пятнадцать к одному. Если удержишься на ногах, получишь семьдесят пять серебром, не считая первоначальных десяти.
— Хватит этого, чтобы купить рабыню?
— Зачем тебе рабыня?
— Хватит или нет?
— Смотря какая рабыня. Есть такие, что и сотни будет мало. Ты имеешь кого-то на примете?
Друсс достал из кошелька последние четыре монеты.
— Поставь и эти тоже.
— Это все твое достояние?
—Да.
— Видно, не простая это рабыня.
— Это моя жена. Коллан увез ее силой.
— Коллан часто этим промышляет. Твоя жена, часом, не колдунья?
— Что такое?
— Ты не обижайся, но Коллан нынче продал Кабучеку-вентрийцу какую-то колдунью. Пять тысяч серебром взял.
— Нет, она не колдунья. Просто горянка, милая и славная.
— Ну, тогда тебе и сотни хватит — только сперва ее надо выиграть. Тебе уже доводилось получать удары кулаком?
— Нет, но как-то на меня упало дерево.
— И что же, ты лишился чувств?
— Нет, только в голове ненадолго помутилось.
— Ну, с Борчей тебе покажется, что на тебя упала гора. Надеюсь, ты это выдержишь.
— Там увидим, старик.
— Если упадешь, ныряй под веревки — не то он тебя затопчет.
— Ты мне нравишься, старик, — улыбнулся Друсс. — Ты не из тех, кто подслащивает лекарство, верно?
— Только горькие лекарства приносят пользу, — с кривой усмешкой ответил Том.
Борча упивался восхищением толпы, боязливым уважением мужчин и томлением женщин. Право же, он вполне заслужил эти молчаливые овации, которыми наслаждался последние пять лет. Оглядывая голубыми глазами ряды зрителей, он увидел Мапека, первого министра, вентрийского посланника Бодасена, и еще дюжину вельмож, приближенных эмира. Лицо его хранило невозмутимость. Всем известно, что Борча не улыбается никогда — разве что в песчаном круге, когда противник начинает шататься под его железными кулаками.
Он взглянул на Грассина, разминавшего мускулы, и улыбка чуть было не тронула его губы. Пусть другие думают, что Грассин просто упражняется перед боем — он, Борча, видит страх в его движениях. Борча окинул взглядом других бойцов. Немногие смотрели в его сторону, а те, что все-таки поглядывали, избегали встречаться с ним глазами.
Слабаки, все до одного.
Борча вздохнул полной грудью, расправляя могучие легкие. В зале было жарко и влажно. Подозвав одного из своих секундантов, Борча велел ему открыть большие окна по обоим концам склада. Второй секундант сказал:
— Какой-то простофиля хочет выйти против тебя на один оборот часов, Борча.
Раздраженный боец подозрительно оглядел толпу. Все взоры были устремлены на него. Выходит, они уже знают? Он запрокинул голову и рассмеялся.
— Кто таков?
— Горец какой-то. Юнец лет двадцати.
— Ну, в таком возрасте глупость простительна. — Никто из тех, кто видел его в деле, не решился бы на четырехминутный бой с первым бойцом Машрапура, но раздражение Борчи не стихало.
Он знал, что одних рук и ног для победы мало. Победа — это смесь отваги и уверенности, роняющая семена сомнения в душу противника. Человек, который верит, что его соперник непобедим, проигрывает заранее, и Борча годами создавал себе репутацию непобедимого.
За последние два года никто из охотников не осмеливался сразиться с ним — до сегодняшнего дня.
С этим связана другая трудность. На арене никаких правил не существует — можно с полным правом выдавить противнику глаза или наступить ему ногой на шею, когда он упадет. Смертью дело кончается редко, но случается и такое, и многие бойцы остаются калеками на всю жизнь. Однако не может же Борча пускать в ход все свое мастерство против никому не известного парня — подумают еще, что он боится этого юнца.
— Против того, что он останется жив, держат пятнадцать к одному, — прошептал секундант.
— Кто за него ставит?
— Старый Том.
— Сколько они поставили?
— Сейчас узнаю. — И секундант нырнул в толпу. Распорядитель состязаний, огромный грузный купец по имени Бильс, вошел в песчаный круг.
— Друзья, — возгласил он, тряся тройным подбородком, — добро пожаловать в «Слепой корсар», где вам предстоит удовольствие лицезреть лучших кулачных бойцов Машрапура.
Борча не внимал его тягучей речи — все это он слышал уже не раз. Вот пять лет назад дело обстояло по-иному. Его сын и жена слегли с кишечной хворью, и молодой Борча, закончив работу в гавани, пробежал всю дорогу до «Корсара», чтобы заработать десять серебряных монет в таком вот предварительном бою. К собственному удивлению, он побил своего противника и занял его место в состязаниях. В ту ночь, уложив шестерых, он принес домой шестьдесят золотых рагов. Он с торжеством вбежал к себе — и нашел сына мертвым, а жену при смерти. Он вызвал лучшего машрапурского лекаря и поместил Карию в лечебницу в богатом северном квартале, истратив на это все свое золото. Кария оправилась от своей болезни, но тут же подхватила чахотку, и на ее лечение в последующие два года ушло еще триста рагов.
И все-таки она умерла, изглоданная болезнью.
С тех пор Борча выплескивал свое ожесточение в каждом бою, вымещая злость на своих соперниках.
Он слышал, как выкликнули его имя, и поднял правую руку. Толпа разразилась криками и рукоплесканиями.
Теперь у него самого дом в северном квартале, выстроенный из мрамора и дорогого дерева, крытый глиняной черепицей. К его услугам двадцать рабов, а по величине доходов от торговли рабами и шелком он мог бы сравниться с любым из крупных купцов. Но демоны прошлого все так же гонят его в бой.
Бильс объявил о начале предварительных боев, и Грассин вступил в круг с крепким портовым грузчиком. Не прошло и нескольких мгновений, как Грассин сбил противника с ног. Секундант сообщил Борче:
— Они поставили девять монет серебром. Тебе это важно?
Борча покачал головой. Будь сумма крупной, можно было бы заподозрить какой-то подвох, какого-нибудь чужеземного бойца, неизвестного в Машрапуре. Но за этой мелочью нет ничего, кроме глупости и зазнайства.
Бильс назвал его имя, и Борча вошел в круг. Он попробовал ногами песок. Слишком толстый слой затрудняет движения, слишком тонкий грозит возможностью поскользнуться Этот хорош, его разровняли в самый раз. Борча обратил взгляд на парня, вошедшего в круг с той стороны.