Какой такой любезности он от меня ждал, я так и не узнал, я его оборвал. Я его обрезал довольно грубо. Я ему сказал: «Не забывайтесь, Никита Петрович, помните, кто вы и кто я. Вы — никому не известный агент никому не известного агентства. Я — человек, который сделал то, ради чего все эти полеты на Марс затевались. Я нашел жизнь на Марсе, причем не какую-нибудь в виде бактерий, а разумную. Вы мне будете талдычить про другие источники информации, но первый и пока единственный контакт с дьяволами осуществлен мною, а не кем-нибудь еще. Я, а не вы с вашими инфраструктурами, с вашими источниками информации, сделал то, что сравнимо с первой высадкой человека на Луне. Да что там, это круче первой высадки на Луне! Я, а не вы, утер нос американцам, вы посмотрите ради интереса, какая у них паника в ихнем Пойнте по этому поводу, по-человечески ребят даже жалко. Так что я вам не источник информации, а фигура другого ранга, и если я вам что-нибудь сообщаю, за то и спасибо мне говорите, что хоть это вам сообщил.
В общем, охамел я до крайности, спецагента просто набок перекосило от моих слов. Конечно, я не должен был так говорить, но ведь я говорил, что думаю. Причем, заметьте, я так думал впервые в жизни. До того, конечно, я что-то такое осознавал, но до вербальных формулировок дело не доходило.
После этого Никита Петрович быстро свернул беседу, а выходя из комнаты, вдруг обернулся и спокойным тоном сказал:
— Вы не очень-то, Серёжа, не хорохорьтесь раньше времени. Еще ничего не решено, а с янками всегда можно договориться.
Я так тогда и не понял, о чем он собрался с янками договариваться.
А потом настал тот день, когда дьяволы до меня все-таки достучались. Свидание было очень коротким, ни в какую запретную зону меня не повели, да и пришла только Ити, дьяволенок так и не появился. Ни в какие игры она со мной не играла, лишь поприветствовала своим обычным танцем, я ей просигналил в ответ, а потом она стала нарезать вокруг танкетки широкие неэкранирующие круги. Ити вела себя необычно — летала быстрее, повороты делала суматошнее, и мне поэтому показалось, что она волнуется. Я успел ей сообщить, что о дьяволенке на базе уже известно, причем не от меня, и что у спецагента есть «другие источники информации» — о снимках 84-го Орбитера я ей уже говорил раньше.
В ответ Ити разразилась пулеметной очередью роршахов, из которых я, как всегда, ничего не понял. Она, похоже, занервничала еще больше и стала носиться вокруг меня еще быстрее. Роршахи стали сменяться реже, и скоро я понял, что вошел с моей дьяволицей в своеобразный диалог. Она предъявляла мне очередную картинку: Понятно? — Нет. — А эта? — Не-а! — Эта? — Нет. — И эта непонятна? — Нет. — И эта? — Нет! — И эта?
Я без всякого воодушевления продолжал играть в эту викторину, уверенный, что ничего из этой затеи не выйдет, как вдруг на сороковом или пятидесятом роршахе движение застопорилось. Не сказать, чтобы я понял эту картинку, но, по крайней мере, она была проста и приятна глазу: на желтом фоне — мерцающее бирюзовое пятнышко неправильной формы. Я сказал:
— Стоп!
Я сказал:
— Теперь показывай мне только такие простые картинки.
И она поняла!
Все было так элементарно, так просто! Никаких многодневных проблем не было, если б нас тогда обучили хотя бы азам науки по установлению контакта с внеземными цивилизациями! Или если хотя бы я был не такой тупой! Уже на четвертой простой картинке я сказал:
— Стоп. Это «завтра».
Мерцающее сиреневое пятнышко появляется в правом нижнем углу квадрата, движется, описывая дугу, и исчезает в левом нижнем углу. Затем снова появляется в правом нижнем углу, чуть приподнимается и останавливается. С цветом она что-то напутала, но у дьяволов же нет глаз, так что они вполне могут видеть солнце сиреневым.
— Завтра утром! — уточнил я.
Если бы дьяволы могли взвиваться к небу от радости, я бы сказал, что она взвилась. Я угадал.
Следующая картинка тоже была совершенно ясной. Тот же самый квадрат с солнцем, а по центру чуть-чуть извивается вертикальная красная черточка.
— Малыш завтра утром.
Еще один танец радости. Я тоже был в полном восторге. Я установил полноценный контакт, хоть сейчас демонстрируй ей теорему Пифагора и строение Солнечной системы или атомного ядра.
На следующей картинке к малышу с солнцем прибавилось множество других вертикальных черточек, обступивших его полукругом. Черточки были разных цветов, с преобладанием голубого и коричневого, причем менее яркие, чем дьяволенок, позади всех, чуть поодаль, мелко извивалась черная черточка, самая длинная. Она упиралась «головой» в верхнюю сторону квадрата. Тут тоже не над чем было задумываться.
— Праздник какой-то, что ли, в честь малыша? Типа дня рождения, или, там, принятия в члены, или инаугурация — в общем, что-то такое, да?
Опять танец радости, но уже немножко более вялый — я угадал, но не совсем.
И наконец последняя картинка. К сборищу черточек вокруг дьяволенка в правом нижнем углу появляется красная буква «х» с вертикальной палкой, растущей из перекрестья, — схематичное изображение человека. Буква интенсивно мигает.
— Ага, — сказал я. — Вы меня туда приглашаете. Да?
— Да! Да!! Да!!!
— Что ж, спасибо. Обязательно буду.
Потом было еще несколько картинок, чуть посложнее, но, ошеломленный, я не вчитывался, не мог просто. Ити поняла и распрощалась, а я поехал к американцам.
Вот так оно все и получилось. Малость ошалевший от произошедшего, я вернулся на базу и снова попал в то, что литераторы называют гнетущей атмосферой. Атмосферка действительно была еще та, может быть, даже хуже, чем раньше. Я не собирался задерживаться на втором уровне, хотел только нацедить себе граммов сто «кофе» и побыстрее убраться к себе в комнату — не мог я уже выдерживать всего этого, мне надо было готовиться к празднику своего дьяволенка. Но в баре сидел перед чашкой мой друг Володька Смешнов, под глазом у него красовался свежий синяк. Увидев меня, он вскинулся, замахал руками, подзывая к своему столику. Я еще и сесть толком не успел, как он горячечно зашептал, нет, не зашептал, а зашипел, захрипел:
— Серёга, я так никого никогда не просил, как тебя прошу! Серёг, ведь ты можешь, а?
— Что?
— Серёг, ну? А? Ну, возьми меня с собой завтра, ведь тебе ничего не стоит! Просто возьми, и все. Я словечка не скажу, пальцем не пошевельну, буду как груз дополнительный, мне только увидеть надо!
Был он, как обычно в последние дни, не трезв и не пьян, только возбужден сверх меры. Но я представил себе именно пьяного Володьку на празднике дьяволенка, и мне стало нехорошо.
— Володь, мы уже об этом несколько раз говорили, и я не хочу повторяться. Не спрашивай меня больше, почему я тебя не возьму, а я не буду спрашивать, почему ты так рвешься увидеть дьяволов. Просто я тебя не возьму.
— Серёг, если ты что думаешь насчет коньяка, то назавтра я буду трезвый, как… как самая чистая вода из американского репроцесса.
— Нет. Извини, мне пора.
Я встал, сочувственно похлопал Володьку по плечу («Володя, Володя, где твоя скептическая ухмылка? — подумал я при этом, а потом вообще непонятно с какой дури добавил. — Полная задора и огня!»), покивал его отчаявшимся, затравленным глазам и с некоторым облегчением направился к выходу, но меня опять тормознули. Это был Саша Морзи, наш бывший бритый комик. Его всегда слегка забавное лицо сейчас ничуть забавным не казалось. Он встал, перегородил мне дорогу и схватил за рукав.
— Эй, Игрун, секундочку!
Саша Морзи был пьяноват и желал отмстить. Неважно кому.
— Пусти!
— Кое-что! — с таинственной многозначительностью заявил он. — Кое-что знаю!
— Да пусти ты… недоразумение!
Саша на секунду закрыл глаза и облизнул губы, отчего стал пьян и глуп. Но это он притворялся. Неудачная попытка схохмить.
— Послушай, Игрун, все хочу спросить, — жарко задышал он мне прямо в лицо, — когда с твоими дьяволами разберутся, что ты будешь делать без дьяволов? Опять в простые водовозы подашься?
— Серёга, у тебя все нормально? — грозно крикнул сзади Володька Смешнов.
— Все в порядке! — хором ответили я и Морзи, и мне наконец удалось убраться из бара. В последний момент я заметил, что у Морзи под глазом тоже фингал.
Но и в собственной комнате не было мне покоя. Тут же, будто ждал рядом, проявился мой спецагент. Опять уселся в мое любимое кресло и молча уставился на меня. Я сел на диван напротив, сказал:
— Завтра я вам закажу еще одно такое же кресло. А то это все время занято.
А он все держал паузу. Сам был на себя не похож — мрачен, обеспокоен, удручен и вроде задумчив. Я физически ощущал, как ему хочется укрыться под своей незамысловатостью, но ее как раз не было, подевалась куда-то.
Потом он спросил простуженным голосом:
А он все держал паузу. Сам был на себя не похож — мрачен, обеспокоен, удручен и вроде задумчив. Я физически ощущал, как ему хочется укрыться под своей незамысловатостью, но ее как раз не было, подевалась куда-то.
Потом он спросил простуженным голосом:
— Понимаете, что это такое?
А чтоб понятнее было, сделал пару кругов указательным пальцем.
Я изобразил глазами вопрос. Единственный во всей этой команде я ощущал восторг и подъем.
— Понимаете, что вокруг происходит? Кризис! Кризис, которого не должно быть в принципе! Кризис, причины которого непонятны! Психологи наши все с ума посходили, потому что такого просто не может быть. И по нашим каналам передают: у американцев то же самое.
— Могли бы и у меня спросить.
— Нет, вам я не верю. А у Европы все хорошо. А? Вот интересно! У нас с американцами рядом все плохо, а у них все хорошо. Знаете, что они собираются сделать? Официальной причиной объявят групповой алкоголизм, нас всех снимут отсюда ближайшим же бортом, а на Земле станут нам всем показывать кузькину мать, длиннющий такой сериал будет, длиной во всю жизнь. А?
Ни слова про мою последнюю встречу с Ити, запись которой он наверняка просмотрел и наверняка ничего не понял. Он говорил про то, что у него болело, говорил доверительно, так, наверное, как никогда и ни с кем не говорил за все время своего спецагентства. Он считал нас единственными адекватными людьми на всем этом чертовом Марсе, если не считать европейцев, но те от нас далеко.
— А неофициальная, реальная причина, знаешь, какая? Она тебя не обрадует. Дьяволы твои — вот причина!
— Что-о?!
— Уж не знаю, как они это вычислили, но там есть очень толковые аналитики, — он ткнул пальцем в пол. — Так что до выяснения установление контакта с этими твоими ребятами откладывается. Они каким-то образом очень нехорошо на нас действуют. Причем считается, что действуют через тебя. Я тебе говорил, что они не так уж и безопасны?
— Что за чушь! — сказал я.
Государственные аналитики, какими бы толковыми, какими бы высоколобыми они ни были, работают принципиально неправильно, именно поэтому у них такой высокий процент ошибок. Их задача — прогноз, их задача — объяснение непонятного, объяснение любой ценой, даже если это противоречит принципу отказа от объяснений, о котором я уже говорил: «Не придумывай объяснений эффекту, если у тебя недостаточно информации». Сколько бы у них ни было информации, все равно объяснение должно быть, им за это платят деньги. Поэтому в негативное влияние дьяволов на людей, да еще через мою скромную персону, я ни на секунду не поверил.
Вдобавок у меня было свое собственное объяснение. Оно тоже противоречило тому принципу, но я, по крайней мере, ни с кем своими мыслями не делился. Я считал, что в кризисе, по крайней мере, в кризисе на нашей базе, виновато двоемыслие, виновато скрытое наличие спецагента (или даже спецагентов, ведь агентств у нас много), о котором все знали и о котором никто не знал. Это объясняло ситуацию у нас, это объясняло ситуацию на Пойнте… И это объясняло ситуацию с европейцами, потому что объединенная команда из многих стран в принципе не могла иметь спецагентов — их госбезопасности были объединены чисто формально, и каждая госбезопасность следила за всеми остальными в четыре глаза, чтобы не дай бог что. Я понимал, что информации мало, но такое объяснение меня вполне устраивало. Может быть даже, так оно и было на самом деле.
Так что версия о дурном влиянии дьяволов больно меня зацепила. Я тоже заоткровенничал, тоже собрался выложить Никите Петровичу все, что я про дьяволов знаю, про то, что они читают мои мысли, про то, что я установил с ними контакт, про все, даже про завтрашний праздник для дьяволенка, но в самом начале моей исповеди он меня оборвал.
— Не надо, — поморщившись, сказал он. — Я тебе все равно не поверю, так что зачем. А даже если и поверю, тебе никто не поверит там. — И снова ткнул пальцем вниз. — Я чего вообще пришел-то? — сказал он, помолчав в пол. — Решение есть. Поверь, не мое решение. По нашим данным, что-то у них готовится, и нам очень надо узнать, что именно. Поэтому завтрашние твои планы резко меняются.
— Как это?
— Воду американцам завтра повезет другой человек, а ты на второй танкетке поедешь на встречу со своим дьяволом. Одно условие — ты поедешь не один.
— Нет!
— Да, и это не обсуждается. Существует такая вещь, как приказ. Даже для тебя. Напарник потом расскажет все, что видел, так что соврать тебе не удастся.
— Кто поедет?
— Я хотел бы, чтоб ты взял вполне определенного человека, но ты имеешь право выбрать сам, кого захочешь. Пусть только придет ко мне на инструктаж — что делать, приходится раскрываться. Прикрытие начинает терять смысл.
— Подождите, я сейчас, — сказал я и вышел.
Володька сидел за столом и пытался что-то читать. Вид у него был ужасный. Увидев меня, напрягся.
— Завтра едешь со мной. Абсолютно трезвый. Сейчас инструктаж будет.
— Ага, — хрипло сказал Володька, смешно вытаращив глаза. Я быстро вышел.
Перед тем как пойти к Володьке для инструктажа, Никита Петрович кисло хихикнул и сказал с горечью:
— Значит, говоришь, круче, чем высадка на Луне?
Володька встретил меня, как и договаривались, у транспортного тамбура. Он был совершенно трезв, но напряжен сильно. Мы забрались в танкетку, моя, уже загруженная кислой водой, стояла чуть поодаль, ее новый водила, мой начальник, первый водист Игорь Сташевич, ругая всех и вся, ждал, когда мы уедем, чтобы через полчаса после нас отправиться к Пойнту.
Как только тронулись, я сразу почувствовал — что-то не то. Вроде все как всегда, но что-то не так. Может, думаю, другая машина, не привык еще. Но вышли на песок, и я сразу понял, в чем дело. Именно все как всегда.
— Володь, — спрашиваю, — ты случайно не знаешь, почему машина тяжелая? Ведь мы воду не везем.
— Случайно знаю, — говорит. — Там специальная аппаратура съемочная, с шестого уровня. Ее ни отключить нельзя, ни экранировать, вообще ничего нельзя сделать. Пусть тебе хоть атомный взрыв, все равно снимать будет.
Конечно, вполне могла быть и такая аппаратура, на шестом уровне какой только секретной гадости не навалено. Но мне что-то не очень поверилось. Ладно, думаю.
— Мне Никитка твой рассказал, — продолжает Володька. — Надо же! Никитка, и вдруг спецагент, никогда б не подумал. Это, наверное, он же меня вместо себя и подставил, чтоб на него не подумали. Вот скотина! Обещал сегодня перед всеми расшифроваться, мол, кризис. А мне столько вытерпеть пришлось. Вот интересно, он и дальше снабжением заниматься будет или кому другому поручат?
Я молчал. Мне очень не нравилось, что я еду к дьяволенку на праздник в чужой танкетке, да еще с непрошеным гостем.
— А ты тоже хорош! — сказал вдруг Володька. — Знал и молчал. И смотрел, как надо мной издеваются.
— Молчал, — сказал я. — А теперь и ты помолчи.
Так, в молчании, мы добрались до того места, где меня обычно встречала Ити. Она и сейчас там была, я ее еще издали увидел.
— Ити! — сказал я.
— Что? — не понял Володька.
— Дьявол. Вон, смотри туда!
— Ух ты! — сказал Володька.
Я ей просемафорил обычное ти-ти-та-ти-ти, она начала было танцевать приветствие, но вдруг оборвала танец, понеслась ко мне и резко затормозила, закружившись прямо перед танкеткой.
— Во дает! Чего это он? — испуганно спросил Володька.
— Тебя увидела… увидел. Не понравилось.
— Как это увидел? Мы же внутри, нас же не видно!
— Молчи, не мешай!
Тем временем Ити стала бомбардировать меня серией непонятных роршахов, потом вроде опомнилась и дала картинку с двумя схематичными человечками — красным и серым. Серый сильно мигал.
Я объяснил ей, что это мой друг, и что я ему верю, и что без него меня бы сегодня на праздник дьяволенка не отпустили, и что подробнее я все ей скажу по пути. И это было так трудно объяснить, потому что обычно-то я думал для нее вслух, мне так удобнее было. Но не мог же я при Володьке вслух говорить! Пришлось мысленно объяснять, а это намного труднее.
Ити начала отвечать что-то своими роршахами, но я опять ни черта не понял. Она явно всполошилась — ну, чистая мамаша!
— Ты что, с ней разговариваешь, что ли? — изумленно спросил Володька.
— Молчи, сказал!
Она что-то пыталась мне объяснить, потом перестала, а затем я увидел еще двух дьяволов — они на всех парах неслись к нам.
— Смотри! Еще двое! — крикнул Володька. — Чего это они?
— Охрана, — сказал я.
— Охранять-то здесь от кого?
— От тебя.
Это были два мощных столба мятущегося песка, совсем не похожие на Ити. Они бешено завертелись вокруг нас, и сразу пропала связь. Потом они повели нас куда-то, Ити степенно двигалась сбоку.