Он сказал:
— Сегодня? — и услышал, как она рассмеялась.
— Да, конечно же сегодня. Естественно. Я ненасытна, да? — Пока он бормотал возражения, она продолжала: — Но я не хочу идти к Джеку в контору по некой конкретной причине, о которой сообщу вам, когда мы увидимся. Я думала, мы могли бы встретиться в баре «Фаро» на Пляс де Франс. Он сразу за углом от туристического бюро. Милого старого сноба Джека туда и калачом не заманишь, поэтому риска столкнуться с ним там нет. Вы это место наверняка сразу найдете. Вам кто угодно подскажет. — Она продиктовала ему название по буквам. — Так мило, если сможете прийти. Скажем, часов в семь? Джек свое заведение закрывает в половине седьмого. Мне с вами о стольком нужно поговорить. И попросить об одной громаднейшей услуге, которую не обязательно оказывать, если не хотите. — Она рассмеялась. — В «Фаро» в семь.
И пока Даер решал, каким маслом намазать фразу о вчерашнем гостеприимстве, — понял, что она повесила трубку. Он почувствовал, как к щекам приливает кровь; нужно было как-то вставить это в начало разговора. Человек за стойкой взял с него песету пятьдесят. Даер вернулся к своему столику, досадуя на себя и не понимая, что Дейзи о нем подумает.
Счет принесли на тридцать три песеты, включая обслуживание. У него оставалось пятьдесят сентимо, которые, разумеется, он не мог оставить на чай. Он ничего не оставил и вышел, невинно насвистывая в лицо официанту, смотревшему на него осуждающе. Но, немного пройдя, остановился под маркизой табачной лавки и вытащил две маленькие папочки чеков «Америкэн экспресс». Одна книжка состояла из полусотенных, другая из двадцаток. На судне он пересчитывал чеки каждые несколько дней; от их вида и совокупности он чувствовал себя не таким бедным. Теперь нужно зайти в банк и взять немного денег, но осмотр состояния следует провести в уличной уединенности. Что бы ни желал сделать в банке, там всегда смотрит слишком много людей. В первой книжке останется шесть (он их пересчитал и щелкнул крышкой, закрывая), а, значит, в другой — восемь. Он пошуршал ими почти небрежно и тут же пересчитал снова, чтобы наверняка. Лицо его напряглось; теперь он пересчитывал чеки тщательно, нажимая большим пальцем на край каждого листочка, чтобы разделить возможные два. Все равно обнаружил только семь. Теперь он присмотрелся к серийным номерам: бесспорно, у него осталось семь двадцатидолларовых чеков — не восемь. $440. Лицо его стало озабоченным, пока он и дальше без толку пересчитывал чеки, машинально, как будто по-прежнему за миг до открытия, словно еще могло случиться что-то другое. В уме он старался припомнить место и время обналичивания каждого чека. И вот вспомнил: на судне ему понадобились лишние двадцать долларов, на чаевые. От вспоминания, однако, новая цифра не стала эмоционально приемлемее; он спрятал чеки, глубоко обеспокоившись, и пошел дальше, не сводя взгляда с мостовой.
Банков было много, и каждый, к которому он подходил, оказывался закрыт. «Слишком поздно, — мрачно думал он. — Само собой».
Он шел дальше, контору Уилкокса отыскал легко. Располагалась она над чайной, и все здание аппетитно пропахло выпечкой и кофе. Уилкокс был на месте, и Даеру стало получше, когда он с широким жестом произнес:
— Ну, вот ваша клетка.
Даер едва не ожидал, что он сделает какое-нибудь резкое заявление вроде: «Послушайте, старина, мне, наверное, следует признаться. Я не смогу вас тут применить. Сами видите, почему об этом не может быть и речи». И затем предложит оплатить ему возвращение в Нью-Йорк, а может, и этого не сделает. Даер уж точно сильно бы не удивился; такое поведение сочеталось бы с его собственными ощущениями от всего этого предприятия. Он был готов как раз к такому жестокому удару. Но Уилкокс сказал:
— Садитесь. Пусть ноги отдохнут. Сегодня никто не приходил, поэтому с чего бы думать, что кто-то зайдет и теперь.
Даер сел на стул лицом к Уилкоксу за столом и огляделся. Две комнатки были неуютно малы. В прихожей, где не было окна, стояли кушетка и низкий столик, заваленный туристическими брошюрами. В конторской комнате окно выходило в узкий дворик; кроме стола и двух стульев, здесь стоял зеленый конторский шкафчик. Неприветливая нагота комнаты смягчалась разноцветными картами на стенах — они притягивали взгляд к своим неправильным контурам.
Проговорили они час или около того. Когда Даер заметил:
— У вас, похоже, дела идут без суеты, а? — Уилкокс с отвращением фыркнул, но Даер не сумел истолковать его реакцию как искреннее недовольство. Маркиза, очевидно, была права: во всей этой ситуации имелось что-то таинственное.
— Мне нужно поменять денег, — в конце концов сказал он. Есть вероятность, что Уилкокс может предложить ему аванс.
— Что у вас? — спросил Уилкокс.
— Чеки «Экспресса».
— Я обналичу все, что хотите. Могу дать вам лучше курс, чем большинство банков, и намного лучше, чем в киосках у менял.
Даер дал ему чек на пятьдесят долларов. Набив бумажник стопесетовыми купюрами, он почувствовал себя в чуть меньшем унынии насчет финансов и сказал:
— Когда мне начинать работу?
— Вы уже начали, — ответил Уилкокс. — Вы сейчас работаете. Сегодня сюда зайдет один тип, мой клиент. Много ездит и всегда бронирует через меня. Он вас отведет к молодому Рамлалу и познакомит вас. Вам с ним все равно бы пришлось встретиться рано или поздно. Рамлалы — мои большие друзья. Я с ними до черта дел веду.
В этом монологе Даер не видел никакого смысла; более того, у него сложилось впечатление, что, произнося его, Уилкокс оправдывается, словно рассчитывает, что на него сейчас станут нападать. Совсем скоро, подумал он, станет известно, что все это значит.
— Понятно, — сказал он.
Уилкокс кратко глянул на него так, что ему совсем не понравилось: жестко, недружелюбно, подозрительно. Затем тот продолжил:
— Около пяти мне нужно быть кое у кого дома на выпивку, поэтому очень рассчитываю, что он придет скоро. Можете сходить с ним и сразу вернуться. Я вас дождусь. В половине седьмого просто выйдете и захлопнете за собой дверь. Комплект ключей для вас у меня будет завтра.
Зазвонил телефон. Последовал долгий разговор, в котором роль Уилкокса сводилась главным образом к слову «да», произносимому через неравные промежутки. Дверь открылась, и в прихожую вступил высокий сутуловатый господин в плотном твиде и плаще. Уилкокс прервал телефонную беседу, встал и сказал:
— Это мистер Даер. Это мистер Эшком-Дэнверз. Я продал ему билет в Каир на следующий день после того, как открыл эту контору, и он ко мне приходит с тех пор. Удовлетворенный клиент. Или, по крайней мере, мне нравится так думать.
Мистер Эшком-Дэнверз выглядел раздраженным.
— А, да. Вполне. — Руки он заложил за спину и развернулся осмотреть большую карту мира, висевшую над конторским шкафчиком. — Сдается мне, нам лучше пойти, — сказал он.
Уилкокс посмотрел на Даера со значением. Он собирался рассказать ему еще немного о мистере Эшкоме-Дэнверзе, превыше прочего — посоветовать не задавать никаких вопросов. Но возможно, даже лучше, что он не сказал ничего.
Даер натянул плащ, когда они спускались по лестнице.
— Можем пройтись, — сказал мистер Эшком-Дэнверз. — Дождь пока перестал, а лавка недалеко.
Они спустились по склону и вышли на широкую площадь — вчера вечером пустую, за исключением такси; теперь же здесь был целый город местных, занятых шумной торговлей.
— Хаос, — произнес мистер Эшком-Дэнверз с ноткой удовлетворения в голосе.
Пока они шли под голыми деревьями в центре площади, им на головы капала вода. Вдоль мостовой рядами хохлились женщины, закутанные в шерстяные одеяла, полосатые, как леденцы, — они протягивали большие охапки мокрых белых лилий и хрипло звали их покупать. День заканчивался; небо тускнело.
— Прозорливый народ эти горные берберы, — заметил мистер Эшком-Дэнверз. — Но не чета индийцам.
— Индейцам? — не понял Даер.
— О, не краснокожим. Нашим индийцам. Индусам, по большей части из Индии. В Танжере их полно. Вы разве не заметили? Молодой Рамлал — это к которому мы идем, — он такой. Очень прозорливый. И отец его, старый Рамлал, в Гибе. Поразительная деловая хватка. Весьма поразительная. Он бандит, конечно, однако — честный бандит. Никогда не берет ни шиллинга больше того, о чем условились. Да и не нужно ему, разумеется. Взимает огромные комиссионные. Знает, что взял вас, и городит, потому что уверен — оно того стоит.
Даер вежливо слушал; они шли между двумя рядами менял. Мужчины сидели за своими столиками прямо на улице. Некоторые, приметив, что два иностранца разговаривают по-английски, начали звать их:
— Да! Давай! Да! Меняй деньги!
— Пакость тут вся в том, — говорил мистер Эшком-Дэнверз, — что власти в курсе. Они чертовски хорошо знают, что Гиб — одна из важнейших точек протечки.
Даер вежливо слушал; они шли между двумя рядами менял. Мужчины сидели за своими столиками прямо на улице. Некоторые, приметив, что два иностранца разговаривают по-английски, начали звать их:
— Да! Давай! Да! Меняй деньги!
— Пакость тут вся в том, — говорил мистер Эшком-Дэнверз, — что власти в курсе. Они чертовски хорошо знают, что Гиб — одна из важнейших точек протечки.
Даер неуверенно уточнил:
— Протечки?
— Протечки фунтов. Им известно, что каждый день оттуда вытекает, наверное, по двадцать тысяч фунтов. И некоторых ребят они ловят. Когда им удастся положить всему этому конец вообще — лишь вопрос времени. Время — вот сама суть. Естественно, человек будет нервничать. — Он сконфуженно хохотнул. — За такой шанс нужно хвататься. Мне нравится Марокко, и жене мой нравится. Мы тут строим себе небольшую виллу, и у нас должен быть какой-то капитал, есть в этом риск или нет риска.
— О, конечно же, — сказал Даер. Он начинал понимать.
Витрина Рамлала была завалена дешевыми наручными часами, авторучками и игрушками. Лавка оказалась крохотной и темной; в ней пахло пачулями. Как только глаза Даера привыкли к отсутствию света внутри, он понял, что весь товар выставлен в витрине. В лавке было совершенно пусто. За голым конторским столом сидел смуглый молодой человек и курил. Когда они вошли, он встал и раболепно поклонился.
— Добрый вечер, Рамлал, — произнес мистер Эшком-Дэнверз тоном врача на обходе в палате неизлечимых.
— Готовы к отплытию? — Рамлал говорил по-английски на удивление хорошо.
— Да. Завтра. Это мистер Даер, мой секретарь.
Даер протянул руку Рамлалу, глядя на мистера Эшкома-Дэнверза. «Что это за чертовщина?» — спросил он себя. Он кивнул, когда их представили.
— Он все устроит, — продолжал мистер Эшком-Дэнверз. — Пакет отдадите ему.
Все это время Рамлал внимательно рассматривал Даера. Обнажив очень белые зубы, он улыбнулся и сказал:
— Есть, сэр.
— Запомнил его? — спросил мистер Эшком-Дэнверз.
— Так точно, сэр.
— Ну, нам пора. С отцом хорошо, я надеюсь?
— О да, сэр. Очень хорошо, спасибо.
— Не слишком много хлопот, надеюсь?
Рамлал улыбнулся еще шире.
— О нет, сэр.
— Это хорошо, — буркнул мистер Эшком-Дэнверз. — Ну, смотрите тут осторожней, Рамлал. Увидимся, когда вернусь. — (Рамлал и Даер снова пожали друг другу руки, и они вышли.) — Теперь, если вы дойдете со мной до кафе «Эспанья», я вас представлю Бензекри.
Даер взглянул на часы:
— Боюсь, мне нужно вернуться в контору. — Настали сумерки, шел легкий дождь. Узкая улица была забита людьми в джеллабах, плащах, турецких полотенцах, рабочих робах, одеялах и тряпье.
— Чепуха, — резко сказал мистер Эшком-Дэнверз. — Вам надо встретиться с Бензекри. Пойдемте. Это важно.
— Ну, раз я ваш секретарь, — улыбнулся Даер.
— В этом деле — да. — Мистер Эшком-Дэнверз шел как мог близко к Даеру, говоря ему прямо на ухо. — Бензекри тут в «Креди Фонсье». Я сейчас покажу вам вход, когда будем идти мимо.
Они вышли на Соко-Чико, заполненную гулом тысячи мужских голосов. Этим вечером электричество здесь было и кафе сверкали.
Пробираясь между кучками мужчин, стоявших за беседами, они медленно переместились к нижнему краю площади.
— Вот вход, — сказал мистер Эшком-Дэнверз, показывая на высокие ворота с железной решеткой на вершине лестницы из нескольких ступеней в нише. — Это «Креди Фонсье», и сюда вы принесете пакет. Просто спросите мистера Бензекри и подниметесь к нему в кабинет. А вот и кафе «Эспанья».
Мистер Бензекри был там, сидел один в конце террасы. Голова у него была как яйцо — довольно лысая, — а лицо — как у озабоченного ястреба. Пожимая руку Даеру, он не улыбнулся; только морщины у него на лбу углубились.
— Выпьете пива? — осведомился он. Акцент у него был сильный.
— Присядем на минутку. Я ничего не буду, — сказал мистер Эшком-Дэнверз; они сели.
— Мне тоже не нужно, — сказал Даер. Ему было не очень хорошо и хотелось виски.
— Мистер Даер на днях принесет вам небольшой подарок, — сказал мистер Эшком-Дэнверз. — Он понимает, что отдать его должен только вам, и никому другому.
Мистер Бензекри серьезно кивнул, глядя в свой пивной стакан. Затем поднял голову и грустно посмотрел с минуту на Даера.
— Хорошо, — сказал он, как будто на этом дело и заканчивалось.
— Я знаю, вы спешите, — сказал Даеру мистер Эшком-Дэнверз. — Поэтому, если вам нужно по делам, идите. И большое спасибо. Я вернусь через несколько недель.
Даер пожелал доброго вечера. Через Соко-Чико и вверх по узкой улице он пробирался с трудом; все двигались ему навстречу. «Мое новое место в жизни: мальчик на побегушках», — думал он со скупой внутренней усмешкой. Мистер Эшком-Дэнверз ему не особо понравился: вел тот себя в точности так, будто платил ему за службу. Не то чтоб он ожидал уплаты, но все равно — главная причина, по которой человек не желает, чтобы ему за такое платили, в том, чтобы не оказываться в подчиненном положении. А он в нем оказался и так.
Уилкокс был нетерпелив, когда он вернулся в контору.
— Что-то вы долго, — сказал он.
— Знаю. Он меня заставил пойти с ним и познакомиться с каким-то другим парнем из банка.
— Бензекри.
— Да.
— Вам не нужно было с ним знакомиться. Эшком-Дэнверз — суетливый старый хрыч. Закроете хорошенько окно, запрете дверь, а свет погасите. Побудьте здесь до половины седьмого. — Уилкокс надел пальто. — Утром зайдете в «Атлантиду» часов в девять, и я дам вам адрес, где делают ключи. Если кто-то будет звонить, скажете, что мне пришлось отлучиться и я перезвоню завтра. До встречи.
7
Дверь закрылась. Даер сидел, оглядывая комнату. Он встал и немного порассматривал карты, поискал в прихожей журналы и не нашел, затем вернулся и снова сел за стол. Буйное нетерпение не давало ему чувствовать себя в комнате уединенно — ему хотелось лишь поскорее выйти отсюда. «Это не то», — машинально твердил он себе; на самом деле он не сидел один в комнате, потому что не верил, что когда-нибудь станет тут работать. Он не мог представить, как изо дня в день сидит в этой непроветриваемой коробке, делая вид, будто занимается несуществующими делами. В Нью-Йорке он воображал нечто настолько иное, что теперь совсем забыл, каким оно будет. Он спросил себя, хотел бы он, зная заранее, каким оно станет, приехать, и решил, что приехал бы все равно, несмотря на глубокую апатию, которую в нем вызывала мысль о работе. Кроме того, работа была слишком химерична и нелепа, это ненадолго. Когда она прекратится, он будет свободен. Он фыркнул, слабо. Свободен, вероятно — с сотней долларов между ним и голодом. Мысль не была приятной: от нее он весь напрягся. Даер прислушался. Поверх шума, издаваемого автомобильными гудками снаружи, тихо шелестел падающий дождь.
Он заглянул в верхний ящик, не будет ли там листка бумаги, нашел и принялся печатать письмо. Листок был с шапкой: «ТУРИСТСКИЕ УСЛУГИ. ЕВРОПА — АФРИКА». «Дорогая мама: Просто записка. Прибыл вчера вечером, жив-здоров». Ему захотелось прибавить: но ощущение такое, будто я тут уже месяц; однако она не поймет, решит, что он несчастен. «Переезд сюда прошел прекрасно. У нас была довольно ровная погода всю дорогу, и меня вовсе не укачивало, что бы ты ни говорила. Итальянцы оказались не так уж плохи». Родители пришли его проводить и расстроились, узнав, что ему придется жить в каюте с двумя итальянцами. «Как видишь, я пишу это из конторы. Джек Уилкокс уже ушел, и я остался за главного». Он миг подумал, не глупо ли выглядит выражение «за главного», и решил оставить. «Надеюсь, ты не будешь за меня волноваться, потому что причин этому нет. Климат здесь вообще не тропический. На самом деле тут довольно прохладно. Город вроде бы чистый, хоть и не очень современный». Он прекратил печатать и уставился на карту Африки перед собой, вспоминая сумасшедший подъем по темным переулкам с марокканцем по пути к бару. Затем он увидел лицо Хадижи и нахмурился. Он не мог позволить себе думать о ней, пока писал матери; в этом была чудовищная неверность. Но воспоминание, вместе с другими, поярче, упорствовало. Он откинулся на спинку и закурил сигарету, раздумывая, сможет ли найти ее бар самостоятельно, если ему захочется вернуться. Даже если б мог, Даер чувствовал, что мысль это скверная. У него с Хадижей назначено свидание в парке Эспинель утром в воскресенье, и лучше всего оставить все как есть; ей может не понравиться, если он попробует увидеться с ней раньше. Он бросил попытку закончить письмо, вытащил лист из машинки, сложил его и сунул в карман, чтобы дописать назавтра. Зазвонил телефон. Англичанку не интересовало, есть мистер Уилкокс на месте или нет, она хотела бронь, одноместный с ванной, в отеле «Балима» в Рабате с четырнадцатого по семнадцатое. Кроме того, ей нужен билет на самолет в оба конца, но это, она осмеливалась предполагать, может и подождать. Номер же следует забронировать немедля, и она на это рассчитывает. Когда она повесила трубку, он все записал и принялся изучать кипу бумаг, помеченных: «Отели — Французская зона». В шесть десять телефон зазвонил опять. То был Уилкокс. «Проверяет меня», — возмущенно подумал Даер, заслышав его голос. Уилкокс желал знать, не заходил ли кто.