— Прошу вас, я следом.
Риба протянула руку Долархайду. Чуть помедлив, он ответил легким пожатием. Она чувствовала, что его ладонь вспотела.
Доктор Варфилд осторожно взял ее под руку, и они медленно двинулись вперед.
— Зверь уснул, дышит спокойно. Вы знаете в общих чертах, как он выглядит? Я подробно опишу его, если хотите. — Он замолчал, не зная, с чего начать.
— Я помню картинки в книжках, которые читала в детстве, а один раз в зоопарке видела пуму.
— Этот тигр намного больше пумы. Грудная клетка шире, голова крупнее, телосложение и мускулатура массивнее. Это самец из Бенгалии, ему четыре года. Длина от носа до кончика хвоста десять футов, а вес восемьсот пятьдесят фунтов. Он лежит на правом боку, залитый ярким светом.
— Я чувствую тепло ламп.
— Поразительный экземпляр, с необычайно яркой окраской. Черные полосы на ярко-рыжей, почти красной, шкуре. — Внезапно доктору Варфилду подумалось, что с его стороны нетактично говорить о цвете. Но, взглянув на Рибу, он успокоился.
— Тигр в шести футах отсюда. Вы чувствуете его запах?
— Да.
— Мистер Долархайд, возможно, говорил вам, что какой-то болван ткнул зверя через барьер лопатой нашего садовника. А он вцепился в лопату и сломал верхний левый клык… Все в порядке, доктор Хасслер?
— Он готов. Подождем еще минуту-другую. — Варфилд представил Рибе дантиста.
— Дорогая, вы первый приятный сюрприз со стороны Фрэнка Варфилда за все время нашего знакомства, — заявил Хасслер. — Оцените мою работу. Он из золота, этот клык. — Небольшой металлический предмет лег ей на ладонь. — Тяжелый, не правда ли? Я удалил сломанный и сделал слепок еще несколько дней назад. Я, конечно, мог бы сделать его белым, но, думаю, так забавнее. Доктор Варфилд еще не насплетничал, что я никогда не упускаю возможности повыпендриваться? А как замечательно смотрелось бы рекламное объявление моего кабинета на клетке с тигром!
Риба ощупала своими чувствительными пальцами конус, изгиб, острый конец зуба.
— Очень тонкая работа.
Она слышала невдалеке глубокое мерное дыхание.
— Я буду подавать детям знак, когда он захочет зевать, — продолжал Хасслер. — Не думаю, чтобы какой-нибудь вор соблазнится этой коронкой. Шучу, конечно. Но вы чем-то встревожены?
Ваш мускулистый спутник все время за вами наблюдает. Может, он притащил вас сюда силой?
— Нет, нет, я сама захотела.
— Мы сейчас обращены лицом к тигриной спине, — произнес доктор Варфилд. — Он лежит на расстоянии примерно двух с половиной футов от вас на столе. Хотите, я положу вашу левую руку — вы ведь не левша? — я положу вашу левую руку на край стола, а правой вы можете его потрогать. Давайте начнем. Я буду рядом с вами.
— Я тоже, — заверил доктор Хасслер. — Все происходящее весьма забавляло обоих медиков.
Риба чувствовала запах своих нагретых волос, запахи мыла, спирта, дезинфицирующих препаратов… И запах кошки. Зазвенело в ушах, и на мгновение подступила дурнота, но девушка справилась с ней.
Вцепившись одной рукой в край стола, Риба осторожно потянула другую вперед. Пальцы коснулись шерсти, нагретой лампами, потом проникли к более прохладному слою и снова ощутили теплоту, идущую уже от тела. Она прижала ладонь к толстой шкуре и осторожно двигала вдоль и против шерсти, чувствуя, как густой мех скользит под ее рукой, как шерсть опускается и поднимается под широкими ребрами в такт дыханию.
Она сжала шерсть, но мех выскользнул из пальцев, ее лицо порозовело; она впала в состояние свойственное слепым, при котором мимика становится неконтролируемой.
Варфилд и Хасслер с любопытством следили за ее острыми переживаниями. Долархайд, наблюдая за девушкой из полумрака с трудом сдерживал судорожное подергивание мышц.
Капли пота стекали с его лица.
— Ну, сейчас на другую сторону, и дело с концом. — Доктор Варфилд говорил почти шепотом.
Риба пошла за ним, ведя рукой вдоль хвоста зверя.
У Долархайда перехватило дыхание, когда ее пальцы коснулись тигриной мошонки. Она ощупала ее и двинулась дальше.
Варфилд приподнял огромную звериную лапу. Девушка потрогала жесткие подушечки и почувствовала слабый запах опилок, запах клетки. Варфилд нажал на лапу так, чтобы тигр выпустил коготь.
Риба ощупала тяжелые гибкие мышцы, лопатки, огромную голову и осторожно, под наблюдением ветеринара, провела рукой по шершавому языку. Горячее дыхание шевелило ее волосы.
Наконец доктор Варфилд поднес к ушам Рибы стетоскоп. Руки девушки лежали на вздымающейся груди зверя. Невидящие глаза смотрели вверх, уши заполнил грохот тигриного сердца.
* * *Раскрасневшаяся и взволнованная, Риба Макклейн всю дорогу домой сидела молча. Только раз она повернулась к Долархайду и медленно произнесла:
— Спасибо… Большое спасибо. Если вы не против, я бы с удовольствием выпила мартини.
* * *— Подождите немного здесь, — попросил Долархайд, припарковавшись во дворе своего дома.
Она была рада, что не вернулась в свою квартиру, казавшуюся сейчас такой унылой.
— Только не вздумайте наводить порядок. Впустите меня, скажите, что все прибрано, и я вам поверю на слово…
— Хорошо, подождите только мину ту-другую.
Он внес в дом пакет из винного магазина и быстро огляделся. Зашел на кухню, постоял там с минуту, закрыв лицо руками. Мысли путались. Он чувствовал опасность, но исходила она не от женщины. Было страшно поднять глаза вверх. Надо что-то сделать, но что и как? Наверное, следует отвезти ее домой.
Но внезапно понял — теперь, после Превращения, ему дозволено все. Все. Все.
Долархайд вышел из дома; в лучах заходящего солнца фургон отбрасывал длинную голубую тень. Риба Макклейн, оперлась на плечо Долархайда и коснулась ногой земли.
Она смутно ощущала очертания дома. Эхо от хлопнувшей дверцы фургона давало представление о высоте здания. Голос хозяина:
— Четыре шага по траве, потом пандус.
Она взяла его руку. Долархайда пронзила дрожь, под рубашкой выступили капли пота.
— Тут действительно пандус. Зачем?
— Здесь жили старики.
— Но сейчас их нет?
— Нет.
— Дом кажется таким холодным и высоким…
Она остановилась в гостиной.
Пахнет музеем. Или ладаном?
Где-то вдалеке тикали часы.
— Это большой дом, да? Сколько в нем комнат?
— Четырнадцать.
— Он старый. И вещи здесь старые.
Она случайно задела отделанный бахромой абажур и прикоснулась к нему пальцами.
Застенчивый мистер Долархайд… Она прекрасно понимала, как подействовала на него сцена в зоопарке: он дрожал, как разгоряченный конь, когда вел ее из операционной.
Устроить ей такую встречу с тигром — шикарный жест. Может, за этим кроется нечто большее? Но уверенности пока нет.
— Мартини?
— Давайте я пойду вместе с вами и приготовлю? — предложила Риба, сбрасывая туфли.
Пощелкивая пальцами по стакану, она налила в него нужное количество вермута, добавила две с половиной унции джина и бросила две маслины. Она быстро ориентировалась в доме — по тикающим часам, по шуму кондиционера на окне, по воздушным потокам.
На полу рядом с кухонной дверью было теплое место, освещенное заходящим солнцем.
Он усадил ее в свое большое кресло, а сам сел на диван.
В воздухе повисло напряжение.
Она пригубила мартини. Долархайд включил проигрыватель, и ему показалось, что комната стала совсем другой, как будто разделилась на две части — его и ее. Риба была первой, кто пришел к нему, в этой дом, по собственному желанию.
Звучала музыка Дебюсси, под которую погас солнечный свет.
Он спросил ее что-то о Денвере, и Риба коротко ответу да — ответила рассеянно, о чем-то другом. Он описал ей дом и большой двор, огороженный кустарником и деревьями. Разговор иссяк.
Когда Долархайд менял пластинки, Риба произнесла:
— Этот удивительный тигр, этот дом, и вы сами, Д., - все это так таинственно. Я не думаю, чтобы кто-нибудь знал вас по-настоящему.
— А вы спрашивали?
— Кого?
— Кого-нибудь.
— Нет.
— Тогда почему вы считаете, что меня никто не знает? — Из-за его сосредоточенности на четком произношении вопрос прозвучал бесстрастно.
— Да, какие-то коллеги из Гейтвей видели, как мы садились на днях в ваш фургон. Их распирало любопытство. И вот нежданно-негаданно ко мне на работу ввалилась целая компания.
— Что им хотелось знать?
— Они просто любят посплетничать. А когда поняли, что сплетничать не о чем, ушли.
— И что они говорили?
Она собиралась обратить любопытство женщин в легкую насмешку над собой, но, видно, из этого ничего не выйдет.
Риба вздохнула.
— Выспрашивали обо всем подряд. Они находят вас очень таинственным и интересным. Считайте это за комплимент.
— И что они говорили?
Она собиралась обратить любопытство женщин в легкую насмешку над собой, но, видно, из этого ничего не выйдет.
Риба вздохнула.
— Выспрашивали обо всем подряд. Они находят вас очень таинственным и интересным. Считайте это за комплимент.
— Они говорили, как я выгляжу?
Вопрос прозвучал нарочито легко, но Риба знала, что ему не до шуток. Она решила не увиливать.
— Я не спрашивала. Но они, конечно, сказали, каким вас видят. Хотите услышать? Дословно? Не хотите — не буду. — Она была уверена, что уж об этом-то он наверняка спросит.
Гробовое молчание.
Внезапно Риба почувствовала, что она совсем одна в комнате. Пространство вокруг нее казалось черной дырой, втягивающей в себя все и не излучавшей ничего. Но она не слышала его шагов — значит, он здесь.
— Я bee же скажу, — начала она. — В вашем облике есть некая подтянутость, аккуратность, и это им очень нравится. Еще они сказали, что у вас необыкновенно развитое тело. — Очевидно, ей следует не останавливаться, а продолжать. — Они говорят, что вы болезненно чувствительны к своему лицу, но вы зря беспокоитесь. Да, там была такая… Эйлин, кажется?
— Эйлин.
Ага, сигнал вернулся. Она чувствовала себя летучей мышью.
Риба умела превосходно копировать чужую речь. Она могла воспроизвести болтовню Эйлин с абсолютной точностью, но была достаточно умна, чтобы никого не передразнивать в присутствии Долархайда. Она цитировала Эйлин медленно, бесцветным тоном, словно с трудом разбирая чужие каракули.
— «Этот парень выглядит совсем неплохо. Честное слово, я дружила со многими, кто выглядел куда хуже. Одно время я встречалась с хоккеистом, — он играл за „Голубых“, помните? — так у него была небольшая ямка на губе, там, где ему ударом шайбы повредило челюсть. У них, у хоккейных игроков, всегда что-нибудь в этом роде. По-моему, это признак настоящего мужчины. У мистера Д, замечательная кожа, чего я не сказала бы про его волосы». Удовлетворены? Да, еще она спрашивала меня, на самом ли деле вы так сильны, как выглядите.
— А вы что ответили?
— Я сказала, что не знаю. — Риба осушила свой стакан и приподнялась. — Где же вы, Д., черт побери? — Она услышала, как он приближается к ней со стороны стереопроигрывателя. — Ага, вот вы где. Хотите знать, что я об этом думаю?
Она нашла пальцами его рот и торопливо поцеловала, слегка прижав свои губы к стиснутым зубам Долархайда. Риба уже поняла, что причина напряженности крылась в его застенчивости, а вовсе не в неприязни.
Он окаменел.
— А теперь покажите, где ванная комната.
Она взяла его за руку и пошла рядом с ним по коридору.
— Я сама найду дорогу обратно.
В ванной она пригладила волосы и попыталась найти, чем бы почистить зубы. Она искала аптечку, но натыкалась на полки с фотореактивами. Она перебирала предметы осторожно, боясь порезаться, и наконец обнаружила бутылочку. Риба отвернула колпачок, понюхала, удостоверилась, что это зубной элексир и прополоскала рот.
Вернувшись в гостиную, она услышала знакомое жужжание проектора, перематывающего пленку.
— Мне нужно немного поработать, — сказал Долархайд, подавая ей новый мартини.
— Ну что ж, — произнесла она, не зная, как быть дальше. — Если я отвлекаю вас от работы, то я пойду. Можно вызвать такси прямо сюда?
— Нет. Я хочу, чтобы вы остались. Просто мне нужно просмотреть одну пленку. Это совсем недолго.
Он взял ее за руку, собираясь подвести к большому креслу. Но Риба помнила, где стоит кушетка, и направилась туда.
— Пленка со звуковым сопровождением?
— Нет.
— Музыка вам не помешает?
— Нет.
Риба чувствовала: она нравится Долархайду. Он хочет, чтобы она осталась, но немного испуган. Ему нечего бояться — все будет прекрасно. Она села.
Мартини был чудесен — холодный, бодрящий.
Тихо звякнули льдинки в стакане, это Долархайд сел на другой конец кушетки. Пленка все еще перематывалась.
— Я, пожалуй, прилягу на несколько минут, если вы не возражаете, — сказала Риба. — Нет, нет, не уходите, здесь полно места. Разбудите меня, если я задремлю, хорошо?
Она вытянулась на кушетке, держа стакан на животе; концы золотистых волос почти касались его руки.
Он выключил перемотку. Фильм начался.
Долархайд думал посмотреть фильмы с Лидсами и Джекоби в присутствии этой женщины — здесь, в своей комнате. Ему хотелось смотреть попеременно на экран и на Рибу. Но ведь в таком случае ей не остаться в живых, а люди видели, как она садилась в его фургон. Выбрось это из головы. Люди видели, как она садилась в фургон.
Лучше он посмотрит фильм с Шерманами, которых посетит в следующий раз. Шерманы — залог его грядущего блаженства. И все это в присутствии Рибы, на которую можно глядеть, сколько угодно.
На экране заголовок «Новый дом», написанный на куске картона. Дальний план, видны миссис Шерман и дети. Возня в бассейне. Миссис Шерман держится за канат и смотрит в камеру, полная грудь соблазнительно поднимается над водой.
Долархайд гордился тем, что хорошо контролирует себя. Все мысли только об этом фильме. Мысленно он начал говорить миссис Шерман то, что говорил Валери Лидс в Атланте:
Ты сейчас меня видишь.
Ты ощущаешь это, когда видишь меня.
Возня со старой одеждой. Миссис Шерман надевает большую шляпу. Стоит перед зеркалом, поворачивается с лукавой улыбкой и позирует перед камерой. На груди у нее камея.
Риба Макклейн шевельнулась на кушетке и сняла очки. Долархайд почувствовал тяжесть и тепло ее тела. Она положила голову ему на бедро. У нее белая шея, освещенная бликами проектора. Он сидит очень тихо, двигается лишь его большой палец, останавливая пленку и возвращая ее назад. Снова миссис Шерман позирует в шляпе перед зеркалом.
Она поворачивается к камере и улыбается.
Ты сейчас меня видишь.
Ты ощущаешь это, когда видишь меня.
Ты сейчас меня чувствуешь.
Долархайда пробирает дрожь. Ужасно жмут брюки. Становится жарко. Сквозь свою одежду он чувствует теплое дыхание. Большой палец конвульсивно выключает проектор.
Ты сейчас меня видишь.
Ты ощущаешь это, когда видишь меня.
Ты сейчас меня чувствуешь.
Риба расстегивает молнию на его брюках.
Приступ острого страха — он еще никогда не испытывал эрекции в присутствии живой женщины.
Но Дракон не должен бояться.
Проворные пальцы обнажают его, дают свободу.
О-о-о…
Ты сейчас меня чувствуешь.
Ты чувствуешь это.
Ты здесь, я знаю это.
Твое сердце трепещет.
Нужно держать свои руки подальше от шеи Рибы. Подальше. Женщины видели их вдвоем. Его пальцы мертвой хваткой вцепились в подлокотник кушетки.
Твое сердце трепещет.
И обмирает.
Оно обмирает.
Оно стремится выпрыгнуть из груди.
А теперь все быстрее и легче, все быстрее и легче и…
Любовь моя…
О, любовь моя…
* * *Голова Рибы лежала на его бедре. Она просунула руку под его рубашку и коснулась татуированной груди.
— Надеюсь, я тебя не шокировала, — пробормотала она.
Этот звук живого голоса потряс его. Он ощутил потребность убедиться, что ее сердце на самом деле бьется. Сердце билось. Она осторожно прижала к нему его ладонь.
Живая женщина. Как странно. Полный силы, своей или Дракона, Долархайд легко поднял ее с кушетки. Она была гибкой и упругой — нести такую было приятно.
Только не наверх. Не наверх. Быстрее. Куда-нибудь, быстро. Бабушкина кровать. Стеганое сатиновое одеяло скользило под ними.
— О, подожди, я сама сниму. Порвалось… а, наплевать. Иди ко мне. О Боже, как сладко… Мой, мой мужчина. Не хочу внизу… Пожалуйста, лучше я сверху.
Обнимая Рибу, свою единственную живую женщину, он впервые почувствовал, что все идет как: надо: он выпустил на свободу свою жизнь и отвернулся от смерти, зашвырнул ее во мрак космоса, подальше от этой несчастной планеты, подарив земле мир и обещание покоя.
Лежа в темноте, он положил свою ладонь на ее руку и осторожно прижал, словно утверждая свою власть, преграждая путь назад. Риба заснула, а Долархайд, проклятый Богом убийца одиннадцати человек, снова и снова с беспокойством прислушивался к биению ее сердца.
Видения… Причудливые жемчужины в праздничном небе. Ракетница Бери, из которой он стрелял по луне. Большой фейерверк, виденный им в Гонконге, назывался «Дракон разбрасывает свои жемчужины».
Дракон.
Он вдруг почувствовал себя оглушенным, разбитым на куски. И всю долгую ночь, полный страха Долархайд прислушивался: не спускается ли он сам, одетый в кимоно, по лестнице.