Флот в Нанте поднял паруса. Стремительные ушкуи помчались вверх по Луаре, в Бургундию — чтобы помочь товарищам своими пушками и трюмами, освобожденными для будущей добычи. Более медлительные и крупные ладьи двинулись вокруг Бургундии на север, чтобы войти в устье Сены и подняться до Парижа. Осаду Арфлера они снимут без труда — несколькими залпами по близкому к морю лагерю. После чего горожанам останется только переловить по окрестным лесам разбежавшихся англичан.
И уж, конечно же, арфлерцы не станут препятствовать своим союзникам под вымпелами Бретани и хоругвями Спаса Нерукотворного войти в реку.
Одиннадцать кочей в это же самое время тоже поднимались вверх по реке. По Темзе, прикрывая своими стволами четырехтысячную шотландскую армию, наступающую вдоль берега на Лондон. Ради этого похода герцог Олбани, став единоличным правителем, выгреб королевство практически целиком, до последнего стражника. Он, конечно, рисковал, но немного. Добравшиеся до Эдинбурга англичане, при всей своей доблести, без снабжения и осадных приспособлений города взять не смогут. Даже обороняемого одними женщинами. Равно как и любой из замков.
Двухтысячный отряд лучших рыцарей королевства, как оказалось, не смог рассчитывать на севере страны на поддержку даже своих, английских городов, недавно переметнувшихся на сторону герцога Олбани. Не то чтобы местные жители боялись русских больше, чем короля Генриха. Просто мысль не платить податей уж очень им всем понравилась. Стоило рискнуть. Тем более, что о последних неприятностях своего сюзерена большинство уже знало, и о могуществе великого князя русского имело некоторые представления.
Единственным приказом, который мог издать полководец Средневековья в сложившейся ситуации — это распустить армию «на кормление». В местах, где некого грабить, это означало — по домам, в родные усадьбы, к собственным припасам. И 30 сентября, за неделю до взятия Лондона герцогом Олбани, уже имевшим патент наместника, королевская армия в Англии перестала существовать.
Все кружилось, стремительно менялось, переворачивалось — и во всем этом водовороте лишь великий князь и император посвящал себя неторопливым прикосновениям к нежному животику и пушистому лобку рыжей женщины, созерцанию ее сосцов, целованию ее бедер. Он ласкал ее ноги своей бородкой, согревал спину дыханием, утопал в ее волосах, ощущал губами веки — пока она вдруг не взорвалась, не взметнулась, раскидывая одеяла и подушки, не опрокинула Егора на спину и не накинулась аки зверь, злобно и жестоко изнасиловав несколько раз, не давая ни передохнуть, ни вырваться. Лишь под утро, растратив на любовную войну остатки сил, шевалье Изабелла забылась в тревожном сне, иногда вскрикивая и крестясь. Наверное, ей чудилось, что она все же стала скромной монашкой в одной из обителей ордена Сантьяго…
* * *Подписание договора о покровительстве состоялось через четыре дня на широком мосту через полноводную Луару. В Орлеан великого князя и свою рыжую покровительницу горожане все-таки не пустили. Зато, словно откупаясь, поставили на берегу просторный навес и закатили для княжеской свиты пышный пир, не жалея ни вина, ни рыбы, ни фруктов, ни буженины и телятины. После такого угощения все войско отлеживалось еще сутки, и только на третий день двинулось в сторону Парижа. А уже на четвертый, незадолго до полудня, обнаружило впереди развернутую в плотный строй английскую армию.
Местность в этом районе Франции была равнинная, и для улучшения своих позиций король Генрих выбрал единственный в округе взгорок, на котором и развернул ставку: поставил палатку с флагом, кресло и стол. Похоже, он ждал здесь врага уже не первый день, ради такого случая сам превратившись в одного из дозорных. Остальной ратный лагерь находился дальше, у деревушки Жанвиль.
Правым своим флангом английская армия опиралась на какой-то ручей — узкий, но с заболоченной поймой, а потому непроходимый для конницы. Левым — на небольшой, но густой осинник. Возможно, где-то там дальше, за рощей, имелось серьезное препятствие — овраг, река, болото, которое не позволяло врагу обойти англичан стороной. Да и дорога, вестимо, не просто так пролегла именно здесь, в узости.
Свита остановилась. Егор поднял голову, прищурился на холм.
Король Генрих V сидел за походным столом, небрежно развалясь в складном кресле, мелкими глотками попивая терпкое местное вино и с высоты холма созерцал несчастного врага.
Он перехватил своего великого могучего недруга неожиданно, идущим в походной колонне, бездоспешным и почти безоружным.
У него было втрое больше сил.
Его армия успела отдохнуть, а противник устал за время дороги.
Все складывалось настолько правильно, настолько счастливо и удачно, что даже не верилось. Аж мурашки по спине бегали от того, насколько непостижимо здорово все удалось!
— Нужно предложить им сложить оружие, — сказал лорд Уильям Кент. — Зачем проливать кровь, если можно обойтись золотом? Пусть сдаются.
Рыцарь пнул пятками коня и устремился вниз по холму, проскочил в просвет между отрядами лучников, осадил скакуна у головного отряда, в котором находились богато одетые всадники и ярко-рыжая женщина. Они о чем-то поговорили несколько минут, и переговорщик помчался обратно.
— Что ответил великий князь? — наклонившись вперед, с нетерпением спросил король.
— Он сказал, что лучникам и валлийцам указывает двигаться на Марзель и Шом-ан-Бри, где перехватывать обозы бегущих из Парижа бургиньонов и уничтожать их ратные отряды, буде такие встретятся. Девонширцев и корнуэльцев он полагает взять с собой для занятия столицы.
Генрих расхохотался, вскинул кубок, чуть склонившись в сторону колонны на дороге:
— Самообладание, достойное восхищения! Он шутит перед лицом гибели. Честь и благородство… Однако когда французы резали моих храбрых рыцарей, захваченных без доспехов, они о благородстве особо не задумывались. И я не стану. Великий князь не сдался? Сие есть его выбор! Тогда пусть прольется кровь. Прикажи лучникам стрелять!
— Слушаю, мой король, — вскинул сжатый кулак лорд Кент и повернулся к командующим полками: — Вы слышали приказы, дворяне? Так исполняйте!
Шестеро всадников поклонились, дали шпоры коням, разъезжаясь вдоль линии построенной для битвы армии. Над полем повисла тяжелая, гнетущая тишина. Генрих допил вино, отставил руку в сторону, позволяя слуге наполнить кубок снова. Окинул поле взглядом, с нетерпением спросил:
— Ну, когда же?! Пусть начинают!!!
Однако стрелки продолжали стоять, опираясь на свои высокие луки, и о чем-то переговаривались.
— Что происходит? — поднялся с кресла Генрих.
Свита великого князя двинулась вперед. Медленно, спокойно, не обнажая оружия. Линия стрелков так же спокойно раздвинулась, пропуская русских. Причем самые ближние опустились на колено, скинув шляпы и склонив головы. Колонна двинулась вверх по холму.
— Валлийцы! — откинув стол, сделал несколько шагов вперед король. — Вперед, мои храбрые валлийцы! В атаку!!!
Однако потомки гордых кельтов тоже посторонились, пропуская врага, а девонширская пехота, оставив место в строю, стала подтягиваться ближе к дороге, дабы пристроиться в хвост колонны.
— Нет… Не-е-ет!!! — заметался Генрих. — Нет! Стойте! Куда-а?!
Он обернулся, кинулся к палатке:
— Лорд Уильям! Что происходит?!
— А ты кто? — с удивлением воззрился на него с седла столь активный в последние недели, горячо преданный советчик.
— Вы все обезумели? — растерялся Генрих и заорал: — Это я, твой король!!!
— Все знают, молодой человек, у Англии нет короля, — пожал плечами лорд. — Если бы он был, то Святой Престол и великий князь знали бы о его существовании. Но они не знают. Значит и короля — нет.
— Ах ты предатель!!! — Генрих выхватил меч, ринулся на негодяя, но лорд потянул повод, пнул коня пятками, отъехал на безопасное расстояние.
Генрих остановился. Гоняться пешему за всадником — глупо и бессмысленно.
— Все эти воины, молодой человек, — кивнул на девонширцев и валлийцев лорд Уильям, — и раньше не испытывали особой любви к королевскому роду поработителей. Ныне же они получат избавление от податей, радость освобождения и сохранят отчие земли. Великий князь дал клятву сохранить права на отчину за всеми, кто продолжит службу под его рукой. Тем же, кому не получится вернуть родной надел, он даст больший в других землях империи.
— Иуда, — опустил меч Генрих.
— Орден тамплиеров отмолит мои грехи, молодой человек. Как уже простил долги мои и моих предков. Кстати, белые ленты носили те, кто получил от меня задаток за службу. Я сказал им, что это нужно для памяти, дабы не перепутать с другими воинами. Глупцы, что рвались отдать за тебя жизни, ходили как раз без ленточек. Ты сам оставил их в осадном лагере, на расстрел из русских пушек. Теперь прости, мне нужно отправляться. Слуги уже сворачивают лагерь и собирают обозы, валлийцы ждут команды выступать. Я лично поведу их в погоню за Жаном Бесстрашным. Мне тоже нужно заслужить обратно свои поместья. Прощай!
— Иуда, — опустил меч Генрих.
— Орден тамплиеров отмолит мои грехи, молодой человек. Как уже простил долги мои и моих предков. Кстати, белые ленты носили те, кто получил от меня задаток за службу. Я сказал им, что это нужно для памяти, дабы не перепутать с другими воинами. Глупцы, что рвались отдать за тебя жизни, ходили как раз без ленточек. Ты сам оставил их в осадном лагере, на расстрел из русских пушек. Теперь прости, мне нужно отправляться. Слуги уже сворачивают лагерь и собирают обозы, валлийцы ждут команды выступать. Я лично поведу их в погоню за Жаном Бесстрашным. Мне тоже нужно заслужить обратно свои поместья. Прощай!
Лорд Кент дал шпоры и помчался к своим полкам.
Генрих ощутил, как в душе что-то дернулось, оборвалось. Он стоял на земле, но в то же самое время падал с невероятной высоты, чтобы размазаться о камни. Победа, власть над императором, слава — все это только что, всего миг назад было в его руках. И вдруг…
Душа долетела до камней и разбилась вдребезги, словно соскользнувшая из окна ваза. Генрих выронил меч на траву, опустился рядом с ним на колени и заплакал. А мимо шли и шли храбрые английские воины, чтобы добывать славу для себя и победы для своего повелителя. Одинокий человечек никого из них не интересовал. Кому нужен король без королевства, дворянин без копья, рыцарь без имени? За него даже выкуп платить некому.
По виду дворянин, на деле — пустота.
* * *Сражаться за Париж не пришлось. В последние десять лет ему досталось немало испытаний. Сперва его завоевала партия бургиньонов, затем, после правильной многолетней осады с разорением окрестностей, отбила партия арманьяков. После их поражения при Арфлере — в столицу опять ворвались бургундцы. Они сами ушли с богатой добычей, едва узнали, что в их земли тоже пришла война. Остались лишь наместники с перьями и печатями. При виде серьезного врага они предпочли немедленно исчезнуть.
Настроение города напоминало состояние многократно изнасилованной невольницы, которой уже все равно, кто еще и что станет с нею делать.
Однако это состояние неожиданно перешло в необычайное оживление, когда рыжая Бретонская герцогиня вновь громогласно объявила свой девиз: «Един Бог на небе, един князь на земле! Я принесла вам мир!». Именно о мире Франция сейчас и мечтала превыше всего. И потому скромные силы великого князя и императора быстро обрели в городе всеобщую поддержку. Сильный правитель не станет разорять сам себя и воевать сам с собой. Он не позволит мелким дворянам затевать свары и нападать на соседские селения. У сильного правителя границы находятся где-то далеко-далеко, и о стычках на них обыватель обычно даже и не знает. Вместе с мощью огромной империи во Францию наконец-то приходил покой…
Великий князь въехал в замок Лувр, еще не перестроенный из шестибашенной боевой крепости в дворец роскоши. Именно здесь он и подвел итоги долгого лета, передав Гиень в качестве удела теперь уже князю Константину Дмитриевичу, часть поместий арманьяков — Темюр-мирзе; королевский домен и еще часть земель взял в казну, туда же попали владения Ланкастеров и Уэльс; Девоншир, Корнуэлл и Андулем достались теперь уже графу Антониусу ван Эйку. Наместником трех островных королевств стал герцог Роберт Стюарт Олбани, наместницей Турени, Анжу, Бургундии и Шампани — герцогиня Изабелла Бретонская.
Единым указом великий князь утвердил все дарованные воеводами за службу уделы действительными — и на сей завершающей точке война была завершена.
— А теперь, — поднялся с трона Вожников, — приглашаю всех на пир!
— Какая же я все-таки дура, — со вздохом взяла его за руку воительница, чтобы пройти в залу вместе с господином.
— Почему, моя красавица? — не понял причин такого пессимизма великий князь.
— Потому что ты тоже оказался человеком слова. И чего я, дура последняя, остановила Егорку-бродягу, когда он собирался пообещать мне что-то еще?
Эпилог
В сырую и холодную каменную нору свет проникал через крохотное окошечко, и его хватало только на то, чтобы отличить день от ночи. Да и то не всегда. Счет дням узник потерял давным-давно, а кандалы, стершие в кровь руки и ноги, стали ему столь привычны, что он больше не ощущал боли.
Однако пришел час, когда палачи вырвали несчастного и из этого жалкого состояния — сняли узы, подхватили под мышки, поволокли по гулким коридорам и бросили на пол у ног аббата Авиньонского университета.
— Вот ты и дождался своей кары, Августин! — сурово объявил ему аббат. — Сам папа Мартин, узнав о твоем покровительстве ведьмам и богохульникам, приказал продать тебя сарацинам! Только там, в рабстве и дикости, тебе и место. Тьфу!
Священник презрительно плюнул на спину священника и вышел. И в тот же миг отец Августин лишился рассудка. Ибо ему причудилось, что вместо того, чтобы бросить в телегу для невольников — его опустили в теплую ванну, усыпанную для запаха розовыми лепестками, и наполненную не водой, а каким-то белесым раствором, солоноватым на вкус и мелко покалывающим раны, а вместо очередных кандалов надели новую рубаху из легкого льняного полотна. После этого его ноги и руки умастили цветочными маслами, прикрыли тряпицами, а самого отнесли на постель, накормили паштетами воистину райского вкуса и напоили сильно разведенным сладким вином.
После нескольких дней такой жизни раны на теле монаха затянулись, худоба прошла, и он даже начал ходить сам. Еще через несколько дней он уверенно перемещался уже по всему дворцу, без труда ел цыплят и рыбу, принимал лечебные ванны. Спустя неделю незнакомый послушник принес ему чистую новенькую рясу из какого-то дивного, мягкого и шелковистого, тонкого, но теплого материала. А потом появился ангелочек в голубом платье и с синей вуалью на голове, присел с поклоном, попросил пойти с ним.
Монах послушно пересек весь замок, поднялся в верхние папские покои и вошел в малую трапезную, где увидел сидевших бок о бок в одном кресле богато одетых мужчину и женщину, объедающих по ягодке кисть винограда, смеющихся и изредка целующихся.
— Ты молчишь? — немного выждав, спросил мужчина. — Неужели тебе нечего сказать?
— Ты похож на одного моего давнего знакомого, господин… — склонил голову отец Августин. — И ты, госпожа.
— Почему меня никто не узнает? — обиделся мужчина. — Так хочется увидеть изумление, восторг, сказать что-нибудь эпическое… А меня просто нигде не узнают!
— А ты бы еще осликом для поездки нарядился, — рассмеялась женщина. — Я бы тебя тогда и сама не узнала!
И она тут же чмокнула повелителя в губы.
— Хорошо, тогда я спрошу иначе, — вздохнул мужчина. — Ты переписал обещанные книги?!
— Увы, господин. В узилище томился.
— Ладно, не беспокойся, — махнул рукой мужчина. — Я узнавал, поручение не отменялось, они переписаны.
— Нешто ты путник Георгий из русских земель? — все же рискнул сказать монах. — А ты — рыцарь из ордена Сантьяго?
— Я великий князь и император! — Егор, раз уж пошутить не получилось, перешел на деловой тон. — И я волею своей повелеваю тебе основать в городе Ренн университет имени Иоанна Богослова! На что получишь деньги из казны. Но прежде того приказываю тебе доставить переписанные книги в Самарканд, султану Улугбеку, в дар от меня, великого князя и императора, его Дому Мудрости. В знак моей дружбы и благожелательности. А после того приказываю тебе пять лет ходить по тамошним землям, облазить и обнюхать там все улочки и закоулочки, проверить каждую дыру, каждый архив и каждое сказание и убедиться, что никаких монголов там никогда отродясь не показывалось!!! О чем ты в своем университете студентов учить и станешь. А также истории Востока, языкам азиатским, их математике, географии и прочим наукам, с Востоком связанным!
— Слушаю и повинуюсь, великий князь, — склонил голову монах, все еще не уверенный в здравости своего рассудка.
— В Самарканде найдешь сарацина ученого именем Хафизи Абру и передашь повеление ехать в Бретань и строить обсерваторию, — добавила Изабелла. — Я никогда не нарушаю своего слова. Раз обещала сделать его счастливым и богатым, то и сделаю! Даже если ради этого его придется везти сюда зашитым в мешок.
— Слушаюсь и повинуюсь, шевалье.
— Дабы ценности, тебе доверенные, лишним опасностям не подвергать, — опять заговорил Егор, — поедешь не сам, а с моим обозом, что в Новгород собирается. Все, ступай, готовься.
Отец Августин отступил к дверям, вдруг спохватился:
— А когда выходить?
— Дней через пять или шесть… Тебя предупредят.
— Я предупрежу, — сотворила низкий книксен юная фрейлина.
— Спасибо, дитя, — кивнул ей Егор.
— Элен д’Арлен, великий князь, — снова присела она. — Всегда к твоим услугам.
— Я те дам, «к услугам»! — рявкнула Изабелла.