— Отстань ты тоже от меня! Когда надо, тогда скажу!
— Скажешь ты! Никогда ты не скажешь. Ненавижу, когда люди борзые становятся!
Я быстро ушла к себе в комнату, пока они ругались. Я придумала — скажу им, что отнесла книгу в библиотеку, а сама буду ночью читать. Мне так интересно было, какие там вещи написаны. Может быть, там про самое такое написано, если дядя так разозлился. Скорее бы почитать.
В этот момент дверь открылась и зашла тетя.
— Давай мне эту книгу. — Она протянула руку. — Вагаб сказал, там такие вещи написаны, что ты даже в руках держать ее не должна. Давай я уберу, завтра сама в библиотеку отнесу, у меня там знакомая работает…
Тетя взяла книгу и вышла.
Аман, почему они мне не разрешают читать что я хочу? Я всю жизнь у всех должна спрашивать? Я им что, маленькая, сама не знаю про самое такое? Я все знаю, мне еще давно Айкина родственница рассказала, что между мужчиной и женщиной происходит в первую брачную ночь. Такой стыд, конечно. Но если этим не заниматься, детей не будет. Получается, все этим занимаются, бабушка с дедушкой тоже занимаются. Тетя Зухра с дядей Вагабом тоже занимаются. И я с тем красивым парнем, в которого я влюблена, тоже буду заниматься. Аллах, какие я веши пишу! Стыдно как! Умираю, хочу «Дафниса и Хлою» почитать.
Теперь, бывает же, я виновата.
Все Уму Саидовну боятся. Говорят, в молодости она самой красавицей в городе была, все, короче, за ней ухаживали. Потом она вышла за какого-то декана, и он ее тоже устроил в университете работать. Сейчас она очень старая, ей, наверное, пятьдесят. В дорогих одеждах и в золоте вся ходит. У нее прическа каре и зеленые глаза. Она еще злая такая, чуть что — сразу «неудовлетворительно» ставит. Она Сулика терпеть не может, потому что он на русском с сильным акцентом говорит. Один раз сказала, ему не надо было в город с гор спускаться, а остаться там быков пасти. Он не виноват же. Так он все учит, даже стихи на английском пишет. Когда Сулик начинает свои стихи на английском читать, Хабибула Мусаевич краснеет и такое лицо делает, как будто в туалете сидит и не может. Усы у него даже шевелятся. Не знаю, зачем они все так к Сулику относятся. Мне его стихи нравятся, и звучат приятно.
Сегодня на паре Ума Саидовна такая вызывает меня и говорит:
— Хасанова, расскажи нам сюжетную линию «Дафниса и Хлои».
Я стою, сначала молчу, а она так высокомерно на меня смотрит, как будто она королева, а я ее служанка.
— Хасанова, мы долго будем слушать твое молчание? Ты читала «Дафниса и Хлою»?
— Нет…
— Сообщи нам причину! — сказала она таким противным голосом, как будто даже разговаривать со мной и то брезговала.
— Мне дядя запретил читать.
— Что?
— Дядя сказал, чтобы я не читала, там неправильные вещи написаны.
Она откинула голову и захохотала на всю аудиторию. За ней начали все остальные смеяться.
Пусть даже она самой красавицей была, теперь она старая и не сказать, чтобы такая уж красивая. Строит из себя, как будто она не толкается. Мне рассказывали, еще как она толкается — триста долларов за «удовлетворительно» берет, пятьсот — за «отлично». Остальные рублями берут и такие цены тоже не заламывают. А эта, если себя королевой считает, что теперь, больше всех брать должна?
— Скажи своему дяде, пусть отвезет тебя в село и замуж выдаст, там от тебя больше пользы будет.
Все опять засмеялись, а Касумова Нину громче всех. Я почувствовала, как кровь потекла мне от сердца прямо в голову.
— Садись, — сказала Ума Саидовна.
Глаза горели у меня от обиды. Я ей всего плохого желала. Я сидела смотрела, как она ходит между столами, ставит на столы пальцы, смотрит на свои кольца. Я чуть не плакала и просила Аллаха ее наказать.
— Не плачь, если чё. — Сулик толкнул меня локтем.
Один он не смеялся. А Сабрины не было. Я ее с тех пор, как из джипа вышла, больше не видела. Я ей только один раз на трубку позвонила, она не взяла.
Аман, какой скандал был! Тетя так стукнула меня по спине. Так мне обидно. Кто она мне, чтобы бить меня? Даже бабушка после смерти матери меня больше не била. Уеду домой, пусть тетя тогда одна сидит и жалеет, что меня обидела. Все из-за этой Миясатки проклятой. Настоящая змея. Ходит, везде свой липкий нос сует, лучше бы пошла голову помыла. Хоть бы сдохла она, сплетница несчастная.
Зашла она вчера снова, я в своей комнате была, английский делала. Слышу из зала — шу-шу-шу, шу-шу-шу. Думаю, ладно, опять сплетни про соседей принесла.
— Хадижа! — крикнула тетя.
Я сразу почувствовала: что-то не то. Чувство у меня такое появилось — сейчас из-за меня скандал будет. Испугалась сразу.
Миясатка сидела на диване, смотрела на меня и улыбалась.
— Хадижа, говорят, видели тебя, что ты из какого-то джипа выходила! Скажи мне быстро, что это неправда! — Тетя стояла передо мной красная, платок упал с ее головы.
— Аман! Какой джип! — начала кричать я. — Кто меня видел?! Неправда это! Тетя, покажи, кто про меня такие сплетни распускает?!
Я даже не ожидала, что так буду кричать. Внутри мне было очень страшно, но снаружи я была очень злая.
— Я убью тебя! — Тетя махнула на меня кулаком. — Вагаб убьет тебя! Ты думаешь, мы тебя сюда привезли, чтобы ты нас позорила!
— Когда я вас позорила?!
Я посмотрела на Миясатку, она сидела, смотрела на меня такими глазами, будто их сливочным маслом намазали, и улыбалась, будто она тут ни при чем. Ах, змея такая!
— Это неправда! Я никогда бы не села в какой-то джип! Про какой джип вы говорите?!
— Миясат, ты мне тоже конкретно скажи, кто видел? Пока я такой грех на себя не взяла, ее не убила! — стала кричать тетя и дергать себя за волосы.
— Видели люди, — тихо сказала Миясат.
— Ты слышала?! Слышала?! Видели люди! — Тетя прыгнула ко мне и ударила меня ладонью по спине.
Мне не стало больно, но обидно очень было. Какое право она имеет меня бить?! И шуба ее проклятая мне не нужна. Ничего мне не надо! Если бы мама была жива, никто бы меня пальцем не тронул. Если я без родителей, они думают, могут меня бить?! Да?!
— Клянусь, я уеду, не нужен мне ваш университет! Не хочу у тебя жить! К бабушке поеду, она меня пальцем не трогает! Она бы мне больше верила, чем людям каким-то! Если ты думаешь, что я по чужим джипам прыгаю, зачем я тогда вообще с тобой буду жить?! Если ты такого мнения обо мне, то я сегодня уеду! Ты думаешь, если у меня матери нет, можно на меня всякие сплетни наговаривать?! Я лучше поеду в речку брошусь, чем буду слушать, как меня тут оскорбляют! Не надо мне ничего от тебя!
Я стала плакать и задыхаться. Слова с трудом выходили из моего горла, я даже не узнавала свой голос. Как я могла так обманывать? Я же сидела в том джипе. Зачем я это сделала? Надо было попросить у тети прощения и сказать, что я больше никогда не буду садиться в чужие машины. Что когда я села, я не хотела, это шайтан меня заставил, как в детстве заставлял воровать сахар из бабушкиного мешка. Так она меня, может, простила бы. Я хотела это все ей сказать, но вместо этого продолжала плакать и кричать, что не видела никакого джипа, что хожу только в университет и обратно. Ах, Сабрина, зачем ты меня так подвела, думала я.
— Миясат, скажи, ты сама видела? — Тетя опустилась в кресло, как будто потеряла все силы. — Не надо ко мне приходить, мою родную племянницу оскорблять. Это я тоже никому не позволю.
— Сама не видела, люди видели, — опять тихо сказала Миясатка.
— Ты мне этих людей можешь показать? — спросила тетя и стала тереть грудь, там, где сердце.
— Ты мне так не веришь, что ли? — стала обижаться Миясатка.
— Валлахи, так я тебе не верю. Говори мне конкретные факты или уходи из моего дома!
Я продолжала плакать.
— Как?! — Миясатка вскочила с дивана, ее платок на резинке сполз с жирной головы. — Ты мне не веришь? Ты меня прогоняешь? Ты ей, что ли, веришь? Я тебе говорю — видели, как она выходила из джипа, там два парня спереди сидели. Прямо возле дома нашего вышла, подвозили они ее.
— Если не говоришь кто, лучше уходи, и больше ноги твоей пусть в моем доме не будет. У нас порядочная семья. Моя племянница по джипам не прыгает, и не надо сюда приходить и нас оскорблять, — сказала тетя.
— Смотри, Зухра, как ты еще пожалеешь. — Миясатка Дернула платок на лоб. Из-под резинки вылезли волосы и болтались вокруг ее потного лица. Щеки пошли красными пятнами. — Она тебе еще покажет! Ты еще локти кусать из-за нее будешь! Валлахи, так и будет.
— Давай иди отсюда. Тоже мне вещая Кассандра нашлась. — Тетя встала с кресла и выставила вперед толстую грудь.
Миясатка, сразу было видно, испугалась. Она как мышь пробежала мимо тети. Я думала, та сейчас вцепится ей в жирные волосы. В коридоре Миясатка снова стала смелой и так хлопнула дверью, что тетя охнула, упала в кресло и схватилась за сердце.
— Хадижа, беги на кухню, — стала задыхаться она, — там в висячем шкафу на верхней полке лекарство, накапай мне быстро на сахар-рафинад четыре капли…
— Хадижа, беги на кухню, — стала задыхаться она, — там в висячем шкафу на верхней полке лекарство, накапай мне быстро на сахар-рафинад четыре капли…
Я побежала на кухню. Когда я вернулась с сахаром, тетя сидела, закинув голову назад, ее толстые ноги уходили в ковер.
— Тетя, на, возьми сахар, — я тронула ее за плечо.
Она открыла глаза и посмотрела на меня.
— Хадижа, честно мне скажи, была ты в этом джипе? — не своим голосом спросила она.
— Клянусь Аллахом, не была, — заплакала я.
Весь день после этого я плакала — боялась, тетя передумает мне верить. Какие эти соседи! Сначала носа из своих дверей не показывают, а сами у окон, наверное, сидят, за всеми наблюдают, чтобы потом своими липкими языками трепать. Почему я ни про кого не сплетничаю? Чтоб сдохла эта Миясатка. Чтоб Аллах ее наказал. Пусть у нее что-нибудь случится, тогда я радоваться буду. Змея проклятая.
Вечером тетя зашла ко мне в комнату, у нее были красные и опухшие от слез глаза.
— Хадижа, не говори дяде, что Миясатка тут натрепала, он расстраиваться будет. Тысячу раз он мне говорил на порог ее не пускать. Теперь хоть его послушаюсь. Пусть провалится эта сплетница.
Правильно тетя сказала. Пусть она провалится, проклятая, пусть у нее язык отсохнет, пусть она всю жизнь молчит и больше не сует свой длинный нос к чужим людям в жизнь.
Если неприятности начинаются, все в один день происходит. Поздно вечером дядя пришел весь бледный. Оказалось, Ибрагима, который к нам несколько дней назад в гости приходил, убили. Дядя чудом с ним вместе не взорвался. Они стояли на улице у дороги, разговаривали, потом тетя позвонила, дядя отошел за ларек, и в этот момент смертник подошел и взорвался.
— Клянусь, ничего от него не осталось. — Дядя выпил коньяк. — Весь на куски разлетелся.
— Умоляю, не надо тебе больше этой работы! — кричала тетя.
— Ни один шайтан не заставит меня с этой работы уйти! — Дядя ударил кулаком по столу.
Тетя села на стул, стала плакать и вытирать глаза концами платка.
— Хадижа, давай быстро чай мне налей, я спешу, — сказал дядя.
Пока он пил чай, а тетя плакала, зазвонила его трубка.
— Клянусь, я сам на волоске был, на ниточке висел, — сказал дядя. — Если бы Зухра не позвонила, я с ним бы стоял. Кому что Аллах написал, мы тоже не знаем. Клянусь, не видел, я по телефону разговаривал. Потом бабахнуло, я смотрю, уже от Ибражки ничего не осталось… Давай по спискам смотри, кто там ближе живет, надо их брать. Я тоже уже выхожу, машина за мной через пятнадцать минут приедет. Давай сегодня, короче, спать не будем, за Ибражку отомстим. Все.
Дядя уехал, а тетя стала звонить родственникам, всем рассказывать, что, если бы она дяде в тот момент не позвонила, сейчас вдовой бы была.
— В Губдене, ты слышала, что было? — Она всем рассказывала эту историю, от которой у меня мороз по спине. — Короче, следователя там местного убили. Постучали в дом, он дверь открыл, на пороге прямо расстреляли. Похоронили его, уже все. Его жена беременная с первыми двумя детьми пришла к нему на кладбище, там их вместе с могилой взорвали. Клянусь, ни стыда, ни совести у людей. Как их земля носит? Как их только Аллах не покарает? Клянусь тебе, каждый день у меня давление скачет. От каждого стука в дверь, от каждого звонка вздрагиваю. Не знаю, сколько еще я выдержу.
Тетя сказала, завтра будем готовить халву и «капризы» и раздавать соседям садака за то, что дядя остался чудом жив. Только к этой вороне с пятого этажа тетя не пойдет, а когда будет проходить мимо, плюнет на ее дверь. И правильно сделает! Надоели они! Теперь, когда милиционера увижу, буду его за три километра обходить — еще взорвется.
Сабрина опоздала на пару по философии, зашла на пять минут позже. Она только появилась, я сразу заметила на ней новую фиолетовую атласную, с черным кружевом по подолу юбку и новые бархатные туфли на каблуках, тоже фиолетовые. Она села во второй ряд, чтобы Хадижат Абдуллаевна не раздражалась. Я сидела в самом конце. Философию я никогда не записываю, потому что ничего в ней не понимаю. Кому эта философия нужна? Столько в ней слов, и все непонятные. Не наука, а болтология какая-то. Только люди, которым делать нечего, сидят что-то себе придумывают, потому что они бездельники. Если бы они, как дедушка, утром вставали, в саду бы работали, на рынок продукты отвозили, посмотрела бы я, как они бы философствовать стали. Если им делать было нечего, почему я теперь, когда уже столько лет с их смерти прошло, должна свое время тратить на какие-то дурацкие вещи в себе? Как будто бы я не так вижу, как на самом деле. Аллах, если это стол и Ты создал этот стол, почему я его не так вижу? А что это тогда? Корова или кувшин? Аллах, я и так знаю, что Ты нас создал, дал нам Коран, в котором все написано. Зачем мне еще какой-то Кант нужен?
Второкурсники нас предупредили, чтобы мы философию не учили, потому что Хадижат Абдуллаевна без денег никому зачет не ставит, даже если ты все вызубришь. Она только за деньги ставит. Ее муж — крутой мент, им принадлежит банкетный зал на Гаджиева. Она знает, что у нее — спина, поэтому так наглеет.
Я смотрела в окно на голубое небо и вспоминала глаза того парня, которого я видела первого сентября. Из-за него я даже Махача начала забывать, хотя любила его всю жизнь. Я представляла, как выхожу из университета, и тут подъезжает красная иномарка, похожая на те, которые мы возле «Сити» видели, из нее выходит тот парень и подходит ко мне. А я на него даже не смотрю, мимо прохожу, как будто не замечаю. Он бежит за мной. А я так на него повернулась, обмерила его взглядом сверху вниз и дальше пошла. Он и на другой день приходит, розы мне приносит. Говорит, Хадижа, жить без тебя не могу, выходи за меня замуж. Я так люблю на лекциях смотреть в окно и мечтать. В это время прозвенел звонок, и я перестала мечтать.
Ко мне подошла Сабрина.
— Я в следующем месяце замуж выхожу, — сразу сказала она.
— За кого? — спросила я.
— Ты его видела.
— Он тебя уже засватал? Кольцо покажи.
— Не засватал еще. — Сабрина покраснела. — Я с ним убежать собираюсь, только ты никому не говори.
— Аман, как убежать?!
— Короче, потом расскажу, по дороге домой. У стен тоже уши.
Все смотрели на Сабрину и шушукались. Можно подумать, Касумова Нину на занятия ходила! Ее тоже несколько дней не было. Говорят, она убежала к Гамзату с юридического. Какой он противный, этот Гамзат, — уши все поломанные, сам как обезьяна. Таких уродов я еще не видела. И ведет себя, как бык настоящий. Не знаю, правда ли, что Нинушка к нему убежала: она как красавица — он как чудовище.
— Сабрина, почем юбку брала? — спросила Джамиля.
Родители Джамили богатые — у них в Москве продуктовые ларьки. Каждый день Джамиля в новых вещах приходит, еще ни дня не было, чтобы она в одном и том же пришла. У нее белая кожа и черные волосы, постриженные как у Клеопатры, с прямой челкой. Сейчас такая прическа в моде. Все на курсе подлизываются к Джамиле. Видел бы кто, как они перед ней унижаются, лишь бы с ней дружить. Даже если бы она мне один свой ларек подарила, я бы и то так унижаться не стала.
Но все равно самой красивой у нас на курсе считается Нинушка, потому что у нее золотистые волосы. Один раз она пришла в короткой юбке. Будь у меня такие кривые ноги, я в жизни бы мини не надела. Сабрина, когда ее увидела сказала: «Аллах увидел ее ноги и создал колесо». Я так смеялась.
Прозвенел звонок. Хадижат Абдуллаевна вернулась и снова рассказывала про вещь в себе. В это время дверь открылась и зашли опоздавшие братья Гасановы. Они подошли к Сулику и поздоровались с ним по рукам. Потом стали подниматься к последнему ряду и по дороге давали салам всем парням, которые были в аудитории. Когда они закончили, Хадижат Абдуллаевна продолжила.
Даже Кощей ждет, пока опоздавшие дадут всем парням салам. Один раз он сделал замечание, что Абакаров опоздал и, вместо того чтобы извиниться, еще пару задерживает. Абакаров ему такой отвечает: «А чё, я первый раз сегодня братишек увидел, салам им, что ли, не дам? Вы получается, адаты не уважаете?» Все сразу намек поняли — если Кощей не уважает адаты, то кто тогда его самого уважать будет? Здесь, в городе, учитель не имеет такого авторитета, как в селе. Хотя даже адаты говорят, что старших, особенно учителей, надо уважать. Дедушка рассказывал, что, когда училась моя мама, парни, увидев учителя, снимали с головы шапку. А теперь, получается, из-за того, что уважают одни адаты, приходится не уважать другие.
Абакаров тоже не сказать чтобы прямо так адаты уважал. Один день он всем показывал ролик в своем телефоне, в котором всякие вещи позорные были. Он ко всем девушкам на курсе подходил, показывал телефон, смеялся.
— Убери, да! — кричали ему.
Одна даже заплакала, когда он ей телефон показал.
Абакаров дружит с Гамзатом с юридического. Такой же хайван. Ходит в спортивках. Сколько раз декан просил не приходить в университет в спортивках и с оружием, даже объявления возле каждой аудитории вешали: «В спортивках и с оружием не входить». А этот Гамзат такой придурок, один раз взял пришел к нам на лекцию по языкознанию, хотя сам у нас не учится. Мы все сидели, спокойно лекцию записывали. Самые бедные студенты на первые ряды садятся — у них не так много денег, чтобы во время сессии преподавателя толкнуть. Богатые садятся в конце, там можно пошушукаться. И, короче, сидим мы, и тут выстрел — раз. Потом — два, три. Некоторые девушки визжать стали. Кощей Бессмертный на половине слова замолчал, челюстью начал дергать, будто хочет рот закрыть, а челюсть снова отваливается. В потолке от пуль три дырки остались. И Нинушка такая Гамзату говорит: «Ты дебил, что ли?» А он кладет пистолет за пояс и отвечает: «Ты, Нинушка, еще за свои слова ответишь!»