– Это цена, за которую акции покупали накануне.
– То есть вы читаете газеты и решаете, какой пакет акций продать и что следует прикупить?
– Совершенно верно. Затем посылаю телеграммы в Филадельфию. На тамошней бирже работает мой доверенный человек, он осуществляет операции от имени мистера Батлера.
На только что заинтересованное, оживленное лицо Скарлетт легла тень. От имени мистера Батлера…
Дуглас смотрел на внезапно погрустневшую Скарлетт. Без слов было понятно, отчего она умолкла.
– Дорогая, вы должны подать заявление, чтобы суд Южной Каролины признал вашего мужа погибшим или хотя бы пропавшим без вести.
– Зачем? – очнулась Скарлетт от горестных мыслей.
– Через полгода кончается доверенность, которую мистер Батлер выдал мне на ведение своих дел. А вы даже не сможете вступить в права наследства или распоряжения его капиталом и имуществом.
В ответ Скарлетт грустно покачала головой:
– Ошибаетесь, Эдвард. Ретт позаботился об этом. У меня есть документ об объединении семейного капитала. Он подписал его незадолго до того как отправился в экспедицию … Будто чувствовал…
И тут она все-таки не выдержала и расплакалась.
Слезы капали на газеты, разложенные на столе. Платка не оказалось, она утирала их тыльной стороной ладони, шмыгала носом и все никак не могла успокоиться.
Эдвард достал из кармана носовой платок и вложил ей в руку.
– Возьмите, он чистый.
Она уставилась на платок в своих руках, затем подняла глаза на Эдварда и разрыдалась еще сильнее.
– Ретт… О, Ретт… – слышалось сквозь всхлипы.
– Дорогая… Скарлетт… Может, принести вам воды?
Она качала головой, утирая слезы, и шептала:
– Вы не знаете… и не поймете… Он…
Дуглас погладил ее по плечу, затем, взяв за руку, поднял с кресла.
– Я хорошо знал вашего мужа, он был замечательным человеком, но… Скарлетт!..
Она взглянула на него. Впервые стальные глаза не показались ей холодными, в них будто переливалась ртуть. И рука, сжимавшая ее ладонь с мокрым от слез платком, тоже была теплой. В какой-то миг ей почудилось, будто между ними прошел разряд молнии, как в тех фокусах, что показывают в цирке. Она вырвала руку и отвернулась.
– Скарлетт, – он насильно повернул ее к себе и горячо заговорил: – Скарлетт, его нет, а мы с вами живые. Мужчина и женщина. И нас тянет друг к другу, вы разве не чувствуете?
Она была в смятении. Этот платок, теплые мужские руки и ее одинокое застывшее от горя сердце, которому требуется тепло, иначе…
Она подняла к нему лицо и тут же оказалась в плену его губ. О, Эдвард знал, что хочет получить от нее, и она предчувствовала, что даст ему это – не сейчас, конечно…
– Не надо, Эдвард… – прошептала она, вырываясь. – Это нехорошо.
– Я хочу вас, – страстно заговорил он. – И вы, Скарлетт, совсем не похожи на женщину, которая собирается похоронить себя после смерти мужа.
– Я пережила трех мужей… – с легким вздохом промолвила Скарлетт.
– Я слышал об этом.
– И вы не можете стать четвертым. Вы женаты.
– Неужели вы настолько целомудренны, что признаете только брачные отношения? В таком случае ради вас я готов развестись.
По его голосу не похоже было, что он шутит.
Скарлетт уже пришла в себя и в притворном удивлении подняла брови.
– Не слишком ли это, мистер Дуглас, будучи женатым, делать предложение женщине, которая не признана вдовой?
Следовало бы строго указать ему, что больше она не желает слышать подобные речи, но, сама не зная почему, вместо этого Скарлетт принялась складывать бумаги на столе в аккуратную стопку, а когда закончила, обернулась к Дугласу.
– На сегодня хватит. До завтра, Эдвард.
Глава 19
Когда он покинул кабинет, Скарлетт без сил опустилась в кресло, пытаясь разобраться в вихре обуревавших чувств. Безусловно, пыл Эдварда затронул ее, и лед, заполнивший душу, подтаял… А она ведь полагала, что сердце ее заледенело навсегда. Или это не сердце, а всего лишь женское естество дает о себе знать?
«Ведь я еще не старуха! – в отчаянии думала Скарлетт. – Но молодость так быстро пролетела, не за горами сорок лет. На смену молодости пришла пока еще полная сил зрелость. А за ней неизбежно наступит старость. Неизбежно… Так почему до того, как это случится, я не могу вновь испытать страсть в мужских объятиях? Оттого, что считаю это изменой любви к Ретту? Но его нет, и он бы не посчитал это изменой – ведь, узнав про Рэглэнда, он не устроил сцены, напротив, все понял и пожалел меня… И тогда Ретт был жив, а теперь… Жить только памятью о прошлом невыносимо. Конечно, ни о каком будущем с Эдвардом не может быть и речи – он женат. Но почему я не могу позволить себе получить чуть-чуть радости?..»
На следующий день Дуглас вел себя так, будто не было вчерашней сцены и его непристойного предложения. Скарлетт тоже сделала вид, что забыла о нем, но в глубине души недоумевала. Она ожидала, что этот мужчина будет настойчив.
Они продолжали разбор целесообразности продажи и покупки акций. Скарлетт вникала в нюансы конъюнктуры рынка, желала знать, отчего одни предприятия терпят крах, а цена на акции других при любом кризисе не опустится ниже определенного уровня.
– Сырье, – объяснял ей Дуглас. – В наш век стремительного развития техники добыча сырья – дело беспроигрышное. Уголь и керосин нужны и промышленности, и рядовым покупателям. Скоро столь же беспроигрышной станет выработка электрического тока.
– Поэтому вы не торопитесь продавать акции «Бостон электрик»? – догадалась Скарлетт.
– Но тут же продадим, если они начнут падать в цене. И снова купим на минимуме, не дожидаясь, пока вновь взлетят.
Дуглас приводил примеры и конкретные цифры продаж и покупок пакетов акций, которые совершались по доверенности Ретта Батлера на Филадельфийской бирже. С удивлением Скарлетт поняла, что прибыль от таких операций за несколько дней может составить десятки тысяч долларов.
«Деньги к деньгам», – с удовлетворением думала она.
Еще несколько дней продолжалось обучение тонкостям ведения дел на бирже – и опять безо всякого намека на чувства со стороны Дугласа.
Скарлетт сама не ожидала, что ее это так заденет. По ночам она уже не вспоминала о муже, а думала о том, почему после столь откровенного разговора ничего не последовало. Эдвард должен был настаивать, а она отказывать… некоторое время. Чтобы он не посчитал, будто она бездумно готова отдаться любому. Отказы обычно подстегивают мужские чувства. Плод, добытый с усилиями, кажется слаще. Это как приз после долгого поединка. Она уже готова стать этим призом – неужели он передумал за него бороться?
И вот наступил день, когда Дуглас объявил, что отныне Скарлетт в состоянии самостоятельно разобраться и проверить любой его финансовый отчет. Конечно, по мере необходимости она может призвать его на помощь.
– Но, полагаю, такая необходимость вряд ли будет возникать часто, – завершил Эдвард. – Признаться, Скарлетт, я не встречал женщины, чей ум столь же приспособлен для решения финансовых ребусов, как ваш.
– Спасибо, Эдвард, никогда не слышала подобного комплимента, – улыбнулась в ответ Скарлетт и подумала, что намного приятнее было бы услышать сейчас, что он восхищен стройностью ее фигуры, зелеными глазами, свежестью лица…
«А вдруг оно не кажется ему свежим? Должно быть, его жена моложе меня… И мало ли вокруг хорошеньких, цветущих женщин? Если мужчина ценит в женщине только ум, значит она старуха. Получается, он теперь будет являться сюда лишь изредка?»
Выход пришел в голову спонтанно, и она высказала контрпредложение:
– Знаете, Эдвард, я бы хотела сама принимать решения по поводу спекуляций на бирже. При вашем участии, конечно.
В таком случае им придется совещаться практически каждый день, считала она.
В ответ Эдвард покачал головой:
– Это вряд ли возможно, Скарлетт. Успех в подобных делах зависит не только от остроты финансового нюха, но и от скорости принятия решения. Чаще всего, получив срочную телеграмму об изменении котировок на бирже, я тут же передаю в Филадельфию новые указания.
Скарлетт была разочарована, но постаралась не показать этого. Внезапно ей в голову пришла другая идея:
– Я владею участком земли на Манхэттене, как вы думаете, может, мне построить там гостиницу?
– Боюсь, что я не сведущ в вопросах строительства. Советую обратиться к специалисту.
– Я надеялась на вашу помощь… – вымолвила она, и сама услышала, как предательски дрогнул ее голос.
Скарлетт отвернулась, надеясь, что он не заметил, насколько она расстроена его отказом. Возникла гнетущая пауза. Внезапно Дуглас заговорил:
– А я ведь ждал, что вы предложите что-то такое…
– Что? – обернулась она.
– Предложите продолжать наши встречи. Вам ведь не хочется их прерывать. Помните, что я вам сказал? Мы мужчина и женщина, которым хочется одного и того же…
Страстный взгляд его серых глаз лишь усиливал откровенность слов. В волнении Скарлетт встала со своего места, подошла к окну и уставилась на залив.
Выходит, что без каких-либо поощрений с ее стороны Эдвард все-таки влюбился и видит в ней желанную женщину? Она почувствовала приятное стеснение в груди, будто сердце ворохнулось в предвкушении. Что ответить ему сейчас? Разыграть возмущение, недоумение, холодность?.. К чему? Лишь бы соответствовать образу порядочной безутешной вдовы?.. Она и так скорбит по Ретту и всегда будет его помнить, но сама-то она еще жива! Так почему же, черт побери, она не может получить хоть немного счастья, радости, которую женщине способен подарить лишь мужчина? Эдвард прав, они с ним хотят одного и того же.
– Скарлетт, – раздался вкрадчивый голос за ее плечом.
– Да, – ответила она и на его, и на свои собственные вопросы, обернулась и тут же оказалась в объятиях Эдварда.
Скарлетт отпустила наемную коляску на углу Нассау стрит. До нужного ей дома оставалось четыре квартала, и она торопливо прошла их пешком, исподтишка оглядываясь по сторонам. Она ни разу не бывала в этой части Чарльстона, хотя до Митинг-стрит отсюда рукой подать. Дома здесь снизу кирпичные, а на втором этаже крытые дранкой, выходили фасадом в два окошка прямо на улицу и стояли почти вплотную друг к другу. Вместо цветущих садов, окружающих любой особняк на Баттери или в районе Митинг-Сквер, их украшали лишь крохотные палисаднички с чахлой растительностью. Не видно сверкающих витринами магазинов, блестящих лаком экипажей, богато одетой публики. Скарлетт подумала, что Эдвард правильно выбрал место для свидания – здесь встреча с кем-нибудь из знакомых исключена.
А между тем сердце ее отчаянно колотилось, она чувствовала себя как преступник, опасающийся, что его застигнут на месте преступления. В душе сплелись в клубок противоречивые эмоции. Любопытство, чувство вины, страх и желание все-таки сделать это!
Скарлетт отдавала себе отчет, что ее влечет к Эдварду лишь как к сильному красивому мужчине. Его происхождение, манеры, ум и другие человеческие качества вовсе не имели к этому отношения. Значит, это не любовь, сделала она вывод, а всего лишь необходимость утолить животный голод, поддаться самым низменным своим желаниям. И пусть ханжи из общества блюстителей нравственности считают, что женщина не должна испытывать подобных желаний и даже думать об этом, но она не может больше сдерживать себя. Она взрослая женщина и чувствует себя обделенной из-за того, что больше года лишена мужской ласки.
Вскоре после отъезда Розмари Скарлетт нашла в комнате золовки брошюру, выпущенную Женским обществом блюстителей нравственности и адресованную девушкам, вступающим в брак. В ней дотошно расписывалось, какой длины должна быть ночная сорочка, рекомендовалось никогда не снимать ее, а лишь приподнимать до определенного места, позволяющего мужу осуществить свои притязания на тело жены. Советовалось не попустительствовать разнузданным мужским страстям, уступать им лишь с целью зачатия ребенка, а зачав, попробовать удалить супруга в другую спальню. Анонимные доброжелательницы делились опытом, как отвратить мужа от его скотских привычек. Можно, прикидываясь больной, отказывать ему в супружеских радостях и сводить их до возможного минимума, а можно нарочно кормить на ночь тяжелой пищей, от которой у него случится несварение желудка, и понадобится забота любящей жены, а вовсе не ее тело. Постепенно супруг отвыкнет от своих низменных привычек, и в семье наступит спокойствие и благоденствие.
Скарлетт грустно усмехнулась. Вероятно, прочитав брошюру, Розмари всерьез возьмется следовать этим советам. Она и сама долгое время считала удовлетворение прихотей мужа одной из неприятных необходимостей, с которыми приходится мириться замужней даме. Но издавшие книжонку блюстительницы нравственности забыли упомянуть, что муж, которому отказывают в супружеском ложе, может начать искать радости на стороне – уж ей ли этого не знать! Ведь Ретт… Ей вдруг представилось, как бы они с Реттом хохотали, читая это вместе: «В спальне не должен гореть свет, потушите все лампы и свечи. Когда супруг займет место в постели рядом с вами, не шевелитесь. Если не удается притвориться спящей, позвольте ему приподнять свою сорочку до пояса, но ни в коем случае не обнимайте его, не поощряйте, иначе он может подумать, что то, что он делает, доставляет вам удовольствие. Лучше покажите, что вы с трудом переносите его посягательства, и как только он покончит с ними, отвернитесь. Возможно, это отвадит его от привычки вас домогаться».
«Бог мой, какая глупость!» – захлопнула Скарлетт книжку и вспомнила, как часто Ретт любовался ее телом, как говорил, что оно создано для наслаждения. Он всегда ценил удовольствия и радости в жизни, которая не бесконечна.
Не бесконечна… Молодость прошла, и зрелость уже на исходе… Неужели Ретт там, наверху – даже если увидит – осудит за то, что ей хочется получить немного радости? Для себя она решила, что он не осудит, и согласилась на свидание с Дугласом.
Расспрашивать редких прохожих Скарлетт посчитала лишним, но сумела найти нужный ей дом. В ряду своих собратьев он выделялся двумя магнолиями, притулившимися в узком палисаднике. Дом был недавно покрашен, по обеим сторонам небольшого, выложенного кирпичом крыльца сияли веселенькие окна цветного стекла.
Борясь с волнением, Скарлетт взошла на крыльцо и взялась за медную ручку молотка. Дверь отворила женщина лет сорока пяти, одетая просто, но аккуратно.
Скарлетт поздоровалась. Ответив на приветствие, хозяйка указала на лестницу, ведущую на второй этаж:
– Вас ждут.
«Слава всевышнему, он уже здесь! Я бы сквозь землю провалилась, если бы пришлось объяснять, что у меня назначено свидание с мужчиной», – думала Скарлетт, поднимаясь по ступеням.
Узкий по фасаду, дом оказался неожиданно просторным, вытянутым в глубину. Окно комнаты, на пороге которой Дуглас встретил ее, смотрело во двор. Скарлетт вошла и огляделась. Небольшая спальня: рукомойник за ширмой, широкая кровать у левой стены, узкий туалетный столик напротив и пара скромных кресел.
Дуглас успел переодеться в легкий шелковый халат. Его голая грудь и видневшиеся из-под халата ноги, поросшие светлыми волосами, в первое мгновение смутили Скарлетт.
Он подошел, поцеловал руку, взял в ладони ее лицо и прошептал:
– Не будем терять драгоценное время. Вам помочь раздеться?
Шляпку она сняла сама, а с многочисленными пуговицами и крючками ее наряда они справились сообща. Попутно, по мере того как Скарлетт освобождалась от одежды, Эдвард отмечал поцелуями обнажившиеся плечи, руки, грудь, живот. Она ощутила, что эта игра в раздевание приятна не только ему, но и ей самой. К моменту, когда последний покров был скинут, Скарлетт уже задыхалась от возбуждения и сама потянула за пояс его халата. Он подхватил ее на руки и опустил на кровать…
Глава 20
Когда в наемном экипаже, взятом на Вулф-стрит, Скарлетт возвращалась домой, на губах ее витала удовлетворенная улыбка. В душе при этом царила сумятица. Там сцепились в противоборстве стыд и радость обладания, чувство вины перед памятью мужа и истома удовлетворенного тела.
С удивлением она обнаружила, что не только Ретт способен подарить ей чувственное наслаждение. В тот единственный раз, когда она позвала Чарльза Рэглэнда в свою спальню, Скарлетт не сумела забыться в его объятьях. Нынче она забыла обо всем еще до того, как оказалась в постели.
Эдварда ее пылкость не удивила. Он сказал, что давно заметил: зрелый плод слаще зеленого. Под этим комплиментом таилось признание в том, что он пробовал плоды разной степени зрелости. И вряд ли это были лишь проститутки. По ухваткам Эдварда было понятно, что подчинять себе женщин из общества ему не впервой. В его манере присутствовало уважение, но без умаления собственного достоинства.
Даже когда он шептал: «Я хочу тебя, Скарлетт» – это звучало не просьбой, а утверждением, почти приказом. Два часа они предавались страсти на втором этаже чужого дома, а перед тем, как распрощаться, договорились, что встретятся опять, через три дня.
Сияющий вид Скарлетт не укрылся от Кэт. Заметив, с каким веселым аппетитом мать набросилась на обед, она пойнтере совалась:
– Мама, твой доктор не сделал тебе больно? Когда мне рвали зуб, я едва не заплакала.
– Молочные зубы держатся не крепко. Говорят, коренные рвать очень больно. Правда, это не потребовалось. С моими зубами все оказалось в порядке, доктор всего лишь осмотрел их.
Мадемуазель Леру сочла нужным напомнить:
– Но утром вы говорили, мадам, что у вас разболелся зуб.
– Мне так показалось, – не растерялась Скарлетт. – Но как только я очутилась у дантиста, все прошло. И он сказал, что лечить мне нечего.
– Если еще раз поедешь к дантисту, можно я поеду с тобой? – попросила Кэт.