Она хотела спуститься вниз, но тут в кабинет заглянул Ретт.
– Вы позволите?
– Конечно. Это ведь ваш кабинет.
Он вошел и с новым интересом осмотрел комнату: шкаф, за стеклом которого хранились вымпелы и кубки, полученные лошадьми Батлеров на скачках в разные годы; напольные часы в углу; кожаный диван и пара глубоких кресел; просторный резной письменный стол черного дерева, затянутый зеленым сукном, и высокое кресло перед ним.
Подойдя к столу, Ретт выдвинул один из ящиков.
– Здесь есть мои бумаги?
– Вряд ли. Мы ведь уехали отсюда в Африку…
– Кстати, вы обещали мне все рассказать.
– Да. И мистер Кэролл говорит, что вам нужно напомнить события вашей жизни. Целой жизни… – вздохнула она. – Это так много! Я даже не знаю, с чего начать…
Скарлетт присела на диван, Ретт расположился в кресле возле окна.
– Начните с нашего знакомства, – предложил он, раскуривая сигару.
Собираясь с мыслями, Скарлетт немного помолчала, прежде чем заговорить.
– Впервые мы встретились в апреле 1861 года, на барбекю в Двенадцати Дубах.
– Где это?
– Джорджия, графство Клейтон, неподалеку от плантации моего отца…
Ретт кивнул, и она продолжила:
– В тот день было объявлено о начале войны с Севером… Вам что-нибудь известно об этом?
– Я нашел здесь, в библиотеке, мемуары одного из генералов. Его фамилия Ли.
Скарлетт ненадолго умолкла. Она сомневалась, стоит ли упоминать о своей любви к Эшли, но решила, что без этого их история станет совсем непонятной.
– Мне было шестнадцать лет и я была влюблена в сына хозяина Двенадцати Дубов, Эшли Уилкса, а вы подслушали наш разговор. Я готова была убить вас за это!
– Вы? А молодой человек?.. – удивился Ретт.
– Он вас не видел и ушел прежде, чем вы встали с дивана… Прекратите перебивать! Рассказчик из меня и так никудышный.
Она продолжила. Ретт слушал внимательно, порой с удивлением, порой с восхищением глядя на нее. Увлекшись рассказом, Скарлетт не приукрашивала события и свою роль в них. Она искренне призналась, что не любила ни первого, ни второго мужа. И честно сказала Ретту, что долго сама не подозревала, что любит его.
Она не сдержала слез, говоря о гибели Бонни, Ретт тоже был взволнован и поторопил: дальше. К моменту, когда она дошла до развода, Ретт был настолько увлечен рассказом, что невольно воскликнул:
– Я не мог этого сделать!
– Ты всегда делал только то, что хочешь, – едко проронила Скарлетт.
– И что было потом? Рассказывайте, прошу вас…
Когда она поведала ему все до конца, включая то, что сама вынудила его отправиться на поиски золота, Ретт раскурил потухшую сигару, подошел к окну и уставился на залив.
– Ты хоть что-нибудь вспомнил? – не выдержав его молчания, спросила в спину Скарлетт.
Он отрицательно покачал головой, затем обернулся.
– Но история занимательная. Похоже на роман.
Скарлетт готова была отхлестать Ретта по щекам – лишь бы прогнать из его глаз это выражение вежливого, постороннего участия. Она крепко сжала руки в кулаки, так, что ногти впились в кожу, и неожиданно для самой себя спросила:
– Она была красивая?
– Кто? – не понял Ретт.
– Дикарка, с которой ты спал полтора года!
– Нет… пожалуй, нет, – задумчиво проговорил он. – Там были и моложе, и симпатичней.
– Тогда зачем ты с ней спал?! – вне себя выкрикнула Скарлетт.
– Не знаю, – пожал плечами Ретт и, опустив голову, добавил: – Просто она была добра ко мне…
Она раскрыла рот, чтобы крикнуть: «Я тоже добра к тебе, я люблю тебя!» Но в этот момент осознала, что человека, стоящего перед ней, склонив голову, она не любит. Она любила другого, совсем другого мужчину – гордого, непокорного, язвительного и непредсказуемого! Она не в состоянии любить этого – пусть у него и лицо Ретта Батлера. Он чужой. С ним ее связывают лишь узы брака, общая дочь и чувство долга. И, к сожалению, эту чашу ей придется испить до дна.
Горестно вздохнув, Скарлетт поднялась со своего места и направилась к двери. На пороге она обернулась.
– Завтра мы уезжаем в Лэндинг.
Глава 28
– Мама, мамочка, уже можно смотреть – мы достроили! – донесся из сада голос дочери.
Скарлетт подошла к распахнутому французскому окну и увидела Кэти. Она стояла за розовой клумбой на нижней террасе, одной рукой вцепившись в рукав Ретта, а другой махая матери.
– Хорошо, доченька, я скоро приду, – пообещала Скарлетт и вернулась в кресло возле стола. Бессмысленно уставившись в бумаги, она оперлась лбом на руку.
«Как мне все надоело! – с горечью думала она, не находя сил встать с места и отправиться посмотреть на очередную затею Кэт и Ретта. – Он развлекается: строит вигвамы и плетеные хижины, катается на лошадях и на лодках, стреляет уток. А еще потешает негров рассказами о том, как живется в Африке их диким черным собратьям. Он тащит Кэт пасти коров и учит их доить! К чему? Я сама могу подоить корову, и доила, когда это было необходимо. Но зачем это нашей дочери?.. Впрочем, он до сих пор не признал в ней дочь. Ретт обращается с Кэт так, будто она мальчишка-подросток. Надо внушить ему, что девочке не пристало учиться грести на лодке. Пусть она больше времени проводит с гувернанткой. С приездом Ретта Кэт почти не занимается. Надо поговорить с Эжени».
Скарлетт поймала себя на мысли, что ревность, которую прежде вызывала молодая француженка, ни разу не обеспокоила ее после того, как Ретт нашелся.
Она не испытывает ревности, не испытывает любви к мужу. Что же осталось – жалость?.. А чаще раздражение – из-за того, что все ее потуги, все старания оказались тщетными. А ведь она пыталась…
Когда приехала Розмари, они с ней устроили вечер воспоминаний – до мельчайших подробностей, до слова припоминали разные случаи, которые происходили когда-то на плантации. Но для Ретта эти истории так и остались рассказами о чужой жизни.
– Получив твое письмо, я не поверила, – призналась Розмари, оставшись со Скарлетт наедине. – Мне казалось, я приеду – и он узнает меня. Как можно не узнать собственную сестру!
«А жену, дочь – и всех остальных?» – раздраженно подумала Скарлетт, а вслух высказалась:
– Хорошо, что Росс с Маргарет в Европе. Представляю, с каким злорадством он смотрел бы на Ретта! Он всегда завидовал ему, а теперь – чему завидовать?
– Будем надеяться, память вернется к Ретту до того, как Росс возвратится из своего путешествия.
– Когда они собираются?
– Не скоро. Сейчас они в Баден-Бадене, на водах. И пробудут там до осени. После собирались посетить Испанию и Италию.
– Розмари, я уже не верю, что Ретт станет прежним, – в отчаянии прошептала Скарлетт.
Розмари ласково потрепала ее по плечу.
– Крепись, дорогая. Ты всегда была сильной.
– Я была сильной, когда могла что-то сделать! Когда надо было добиваться чего-то, пусть труднодостижимого, но это было в моих силах! Но теперь… Я не могу повлиять на то, что творится в его голове, я не могу приставить ему голову прежнего Ретта!
Розмари пробыла в Данмор-Лэндинге всего несколько дней, и на этот раз отъезд золовки искренне расстроил Скарлетт. Только Розмари она могла доверить то, что ее мучило. Перед остальными приходилось разыгрывать роль счастливой женщины, которая рада возвращению пропавшего мужа. А она не чувствовала себя счастливой.
Пересиливая себя, Скарлетт встала из-за стола. Она обещала дочери посмотреть, что построил Ретт.
Она прошла в дальний конец сада, где между озером и кладбищем, окруженная зарослями акаций притаилась лужайка. Здесь Ретт построил для Кэт подобие деревни африканских аборигенов. Крааль, футов пятидесяти в диаметре, он огородил плетнем, внутри соорудил две хижины в форме полусфер. Стены их были сплетены из ивовых прутьев, а крыши покрыты камышом.
– Вот, мама, – показывала Кэт, – это мой дом, а это папин. Мы можем закрыть ворота в крааль, и никто нам не страшен.
Скарлетт кинула взгляд на недалекое озеро.
– Да, лучше закрывайтесь. Как бы сюда не пробрался аллигатор.
Девочка помотала головой и уверенно проговорила:
– Они водятся только на болотах, за Сухим ручьем, и ни разу еще ни на кого не нападали. Несколько дней назад мы с папой наблюдали с лодки за двумя аллигаторами, они играли и терлись друг о друга. Папа сказал, что они так целуются.
Скарлетт покосилась на Ретта. Лицо его излучало безмятежное удовольствие.
– Не хотите ли заглянуть в хижину, Скарлетт? – предложил он.
Она подошла к одному из домиков и откинула сплетенный из листьев пальмы полог. За ним оказалось на удивление прохладно. Посередине комнаты без единого угла располагался грубо сколоченный стол с табуретом, а у стены прямо на земле лежал соломенный тюфяк.
– Это папин дом, – объяснила Кэт. – Мой такой же. А еще мы построим навес, и под ним папа сложит каменный очаг. В нем можно будет жарить мясо и даже печь лепешки.
– Очень мило.
Скарлетт постаралась, чтобы улыбка выглядела искренней, хотя в душе у нее кипело: «Ретт не желает отказываться от своих диких привычек! Он – который оценивал отели по удобству кроватей и терпеть не мог пикники! Он, который всегда выглядел элегантнее других мужчин, ходит теперь в полотняных брюках и фланелевой рубашке, и не укажи я на это, мог бы усесться в таком виде за стол! Кэт в восторге от его затей, а мне все это порядком надоело!»
Вслед за Кэт она прошла во вторую хижину и посоветовала украсить ее изнутри ковриками.
– Хорошо, мама, – согласилась Кэт. – А еще я принесу свои краски и мольберт.
– Лучше бы ты занималась в классе с мадемуазель Эжени.
– Я приглашу ее сюда. Думаю, ей понравится.
Кэт понеслась в сторону дома. Скарлетт с Реттом остались в краале. Он огляделся.
– Вот так я жил полтора года.
Скарлетт недовольно передернула плечами. Он заметил это.
– Вы что-то хотите сказать?
– Что ты хочешь от меня услышать?! – взорвалась она. – Восторг оттого, что ты умеешь строить плетеные хижины и каменные очаги?.. Или мне пожалеть, что ты долго жил в ужасающих условиях? Так, похоже, они тебе не надоели!
– Жить в плетеной хижине не самое ужасное… – грустно проговорил он, качая головой.
– А что хуже?
– Непонимание.
Спокойная, невозмутимая интонация его низкого голоса действовала ей на нервы.
– Ты хочешь сказать, что я не понимаю тебя? – спросила она с вызовом.
Он пожал плечами и не ответил.
Внезапно Скарлетт ощутила прилив острой ненависти к мужу.
– Лучше бы ты сам попытался понять меня! – вне себя выкрикнула она и торопливо пошла в сторону дома.
Ретт задумчиво смотрел ей вслед.
Глава 29
Когда Ретт с Кэти отправлялись верхом исследовать окрестности Лэндинга, мадемуазель Леру всегда выражала желание прокатиться вместе с ними.
Они ехали по неширокой дороге, ведущей через магнолиевую рощу. Бутоны на деревьях только-только распускались, но в воздухе стоял пряный, густой аромат.
– Здесь намного красивее, чем в Африке, – заговорила Кэт, оглядываясь. – Там меньше разных растений. Даже в оазисах не встретишь таких зарослей, как здесь. Зато зверей в сто раз больше. Папа, ты помнишь, как я однажды сунулась в кусты и нашла трех львят?
Кэт сделала паузу, вопросительно глядя на отца. Он неуверенно улыбнулся.
– Ты предупреждал, что когда видишь зверей, голоса лучше не подавать, и я махнула тебе рукой. Ты подкрался, осторожно, как кошка…
– А где были львы? – нахмурился Ретт.
– Не знаю. Наверное, ушли на охоту. Мы видели неподалеку стада зебр и гну. Я хотела взять одного львенка – они такие хорошенькие! Но ты запретил. Сказал, что разъяренная львица найдет нас по следам и обязательно отомстит. Ну что, вспомнил?
– Кажется, припоминаю… – солгал Ретт. – А чем все закончилось?
– Ты схватил меня в охапку и потащил к лошадям. Они были неспокойны, и ты тоже забеспокоился, что хищники близко.
– Но у меня ведь было с собой ружье? – вопросительно взглянул он на дочь.
– Конечно, было. Кто же ездит в вельд без оружия? – улыбнулась Кэти.
Батлер обернулся к гувернантке.
– Вы тоже ездили с нами, мадемуазель Леру?
– Не в тот раз. Я тогда еще только училась ездить верхом.
Увидев в конце дорожки просвет, Кэти поскакала вперед. Ретт с Леру ехали шагом, продолжая беседовать.
Батлеру было приятно общаться с гувернанткой. Та не пыталась напомнить ему что-то из прошлого. Чаще они болтали об окружающем пейзаже, об успехах Кэт в рисовании. С Эжени можно было говорить по-французски, и Ретту отчего-то это нравилось. Он спрашивал ее советов, что почитать из французской литературы, и после они с обоюдным удовольствием обсуждали книги. В присутствии девушки Ретт вел себя непринужденно, совсем не так, как со Скарлетт, когда он постоянно ощущал, что его оценивают, сравнивают с кем-то, и понимал, что сравнение не в его пользу.
Миновав рощу, они выехали на широкий луг, покато спускающийся в сторону реки. Увидев, что Кэт, оставив пони на опушке, собирает цветы на другом конце луга, Ретт предложил спешиться.
– С вами всегда так приятно беседовать, – признался он, усаживаясь возле мадемуазель Леру на ствол упавшего дерева.
Продолжая следить глазами за Кэт, Ретт раскурил сигару. Эжени не отрывала глаз от его лица.
– Мистер Батлер, Ретт… – впервые она назвала его по имени, и он удивленно обернулся.
– Ретт, – повторила она, – вы ведь позволите мне называть вас так? Хотя бы когда мы наедине…
– Я не против, мадемуазель…
– Без мадемуазель. Просто Эжени.
– Хорошо, – улыбнулся Батлер. – Мы друзья, поэтому, я думаю, можем называть друг друга по имени.
– Дело не в дружбе, – покачала головой Леру. – Я… Неужели вы ничего не замечали, Ретт?.. Ведь я давно люблю вас.
Ретт замер, глядя в ее исполненные любви и решимости голубые глаза.
– Давно, это…
– Да, еще до того, как вы пропали.
– Но ведь между нами, насколько я понимаю, ничего не было? – осторожно спросил он.
Девушка коротко вздохнула.
– К сожалению, нет. Тогда – нет. Но ведь теперь все изменилось!
– Простите, Эжени, я не понимаю вас… Что изменилось? Если вы о том, что я потерял память…
– Нет! – горячо возразила девушка. – Я о другом! Вы не любите ее!
– Скарлетт?..
– Да. Я ведь вижу, вы больше не любите ее! Мы живем в одном доме, и я знаю, вы больше не муж и жена.
Несколько секунд Ретт смотрел на ее умоляющее, напряженное лицо, затем отвернулся.
– Простите, но мне кажется, это касается только меня и Скарлетт, – неожиданно холодно проговорил он.
Но Леру, казалось, не слышала.
– Она не любит вас! У нее есть любовник! Это…
– Прекратите! – резко оборвал Батлер.
– Ретт, вы мне не верите? Спросите у Кэт, она тоже знает…
Он поднялся с места и ответил, холодно и строго:
– Я не стану ни о чем спрашивать у Кэт. И попрошу вас, Эжени, больше никогда не заводить подобных разговоров. Я готов обсуждать с вами книги, а свою семью – отказываюсь.
В небе светила полная луна, не давая Ретту спать. Покинув постель, он подошел к окну, распахнул его и стал смотреть на небо. В южном полушарии звезды совсем другие, отметил он, привычно ища глазами Большую Медведицу и Млечный Путь.
Ночь была наполнена стрекотом цикад и таинственными шорохами. Из сада доносился аромат ночных фиалок, он будил в душе что-то тревожное, несбыточное. Ему показалось, что скрипнуло окно в соседней спальне. Выглянув, он увидел распахнутые створки и, поколебавшись, направился к двери в коридор.
Из спальни Скарлетт не доносилось ни звука. Он постоял немного, прислушиваясь, даже коснулся дверной ручки, но войти не посмел. Тихо вздохнув, Ретт вернулся к себе.
Скарлетт тоже разбудила луна, и теперь она лежала без сна, думая о том, что ей необходимо вырваться из Лэндинга – хоть на неделю, хоть на несколько дней. Иначе она сойдет с ума. Ей до тошноты надоело притворяться, что все в порядке, устраивать вместе с Кэти показательные вечера воспоминаний для Ретта. Она уже пересказала ему все, что могла. Ему известны все события их прошлого, о некоторых она упоминала не по одному разу – и все равно он не вспомнил главного. Не вспомнил, как любил ее. И можно сто раз повторять: ты любил меня, любил, любил – разве поможет это? Любовь живет в сердце – причем тут потеря памяти?
Она решила, что отправится в Чарльстон без Ретта и Кэт. Не исключено, что чуть позже они поедут туда вместе. Ведь нельзя всю жизнь скрываться от общества? Она что-нибудь придумает, чтобы потеря памяти не так бросалась в глаза. Она научит Ретта отделываться междометиями на непонятные вопросы знакомых. Не пялиться с удивлением на каждого, кто заглянет в дом, а говорить: «Давно не виделись, как поживаете?» Возможно, со временем он привыкнет?
«Силы небесные! Дрессировать собственного мужа, как медведя в цирке!» – ужаснулась Скарлетт своим мыслям, но тут же подумала, что ничего другого ей не остается.
Она отправилась в Чарльстон в четверг и намеревалась вернуться в следующую субботу. Поездки по магазинам, визиты к знакомым показались ей глотком свежего воздуха по сравнению с напряжением, в котором она пребывала, находясь на плантации, рядом с Реттом.
Она катила по Митинг-стрит в собственном экипаже, когда заметила Дугласа. Он шел пешком и, увидев Скарлетт, снял шляпу. Она приказала кучеру остановиться и приветливо улыбнулась.
– Как поживаете, Эдвард?
– Все хорошо. А вы? Вы уже вернулись с плантации?
– Нет. Мистер Батлер остался там с нашей дочерью, а я приехала всего на несколько дней, по делам.
– В таком случае, я сегодня зайду к вам. Хотелось бы обсудить кое-какие вопросы.
Скарлетт была уверена, что вопрос будет один-единственный: не согласится ли она приехать на Нассау-стрит. На мгновение сердце приятно ворохнулось от мысли, что Эдвард все еще любит и хочет ее.