– Что такое? – Катерина не поняла.
Люсьена продолжила:
– Это не ресторан, это мой самый страшный сон! Персонал – сборище подзаборников. Нам с Пашей подали помои, и я запретила ему оплачивать счет.
Трубников уставился в пустой подтарельник, не зная как реагировать. К счастью, Балашов заговорил с ним о работе, и они стали беседовать, перескакивая с одного на другое.
Катерина поняла, что весь груз общения с Сапегой пал на нее, но не могла избавиться от возникшей неловкости.
Официант принес спиртное, хлеб и закуски, расставил тарелки, открыл бутылку вина и разлил его по бокалам. Но как только стал уходить, Люсьена задержала его:
– Минуту! – она указала пальцем на тарелку и спросила: – Что это?
– Овощной салат «Примавера». Вы его заказали. – Молодой человек побледнел от нестерпимого напряжения.
– Вас не учили ставить тарелки?
Официант побледнел еще больше и, казалось, не понимал, о чем идет речь.
Люсьена Сапега продолжила:
– Тарелка должна стоять строго посередине, напротив меня.
– Она так и стоит.
– Тарелка отклонилась влево на пять сантиметров. Переставьте.
Официант переставил.
Сапега сказала:
– Со счетом принесите номер телефона хозяина. Я позабочусь, чтобы вас отсюда уволили.
Балашов поднял свой бокал.
– Предлагаю выпить за наше знакомство. – Чокнувшись поочередно со всеми и проследив за тем, как остальные пьют вино, сам едва пригубил.
Мужчины снова заговорили о работе. Катерина попыталась объединить общение, но по тому, как старательно они уклонились, поняла: никто, кроме нее, не собирался общаться с Сапегой.
Люсьена спросила:
– У вас есть дети?
Катерина вскинула голову, как от удара хлыстом.
– Почему вы об этом спросили?
– Потому что знаю.
– Знаете что?
– Все.
– Я не понимаю.
– Никаких детей у вас нет. – Люсьена сморщила приплюснутый носик. – Не злитесь. Я тоже бездетная, к тому же постарше вас. Мне вообще рассчитывать не на что. Кстати, сколько вам лет?
Взглянув с отчуждением, Катерина сухо ответила:
– Мне сорок четыре.
– В самом деле? – Сапега откинулась назад, словно определяя ее цену. – Никогда бы не дала вам больше тридцати девяти. Знаете, мне кажется, вам не идут рыжие волосы. Это вульгарно. Срочно меняйте цвет. – Она взяла вилку и стала есть свой салат.
Вскоре последовал еще один тост, после которого наконец возникла общая тема. Балашов спросил Трубникова о квартире.
– Катерина уже выбрала, – сказал Герман Андреевич. – Завтра наш юрист начнет оформление. – Он с улыбкой взглянул на президента компании. – Спасибо за помощь, Павел Петрович.
– Я только распорядился, чтобы вам помогли. Квартиры подобрали в хоздепартаменте. Приезжему человеку сложно решать такие вопросы в столице.
В разговор вмешалась Люсьена.
– Кстати, есть архитектор, который не откажется заняться вашим ремонтом. Не бог весть какой, но вам – сгодится.
Перехватив предупреждающий взгляд Катерины, Трубников все же ответил:
– Было бы кстати…
– Где находится ваша квартира?
– На Мясницкой.
– В хорошем месте, – сказал Балашов.
– Хорошо, что вы так быстро определились с жильем. – Сапега взяла зубочистку и стала ковыряться в зубах. – По крайней мере, теперь Паше не придется платить за вашу гостиницу.
На это замечание уже никто не стал реагировать. Все молча уткнулись в свои тарелки.
Вторую перемену блюд принес администратор в темном костюме. Официант, который в начале ужина обслуживал стол, больше не появился. Но это не остановило Люсьену Сапегу. Как и обещала, она позвонила хозяину ресторана и начала с ним громко ругаться. На время их разговора Катерина ушла в туалет. Когда вернулась, счет был оплачен, и ее ждали, чтобы уйти.
У входной двери ресторана выстроился весь персонал. Люсьена Сапега прошла мимо них первой. Теперь Катерина рассмотрела, как она была сложена: маленький рост, длинное тело, низкая попка и ножки-бутылочки. В совокупности с детской головкой, простецким веснушчатым лицом и вдавленным носом Люсьена походила на уставшую прачку, которую смазали кремом, причесали и оросили духами.
Для Трубниковых путь к выходу показался совершенной Голгофой. Выйдя на улицу, они потратили на разговоры и прощание с Сапегой и Балашовым тридцать минут.
Усаживаясь в машину, Сапега сказала:
– Надеюсь, мы с вами будем дружить. Не обессуйте, если что-то не так.
Лимузин Балашова отъехал, Катерина в ужасе прошептала:
– «Не обессуйте»… Когда она выдала это в первый раз, я решила, мне показалось.
– И это не самое страшное, – пробормотал Трубников. – Краем уха я слышал ваш разговор. Удивляюсь твоей выдержке!
– Был момент, когда я была готова ее ударить.
– Спасибо, что не ударила.
– Я же пообещала тебе с ней подружиться.
– Еще раз спасибо! Завтра скажу юристу, чтобы квартиру оформили как можно быстрее.
Глава 3
Начало
Трубников сдержал свое обещание и через два дня вручил Катерине ключи от квартиры. Ее покупку они отметили в ресторане.
– Не хочешь сам посмотреть? – спросила Катерина.
– Зачем?
– Затем, что будешь там жить.
– Сначала сделай ремонт.
– Сделаю. Но тогда это будет уже другая квартира, и ты не оценишь моих талантов.
– Посмотрю, когда переедем. Кстати, – Герман достал из бумажника визитную карточку. – Вот архитектор, которого порекомендовал Балашов.
Катерина взяла визитку и покрутила в руках.
– Ну и зачем?
– Ремонт – дело хлопотное, – продолжил Трубников. – Предположим, обои ты выберешь, подушки на диваны закупишь, шторы пошьешь… А кто будет смотреть за рабочими?
Поразмыслив, Катерина решила нанять архитектора и в тот же день ему позвонила, назначив встречу в новой квартире. Он пообещал ее познакомить с надежным прорабом.
В тот день, когда была назначена встреча, в Москве окончательно установилась жара. В воздухе стояла духота, пахло пылью и горячим асфальтом. Катерина с удовольствием нырнула в прохладную тень двора. Нарисованный кот проводил ее взглядом до подъездной двери. Войдя в коридор, она прошла к лестнице.
Навстречу ей спускалась старая женщина в легком платье и кружевной шляпке. Ее наряд выглядел довольно изысканно. Неожиданно для себя Катерина с ней поздоровалась.
Старушка остановилась и замерла, как будто силясь ее вспомнить. Катерина представилась:
– Я ваша новая соседка.
– Квартира номер девять? – Старушка одобрительно улыбнулась. – Очень рада. Меня зовут Инна Михайловна.
– Меня – Катерина.
– А я живу в десятой квартире, – сообщила Инна Михайловна. – Милости прошу, заходите.
– Спасибо!
– Когда переезжаете?
– Как только закончим ремонт.
– Вы уже начали? – осведомилась старуха.
– На днях начинаем.
Катерина поднялась на второй этаж, подошла к своей двери, которая, как ей показалось, сохранилась со времен строительства дома.
«Нужно отреставрировать», – подумала она, отомкнула дверь и вошла в квартиру.
Протянув руку, чтобы включить свет, передумала. Постояла в темноте, затем прошла в комнату, открыла окно и села на подоконник. Оглядев двор, заметила двоих мужчин, входящих в подъезд. Катерина соскочила с подоконника и побежала к двери.
Первым в квартиру вошел невысокий мужчина лет тридцати в футболке и джинсах.
– Виктор Тищенко, архитектор.
Второй, такой же невысокий, в спецовке, стал оглядывать стены и между делом представился:
– Исаев Олег. Прораб.
Катерина включила свет. Тищенко предложил:
– Давайте осмотрим квартиру. Пока Олег делает замеры, мы с вами обсудим условия договора, и вы расскажете мне свои пожелания.
– Условия договора обсудите с мужем, – сказала Катерина. – Со мной – только дизайн.
– Тогда идемте смотреть.
Они переходили из комнаты в комнату. Казалось, Тищенко не слишком себя утруждал. Исаев, напротив, что-то измерял, щупал, осматривал. Потом наконец сказал:
– Никакой перепланировки здесь не получится. Все стены в этой квартире – несущие.
Тищенко подошел к стене и похлопал по ней рукой.
– Неужели?
– Все до единой.
– Мне не нужна перепланировка. Я ничего не хочу здесь менять, – заметила Катерина.
– Вот и хорошо, – сказал архитектор и посмотрел на ее руки. – План квартиры у вас с собой?
– У мужа.
– Значит, все, что касается документов, обсуждать только с ним?
В этот момент из коридора послышался голос прораба.
– Идите сюда!
Катерина и Тищенко пошли на его голос.
– Смотрите, – Исаев показал на дверь соседней комнаты. – Здесь был засов.
Приглядевшись, Катерина увидела замазанный краской прямоугольник с дырками от шурупов.
– В соседней двери точно такой же.
– В соседней двери точно такой же.
– Здесь была коммуналка, – Катерина повторила слова риелтора.
– Тогда почему засов со стороны коридора?
– Этого я не знаю. С замками та же история, закрываются ключом только снаружи. – Она решила обсудить то, что по-настоящему ее волновало. – Вам не кажется, что здесь чем-то пахнет?
– Запах? – переспросил прораб. – А что вы хотите? Дом старый. В таких домах необходимо вскрывать полы и все вычищать.
– Что вычищать?
– Если коротко, – Тищенко решил сам все объяснить, – это особенность старых домов. В Питере, например, та же история. Там в блокаду, зимой канализация не работала. Случалось, истощенные люди вырезали дырки в полах и справляли туда нужду.
Катерина пожала плечами.
– В Москве блокады не было.
– Зато была революция. В те годы канализация не работала. В барские и купеческие квартиры вселялись люмпены, которые без зазрения совести гадили в подпол, а не в ведро, которое нужно выносить во двор.
– Тогда будем вскрывать, – она согласилась.
– По-любому, – кивнул Исаев. – С этого и начнем, поскольку перепланировки не будет.
– Подпишем договор, тогда начинай. – Тищенко пригласил Катерину вернуться в комнату. – Давайте поговорим о дизайне. Если мы друг друга поймем, через неделю привезу готовый проект. Кстати… – он поднял глаза и осмотрел потолок. – Как насчет потолочной лепнины? Будем сохранять или сбиваем? Если реставрировать – это намного дороже.
– Сохранять, – сказала Катерина. – Всю – сохранять. И еще: входную дверь хотелось бы реставрировать.
– Зачем вам такая рухлядь?
– Она – неотъемлемая часть этого дома. Мне бы не хотелось, чтобы квартира утратила душу.
Тищенко улыбнулся.
– И здесь я с вами согласен. Хотя вот что для меня удивительно… – Он выглянул из окна, потом посмотрел на нее. – Как может понравиться этот двор? Простите, что говорю вам об этом, в Москве за те же деньги есть варианты получше.
Катерина тоже посмотрела в окно, потом объяснила:
– Мои родители были военными, и мы часто переезжали из города в город. Самый счастливый кусок моего детства прошел в питерской коммуналке. Наши окна выходили в такой же двор.
– Понимаю… – Тищенко на мгновение задумался. – Что ж, приступим к работе?
Обсуждение предстоящего ремонта прошло при абсолютном и взаимном понимании. Катерина точно знала, чего хотела, Тищенко все улавливал на лету. На подоконнике собралась небольшая стопка эскизов, которые он мастерски сделал в ходе беседы. Катерина внимательно их просмотрела и, кажется, осталась довольна.
Когда все было закончено, архитектор взял номер телефона Германа Трубникова.
– Прошу не затягивать и позвонить ему завтра, – сказала Катерина и поинтересовалась: – Когда начнете работать?
Прораб остановился в прихожей.
– Я могу хоть завтра начать. Свободная бригада есть и сейчас.
– Сначала договор, а потом работа, – напомнил им архитектор.
– И все-таки прошу, начните быстрее!
– Обещаю: на следующий день после подписания договора начнем ваш ремонт.
Мужчины попрощались и вышли. Собираясь закрыть дверь, Катерина увидела, что из соседней квартиры на нее смотрит Инна Михайловна.
– Простите, могу я к вам заглянуть?
– Прошу вас, – Катерина отступила в прихожую. – Буду рада. Только вот угостить ничем не смогу.
– Насчет угощения не волнуйтесь. Чай попьем у меня… – Инна Михайловна торопливо зашла в квартиру и словно в изнеможении застыла. – Боже мой… Боже мой!
– Что такое?
– Вы просто не представляете! – с чувством сказала старуха. – Я не была здесь целую вечность!
Не зная, что на это ответить, Катерина решила дождаться, пока Инна Михайловна снова заговорит.
– В пятьдесят втором году квартиру перегородили стеной, и нашей семье отдали три комнаты в противоположном крыле. Получилась полноценная двухкомнатная квартира. Из третьей комнаты отец оборудовал кухню и санузел. Но в этой части квартиры я не была с тех самых пор. По этому коридору я бегала маленькой. – Инна Михайловна показала на ближайшую дверь: – А здесь жила абажурщица Александра Филипповна… – Она тихо и печально спросила: – Позволите мне дальше пройти?
Катерина ответила:
– Пожалуйста, проходите!
Старуха вошла в комнату, оглядела стены и вновь повторила:
– Боже мой… Боже мой… – Она говорила четко, кругленько, широко разевая рот, как будто через непрошеный смех или зевоту. – Как часто я сюда забегала! И как же интересно здесь было!
– А куда же делись остальные жильцы этой квартиры? – спросила Катерина.
– Они получили другое жилье в разных районах Москвы.
– Кому досталась эта часть коммуналки?
– Недолгое время здесь располагалась контора. Потом въехала семья дипломата. Но мы их не видели, они жили и работали за границей. Ну а в последние годы сюда вообще никто не заглядывал. Не помню, чтобы дверь квартиры хоть раз открывалась.
– Значит, вы не бывали в этой части квартиры с пятьдесят второго года?
– Представьте, каково мне снова здесь оказаться, – растроганно прошептала старуха. – Когда мы вселились сюда, мне было пять лет. – Она подняла руку и провела по щеке.
Катерина сказала:
– Я очень вас понимаю…
– Знаете, – старуха доверчиво подняла глаза. – Теперь я каждый день вспоминаю свое детство. Кажется, это было самое сладкое, самое хорошее время. По ночам думаю: хоть бы одним глазком заглянуть. Хоть бы раз побывать там. Увидеть нашу комнату, маму, отца, себя маленькую… – Инна Михайловна вытерла слезы. – Какое доброе, хорошее было время! Какие люди меня окружали! И как жаль, что все это прошло!
– В моей жизни было нечто похожее. Мы жили в Ленинграде, то есть в Санкт-Петербурге…
– Для меня этот город навсегда останется Ленинградом, – вставила Инна Михайловна.
– Мне тогда не нравилось занимать очередь в ванную. А в туалет вообще невозможно было попасть. – Катерина вдруг улыбнулась. – Хотя в чем-то вы правы, времена были хорошие.
– Детство… – Инна Михайловна по-дружески взяла Катерину под руку. – Идемте ко мне. Чаю попьем, угощу клубничным вареньем.
Десятая квартира была намного меньше девятой, но Катерину поразили чистота и какой-то особенный, девичий уют ее комнат, строгость кухни, где стоял старинный буфет, а стены от пола до потолка покрывал белый нарядный кафель.
Они сели за стол с настоящей льняной скатертью, где на деревянном кружке стоял медный чайник. Старуха налила в него воду и поставила на газовую конфорку.
Катерина спросила:
– Скажите, а для чего на дверях комнат со стороны коридора были засовы?
– Засовы? – удивилась Инна Михайловна. – Этого я не помню. Возможно, не обращала внимания. Где именно?
– Например, на первой двери справа.
– Там проживала семья известного кардиолога, профессора Леонтия Яковлевича Белоцерковского. – Старуха поставила на стол две тонкостенные чашки костяного фарфора. – Мне так давно хотелось об этом повспоминать. Да не с кем было поговорить. – Она спохватилась: – Я не задерживаю вас? Вам никуда не надо идти?
– У меня много времени, – успокоила ее Катерина.
– И вы будете слушать бредни полоумной старухи? – улыбнулась Инна Михайловна.
Она надолго задумалась, уставившись на дребезжащую крышечку закипевшего чайника.
Глава 4
Инна Михайловна рассказывает
Я помню зимний солнечный день, когда приехал отец.
Наш двор был завален сугробами: таким белым снегом, что до боли в глазах. Мы с мамой шли по тропинке среди высоких сугробов, а навстречу к нам бежал мой отец. Высокий, стройный, в шинели, схваченной ремнем портупеи. Мы не виделись больше года. Шла война, он служил во внутренних войсках и был комендантом Подольска.
Папа взял меня на руки, обнял и крепко поцеловал маму. По дороге домой она рассказала, что наш дом разбомбили, мы переехали в соседнее здание и заняли свободную комнату, хозяева которой были в эвакуации. Два месяца назад они возвратились, и весь наш скарб, включая диван с двумя откидными тумбами, вынесли из квартиры.
– Теперь мы живем в подъезде под лестницей, – сказала мама, как будто в этом не было ничего, о чем стоило беспокоиться.
Мне никогда не забыть отцовское лицо, когда он увидел наш угол под лестницей: диван и ржавую печь, которую топили дровами из досок. Их, кстати, было трудно найти. За войну в Москве сожгли все заборы.
Мама хотела согреть чаю, но отец ушел и вернулся только под вечер. Тогда я впервые услышала слово «ордер». Потом мама рассказывала, что папа явился в комендатуру и потребовал, чтобы его семье дали жилье.
Наш диван погрузили в машину, меня с мамой посадили в кабину, и мы поехали по заснеженным московским улицам. Полуразрушенные, разбитые бомбежкой здания в сумерках казались могильными памятниками. Над крышами уцелевших домов вились дымки. Их вместе со снегом сдувало с крыш порывистым ветром.