Она не плакала, когда узнала о смерти отца, да и потом не собиралась. Но глядя на следы разрушений, на огромные дыры в крыше, через которые залетали птицы, Минна почувствовала такое горе, что словами описать трудно. С Эми все было хорошо. Она это знала. Врач сказал, что даже астмы не будет, все в порядке. Но Минна не могла перестать думать о том, что могло случиться – насколько же близко беда подошла к ним!
«Невообразимая трагедия» – она где-то слышала это выражение или читала в статье о матери, потерявшей ребенка в аварии. Но Минна и подумать не могла, что она сама будет стоять, оцепеневшая, и слушать истеричные выкрики Трентона в трубке: «Пожар! Пожар!» Это все, что она услышала от него, а потом на заднем плане завыли сирены. Пожар?
Когда Эми взяла трубку и начала плакать и проситься к маме, у Минны ноги стали как ватные. Она всегда думала, что это просто такое выражение, но нет – ноги действительно как ватой набили, и они отказывались ей служить.
Но, хотя все закончилось хорошо, страх все же остался. Минне накануне снился сон, в котором они летят вниз на американских горках, из-под вагонетки сыплются искры… И летят они куда-то в темноту. Она ненавидела такие сны, которые как бы содержали намеки или метафоры на произошедшие события.
Она даже не могла нормально мастурбировать. Она пыталась вчера в спальне, в душе, даже в кабинете, где теперь ничего не было, кроме мебели. Минна думала, что проблема кроется внутри нее, в ней засело какое-то напряжение, странное чувство, как будто ее изнутри наполнили плотным дымом. Но она не могла до конца расслабиться. Как только на нее накатывала волна удовольствия, она тут же исчезала. Она так сильно терла рукой по телу и сжимала зубы от напряжения, что даже голова заболела.
– Ты в порядке? – спросил Тоди. Он осторожно дотронулся до ее руки, придержав за локоть. Минна сделала вид, что ее этот жест взволновал, и натянуто улыбнулась.
– Все хорошо. И спасибо за помощь.
– Ты же знаешь, я никогда не мог тебе отказать, – сказал он. У глаз Тоди появились маленькие морщинки, когда он улыбнулся. И он стал больше и немного взрослее. Но в остальном остался прежним.
Две недели назад Минна не сказала бы, что была влюблена в Тоди в школе – тем более что все закончилось сексом с его другом Питером Контадино в ванной на выпускном, – но теперь она подумала, что, вероятно, всегда по-настоящему любила только его. Она вспоминала все хорошие моменты, проведенные с ним: его осторожные прикосновения, как будто она была очень хрупкой и Тоди боялся ее разбить; как они лежали всю ночь на крыше его дома и ждали рассвета – солнце, поднимаясь, освещало дома, холмы, поля, вырывая их из тьмы, как будто сам Господь заново творил мир из небытия. Когда ее родители уже вели переговоры по разделению имущества – долгие и утомительные, – Минна почти что переехала в дом к Дэнни и часто ночевала на диване у него в подвале. Она помнила, как однажды ночью проснулась и обнаружила, что Дэнни лежит рядом с ней без футболки, положив руку ей на талию. Минна подумала, что они наконец-то займутся сексом, но он остановил ее и прошептал: «Ты плакала во сне». В тот момент она жутко смутилась. А он осторожно и ласково гладил ее по голове, пока она не уснула снова. Как будто она была маленькой девочкой. Они никогда об этом больше не вспоминали.
– У тебя есть, кому починить крышу? – спросил Дэнни, протянув ей пару перчаток. – Я могу порекомендовать одного парня.
Вот в этом и был весь Тоди – он мог порекомендовать парня, но не стать им. Кое-какие вещи никогда не меняются. Минна не понимала, утешало это или печалило.
Может, все потому, что она снова влюбилась в Дэнни? Может, она смогла бы все наладить, выйти замуж, научиться ровно складывать носки и готовить запеканку, делать все, что делают нормальные жены. Она даже попыталась представить – каким было бы их будущее с Дэнни, но перед глазами стояла только его детская – немного помятые логотипы команды «Нью-Йорк Рейнджерс», пластиковые жалюзи и банка с морскими ракушками на подоконнике.
И она тогда не могла его соблазнить. Минна решила, что непременно должна это сделать, как в старые добрые времена. Только тогда у них так и не зашло дальше поцелуев и нежных прикосновений. Но он не был геем. Минна знала, что у него была дочка старше Эми, так что у него в этом плане все было нормально.
– И все-таки, что здесь произошло? Здесь как будто что-то взорвалось… – Дэнни отошел от Минны и приблизился к дыркам в крыше. – Зато теперь отсюда вид отличный! – засмеялся он. Его смех был таким же, как прежде.
– Я не знаю, – призналась Минна, – Трентон так и не сказал ничего вразумительного.
Она снова почувствовала, как внутри нее закипает гнев, которому некуда было выйти – он кипел внутри, как вода в кастрюле, накрытой крышкой.
– Я был с другом, – сказал Трентон, а Минна резко ответила:
– С другом? Я тебя нет друзей!
Он замолчал и посмотрел на нее с такой обидой и упреком в глазах, как будто это она была во всем виновата.
После этой паузы он пробурчал:
– Это был спиритический сеанс.
Минна почувствовала, как ее горло сдавила ярость, она расползлась по груди, а потом и по всему телу. Сколько времени она так стояла и молчала? Кто знает…
– Сеанс… – вкрадчиво повторила Мина. – Зачем?! Из-за твоей идиотской фантазии про призраков?!
– Они реальны, Минна! – Голос Трентона стал надрывным и пронзительным. – Они существуют!
– Ты чуть не убил Эми!
– Но с ней все в порядке! Я вытащил ее!
Она дала ему пощечину. Со всей силы. Но даже это не помогло унять бушующий гнев. Может, это и есть та искра, от которой разгорается пламя? Такое сильное и неистовое, что может уничтожить всю Вселенную.
– Бедный парень, – сказал Дэнни, – ему тут, наверное, одиноко.
– Нам всем тут одиноко, – проронила Минна до того, как успела себя остановить.
– Сложно поверить в то, что ты не нашла себе пару, Мин, – сказал Дэнни и на миг притронулся к ее руке, – ты всегда была самой популярной девушкой в городе.
Минна отвернулась от него. Ее тошнило от вида обгоревшей крыши и чистого голубого неба. Она всегда была одна. Вот в чем проблема. Это как постоянный голод…
Минна думала, что с появлением Эми что-то изменится, но теперь дочка подрастает, и скоро Минна снова останется одна.
Дэнни присел на корточки и начал разбирать мусор. Штанины у него были немного короче, чем нужно, и поэтому Минна видела его когда-то белые, а теперь немного пожелтевшие носки. Но она делала вид, что ничего не замечает. Хотя ему было всего лишь тридцать, он выглядел немного старше. А вот Минна чувствовала себя гораздо старше своих лет, настолько она устала.
– Посмотри-ка. – Он выудил из пепла что-то цветное. Розовая рубашка с рисунком из черепов. Один из рукавов полностью сгорел, – это не твое?
– Нет, – сказала Минна и вспомнила, что Трентон что-то говорил про друга. Но как он тут мог с кем-то познакомиться? Этого быть не может. И она продолжила, – можешь выкидывать. – Но это напомнило ей еще кое о чем. – Как идут дела с поиском той девушки, Вивиан?
– Да пока так себе, – сказал Дэнни, сортируя мусор и укладывая его в мешки. Было здорово смотреть на то, как бегают его тонкие пальцы – они были длинными и гибкими, как будто от другого человека. – Ее родители уже вернулись из Африки, так что, думаю, скоро нам улыбнется удача.
Минна видела, что ему очень нравилось говорить о своей причастности к расследованию. Все мужчины любят ощущать собственную важность. Отец всегда требовал, чтобы все ее признавали, он как будто выжимал ее из людей, как воду из полотенца.
– Она не случайно приехала сюда, – продолжал Дэнни, – ее родители проводили здесь лето пару раз, когда она была маленькой. Может, она была тут с кем-то знакома. Может, с каким-нибудь мальчиком…
– Сколько времени уже прошло? Две недели? – Минна не понимала почему, но она вдруг почувствовала сильное желание сказать то, что все боялись произнести: девушка мертва! Она определенно уже умерла! – Ты же не думаешь, что она до сих пор жива, да?
Он не ответил Минне, даже не посмотрел на нее. Повисло молчание.
– Я помню твоего отца, – сказал Дэнни, – что он там выпускал? Бумагу?
– Кажется, картон, – ответила она, – картонки для открыток, коробки для хлопьев, что-то типа того. Но он продал компанию уже много лет назад.
– Он был хорошим парнем, – произнес Дэнни.
– Козлом он был, – обронила Минна.
Он сделал вид, что не услышал.
– Я помню, как мы тусовались у тебя дома в гостиной и пытались скрыть, что пьем пиво. Твои родители были наверху, и О’Мэйли уже хотел отнести пустые бутылки себе в машину. И тут зашел твой отец. Мы думали, что он будет в ярости, а он только открыл бутылку скотча и налил нам всем, – Дэнни усмехнулся, – он хотел повеселиться с молодежью.
– Он хотел своим скотчем похвастаться, – раздраженно сказала Минна. Вокруг был только сплошной мусор – надо больше мешков! И Дэнни убирался как-то очень медленно.
– Я подумал, что это было мило с его стороны. А еще он разрешил нам переночевать у вас. Пятнадцать человек в одной гостиной! Я помню, что близнецам Миллер нужно было домой, но они были слишком пьяны, чтобы садиться за руль, и твой папа отвез их домой. Было около двух часов ночи, на улице были заморозки. Помнишь?
– Нет, – призналась Минна. Она пыталась представить, как отец пытается завести машину. С его губ срываются облачка теплого дыхания и растворяются в морозном ночном воздухе. Он одет в старую куртку поверх полосатой пижамы и, может, в старые ботинки, в которые он сунул ноги перед выходом из дома. Снег заметает двор, дует холодный ветер, а отец пытается очистить ветровое стекло от ледяной корки. Чтобы отвезти ее друзей домой. Минне не нравилось так о нем думать – у нее сразу же появлялось чувство, что она плохо его знала и, возможно, упустила в нем что-то важное.
– А еще я помню, как он каждый день приходил к нам домой, когда они с твоей мамой развелись. Ты тогда много времени проводила у нас и не хотела с ним разговаривать. Но он все равно приходил к тебе.
Как же Минна хотела сказать, чтобы Дэнни заткнулся! У нее затряслись руки.
– Он пришел на наш выпускной. Сделал, наверное, тысячу снимков на свой фотоаппарат. И он гордился тобой и восхищался: «Посмотрите на самую красивую девушку в зале! Это моя дочь!»
Минна ничего такого не помнила. У нее неожиданно сильно кольнуло в сердце и очень захотелось плакать.
– Как ты думаешь… – ее голос сорвался. Она сглотнула и начала заново: – Как ты думаешь, некоторые люди не могут быть счастливыми?
Эти слова вырвались из нее невольно – она даже не собиралась задавать такой вопрос.
Дэнни приблизился к ней. Они оба все еще сидели в куче пепла. Все было бы смешно, если бы не было так грустно.
– Эй… – тихо сказал он, – эй, Мин, посмотри на меня.
И она посмотрела. Прямо ему в глаза. Они были карими, добрыми и совершенно потрясающими. А еще – нормальными. Как и весь Дэнни. Наверное, он был единственным нормальным человеком, из всех, кого она когда-либо знала.
– Ты точно будешь счастлива, Мини-Маус.
Он назвал ее старым прозвищем, которое сам же ей когда-то и дал. Дэнни протянул руку и осторожно смахнул слезу с ее щеки большим пальцем. У него были мозолистые, теплые и надежные руки.
Вдруг Минна подумала, что действительно может стать счастливой! Что это и был ответ! Она порывисто поцеловала его, стараясь засунуть свой язык как можно дальше в его мягкий рот.
– Подожди! – выдохнул Дэнни, отстраняясь.
– Нет! – Минна обвила руками его лицо, толкнула Дэнни на пол и оседлала его, прижавшись к нему грудью. Она хотела поскорее оказаться там, внизу, где она чувствовала себя уверенно, где было тихо и даже биения сердца было не слышно.
– Подожди, подожди! – Он схватил ее за плечи и оттолкнул. Дэнни вытер рот рукавом, как будто он был грязным. Минна увидела сочувствие в его глазах. Внутри у нее все похолодело. – Хватит!
– Да что с тобой такое?! – Она сама не узнала свой голос – он словно доносился издалека и был каким-то чужим, высоким и визгливым. – Ты голубой, что ли?!
– Я женат, Мина. – Дэнни смотрел на нее с грустью и состраданием, как будто она была маленькой девочкой, а он собирался сказать, что ее любимый котенок умер.
– Ты же сказал, что вы разошлись!
– Минна… – вздохнул он и потер лысеющий лоб. – Это все неправильно…
Она встала на негнущихся качающихся ногах. Минна хотела унизить его, растоптать, показать, что ее на него плевать! Хотела найти его слабое место и давить на него, давить!
– Ладно, я все поняла. Не зря же в школе все думали, что ты гей.
В его глазах промелькнула злость. Минна торжествовала – она нашла!
Но Дэнни не закричал на нее, не стал ругаться. Он просто встал и пошел к лестнице.
– До встречи, Минна, – сказал он уставшим голосом.
– Поэтому я трахалась с Питером Контадино! – бросила ему вслед Минна. Она не понимала, что говорит, не контролировала себя, как будто напилась до чертиков. – На выпускном! Потому что ты отказался! Потому что все считали тебя голубым!
Дэнни застыл на лестнице. Минна видела, как напряглась его спина. Сейчас он развернется, сейчас начнет на нее кричать, хотя бы посмотрит на нее!
Но он ничего не сказал. И не обернулся. Весь мир Минны готов был обрушиться в пропасть.
Дэнни ушел вниз по лестнице, оставив ее одну.
Эми
У всех взрослых есть секреты. Так сказал дядя Трентон. Теперь и у Эми был свой секрет, значит, она уже взрослая, как дядя Трентон и мамочка.
Секретом была мертвая девочка, которую звали Кэти. Но Эми никому не могла рассказать ни про нее, ни про то, что ее звали Кэти, ни про то, что она пахла цветами, а не землей или грязью.
– Запомни, Эми, – сказал дядя Трентон, – мы рассчитываем на тебя. Ты уже большая девочка, и мы на тебя полагаемся.
Эми пообещала, что никому не скажет, потому что ей понравилась мертвая девочка, и она не хотела, чтобы у нее были неприятности. Мертвая девочка Кэти вынесла Эми из огня и стояла в коридоре, держа ее на руках, пока дядя Трентон кричал в трубку и вдалеке выли сирены пожарной машины. Когда носочки Эми стали мокрыми от пота, мертвая девочка помогла ей их снять, и даже сама сняла свои туфельки и носочки, чтобы они вдвоем сидели босые.
– Тссс, – сказала она, когда приехали пожарные, и деревья за окном стали красными и синими от их сирен. Мертвая девочка улыбнулась и приложила палец к губам Эми. Палец немного пах дымом. – Меня тут не было.
А потом она исчезла в темноте, держа в руках свои туфельки.
Часть VII
Ванная
Элис
Прошло четыре дня после пожара и после того, как Сандра объявила мне бойкот. Хотя она меня раздражала своей болтовней, и обычно я хотела, чтобы она замолчала, сейчас я скучала по разговорам с ней.
То же самое было, когда умер Эд. Я ждала этого, молилась об этом, мечтала, как люди мечтают об отпуске на тропических островах. Однажды была жуткая гроза и ливень, и мы вынуждены были сидеть дома четыре дня. Мы уже начали сходить с ума от скуки. Эд стрелял по воронам, рассевшимся на дереве через дорогу, из окна в ванной и часто промахивался. Наконец он напился виски и уснул, сжимая в руке ружье. Я проснулась посреди ночи и стояла над ним, глядя на его спящую фигуру и соблазнительно поблескивающий ствол ружья. Я думала: «Я могу сделать это. Я действительно могу». Я стояла так долго, мне казалось, что прошло несколько часов. Пальцы на ногах онемели от холода. И вдруг Эд перевернулся во сне, и я увидела его лицо, освещенное луной, на подушке и в ужасе отпрянула назад.
А потом это произошло. Двадцать второго марта семьдесят второго года. Я варила кофе и жарила яичницу с беконом на кухне. Мэгги уже на тот момент жила в Сан-Франциско. Эд брился наверху. Вчера мы опять сильно поругались. Он пришел домой очень поздно. И он был пьян. Я засунула два пальца в рот, чтобы меня затошнило, и он на меня не набросился.
Я услышала громкий стук, как будто наверху упал тяжелый мешок. Я нашла Эда в ванной – он лежал на полу без штанов, сжимая в руке бритву. К его лицу прилип небольшой кусочек туалетной бумаги, потому что он порезался и хотел остановить кровь. Он умер, не приходя в сознание, еще до того, как его доставили в больницу.
Врачи сказали, что это был сердечный приступ. Так иногда бывает: частое потребление алкоголя в больших количествах, много жирной пищи, большая нагрузка на сердце. Наш организм – это всего лишь комок проводов под напряжением. Они подсоединены к клапанам и переключателям, которые могут выключить всю систему в один миг.
Эд даже не закончил бриться. Когда я зашла в ванную и увидела его, то заметила щетину на правой стороне лица. Я вызвала «Скорую» и – не знаю, что мною тогда двигало – села на пол, положила его голову себе на колени и добрила его. Ему нравилось быть гладко выбритым.
Я не ожидала, что буду скучать по нему. Я думала, что его смерть принесет мне лишь облегчение. И я чувствовала себя свободной, как никогда. Иногда даже смеялась от этой мысли, так что на похоронах мне приходилось следить за собой и выглядеть печальной и расстроенной, хотя мне хотелось петь и танцевать. Вечером я ходила по дому и трогала вещи, которые теперь принадлежали только мне – диван, на котором он больше не будет сидеть, стулья, которые он больше не будет разбрасывать, и посуду, которую он больше не будет бросать в меня.
Но иногда я просыпалась среди ночи и пыталась в полудреме нашарить Эда рукой. В доме было необычайно тихо. Я подсознательно ждала, что вот-вот раздастся звук его шагов, что скрипнет дверь, что его громкий голос раскатится по дому. Еще несколько месяцев я ожидала, что вот-вот он крикнет: «принеси пива!», «давай быстрее!» или «где ужин?». И когда у меня по утрам пригорал бекон, я думала, как зол будет Эд, спустившись к завтраку, но потом вспоминала, что он никогда больше не спустится. Я так долго несла на себе это бремя, что, когда его сняли с моих плеч, я растерялась от этой легкости. Как ползучая лоза, которая вьется вокруг дерева – она и поддерживает, и убивает его одновременно. Даже отсутствие боли может вызвать дискомфорт, когда вы к ней привыкли.