– А зачем лекарства, мама? – спросила Эми, подергав маму за подол.
– Помнишь, дядя Трентон был в больнице? – ответила Минна. Она подняла Эми. Дочка стала такой тяжелой. Скоро Минна уже не сможет брать ее на руки. – И мы навещали его там, – девочка кивнула, – так вот, теперь ему надо принимать лекарства, чтобы быть здоровым и сильным.
– У тебя такие же лекарства? – спросила Эми. Трентон усмехнулся.
Минна поцеловала дочку в щеку. Ее кожа пахла мылом «Дав» и жвачкой с виноградным вкусом, которую девочка жевала в машине.
– Да, конечно, – сказала Минна, внимательно посмотрев на Трентона, как бы предупреждая, чтобы тот промолчал.
Но Трентон и так ничего не сказал. На его лице застыла ухмылка. Ей бы очень хотелось избавиться от постоянного желания ударить брата. Так не должно быть! Они ведь были очень близки в детстве, несмотря на то, что Минне было десять, когда родился Трентон. Она всегда присматривала за ним, заботилась, наблюдала, как он обретал форму, как маленькая губка, которую положили в стакан – сначала из розового комочка с широко распахнутыми глазами Трентон превратился в младенчика, который везде следовал за ней, хватал за джинсы, кофту – за все, до чего мог дотянуться. А после – в худого мальчика с копной светлых волос и смущенной улыбкой.
Она помнила, как разрешила ему съехать на санках с горки на дороге и как он разбил губу о дверь гаража. Как кровь текла по его подбородку – такая красная и яркая, что она сначала не поверила, что все это происходит на самом деле. Минна помнила, что перед тем, как разреветься, он молча посмотрел на нее и на свои окровавленные пальцы. В тот момент все вокруг застыло, было слышно только сумасшедшее биение ее сердца и беззвучный крик ужаса, вырывавшийся из груди.
То же самое Минна испытала много месяцев спустя, когда мама сообщила ей ту страшную новость обычным будним вечером.
– Трентон в больнице, – сказала Кэролин, – в больнице Святого Луки. Врачи не знают, сможет ли он выкарабкаться. Было бы неплохо, если бы ты зашла к нему.
Вот как. «Было бы неплохо, если бы ты зашла». Как будто на обед к друзьям пригласила. Минна застыла на середине пешеходного перехода, беззвучно открыв рот, как Трентон много лет назад, пока гудок машины не привел ее в чувство. Она поняла, что на светофоре горел красный.
Он был ее маленьким братиком. Она любила его. Хотя в последнее время Трентон ее раздражал – ковырял прыщи, когда думал, что никто на него не смотрит, грыз ногти на руках до мяса, настоял на том, что теперь он вегетарианец, хотя это создало трудности всей семье, отрастил волосы так, что практически мог жевать свою челку – Минна не сомневалась, он сделал это отчасти и для того, чтобы отгородиться от нее и не встречаться лишний раз взглядом.
С другой стороны, она не могла его винить – сама была той еще сестричкой! Минна мечтала о том, что когда-нибудь они с братом смогут спокойно сесть и поговорить, и она сможет объяснить ему, что во всем произошедшем не было его вины, рассказать, насколько гадко она себя чувствовала последние несколько лет. Минна надеялась, что с рождением Эми все изменится – она сама изменится.
Эми была Невинной.
Минна читала «Черный гелиотроп» и, хотя была уже взрослой для сказок, извлекла из книги основную мысль: Невинные могут спасать других и искупать чужую вину.
– Странно быть тут, – сказал Трентон. – Здесь все по-другому… Почему он не давал нам навещать его?
– Ты же знаешь отца, – проговорила Минна.
– Да не совсем… – парировал Трентон.
Минна выдвинула стул из-за старого стола – Паучка – и села. Стул заскрипел, и она вдруг почувствовала себя как-то странно – как будто она никогда не была в этом доме, все было в новинку. Словно новые декорации для молодой актрисы, возведенные специально для нее. Если бы Минна не знала отца, то подумала бы, что он все это подстроил специально.
Она обняла Эми, чтобы девочка не бегала и ничего не трогала. Трентон по-прежнему ни на кого не смотрел, только уставился в свой телефон, но она понимала, что ему сейчас должно быть нелегко. Он был совсем малышом, когда мама с отцом развелись, и с тех пор видел папу очень редко, только когда Ричард появлялся на Лонг-Айленде в образе Санта-Клауса, дарил подарки и улыбки и смеялся, заставляя забыть о том, что завтра все хорошее закончится.
– Он сильно болел, – сказала Минна, – не хотел, чтобы мы его таким запомнили.
Что ж, это было правдой. Он никого до себя не допускал не ради безопасности родных, а ради своей собственной безопасности. Ричард Уокер хотел все контролировать до самой смерти.
– Вот дерьмо! – выругался Трентон. Эми тут же заткнула уши ладошками.
– Трентон! – одернула его Минна.
– Трентон сказал плохое слово, – нараспев проговорила девочка.
Она соскочила с маминых коленей и, не разжимая рук, закружилась по кухне, что-то бормоча. Ее голубая юбка раздувалась от этих движений.
– Дом, милый дом, – выдохнула Минна.
Большая ее часть уже хотела уехать. Забраться в маленький белый БМВ, который она взяла в аренду за две недели до увольнения, откинуться на сиденье, пропахшее шампунем Эми и каким-то сладким соком, и рвануть как можно дальше от Коралл-Ривер и Минны, что здесь застряла.
Но была и другая часть ее существа, которая думала – которая помнила, – что она когда-то была здесь счастлива. Много лет она хранила в душе образ той Минны – девочки, которой она была раньше, еще до того, как она стала взрослой и начала гнить изнутри.
Итак, она приехала. Чтобы встретиться со своими демонами лицом к лицу.
И чтобы навечно оставить их в прошлом.
Элис
Кэролайн Уокер зашла на кухню, как Минна – словно ожидая увидеть большую веселую компанию, – и как будто разочаровалась в том, что кухня была пустой. Лишь старые вещи, газеты и гора посуды в мойке – может, гости перепутали время или дату встречи?
– Она растолстела! – радостно закричала Сандра. – Я же говорила тебе, что так и будет!
Я не помню, чтобы Сандра это говорила. Может, это потому, что я все это время пытаюсь игнорировать ее?
Кэролайн сняла солнцезащитные очки и, не делая больше ни шагу в дом, позвала:
– Минна! Трентон! Эми! Где вы все?!
Я могу сказать, где они. Трентон был в ванной на втором этаже, рядом с его бывшей детской – Синей комнатой – с журналом на коленях и спущенными брюками. Эми сидела на полу в Желтой комнате, где ее оставила Минна. Сама же она лежала на кровати и болтала по телефону, уставившись в потолок.
– Не понимаю, почему он не сделал всем одолжение и не умер в более подходящем месте! – говорила она. – Как я сказала Трентону в машине – надо сжечь этот чертов дом!
Эми играла кисточками потертого желтого ковра, что-то напевая себе под нос.
– Конечно, тут нет даже намека на нормальную еду! Чудо, что хоть телефон ловит!
На кухне Кэролайн сняла верхнюю одежду – меховое пальто огромных размеров, которое она носила, несмотря на теплую погоду. Да, она действительно располнела. Кэролайн была по-прежнему красива, но ее красота с годами как будто выцвела, стерлась и потускнела, стала какой-то нелепой, как красивая девушка на рисунке художника-неумехи.
– И она пьяная, – Сандра напряглась, – напилась, как шлюха в воскресенье! Ты чувствуешь запах?
– Нет, – сказала я.
Я чувствовала запах духо́в, плесени и вони из туалета Трентона, хотя изо всех сил старалась игнорировать его.
– Это водка! – сказала Сандра с той же уверенностью, с которой любители музыки говорят: «Это Бах!» – Клянусь, это водка. «Абсолют». Нет-нет… «Столи» и немного тоника.
При жизни Сандра пила все, что только возможно. Вино или пиво, когда были гости, она имела обыкновение доливать себе в бокал из спрятанных за шторами бутылок или пить тайком в ванной, чтобы никто не знал, сколько она выпила на самом деле – и водку, когда была одна. Сандра не была разборчивой или привередливой. Она пила все – виски, джин и даже медицинский спирт, когда однажды в доме не осталось ни капли другого спиртного.
Теперь она вдруг начала разбираться в алкоголе.
– И лайм, – сказала Сандра, – это точно лайм.
Почему со мной не мог остаться кто-то другой? Например, та милая тихая девушка, жившая в конце улицы, от которой Мэгги была без ума; или мясник Сэмми – он всегда мог рассказать что-то интересное и был вежливым даже с темнокожими клиентами. Даже Энни Колинз, которая без умолку болтала о благосостоянии своего мужа и хвасталась очередной шубкой, была бы лучшей компанией.
Трентон смыл за собой. Вода побежала по трубам, они задрожали, весь водопровод завибрировал. Вода поступает и вытекает – ввод и вывод. Закон Вселенной.
Трентон спустился по центральной лестнице – его шаги были как простукивание молоточком у невропатолога: безболезненное, но раздражающее – и встал, ссутулившись, в кухонных дверях.
Трентон спустился по центральной лестнице – его шаги были как простукивание молоточком у невропатолога: безболезненное, но раздражающее – и встал, ссутулившись, в кухонных дверях.
– Трентон! – воскликнула Кэролайн, протянув к нему руки. Он не сделал ни шагу вперед, и она застыла на месте. – Как вы доехали?
– Что случилось? – спросил он.
– В каком смысле? – Голос Кэролайн ничуть не изменился – такой же высокий, с нотками нервного смеха, как будто ей только что рассказали анекдот, и она его не поняла, но из вежливости засмеялась.
– В смысле: ты выехала сразу после нас. – Трентон прошел к Паучку, плюхнулся на стул рядом с ним и оперся головой на каминную полку. Такое чувство, что он набирался сил, чтобы пересечь комнату.
– Пробки, – коротко ответила Кэролайн.
– Брехня! – воскликнула Сандра.
– Сандра, прошу… – Я никогда не выносила ее жаргона; она была еще хуже Эда.
– Это брехня! Она сидела в баре с каким-нибудь коктейлем-лонгом. Десять к одному. Вот спорим!
– Да все было без проблем, – сказал Трентон. Голос его ничего не выражал. Он смотрел на мать прищурившись.
Она пошла на кухню, по пути собирая вещи и расставляя их на законные места: пустую вазу, покрытую пылью, скомканную салфетку, баночку из-под витаминов с открученной крышкой. Несмотря на то, что Кэролайн располнела, она до сих пор была похожа на моль: такая же суетливая и по-своему грациозная.
– Так странно, – проговорила она, – наверное, там где-то была авария. И парковочные места были…
– Ты наконец-то приехала, – сказала Минна, спускаясь вниз по лестнице. Через ее футболку угадывались контуры белья и позвоночника.
Кэролайн перевела взгляд на безучастного Трентона. Ее голос стал визгливым и неприятным:
– Конечно, я приехала! Господи боже! Все тут что, думают что я… – Она повернулась к Минне. – А вот ты наверняка гнала всю дорогу!
– Ты видела ее? – спросил Трентон.
– Кого я видела?
– Аварию, – чем больше раздражалась мать, тем спокойнее становился он. – Ты ее видела?
– Нет, я не… – Кэролайн остановилась на середине предложения и вдруг резко спросила: – К чему эти вопросы?
Он пожал плечами.
– Ну, не знаю… Я подумал, там должен быть пожар, чья-нибудь оторванная голова на асфальте или еще что-нибудь.
Минна фыркнула.
– Трентон, как можно?.. – Кэролайн покачала головой. – Что с тобой творится? Как ты можешь такое говорить?
– Это нормальный вопрос, – сказала Минна. Она отлипла от стены и пересекла комнату в мгновение ока. Села на стул напротив Трентона, прижав колени к груди. На секунду она стала похожа на прежнюю Минну.
– Нормальный… – повторила Кэролайн. – Это ненормальный вопрос. Это ужасно. Я не для того сюда приехала, чтобы вы надо мной издевались.
Она принялась открывать дверцы кухонных шкафчиков и захлопывать их. Меня передергивало от каждого резкого звука.
– Алкоголь теперь в столовой, – сказала Минна.
– Я же говорила, она пьяная, – вставила Сандра.
Кэролайн враждебно взглянула на дочь и пошла прочь из кухни. В коридоре не горел свет. На секунду Кэролайн остановилась, не понимая, куда идти дальше. Меня расстроил вид этой располневшей женщины, которая больше не узнавала собственный дом, ведь я еще помнила прежнюю, стройную и красивую Кэролайн.
Трентон и Минна пару минут молчали.
Минна первая нарушила тишину:
– Не надо было ее доводить. Ты сам мне сказал, чтобы я хорошо себя вела.
– Я и не пытался.
– То, что ты сказал, было действительно ужасно. Не понимаю, почему ты так зациклен на авариях и несчастных случаях. Что у тебя за игрушка на айфоне?
Трентон глубоко вздохнул:
– Ты о чем?
– Ты меня прекрасно понял: «Катастрофа» или как-то так она называется. Ты там еще сбрасываешь персонажей с обрыва или стреляешь в них огненными шарами. Какова цель этой игры? Ну, кроме убийства людей?
В столовой Кэролайн уже нашла спиртное. Она налила полстакана водки и выпила залпом. Потом налила еще и тут же опрокинула его себе в рот.
– Очки, – сказал Трентон. Его ресницы задрожали.
Минна удивленно уставилась на него:
– Что?!
– Очки, – повторил Трентон, – за то, что их убиваешь, начисляют очки. Набрать больше очков – в этом цель игры.
В столовой Кэролайн протерла стакан из-под водки полотенцем и поставила его на место. Она взяла бокал для вина и выбрала бутылку красного. Теперь она успокоилась.
– По-моему, это идиотизм! – сказала Минна.
Я помню, как они играли в гостиной. Минна давала Трентону указания, как лучше расположить предметы, через которые покатится их мяч.
– Вон туда! – раздраженно говорила она, указывая ему направление. – Нет же! Туда! Не глупи, Трентон! Так ничего не получится!
Трентон что-то пробормотал себе под нос. Что-то вроде «как будто в «Гелиотропе» было лучше!». Если бы я была жива, то без труда поняла бы его. Но теперь мы растворяемся в звуках и иногда можем чего-то не слышать. Мы и есть звуковые волны – мы доносим колебания его голоса до нее и возвращаем ее голос к нему, и так далее.
– Я не понимаю. Что ты там бормочешь? – спросила Минна.
– В «Черном гелиотропе» тоже было полно смертей, – повторил Трентон чуть громче, – там уничтожили целый лес нимф, обезглавили половину Ордена, Свена затоптал Трирог…
– «Черный гелиотроп» – это книга о нравственности, Трентон. – Минна опустила ноги и поднялась со стула. В этот момент на кухню зашла Кэролайн с двумя бокалами для вина и бутылкой. Она снова была в хорошем расположении духа и беззаботно улыбалась. Она огляделась в поисках штопора и немного заволновалась, не обнаружив его с первого взгляда. Но вот Кэролайн нашла то, что искала, и снова расслабилась. Она откупорила бутылку и демонстративно налила немного вина себе в бокал.
– «Пино», – определила Сандра, – кажется, орегонское.
– Не строй из себя эксперта! – Мое терпение иссякло.
– Я и не строю.
– Ты прочитала это на этикетке!
– Я не смотрела на нее!
– Это невозможно, – констатировала я. Еще одна чертовски раздражающая штука – мы не можем выбирать, что видеть, что чувствовать, что слышать. Мы просто всегда видим, чувствуем и слышим.
– Не хочешь присоединиться, Минна? – предложила Кэролайн.
– Нет, лучше не надо, – ответила Минна.
– Бери бокал, ты выглядишь так, как будто тебе нужно выпить.
– Пожалуй, я возьму, – сказал Трентон.
Кэролайн смерила его взглядом своих огромных, водянисто-голубых глаз.
– Не смеши меня, Трентон. Принесешь мои сумки из машины? Они в багажнике.
– Почему я должен это делать? – проворчал он, но тем не менее встал и направился к двери. Движения его были нелепыми и дергаными – он был, как ожившее пугало, которое вынуждено учиться ходить. Трентон делал большой шаг вперед, а затем слегка скользил назад, шаркая по полу.
Трентон. Мой прекрасный, грациозный, идеальный Трентон.
Он вышел на улицу, и Минна подошла к кухонному столу и налила себе вина в бокал. Она была сантиметров на десять выше матери и гораздо стройнее, но тот факт, что Минна осветлила волосы, делал ее сходство с Кэролайн более разительным. Они были как две версии одной картины: Минна – современная графика, ее мать – акварель.
– Где Эми? – спросила Кэролайн.
– Наверху, – сказала Минна. И добавила после паузы: – Хочет знать, куда делся дедушка.
– Это нормально. – Кэролайн снова отпила, но в этот раз не очень осторожно – вино разлилось, и бокал теперь был полон менее чем наполовину. Она присела за стол, крутя его в руках. – Наверное, треснул, – сказала она визгливым нервным голосом, прежде чем снова наполнить его до краев.
На пару секунд на кухне воцарилось молчание. Затем Минна сказала:
– Так странно снова вернуться сюда. Это место выглядит…
– По-другому?
Минна покачала головой:
– Нет. Таким, как и прежде. Вот это-то и странно.
Она протянула руку к маленькой свинке – фарфоровой солонке, одной из многих, купленных Ричардом Уокером.
– Зачем он хранил весь этот мусор?
– Ты же знаешь, – Кэролайн отхлебнула еще вина, – твой отец не любил расставаться с вещами.
Она сказала это с болью в голосе.
Ричард Уокер был коллекционером. Он привозил расписанные вручную пепельницы из Мексики и бусы из Гватемалы, статуэтки Будды из Индии и дешевые плакаты из Парижа, которые он развешивал в своем кабинете рядом с работами Энди Уорхола. Он коллекционировал монетки и часы из других стран, дешевые венецианские маски и эскимосские предметы искусства, а также кружки, брелоки и магнитики.
Минна ходила по кухне кругами, как зверь в клетке.
– Хлам, хлам, хлам, хлам, – приговаривала она, – повсюду один хлам! Уйдет вечность на то, чтобы это рассортировать. Предлагаю все просто выбросить.