Сначала помолились всей семьей у иконы в красном углу, затем завтракать сели. Вареные яйца, вчерашний узвар с бубликами вволю.
Никита направился на торг. В кармане звенели медяки – целый алтын дал Куприян на инструменты. Много это или мало, Никита не представлял.
Торг был многолюден и оглушил его криками зазывал, шумом торгующих.
Никита шел по рядам, присматриваясь. Вот пошли лавки кузнецов и оружейников. Ножей полно – длинных боевых, коротких обеденных, из плохонькой стали и из отличной шведской, немецкой или испанской. Но все они не годились, так как имели рукояти из дерева, рога, или наборные, из кожи. Такую рукоять простерилизовать невозможно. Двое ножниц купил, а с ножами – никак. Устав от бесплодных поисков, он спросил в одной лавке:
– Ножик хотел бы заказать. Сможете сделать?
– А эти чем плохи? – оружейник повел рукой в сторону прилавка.
– Мне не такие надобны. – Никита объяснил.
– Лезвие всего вершок? – удивился оружейник.
– Да, и рукоять железная. Лучше всего из шведской стали.
– Чудно. Да таким даже хлеба не нарежешь.
– Я им не хлеб резать буду. Лекарь я.
– Понял, кровь отворять. Ланцет называется. Слыхал про такой, но сам никогда не делал и не видел. Сделаю в лучшем виде. Приходи через три дня, только задаток оставь.
Они сговорились о цене.
Никита купил на торгу беленого полотна. Распустит на полосы – будут бинты. Спирта бы купить, на худой конец – самогона, но на торгу такой товар не продавался.
Он заявился к Куприяну домой:
– Куприян, подскажи. Мне нужен спирт, водка – не знаю, как назвать. Вроде вина, только очень крепкое, даже гореть должно.
– Ужель такое пьешь?
– Нет, мне для работы.
– Болящих поить-увеселять хочешь?
– Я что, сам на больного похож? Для дезинфекции.
Куприян не понял:
– Слова у тебя какие-то мудреные. Вроде, если я правильно понял, тебе перевар нужен? Где-то был у меня. Супружница суставы им натирает, когда болят. Сейчас поищу.
Куприян вышел, вскоре вернулся с небольшим глиняным кувшином и вручил его Никите. Тот вытащил пробку, и в нос шибануло дрянным самогоном. Сплошная сивуха! Как есть самогон – мутноватая жидкость с резким запахом.
– Это и есть перевар?
– Он самый, – подтвердил Куприян.
– А где она его берет? Мне много надо, и желательно почище.
– Да разве этот грязен? Не нравится – пропусти через тряпицу. А перевар у корчмарей бывает. То ли сами гонят, то ли берут где.
Главное – Никита понял, что самогон есть, остальное – детали. В медицине много чего еще потребно. Иглы еще нужны, шовный материал. Про кетгут речь не идет, тут хотя бы шелк найти. А еще – чем обезболивать. Нерешенных вопросов много.
Оставив у себя в комнате беленое полотно, Никита снова отправился на торг. Теперь он искал травников – в углу торга их был целый ряд. Для обезболивания травники предлагали целый набор готовых снадобий: дурман-траву, настои и отвары мака, корень мандрагоры.
Однако такие травы Никита брать побоялся. Точно отдозировать их невозможно, последствия такого, с позволения сказать, «наркоза» неизвестны. А ведь в медицине еще со времен Гиппократа главный постулат: «Не навреди!» А вот иголок, как прямых, так и кривых, купил, хоть и не надеялся. Кривыми работали шорники, изготавливающие упряжь для лошадей, сапожники и рыбаки для пошива парусов. И шелковые нити нашел – там же, где сами шелковые ткани продавали.
На обратном пути в корчму зашел, спросил про перевар:
– Тебе простой или покрепче, дважды сваренный?
– Покрепче. Только покажи сперва.
– Даже попробовать дам.
Корчмар достал горшок, вытащил деревянную пробку и немного плеснул в кружку.
Никита понюхал. Самогон, конечно, но качеством получше, чем у Куприяна. Взяв в рот, почувствовал, что обожгло, как спиртом.
– Беру!
– У меня товар знатный, – расплылся в улыбке корчмар. – Из зерна варю, не то, что другие – со свеклы да брюквы.
Еще один вопрос решился.
Уже в избе у Куприяна Никитам поинтересовался у хозяина:
– В городе алхимики есть?
– Это кто ж такие? Не слыхал никогда.
М-да, это в Европе алхимиков полно, пытаются золото получить бог знает из чего, попутно совершая иногда настоящие открытия.
Он улегся в постель. Ведь изучали они на первом курсе академии еще всякие курсы химии – неорганическую, органическую, биологическую. Знать бы, где упасть – соломки бы подостлал. Как бы ему пригодились сейчас эти знания! И про хлороформ учили, и про эфир диэтиловый для масочного наркоза.
Никита стал мучительно вспоминать, из чего и как они делаются. Вроде и альма-матер не так давно закончил, и склерозом не страдает, а вот поди ж ты, вспомни! В вузе ведь как? Сдал экзамен, получил оценку в зачетку – и выбросил все из головы. Конечно, это касалось не всех предметов, а только ненужных с его точки зрения, например – той же химии. Вот зачем будущему врачу высшая математика? А ведь изучали, целый семестр.
В голове крутились какие-то обрывки знаний, но, тем не менее, кое-что удалось вспомнить. Тот же хлороформ в быту можно получить путем нагревания трихлоруксусной кислоты до семидесяти пяти градусов. В готовый продукт положено добавить один-два процента этилового спирта для связывания образующегося фосгена.
Для тех, кто не знает: фосген – сильный яд, применявшийся в начале XX века как боевое отравляющее средство.
Уксус можно найти в любом доме на кухне. Но вот фосген от образовавшегося хлороформа в быту отделить нельзя. Стало быть, рискованно. В медицине был период, когда хлороформ, как вид наркоза, широко применяли, однако он скверно действовал на печень.
Никита решил, что связываться с ним не стоит. Применял его знаменитый хирург Николай Иванович Пирогов в Крымской войне при операциях, ну да время хлороформа ушло.
С эфиром несколько проще и одновременно сложнее. Впервые его получил в тринадцатом веке алхимик Луллием. Способ простой – смесь этилового спирта и серной кислоты перегоняют, как самогон. Вопрос только в том, где эту кислоту взять? Со спиртом в виде самогона он вопрос решил, а где кислоту взять? И он снова пошел к Куприяну.
– Ты к кожемякам сходи. Они для выделки кож всякую дрянь применяют.
О кожемяках Никита даже не подумал.
На следующее утро он отправился под Вознесенскую гору, в Гончарную слободку. Там не только гончары промышляли, но и кожемяки, шорники. К его удивлению, кислота нашлась.
– Тебе-то зачем? Едкая штуковина, на одежу капнешь – дыру прожжешь.
– Для дела надобно.
Кислоту отлили в небольшую корчагу, обмотали тряпицей. И за все-то – медяк.
Корчажку Никита нес бережно и в комнате своей уложил в сундук. Попробовать перегнать бы, да самогонного аппарата нет. Тоже придется приобретать, но это уже попозже, когда поработает, на ноги встанет, надобность возникнет. Эфир – штука летучая, храниться должен в стеклянном пузырьке с притертой пробкой, а иначе просто улетучится. И пары его пожароопасны. Не дай бог свечка в комнате окажется – пожара не избежать. А сжечь дом Куприяна Никита вовсе не хотел – на добро злом не отвечают.
Дочь купца позвала Никиту к обеду.
Отобедали чинно. Как заметил Никита, ели у купца обстоятельно, не торопясь. Не объедались – не было такого, а именно обстоятельно. Разговоров за столом не вели, отдаваясь процессу еды целиком, тщательно пережевывая.
Поначалу Никиту это напрягало. У себя на работе, а потом и дома он привык есть быстро, поскольку времени не было. А спроси через час, что ел, так и вспомнить не всегда мог.
После обеда, когда кухарка убрала посуду со стола, Куприян попросил Никиту задержаться.
– Просьбу я твою, Никита, исполнил. Избу можно хоть сейчас смотреть.
– Отлично!
– Только знаешь… Одежа у тебя не нашенская, да и головного убора нет, выглядишь как чужеземец. Ты нормальную одежу купи – вот как на мне. Рубаху, порты, на голову что-нибудь. А хочешь – вместе пойдем, помогу подобрать.
– Я не против.
Вдвоем они направились на торг. Рубаху купили шелковую, лазоревую. Штаны буквально безразмерные, под любое телосложение, они только на гашнике держались. Гашник – веревка такая, вроде пояса, которую можно подтянуть и завязать. Ну и головной убор взяли в завершение – из толстого сукна, колпаком называли его.
Переодевшись, Никита сразу на местного стал похож – не отличить. Свою одежду он связал в узел. А вот поменять кроссовки на короткие сапожки, которые предлагал взять Куприян, отказался. Местная обувка – вся, без различия – что на левую ногу, что на правую. В своей удобнее и привычнее, и в глаза не очень бросается.
Они прошли к избе. Куприян достал ключ, отпер замок и распахнул дверь.
– Заходи!
Изба оказалась неплохой. Три комнаты, деревянные полы, печь – даже кухня. Но готовить тут Никита пока что не собирался. И место у избы удобное. В квартале – шумный торг, по другую сторону – храм. Куда ни пойди, мимо не пройдешь.
Удобное положение избы Никита сразу оценил. Успенский собор – главный храм Владимира в то время, службы многолюдны, богомольцы мимо избы по-всякому идти будут. Только вывеску какую-то сделать надо. Видел он в городе уже – то крендель у булочной, то ножницы над входом к цирюльнику. Правда, вывески невзрачные, художник явно без таланта. И что занятно: на вывесках только рисунки, чтобы и неграмотный человек мог понять. Тогда что ему отобразить? Никита задумался.
Куприян кашлянул:
– Прости, купец, задумался.
– О чем?
– Вывеска у входа нужна – вот как у булочной.
– Сделай.
– Самому? – удивился Никита.
– Зачем самому? Попроси монахов-иконщиков. У них и краски есть, и навык. Полагаю, недорого возьмут, чай не икона.
– Только не знаю, что изобразить?
Тут и Куприян задумался.
– В городе-то вывески у лекарей есть?
– Только у повивальной бабки младенец изображен. А у других – нет ничего, да где они живут, народ и так знает.
– Нет, так не пойдет.
– Тогда иди в монастырь, к иконописцам. Может быть, они подскажут.
Никита так и сделал – тем более что Рождественский монастырь был недалеко. Куприян отправился домой, а Никита – в монастырь.
Иконописная мастерская располагалась в отдельном здании. Здесь пахло красками, за столами над досками корпели монахи. В это время иконы писались еще для церквей на выдержанном сухом дереве.
На вошедшего никто не обратил внимания, и Никите стало неудобно: монахи делом заняты, а он с вывеской. Может быть, какими-то из этих икон люди будущего в музеях или в храмах любоваться будут.
Он уже собрался развернуться и уйти, как сидевший за ближним столом монах поднял голову. Никита думал – отругает, чтобы не отвлекал, но монах ободряюще улыбнулся:
– С чем пожаловал, гость? Икону для дома хочешь?
– Мне бы вывеску сделать…
Монах удивился.
– Иди к старшему, вон он в углу сидит.
Никита подошел, поклонился и изложил свою просьбу.
– Вывеска тебе для чего надобна? Небось, народ пьяным зельем дурить будешь? – нахмурился монах.
– Что ты, святой отец! Лекарь я.
Монах просветлел лицом:
– Богоугодное дело. Пожалуй, что и возьмемся. А что изобразить?
Никита и сам не знал, думая, что иконописцы подскажут.
– Наверное, красный крест, и слово «лекарь».
– Крест – это хорошо, только почему красный?
Не объяснять же монаху, что красный крест принят организацией здравоохранения как символ медицины наряду со змеей и чашей – так это еще от Асклепия идет.
– Видел, потому как в других городах побывал, – нашелся он.
– Ну, коли так – сделаем. Работа несложная, послушников посажу. А размеры-то какие?
– Локоть в высоту и пять длиною.
– И доску такую найдем. Приходи через сед-мицу.
– А пораньше?
– Чудак-человек! Краски высохнуть должны.
Никита поклонился и вышел. В самом-то деле: краски масляные, сохнут долго, это не современные эмали.
Время до вечера еще было, и Никита стал переносить в арендованную избу все, что успел собрать для работы: кое-какие инструменты, самогон, серную кислоту. Определился, где в избе что будет – где прием вести, где перевязочная. Но опять незадача – мебели нет. Стол деревянный нужен – даже два, стулья или табуретки, скамью в сенях для ожидающих. Вроде мелочи, но без них работать невозможно. В больнице работать проще было, он пришел на все готовое. И стены стояли, и кровати для пациентов, и операционная с инструментарием, и медикаменты…
Никита вздохнул. Сейчас медициной и не пахнет, чисто хозяйственно-бытовые вопросы. Уходит время, тают деньги, взятые у купца в долг, а когда он работать начнет – еще вопрос.
Следующим утром он направился к столярам, благо – умельцы на Руси не переводились, и дерева полно.
За пару дней заказ исполнили и в избу привезли. Сразу в избе запахло сосной.
Еще день ушел на медника. Никита заказал нечто вроде самогонного аппарата. Да не для того, чтобы самогон гнать из свеклы или зерна – на то корчмари есть. Хотел попробовать эфир сделать.
Когда принес в избу изготовленный аппарат, сразу решил опробовать. Налил в котел с крышкой самогона, занес над ним корчагу с кислотой и остановился, задумавшись. А сколько лить? Про ингредиенты помнил – а количество? Не говорили о том на кафедре химии. Никита и предположить не мог, что кто-то из докторов сам эфир сделать попробует. Он вылил половину серной кислоты и поставил котелок на огонь в печи.
Спирт – не вода, нагрелся быстро. Из змеевика закапало. Никита заметался, едва свободный кувшин на кухне нашел.
В воздухе запахло знакомым запахом эфира. «Вот простофиля! – укорил себя Никита. – Надо было хоть какую-то емкость приготовить – эфир испаряется быстро». Не предусмотрел, поторопился.
Сняв с огня котелок, он пошел на торг. Была там лавка, где стеклянными изделиями торговали – стаканами, вазами, листовым стеклом для окон. Товар скверного качества, с песчинками внутри стекла, местами разной толщины, и стоил дорого. Например, стекло на окна покупали люди богатые. Средний класс, вроде ремесленников, вставляли в окна слюду. А крестьяне скобленый бычий пузырь натягивали. Свет он пропускал, но за ним ничего не было видно.
Бутылка, вернее – штоф граненый в лавке нашелся. Никита торговался долго, но взял. Не для хранения самогона – для работы надо. А главное – на штофе пробка была.
За пару часов он перегнал эфир в штоф. Нюхнул готовый продукт – самое то.
Следующие несколько дней он только и успевал, что за заказами бегать. Ланцеты – вроде скальпеля – у оружейника забрать, потом – в монастырь за вывеской. Увидев ее, он обомлел, не зная – то ли смеяться, то ли плакать. Слово «лекарь» написано крупно и правильно, но вот крест красный? А что судить иконописцев строго, если они его не видели? Нарисовали самый настоящий православный крест, только красный.
Никита крякнул от досады, но заказ забрал. Сам виноват, нужно было эскиз креста набросать. Ведь иконописцы представляли крест только восьмиконечный, христианский, да еще косой крест знали, на котором Христа распяли.
Доска, на которой вывеска нарисована, хоть и сухая была, но тяжелая. Нести неудобно, однако Никита донес. Теперь гвозди нужны и молоток. Мелочь, только где взять? Буквально все с нуля начинать надо.
С гвоздями и молотком сосед выручил и даже помог прибить вывеску. Одному невозможно держать и приколачивать.
Потом – новый поход за самогоном. Ведь тот небольшой запас в кувшине он на эфир перевел. А самогон нужен руки протирать – дезинфицировать, инструменты замачивать, а лучше – обжигать на спирту. Лучше прямого огня для стерилизации нет ничего. На последние деньги Никита взял сразу два больших кувшина, каждый – литров на пять.
Корчмарь удивился:
– Вроде с виду не забулдыга, а берешь много.
– Да мне не пить.
У корчмаря глаза от удивления на лоб полезли:
– А что еще с переваром делать можно? Самые горькие пьяницы его и берут.
Ладно, пусть остается в своем заблуждении.
Доставив самогон в избу, Никита вылил половину кувшина в котелок, туда же опустил ланцеты, ножницы и прочий инструмент.
Хорошо бы в одной комнате жилье оборудовать – кровать поставить, шкаф для одежды. Но денег не было – ни на обзаведение, ни на еду. Пока Куприян не проявлял недовольства, но и самому зарабатывать пора, уже месяц он нахлебником при купце, а еще долг отдавать надо. По работе он соскучился, поскольку специальность свою любил, в вуз пошел по призванию, и себя без медицины не мыслил.
В медицине, как и в любой профессии, есть фанаты своего дела, но чаще встречаются холодные ремесленники. Вроде делают все, как положено, только без огонька, потому и результаты разные. Понятно, что иногда болезнь серьезна и запущенна, и не всегда врач, даже очень хороший, может ее вылечить. Как говорится – у каждого врача свое кладбище, но у хорошего оно маленькое.
У Никиты уже руки чесались, так хотелось оперировать. Ведь каждый раз – как в первый, не бывает двух одинаковых пациентов, двух одинаковых аппендицитов. Всегда будет разница в ходе операции, в процессе лечения и в исходе.
Глава 4 Первая операция
Работа, как это часто случается, началась с экстренного случая. Никита только первый день как сидел в избе на приеме.
Сначала на улице послышался шум, крики. Потом по ступенькам раздался топот, и в избу буквально ворвался мужик – взбудораженный и взъерошенный, с порванным рукавом.
– Ты лекарь будешь?
– Я.
– Тогда мы сейчас, ты только не уходи.
Мужик убежал так же быстро, как и появился.
Довольно скоро он вернулся, и не один. С ним были еще двое, они несли раненого. Его рука была по локоть отсечена и обильно кровила. Раненый был в сознании, прижимал к обрубку окровавленную тряпку.
– На стол его! – скомандовал Никита.
Никита не был травматологом, но по роду деятельности с травмами сталкивался часто.