Никита посмотрел на землистое, страдальческое лицо боярина:
– Боярин, оперировать надо.
Тут же двое сопровождающих возмутились:
– Да знаешь ли ты, деревенщина, с кем говоришь? Это князь Елагин, правая рука самого Нащокина!
Ни о Елагине, ни о Нащокине Никита не слыхал никогда. Впрочем, мнение дворян Никиту не интересовало. Здесь должен решать сам пациент. Только он вправе распорядиться своей жизнью.
Никита взял князя за руку:
– Княже! Надо живот резать, оперировать. Не сделаем – день и ночь проживешь только.
– А ежели резать?
Бояре снова открыли свои рты, но князь повернул к ним голову:
– Молчать! Я сам решать буду!
– Ежели резать, то по-всякому получиться может, – не стал скрывать от него серьезности положения Никита. – Повезет с Божьей помощью – так впредь здоров будешь.
– Значит, шанс есть. Делай свою работу, лекарь. Бояр моих не бойся, без моей воли они тебе ничего дурного не сделают. Ты только скажи – что надобно?
– Пусть два матраса привезут да подушки – после операции тебе здесь несколько дней провести придется. Нельзя будет ехать, растрясет.
– Тебе лучше знать. Приступай.
Князь повернул голову:
– Насчет матрасов слышали? Ступайте.
Переглянувшись, бояре вышли. Хорошо – Софья не ушла, слушала, чем дело кончится.
Никита подозвал ее к себе:
– Софья, помогать будешь. Сама видишь, человек непростой – князь и боярин, да и болезнь серьезная.
– Ой, я крови боюсь!
– Не справлюсь я один. Инструмент подать надо, пульс посчитать.
Софья нехотя кивнула. Ну да, зачем ей проблемы? Проще травы собрать, высушить и продать. Хотя и это дело непростое. Мало того, что траву нужную найти надобно, так еще и сорвать ее в определенное время суток. Какие-то растения полны сил на утренней заре, до сокодвижения, другие – поздним вечером. Тогда и эффект лечебный выше.
Тем не менее, раз решение принято, надо его выполнять.
Никита положил ватный тампон на лицо боярину, накапал эфира.
– Боярин, считай вслух, чтобы я слышал.
Пока пациент считает, стало быть, он в сознании, а как путаться начнет – значит, наркоз действовать начал. Ежели смолк, можно проверить глубину наркоза и приступать к операции.
Так и сейчас. Боярин считать начал бодро, потом все медленнее и замолк. Никита кольнул его в живот кончиком ланцета. Никакой реакции. Значит, можно приступать.
Сделав разрез, он остановил кровотечение, перевязав сосуды. В брюхе боярина было полно спаек, видно – давно болячка его мучила. Обычно желчнокаменная болезнь чаще у женщин встречается, после родов. У мужчин же – любителей вкусно поесть. Как ни крути, все вкусное вредно – те же шашлыки, выпивка. Хотя и другие факторы роль свою играют.
Он рассек спайки, подобрался к желчному пузырю. Он был багровый, отечный. В руку брать страшно – лопнет. Но шейку пузыря выделил, перевязал шелковой нитью, перерезал. Вытащил пузырь, едва дыша, и он уже в руке лопнул. Не столько желчь потекла, сколько гной. И камней мелких полно, десятка два.
Пузырь Никита на полотно уложил – предъявить потом боярину, если пожелает. Сделал ревизию брюшной полости – нет ли других проблем, не оставлена ли салфетка?
В это время в комнату ввалились довольные бояре. Увидев Никиту с рукой в брюшной полости, всего в крови, они остолбенели.
– Прочь! – закричал Никита. Сейчас только пыли в ране не хватало.
Толпясь и мешая друг другу, бояре протиснулись через дверь в сени и недовольно забубнили. Как же, их, дворян московских, гонит прочь какой-то безвестный лекарь – как крепостных!
Никита ушил брюшину, мышцы, кожу. Обильно протер рану самогоном. Князь застонал.
Все, уже чувствует боль, наркоз отходит. Никита боялся, что наркоз перестанет действовать раньше, придется добавлять эфир, а в воздухе и так довольно сильный запах анестетика.
С помощью Софьи Никита перевязал рану.
– Эй, господа бояре!
Оба сразу заявились.
– Жив князь?
– Жив! Несите матрасы и подушки, кровать вон в той комнате. Потом осторожно князя – со стола на кровать. Я помогу.
Бояре уложили на кровать матрасы. Хорошие матрасы, пуховые, и подушки под стать. Втроем они бережно перенесли князя.
– Что покушать купить?
– Ему пока ничего нельзя. Вот воды чистой ключевой – можно. А потому ступайте на постоялый двор, здесь вы только мешаться будете. Завтра с утра навестите.
– А как же…
– Все, не мешайте князю. Он мужественно перенес тяжелую операцию, ему отдых необходим.
Бояре потоптались в нерешительности и вышли.
Через полчаса один из них принес в деревянной бадейке ключевой воды и откланялся.
– Софья, ты иди, отдохни, – обратился к травнице Никита. – Мха мне оставь. Если повязка промокнет, запас мха нужен. За помощь спасибо.
Теперь Никита остался с пациентом один на один. Вымыв руки, он сменил забрызганную кровью рубашку. Эх, одноразовое операционное белье сюда бы или хотя бы клеенчатый фартук. А то ведь не настираешься, никаких рубах не хватит.
Князь постанывал, то впадая в сон, то приходя в себя. Таким пациентам обычно несколько дней кололи обезболивающие, да где их взять? А потчевать князя дурман-травой Никита боялся.
Устал он сегодня, на нервах несколько часов жил. Ни черта ведь ничего нет. Это счастье, что князь на столе не умер. Теперь – выходить!
Никита улегся на соседнюю кровать. Периодически поглядывая на князя, он протягивал к нему свою руку и проверял пульс. Пульс частил немного, но наполнение было хорошее. Сердце у князя еще вполне, должен выкарабкаться. Уже ночью лоб ему пощупал – немного горячий. Зная, что у князя после операции и после эфира во рту сохло, дал ему тряпицу, смоченную водой – пососать. А поить нельзя. И каждый час вставал, губы князю мочил.
– Пить хочу! – прошептал тот.
– Терпи, князь, нельзя тебе пока пить. Через три дня вволю напьешься. А сейчас только тряпицу сосать, ты уж не обижайся. Чувствуешь себя лучше?
– Болит.
– Чего же ты хотел? Я у тебя в животе ножом ковырялся. Палец обрежешь – и то несколько дней болит, а тут живот. Камней у тебя в желчном пузыре полно было, воспаление. Промедлили бы еще немного – и все, конец.
– Благодарствую.
Князь забылся в тяжелом сне. Прикорнул и Никита. Но как только князь стонал, он просыпался, щупал пульс, слушал дыхание.
Ночь тянулась долго.
Утром пришла Софья.
– Как тут у вас дела?
– Не сглазить бы, но пока нормально.
– Я кашки принесла, теплая еще.
– Князю нельзя, а я съем.
Никита вчера не обедал и не ужинал, и потому отчаянно хотел есть. Он ушел на кухню и там умял котелок каши. При князе есть неудобно, дразнить только.
Не успел он доесть, как заявились бояре.
– Как здоровье Семена Афанасьевича?
– Так князя зовут, надо полагать?
– Неуж не знаешь? Ну и глухомань у вас!
– Носы-то не задирайте…
– Как здоровье князя?
– Жив. Поглядеть на него можете, но не разговаривайте, слаб он еще.
Бояре, стараясь не топать сапогами, прошли к кровати князя, поклонились. Князь, услышав рядом движение, открыл глаза:
– У меня все в порядке, уже и болит меньше.
Никита про себя подумал, что князь кривил душой – болеть еще должно сильно.
– Ты только скажи, Семен Афанасьевич, что тебе надобно? Вмиг доставим.
– Пить хочу и есть хочу, а лекарь не дозволяет, говорит – нельзя.
– Сейчас мы с ним поговорим.
Оба боярина пришли на кухню. В этот момент Никита облизывал ложку, доедая кашу.
– Ты что же, лекарь, сам ешь, а князя голодом уморить хочешь? – возмутился один боярин.
– Нельзя ему есть – даже пить нельзя, только губы смочить. Когда можно будет, я скажу.
У бояр пыл маленько остыл.
– Дня через три ему бульон куриный можно будет, а дальше – поглядим.
– А ехать когда можно?
– Думаю, не раньше, чем через седмицу. И то, если возможность есть, на корабле, в карете трясти сильно будет. Для князя это плохо.
Бояре переглянулись, и один другому сказал:
– Надо корабль арендовать. Я займусь, а ты с кучером карету в Москву гони. Как раз доберешься к прибытию корабля, князя-то домой везти надо будет.
Бояре ушли. Никита приема в этот день не вел, чтобы покой князя не нарушить. Сделал аккуратно перевязку. Рана подмокала немного, но так и должно было быть. Он подсыпал на рану сушеного мха.
Три дня Никита не отходил от князя ни днем ни ночью – как мать от постели больного младенца. У князя немного поднялась температура, и Никита обеспокоился, но виду не подал. К четвертому дню температура нормализовалась.
Один из оставшихся бояр, Михаил, поинтересовался:
– Что князю принести? Ты обещал, что поить-кормить можно будет.
– Неси куриный бульон. А завтра уже можно будет жиденькой каши, только не пшенной, и немного вареной рыбы – только не жирной.
– Все сделаю, как велишь.
Боярин вернулся с половым из ближайшей харчевни. Тот нес глиняный горшок, закутанный в большое льняное полотенце, чтобы варево не остыло.
– Зачем так много? – удивился Никита. – Нельзя сразу столько!
– Эка беда, сами выпьем.
Когда с горшка сняли крышку, по комнате, а после и по всей избе пошел восхитительный запах.
Застонав сквозь зубы, князь с помощью Никиты сел.
Боярин отлил из горшка в кружку бульона и самолично поднес.
– Только понемногу, по глоточку, не спеша, – предупредил Никита.
Князь с наслаждением, смакуя каждый глоток, осушил кружку и откинулся на подушку.
– Эка хорошо! Вот так живешь и даже не подозреваешь, какое наслаждение просто попить, поесть. А все суета!
Боярин хотел распорядиться унести горшок, но Никита остановил его:
– Пусть останется, через два-три часа еще можно будет. Пусть половой вечером заберет.
Боярин вышел в соседнюю комнату к половому:
– К вечеру придешь. Держи копеечку.
– Премного благодарен, – отвесил поклон половой и вышел.
После кружки бульона князь оживился, повеселел.
– Да вроде и боль сегодня меньше.
– На поправку дело идет. Еще седмицу – и уже нормально ходить будешь. Только с полгодика не все есть можно, особенно жареное мясо, перец.
– То, что люблю, – вздохнул князь.
– Раньше надо было начинать лечиться. А ты, князь, с такой болячкой – да в карете путешест-вовал.
– Не по своему желанию, государева воля. В Нижний ездил.
– Теперь уж обошлось.
Князь быстро устал от разговора, прилег.
– Михаил, ты здесь?
– Тут, княже!
– Завтра рыбки вареной лекарь разрешил, ты озаботься.
– Все исполню! – заверил боярин.
– А сегодня можешь отдыхать. Впрочем, постой. Судно найди, нельзя мне пока на повозке ехать.
– Уже. На корме навес делают – вдруг непогода.
– Молодец, ступай.
Князь вздремнул, Никита – тоже. За четыре дня он вымотался: спал урывками, все время в напряжении. И как провалился.
Проснулся от шепота:
– Налей, лекарь дозволил.
– Вот проснется, сам скажет.
– Так буди.
– Он ведь четыре дня толком не спал, за тобой приглядывая. Как только на ногах держится?
– Я уже не сплю, – подал голос Никита. Несколько часов сна освежили, а то голова вовсе чумной была. – О чем спор?
У кровати князя стояла Софья.
– Князь еще бульона просит.
– Налей, ему тоже силы нужны.
– Я же говорил – дозволено мне, – как ребенок обрадовался князь.
Софья налила в кружку бульона и с поклоном подала князю. Потом еще одну – Никите.
– Ох, хорошо! – допил князь бульон. – Что там того бульона, а силы дает. Чудно!
Софья вышла и тут же вернулась, неся что-то в кулачке. Высыпала это «что-то» князю в ладонь.
– Это камни, что Никита вырезал.
– У меня?
– Именно.
Князь стал разглядывать камни, потом вернул их Софье.
– Завяжи в тряпицу, я с собой заберу. Супружнице покажу, а при случае – самому Алексею Михайловичу.
– Никита, так я пойду?
– Иди.
Наступил вечер. Никита зажег свечу. В углах комнаты таился полумрак, потрескивала свеча.
Князь спросил:
– Ты где так научился?
– Чему?
– Людей лечить. Что-то я не слышал, чтобы живот резали. Нет, вру – повивальные бабки иногда режут, когда бабы от бремени разрешиться не могут. Так ведь после того мрет половина.
– Странствовал много, в других странах был, – односложно ответил Никита. Не говорить же князю правду – это будет выглядеть еще более неправдоподобно.
– При дворе иноземные лекари есть, докторами себя величают, а лечат мазями да припарками. Я так думаю, ты им всем нос утрешь.
– Врачевание – наука сложная, – уклонился от сравнения Никита. Разговор о медицине становился скользким – даже опасным для него. Надо было срочно менять тему.
– Расскажи, где бывал, что видел?
– Да почти везде одинаково. Деньги только разные, платье да еда.
– Это верно. Я вот по Руси езжу. Где-то рыбы больше едят, как на северах, а где мясо, свинины избегая, как басурмане – в той же Казани. А животных или диковины видел?
Никита стал рассказывать о разных животных. Некоторых он видел в зоопарке, других – по телевизору.
Князь слушал, открыв рот:
– Надо же, какие чудеса в мире бывают! Велик Творец, создавший такое!
Они беседовали долго, и сон сморил обоих уже за полночь, когда догорела свеча.
Утром после Софьи заявился боярин Михаил с половым, несшим горшок.
– Здрав буди, княже! Ушицы вот тебе принес горяченькой, да с рыбкой.
– Пусть остынет немного. Горячее нельзя, только теплое, – предупредил Никита.
– И ты угощайся, лекарь, и супружница твоя.
– Супружница? Так я не женат!
– А Софья?
– Помощница она моя, травами ведает.
– По годам-то уже пора…
Разлили уху по мискам. Уха явно тройная была, густая – ложка в миске едва ли не стояла. А вкусная! Никита и Софья ели ее с пирогами, князь – только уху. Однако князь доволен был, каждую косточку из рыбного пирога обсасывал, смакуя. Боярин Михаил тоже не удержался, глядя на обедающих, сам подсел. Так горшок ухи зараз и съели.
– Ну, Михаил, порадовал. Радение твое непременно отмечу Великому князю. Полагаю, пора тебе из стольников выше подниматься. Скажем – в спальники.
Михаил от похвалы зарделся. Понятное дело, доброе слово и кошке приятно.
Дав князю после еды отдохнуть пару часов, Никита сделал перевязку. К его удивлению, рана заживала первичным натяжением довольно быстро. Если так пойдет, через пару дней пора швы снимать.
Князь уже вставал и уху сегодня ел за столом.
Никита подошел к боярину Михаилу:
– Князю пора есть чаще, но помалу, не переедать пока. В обед каши принесешь, узвару. Молочного пока нельзя, пучить будет. Можно хлеба, но только белого.
– Все исполню, – боярин ушел с половым.
После перевязки князь вздремнул. В обед пришел боярин, теперь его сопровождали двое. Один нес горшок с кашей, другой – большую миску с нарезанным хлебом и кувшин узвара – компота из яблок и груш. Каша была рисовой, прозываемой на Руси сарацинской.
После нескольких дней голодания еда для князя была единственным развлечением и удовольствием.
После еды князь опять до вечера разговаривал с Никитой. Их прервал только боярин, принесший ужин – куски вареной рыбы, пироги с яблоками и сыто.
После ужина беседа снова продолжилась допоздна.
– Ох и умен ты, лекарь! Иные бояре да князья спесивы, а ведь по уму да знаниям пальца твоего не стоят.
– Переоцениваешь, князь. Возгоржусь еще, а гордыня – грех.
– Не, тебе это не грозит. Я людей насквозь вижу. Не зря же у Афанасия Лаврентьевича Ордын-Нащокина помощником, правой рукой. Для гордыни либо власть потребна, либо богатство. А еще – все вместе взятое. У тебя же ни того ни другого. Власти у тебя точно не будет, поскольку ты рода простого, не дворянского. А вот богатство умом своим, знаниями да умением снискать можешь, только не во Владимире. Мал город, лучшие его годы позади. Это два-три века назад владимирские князья в силе были. Но не одна Москва высится. Вот в Москву тебе и надо.
– Я в Первопрестольную не рвусь.
– А зря! Я тебе предлагаю со мной ехать. Будешь моим личным лекарем. Жалованье положу, скажем – пятьдесят рублев, комнату дам для жилья и отдельно – лекарню. Хочешь, Софью с собой возьми. Я ей жилье и жалованье дам.
Такого предложения Никита не ожидал.
– Мне подумать надо, шаг серьезный. К тому же я купцу местному должен за инструмент, за избу, что арендую. Как же уехать, про долг забыв?
– Что о долге помнишь, это хорошо. Так ведь рассчитаешься.
– Сам так думаю, только будет это не скоро. Тогда и об отъезде из Владимира подумать можно.
– Сколько же ты должен?
– Алтын и еще семь копеек.
– Ха-ха-ха! – князь от души расхохотался, но потом схватился за живот и скривился.
Немного успокоившись, он вытер с глаз набежавшие слезы.
– Да разве это долг? С такими руками и головой ты в Первопрестольной за день втрое больше зарабатывать будешь.
– Сам же сказал – твоим личным лекарем.
– Я же не каждый день лечиться буду. Ну пусть дети, супружница. А в другое время делай, что хочешь. Я же понимаю, для мастера своего дела, хоть кузнеца, хоть цирюльника, надо каждый день работать, чтобы руки мастерство не потеряли. Тем более что знать лечить будешь.
– С чего взял – про знать-то?
– Э, Москву знать надо. Болящих и там полно – среди дворян и бояр. Как узнают, что ты меня спас, сами рваться будут, вот увидишь. А насчет дома? Я же тебе деньги за лечение должен? Сколько просишь?
Никита задумался. Сколько взять за операцию? Трудов на нее положено много.
– Рубль серебром, – выдохнул он.
– Держи! – князь полез в калиту и вручил Никите монету. Он подкинул ее на руке – монета была легковесной. За такую небольшой хутор купить можно, или избу, которую он арендует, дом. После уплаты долга.
– Спасибо, Семен Афанасьевич!
– И тебе благодарность. Нешто я не понял, что ты мне жизнь спас? А это не рубль стоит, дороже. Назвал бы десять – я бы без попрека отдал. Свое мастерство ценить надо, а руки у тебя золотые. Попомни мои слова, я похвалу не часто отмечаю. А насчет денег скажу: я ведь не только тебе за умение твое, пусть и высокое, платил. Я жизнь свою спасал. Положи на одну чашу весов рубль, а на другую – жизнь, и не чью-нибудь, а свою. Что перевесит, думаешь? То-то, можно не отвечать, я ответ и так знаю. Спать давай. Поздно уже, устал я. В Москве спать ложусь рано, это у тебя избаловался. Так я и встаю рано, царь-то с первыми петухами встает. В храм дворовый идет, потом делами занимается.