Еще два раза игроки поменялись местами, и наконец настал перерыв на чай. Но Мор почему-то не мог заставить себя уйти и по-прежнему стоял на свободном пространстве между рядами стульев и лесом. К нему подошел Тим и вместе они направились к большой палатке, воздвигнутой в дальнем конце игрового поля.
— Дон отлично играет, — заметил Тим.
— Да, неплохо, — вяло согласился Мор.
Они вошли в палатку. Внутри было душно и одуряюще пахло нагретой травой и брезентом, отчего Мору тут же вспомнилась длинная вереница вот таких же, канувших в прошлое летних четвертей. Гурьба мальчишек уже воевала за чашки с чаем. Для учителей был устроен отдельный буфет, и Тим с Мором оказались там первыми посетителями. Мор передал Берку чашку и сэндвич с огурцом. Он сделал над собой усилие, чтобы не оглянуться.
Тим что-то говорил. Они стояли в углу палатки.
— У нас не было времени переговорить.
Мор почувствовал, что неведомо почему сердце у него ушло в пятки.
— Мор, ты обещал сегодня дать окончательный ответ. Ну, так каково же твое решение. Время не ждет, пора действовать. Ты обсудил с женой?
Мор покачал головой. В последние дни он вообще об этом не думал. Но сейчас понял, что не сможет, во всяком случае, прямо сейчас наверняка не сможет дать окончательный ответ.
— Дай мне немного времени, Тим, Нэн все еще против. Я ее уговорю, но надо постепенно.
Я, кажется, готов отказаться от задуманного, мрачно подумал он. А ведь еще совсем недавно казалось, что все решено бесповоротно. И вот снова откладываю. Но, несомненно, это лишь на время. Ответ будет, но только не сейчас. Дело в том, что он совершенно перестал сердиться на Нэн. Теперь им скорее владело чувство вины, перед которым отступало то удовольствие, тот интерес, с которым в иных обстоятельствах он мог бы прочесть эти два письма, присланные Нэн после приезда в Дорсет. Нет, это неподходящий момент для наказания Нэн. Еще неизвестно, кто из них двоих провинился сильнее. Он подождет и постарается без спешки объяснить ей свою точку зрения. И если он и в самом деле твердо решил, она не сможет не согласиться с ним. А пока он чувствовал себя расстроенным и встревоженным недавними событиями. В такое время, когда завершается учебный год, два кризиса ему не по силам. Борьба с Нэн, когда до нее дойдет, а особенно, если эта борьба будет спровоцирована натиском с его стороны, наверняка окажется жестокой и кровавой. А сражения на два фронта ему не одолеть. Ну, разумеется, этот второй «фронт» можно счесть и закрытым, но надо быть реалистом и понимать, что должно пройти время, пока он сможет рассуждать беспристрастно. Сейчас борьба с Нэн ему просто не по силам.
Мальчишек в палатке становилось все больше. Вытянув шею, Тим глядел в глаза Мору так внимательно, словно собирался вытащить соринку.
— Извини, но я тебя сейчас поколочу. Целый год потратил, обхаживая тебя, уговаривая согласиться на то, на что ты, если бы мыслил здраво, пошел бы без всяких уговоров. И что же? Ты все еще трусишь.
— Я не трушу, — раздраженно возразил Мор. — Я все решил бесповоротно. Но нужно время, чтобы Нэн привыкла к этой мысли. Дай мне еще три недели и, ради бога, Тим, не надо крайностей. Мне в самом деле нелегко. — Он со стуком поставил чашку и блюдце.
— Ладно, не кипятись! — попросил Тим.
Дональд пробирался к ним сквозь толпу. Не будь здесь Тима, подумал Мор, он, конечно, постарался бы меня не заметить. Мальчик сдержанно поздоровался и принял поздравления за отличные подачи. Он нагнулся, напрасно пробуя стряхнуть приставшие к белым фланелевым брюкам травинки. Мор отметил, что лицо сына стало более мужественным и взрослым. Но с Дональдом так всегда — когда у него что-нибудь получается, он взрослеет прямо на глазах. Ему бы побольше уверенности, и все было бы хорошо.
— Что я тебе сейчас покажу, угадай? — разулыбался Тим. — Что у меня в карманах, ну-ка посмотрим. — С давних пор, еще когда Дон и Фелисити были совсем маленькими детьми, Тим завел обычай произносить при встрече эти слова и сейчас повторил их тем же тоном и с тем же жестом. Он порылся в кармане пиджака. Обычно Тим щеголял в вельветовой куртке, но сегодня, ради праздника, надел строгий серый костюм, в который выряжался лишь в случае нечастых визитов в церковь. То, что Тим вытащил из кармана, оказалось золотой зажигалкой, сделанной в виде охотника, подстерегающего добычу, а по бокам украшенной затейливым цветочным узором. Тим щелкнул — вспыхнул огонек. Мор тут же извлек сигареты, для Тима и для себя. Над Дональдом тяготело обещание — не курить до двадцати одного года.
Тим протянул зажигалку Дональду, чтобы тот полюбовался. Мальчик взял ее с восхищением. Вещица была массивная, золото казалось теплым и, непонятно почему, мягким. Работа была мастерская.
— Откуда она у тебя? — спросил Мор.
— Сам сделал.
Мор всегда поражался многочислености талантов Тима.
— Тебе нравится? — обратился Тим к Дональду, еще раз щелкнувшему зажигалкой.
— Да!
— Тогда бери. Это награда за отличную игру.
Зажав в руке зажигалку, Дональд вопросительно посмотрел на отца.
— Тим, что за глупости? Это очень ценная вещь, золотая. И такое дарить мальчишке!
— Но объясни, почему я не должен дарить.
— Он потеряет, и тем дело кончится, к тому же это поощрит его начать курить.
— Полнейшая чушь. Зажигалка может понадобиться и для того, чтобы поджечь кучу хвороста во время похода и чтобы ночью рассмотреть указатель на дороге. Бери, мальчик.
Но Дональд по-прежнему смотрел на отца.
— А… — Мор намеревался сказать «хорошо, согласен», но вместо этого получилось «А, черт с ним». Он махнул рукой, и Дональд, восприняв этот жест как разрешение удалиться, просто скрылся в толпе.
— И тебе не стыдно… — начал Тим.
А Мор вдруг осознал, что Рейн стоит в нескольких шагах от него. Она наверняка видела сцену с Дональдом. Эвви тоже оказался рядом и очевидно ждал возможности вступить в разговор.
— Я только хотел сказать, — не замедлил он, — что мы как раз сейчас собираемся в машине мисс Картер поехать к Демойту взглянуть на портрет. Мы долго не задержимся… вернемся ко времени начала игры или вскоре после начала. Не хотите ли поехать с нами?
Мор подумал и кивнул: «Благодарю, мы с радостью поедем».
И они вслед за Эвви вышли из палатки. Эвви шел впереди вместе с Рейн. Пруэтт держался рядом. Бладуард, он тоже был здесь, следовал на два шага позади. Мор и Тим замыкали шествие. Мор пытался вспомнить, в каком месте на опушке леса бросил свой пиджак. Но все равно сейчас нет времени искать. Он подвернул измятые рукава рубашки. Они подошли к тому месту, где недалеко от въезда в учительский садик стоял «райли». Сердце гулко заколотилось в груди у Мора, когда он увидел автомобиль. Машина выглядела как новенькая, даже лучше, чем до ремонта. Вопрос оплаты счетов напомнил о себе болезненным уколом.
— Очень жаль, но мне пора, — сказал Тим Берк. — Уже поздно, а я и не заметил. Нет, не надо подвозить, у меня мотоцикл.
— Кстати, мистер Берк, вы знакомы с мисс Картер? — спросил Эвви.
— Приятно познакомиться, — расшаркался Тим и, махнув на прощание рукой, удалился. Остальные замерли вокруг машины в неуклюжих, выжидательных позах. Еще несколько минут ушло на церемонные пропускания вперед и наконец расселись по местам — Рейн и Эвви впереди, Мор, Пруэтт и Бладуард сзади. Мор все еще не верил, что снова сидит в ее машине. Ему не давала покоя глупая фантазия — что это, в некотором роде, похищение. А через несколько минут он уже винил себя за то, что согласился поехать. Рейн наверняка этого не хотела. Но ведь не могла же она просто подойти и сказать: останьтесь, я не хочу, чтобы вы ехали. Та горечь, которая не отпускала его весь день, вернулась с удвоенной силой. Автомобиль взбирался по холму. И в тот момент, когда оказался наверху, Тим проехал мимо на своем мотоцикле, помахал рукой и умчался в направлении Марсингтона. Вскоре «райли» въехал на аллею Подворья, и через минуту пассажиры уже выбирались из машины перед парадным входом. Хотелось бы знать, кто придумал поехать сюда, мысленно спросил Мор. Несомненно, сам Демойт и придумал, ведь ни у Рейн, ни у Эвви не хватило бы отваги свалиться к нему, как снег на голову, такой оравой. Гости вошли в дом.
Демойт стоял в дверях гостиной, а за его спиной виднелся уставленный чашками стол и мисс Хандфорт, держащая чайник за ручку с такой решимостью, будто это была граната. Эвви быстренько натягивал на лицо то самое младенчески невинное, жизнерадостно-миролюбивое выражение, какое всегда избирал, когда встречался с Демойтом, а Демойт, напротив, смотрел все более саркастически, все более мрачно, все более колко, как всегда, когда видел Эвви, и этот взгляд неизменно приводил Эвви в дрожь, и он становился еще больше похожим на младенца. Поначалу все столпились у дверей, потом гости один за другим вошли в гостиную. Все это время Мор боялся смотреть на Рейн. И сейчас сделал вид, что увлеченно беседует с Ханди.
Картина находилась в дальнем углу комнаты. Мольберт был повернут в сторону зрителей. Все прошли вперед, только Рейн и Демойт остались рядом с мисс Хандфорт.
Мор только взглянул на картину, и все прочие мысли тут же вылетели у него из головы. С самого начала он очень мало думал о картине, а в последние дни и вовсе забыл о ней, хотя смутно сознавал, что работа идет. И теперь присутствие портрета стало для него потрясением, почти физическим. Шедевр ли это, Мор не знал, но картина показалась ему очень впечатляющей. Это, несомненно, была сильная работа. Мор пристально рассматривал ее. Создавалось впечатление, что полотно уже завершено. Спешно пододвинув стул, он сел возле картины.
Рейн изобразила Демойта сидящим у окна на фоне одного из его ковров. За окном виднелся краешек сада и башня школы, чуть более высокая, чем в реальности. На столе перед ним лежали какие-то бумаги, прижатые пресс-папье, и книга, которую старик держал характерным жестом, уловленным зорким глазом художницы. Демойт имел привычку во время чтения прикасаться пальцами к страницам так, будто именно через пальцы к нему переходило содержание книги. Вторая рука, сжатая в кулак, лежала на столе, и над ней возвышался поручень кресла. Взгляд его был устремлен вперед, в пространство комнаты. Это была поза человека, который лишь на минуту оторвался от чтения, чтобы углубиться в собственные мысли, навеянные книгой. На чрезвычайно ярком и нарядном фоне голова Демойта выделялась необычайно сильно. Лицо было спокойно; в изогнутой линии губ чувствовалась скорее легкая задумчивость, нежели сарказм, безусловно более свойственный Демойту. Должно быть, таким он становится, когда никого рядом нет, думал Мор. Если бы не портрет, я бы никогда этого не узнал. Черты лица были прорисованы детально — бесчисленные морщины, голубые стариковские слезящиеся глаза, волоски в ушах и ноздрях. Мор понял, что он впервые по-настоящему видит Демойта, и с этой мыслью неожиданно явилось сострадание. Это и в самом деле было лицо очень старого человека. Вопреки сочному цвету ковра в целом колорит картины был неярок. Небо бледное ровной меланхолической бледностью, деревья собраны в темную и чуть тревожную массу.
Мор очнулся. Он вспомнил, что не один в комнате. Вокруг все молчали, тоже потрясенные картиной. Пруэтт произнес какие-то слова. Но Мор не расслышал. Он встал. Рейн — выдающаяся художница. Мор был поражен. Не то чтобы он не верил в ее дарование, нет, он просто не задумывался об этом. И вот теперь, позволяя этому открытию раскачиваться в сознании с постоянством возвращающегося маятника, вновь и вновь, он ощутил в сердце до боли глубокую страсть и сожаление.
— Мисс Картер, — заговорил Эвви, — я ждал многого, но результат превзошел все мои ожидания. Благодарю вас.
— Замечательная картина, — подхватил Мор, будто откуда-то издалека слыша свой голос.
— Она уже закончена? — поинтересовался Эвви.
— Разумеется, нет! — подойдя к картине, ответила она. — Тут столько всего надо еще сделать. Она протянула руку и нарушила линию фона, проведя длинный мазок на золотисто коричневом ковре.
Присутствующие вздрогнули. У Мора отлегло от сердца. Еще нет, значит, еще нет.
Демойт выступил вперед. Он сказал:
— Я начинаю чувствовать себя тенью этого творения. При всём при том, у меня еще сохранилась способность наблюдать, и поэтому замечу, что высказали свое впечатление все присутствующие, кроме одного, чье мнение наверняка особенно интересует мисс Картер. — Он посмотрел на Бладуарда.
И вслед за ним остальные тохсе посмотрели на Бладуарда. Мор посмотрел на Рейн. Она явно волновалась. Странно, подумал Мор, неужели мнение Бладуарда для нее столь важно?
Бладуард не торопился. Он пристально изучал картину. Несколько раз он как бы уже решался заговорить, и наконец решился:
— Мисс Картер, это интересная работа, можно сказать, талантливая работа… — Тут он замолчал, но несомненно предчувствовалось продолжение. — Но… — И снова молчание, будто подготавливающее слушателей к чему-то важному. — Ваша картина слишком красива.
— Вы хотите сказать, что на самом деле я — безобразное старое чудовище… и именно так меня следовало изобразить? — вмешался Демойт — Может, вы и правы.
Бладуард принадлежал к числу тех немногих, кто умел не слышать Демойта. Он продолжил:
— Это вопрос голов… головы, мисс Картер. Вы решили изобразить ее как одну из ряда деталей, выписанных действительно умело, не отрицаю. Иначе говоря, зрителю предстоит любоваться именно этим совершенным рядом деталей. Единственным результатом избранного вами пути стало то, что, хотя ваш портретируемый и выглядит старым, но не выглядит смертным. В картинах, наделенных могуществом, свойственным шедеврам, именно голова есть то, что нас впечатляет. Голова должна читаться как совокуп… совокупность объемов. Умение уловить характер — это, несомненно, очень хорошо. Но пока это всего лишь живопись, мисс Картер.
Наступило молчание.
— Вы абсолютно правы, — растерянно закивала Рейн. — Да, да, да, вы правы… Боже мой, не годится, никуда не годится. — Она махнула рукой и отвернулась.
Все, кроме Демойта и Бладуарда, казались смущенными. Бладуард, высказав свое мнение, вернулся к изучению картины.
— Наверняка мистер Бладуард не хотел сказать… — начал Эвви.
— Если вы не хотите явиться к окончанию матча, пора выпить чаю и отправляться, — глянув на часы, произнес Демойт.
Пруэтт и Эвви взяли чашки из рук мисс Хандфорт. Мор отказался от чая. Рейн стояла у стола, держа в руках чашку и мрачно глядя в сторону картины. Мор подошел к ней.
— Может, Бладуард и прав, не знаю, — сказал он, — но это, несомненно, хорошая работа… и если есть слабые места, то вы можете их доработать.
Он наклонился к ней, почувствовав свежесть ее платья, и ему вспомнилось как пахла ткань, когда он обнял ее. Он презирал свою неуклюжесть. Эта рубашка с длинными рукавами. Подмышки пропотели и подбородок в щетине. Он отстранился, понимая, что эта близость может быть ей не приятна.
— Голову надо будет писать снова, — вздохнула она. Поставила чашку на стол и повернулась к Мору. Он осознал, что она снова рядом и от этого блаженное чувство легкости охватило его. Он прошептал:
— Какое счастье, что машина опять на ходу. — Находящиеся в комнате не могли расслышать его слов.
Рейн прикоснулась к чашке. Вероятно, она хотела что-то сказать, но передумала.
— Через минуту мне надо уходить, — заторопился Мор, — и пользуясь этой возможностью, я хочу сказать, мне очень жаль….
— Не против ли вы этим вечером поужинать со мной и мистером Демойтом в «Голове сарацина»? — прервала его Рейн.
Мор был удивлен и тронут. Более чудесного предложения он и представить не мог. Но тут же вспомнил, что обязан отужинать в доме Эвви.
— С радостью, но… мне надо быть у Эверарда.
Ему стало ужасно досадно. Может быть, это последняя возможность увидеться с нею… Он взглянул ей в лицо и поразился страстному, едва ли не безумному выражению ее глаз. Он отвернулся. А что если он ошибся, не разглядел ее чувств? Он схватился за край стола. Слышно было, как Эвви говорит:
— Ну, нам пора, как ни прискорбно… Мор произнес скороговоркой:
— Почему бы вам не заглянуть ко мне вечером на обратном пути с ужина? Предположим, около девяти или чуть позже. — И он назвал адрес.
Глядя куда-то в сторону, Рейн кивнула.
— Да, — выдохнула она.
Эвви прошел мимо, говоря какие-то слова. Гости гуськом вышли за ним, и Рейн повезла их назад к школе. Она оставила их на площадке и уехала, развернув машину так стремительно, что шины заскрежетали по гравию. Эвви и Пруэтт направились к крикетному полю. На территории школы было пусто и тихо. Полый звенящий звук ударов по мячу слышался издалека. Там вновь начали игру. Бладуард пробормотал что-то и пошел в сторону изостудии.
Мор остался в одиночестве. Солнце садилось. Птицы прохаживались вдоль обочины, отбрасывая на траву длинные тени. Мор долго смотрел на них. И понял, что совершил ошибку.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Было пятнадцать минут десятого. Идя от Эвви, Мор завернул в магазинчик и купил бутылку белого вина и бутылку бренди. Он тщательно прибрал в гостиной, поставил бутылки и бокалы на поднос. Прибавил к ним еще тарелочку с печеньем. И устроившись возле окна, выходящего на дорогу, стал ждать. Еще в обед небо начало хмуриться и к вечеру целиком затянулось плотными черными тучами. Раскаленный воздух дрожал. Вот-вот должна была грянуть гроза. А пока ее предвестники, зной и тягостное безмолвие, будто навсегда завладели миром. Свет померк, и непривычно ранняя тьма угрожающе расползалась вокруг. «Как перед концом света», — сказала проходившая по дороге женщина. И ее голос эхом отразился в плотном сгустившемся воздухе.