Потом, не выпуская зажигалку из рук, прошла к двери, повернула ключ и, вынув его, отнесла Убахтину.
– Спрячьте, – сказала она будничным голосом.
– Хорошо, – кивнул следователь, не совсем соображая, что происходит, но тем не менее послушно положил ключ в ящик стола.
– Зажигалку, пожалуйста, – Цокоцкий попросил вернуть ценную для него вещь.
– Чуть попозже, – сказала Касатонова невозмутимо. – Чуть попозже, Леонид Валентинович.
Дальнейшие действия Касатоновой происходили при полном молчании. Она раскрыла свою сумочку и вынула оттуда пачку фотографий. Еще не увидев ни одной из них, Цокоцкий закрыл глаза, обреченно закрыл, все сразу поняв и, кажется, смирившись.
Подойдя к следовательскому столу, Касатонова разложила фотографии в ряд и на одну из них поставила зажигалку Цокоцкого.
– Леонид Валентинович, подойдите, пожалуйста, к столу, – сказала она.
– Мне и отсюда все хорошо видно.
– Пусть так. Юрий Михайлович, – повернулась она к следователю, – прошу обратить внимание... Вот снимок, сделанный в квартире Балмасова до того, как пришел ваш фотограф. Как видите, на столе стоит зажигалка. Вот эта зажигалка. Прошу сравнить. Сличайте, Юрий Михайлович, сличайте!
– Да, это она, – кивнул Убахтин. – И что из этого следует?
– А на снимке, который сделал ваш фотограф, зажигалки на столе уже нет.
– Куда же она делась?
– К тому времени она уже была в кармане присутствующего здесь Леонида Валентиновича. Он ее спер.
– Это моя зажигалка, и об этом знает вся фабрика!
– Как же она оказалась в квартире убитого?
– Когда я вместе со всеми вошел в квартиру и увидел мертвого Балмасова... я закурил, это, в общем-то, понятно... И механически положил ее на стол. Где вы ее и сфотографировали.
– Ничего подобного! – звонким от волнения голосом сказала Касатонова. – Я первой вошла в квартиру. Вы к тому времени еще толклись со своим чемоданом на площадке. Мы вошли с Гордюхиным. Он подтвердит. Да, вы рванулись было перед нами, но Гордюхин вас остановил. Мы в квартиру вошли с Гордюхиным. Вдвоем. Он взял мой фотоаппарат и начал щелкать направо и налево. Все эти снимки сделаны до того, как в квартире появился кто-либо другой, кроме меня и Гордюхина. На полу лежал Балмасов, на столе стояла ваша зажигалка. Потом вы как-то изловчились и все-таки ее смахнули.
– Так, – протянул Убахтин. – Леонид Валентинович, как это понимать?
– Да никак! Чепуха это все! Говорить не о чем!
– Но вот на снимке ваша зажигалка... А теперь она у вас в руках... Была пять минут назад, – уточнил Убахтин.
– Чушь это все!
– Продолжим! – звонко воскликнула Касатонова. – Юрий Михайлович, открывайте первый протокол осмотра места происшествия! Открыли? Найдите список телефонов, записанных на автоответчике! Нашли? Когда прозвучал последний звонок Балмасову?
– Около двенадцати ночи... Звонили из автомата.
– А что вам сказал Леонид Валентинович в то утро? Он сказал, что утром из аэропорта несколько раз звонил Балмасову, поскольку они должны были вместе лететь. Где же в этом списке утренние звонки Леонида Валентиновича из аэропорта? Их нет. Значит, из аэропорта он рванул к нему на квартиру, заранее зная, что трубку никто не поднимет. Он уже знал, что Балмасов мертв. Я не уверена, что он вообще был в аэропорту. Зачем ему туда ехать? Ведь он знал, что Балмасов наверняка не сможет вылететь в Вологду этим утром.
– Ну звонил, ну не звонил! – сорвался Цокоцкий. – Что это доказывает?!
– Знаете, Леонид Валентинович, – медленно проговорил Убахтин, – кое-что доказывает. Как это ни прискорбно для вас.
– Я был в полном шоке от увиденного! Я ничего не соображал в то утро! Да, наверно, я мог сказать какие-то случайные слова, мог! Ну и что?!
– Продолжим! – Касатонова оборвала пререкания Цокоцкого и Убахтина. – Вы сказали, Леонид Валентинович, что на строительной люльке поднимались к окну балмасовской квартиры и видели на полу распростертый труп хозяина.
– Может быть, я так и сказал!
– Нет, Леонид Валентинович! Наверняка так сказали. Ведь только после этого вы позвонили в милицию и сделали заявление – труп в квартире! Это ваше заявление в журнале дежурного. Иначе как бы там, в квартире, оказался Гордюхин, как бы там я оказалась, почему туда приехал Юрий Михайлович? Все это произошло после вашего заявления! Разве нет? Ведь вы всех на ноги подняли! Или кто-то другой? До какого-то времени вы еще совершали вполне здравые поступки – договорились с водителем, заплатили ему пятьдесят рублей, он поднял вас на высоту третьего этажа, вы заглянули в окно и увидели балмасовский труп. И после этого позвонили в милицию. Я правильно изложила порядок ваших действий в то утро?
– Мне трудно сейчас об этом говорить.
– Говорить вам будет все труднее, – заверила Касатонова. – Юрий Михайлович, посмотрите на этот снимок... Он сделан до прихода вашего фотографа, когда мы с Гордюхиным не успели прикоснуться ни к чему! Николай Степанович запретил мне притрагиваться даже к выключателю! И продолжал щелкать. Смотрите – шторы задернуты так плотно, что между ними лишь маленькая щелка, да и она забрана гардиной в несколько слоев. Представляете? Когда шторы задергивали, гардина оказалась сжатой. Если бы между шторами осталась малейшая щель, она бы светилась на снимке! Потому что на улице уже было солнце, а в комнате темнота.
– Да, щель бы светилась, – неуверенно проговорил Убахтин. – Если бы она была...
– Но ее не было!
– Вынужден согласиться – щели между шторами не было. Иначе она бы светилась... на снимке, – продолжал бормотать Убахтин.
– Но в таком случае – как Леонид Валентинович, присутствующий здесь, мог увидеть труп Балмасова сквозь плотные шторы, сквозь сжатую гардину в затемненной комнате?!
– Действительно, Леонид Валентинович! Как?
– Вы лучше ответьте на другой вопрос, – Цокоцкий вскинул голову. – Имеют ли эти фотки хоть какую-нибудь юридическую силу? Могут ли быть доказательством фотки, отщелканные какой-то домохозяйкой? И на их основании предъявлять обвинение в убийстве?!
– Позвольте, – протянул Убахтин, почувствовав, что задет, что о нем и о его ведомстве сказано нечто оскорбительное. – Снимки эти сделаны участковым Гордюхиным Николаем Степановичем, которого я искренне уважаю за добросовестность и высокий профессионализм! – Когда Убахтин чувствовал себя задетым, он, сам того не замечая, переходил на высокий стиль, уже одним этим ставя обидчика на место.
– Продолжим! – опять воскликнула Касатонова. – Уж если Леонид Валентинович не мог видеть мертвого Балмасова утром, значит, он видел мертвого Балмасова вечером! А утром ему во что бы то ни стало нужно было попасть в квартиру убитого, чтобы взять забытую зажигалку. И он добился своего – в квартиру попал, зажигалку изъял, зажигалку, которую, как он выразился, знает вся фабрика. Конечно, ему выгодны снимки вашего фотографа! На них шторы распахнуты – а это значит, что он мог увидеть труп в окно! На них нет зажигалки! Он во что бы то ни стало стремился первым ворваться в квартиру, чтобы распахнуть шторы, взять зажигалку! Но Николай Степанович не позволил, – Касатонова развела руками.
– Так, – протянул Убахтин, осмысливая услышанное.
– Вот почему пояс от халата висел в ванной, – добавила Касатонова.
– Какой еще пояс? – простонал Цокоцкий раздраженно.
– Пояс от халата висел в ванной на крючке. А Балмасов лежал на полу в распахнутом халате. Если бы он ждал женщину, то запахнул бы халат и повязал пояс. Но поскольку позвонил Цокоцкий и сказал, что надо обсудить что-то чрезвычайно важное... Мне так кажется.... Балмасов не счел нужным ради зама приводить себя в порядок. И пояс остался висеть в ванной.
– А что касается вашей разгромленной квартиры, пожара на книжном складе?
– Я думаю, это рабочие с фабрики, которых он иногда подкармливает, или же кто-то из этих ребят его родственник. Юрий Михайлович, это для вас не самая сложная задача. Их видела девочка из проявочного пункта, их видел грузчик с книжного склада... Опознают. Куда им деваться!
– Так, Леонид Валентинович, послушайте теперь меня, – сказал Убахтин.
– Слушаю.
– Или вы сейчас легко и просто отметаете все обвинения, высказанные Екатериной Сергеевной, или же я вынужден буду вас задержать.
– Без адвоката не скажу ни слова.
– Очень хорошо, – удовлетворенно кивнул Убахтин. – Прекрасно вас понимаю. Но смею заметить, вы, видимо, много смотрите иностранных фильмов, уж коли вспомнили про адвоката? Признавайтесь!
– В чем признаваться? – дернулся Цокоцкий.
– В том, что смотрите много иностранных фильмов.
– Я, конечно, понимаю вас, Леонид Валентинович, – медленно проговорила Касатонова, – прекрасно понимаю. Но есть в вашем поведении нечто совершенно непростительное.
– Это что же такого этакого вы обнаружили во мне? – усмехнулся Цокоцкий.
– В том, что смотрите много иностранных фильмов.
– Я, конечно, понимаю вас, Леонид Валентинович, – медленно проговорила Касатонова, – прекрасно понимаю. Но есть в вашем поведении нечто совершенно непростительное.
– Это что же такого этакого вы обнаружили во мне? – усмехнулся Цокоцкий.
– Вы попытались вместо себя посадить за решетку другого человека. Согласитесь, это нехорошо. За одно лишь это надо нести наказание.
– Разберемся, – отмахнулся Цокоцкий.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, – ответил Убахтин и вызвал конвой. Когда Цокоцкого увели, он аккуратно собрал все снимки со стола, сложил их в конверт, в отдельный конверт поместил зажигалку Цокоцкого и все сунул в сейф. – Ну что, Екатерина Сергеевна, – он посмотрел на сидящую у стены женщину, – вас можно поздравить?
– Чуть попозже.
– Почему?
– Юшкова.
– Ну что ж, будем разбираться с Юшковой, – невозмутимо проговорил Убахтин и опять нажал неприметную кнопочку на своем столе. – Юшкову ко мне, – сказал он появившемуся конвоиру.
– Опять? – удивился тот.
– Опять, снова, обратно, по новой... Как тебе будет угодно.
– Понял, – конвоир исчез за дверью.
Через некоторое время вошла Юшкова. Молча посмотрела на Убахтина, на Касатонову, усмехнулась про себя и осталась стоять у двери.
– Проходите, Елена Ивановна, – сказал Убахтин. – Присаживайтесь. В ногах правды нет.
– А в чем она, правда? – Юшкова исподлобья глянула на следователя.
– Правда вот в этом сейфе, – Убахтин показал на железный ящик в углу.
– А где же она раньше была?
– В воздухе носилась! Невидимая и неслышимая. Без цвета, запаха и вкуса! Пока присутствующая здесь Екатерина Сергеевна не унюхала ее своим замечательным нюхом.
– Надо же, – без улыбки произнесла Юшкова. – Поздравляю.
– Я вас тоже поздравляю.
– С чем?
– Со свободой.
– Не поняла? – голос Юшковой дрогнул.
– Все складывается таким образом, что мне придется отпустить вас, Елена Ивановна. Вот вы все упрекали меня в том, что убийца мне нужен...
– Он вам уже не нужен?
– Есть убийца.
– Кто же?
– Цокоцкий. Ваш непосредственный начальник.
– Я так и думала, – кивнула Юшкова. – Другие просто не решились бы... Да и смысла не было. А у Цокоцкого прямая выгода – он стал директором.
– Ненадолго, – уточнил Убахтин. – Но это все так, между прочим... На вопросы-то вам все равно придется ответить.
– Отвечу.
– Что произошло в ту ночь? Вы напустили столько тумана, что мы тут умом тронулись, пытаясь разобраться в ваших показаниях. То вы видели Балмасова живым, то вы видели Балмасова мертвым, то у вас пистолет завелся, то он пропал куда-то... Итак, повторяю... Чтобы предъявить Цокоцкому обвинение грамотное и юридически достоверное, мы должны восстановить картину той ночи. Слушаю вас внимательно, Елена Ивановна.
Юшкова переплела пальцы обеих рук, некоторое время рассматривала их, потом долго изучала собственные ногти и наконец подняла голову.
– Значит, говорите, есть убийца?
– Екатерина Сергеевна, подтвердите!
– Все правильно, Елена Ивановна, все правильно. Нашелся хороший такой, надежный кандидат.
– Он признался?
– Почти.
– Ха! Я тоже почти призналась... В свое время.
– Рассказывайте, Елена Ивановна, рассказывайте, – терпеливо произнес Убахтин негромко, даже с какой-то неожиданно нахлынувшей усталостью. И, кажется, этот его тон больше всего и убедил Юшкову, что ее не разыгрывают, не применяют к ней прием подлый и недостойный.
– Ну, что... У нас произошла очередная ссора с дочерью. Она опять собралась куда-то ехать, опять в разговоре возник Балмасов. Он хотел взять ее в Вологду. Последнее время он постоянно брал ее с собой в командировки. Я вспылила и отправилась к нему.
– Предварительно позвонив? – уточнил Убахтин.
– Конечно. И все ему высказала. Но он как-то вяло слушал, не придавая значения моим словам, слезам. Я видела, что ему попросту скучно и я ничего не добьюсь. Он сказал что-то в том духе, что билет у Нади уже на руках, командировочные, подъемные она получила, вопрос решен и говорить, собственно, не о чем. И я ушла.
– Он проводил вас до двери?
– Нет. Остался сидеть в кресле. Даже не оглянулся, когда я уходила. Хотя потом, наверно, поднялся, закрыл дверь.
– Вы долго у него были?
– Около часа.
– Угощал чем-то?
– Кофе, потом вина предложил... Я выпила и то и другое.
– Он сходил к бару, принес бутылку?
– Нет, бутылка уже стояла на столе.
– Много курили? – спросила Касатонова.
– Да, курила я в тот вечер много. В конце концов, он сказал, что менять в своей жизни ничего не намерен и все останется по-прежнему.
– Он имел в виду отношения с вашей дочерью?
– Да, разумеется. У нас с ним одна тема. Я психанула и ушла. А дома устроила хороший такой, профессиональный шмон. Искала билеты в Вологду, деньги... Этим я хотела остановить дочь.
– Нашли?
– Нет. Ни билета, ни денег не обнаружила. Зато нашла пистолет. Маленький, черненький, красивенький... Раньше он мне предлагал его в подарок. Когда у нас с ним что-то было. Я отказалась. Теперь всучил дочери. Я схватила пистолет и снова помчалась к Балмасову.
– Зачем?
– Я хотела бросить этот пистолет ему в морду.
– На этот раз вы отправились к нему без звонка?
– Да, я не звонила. Когда поднялась на его этаж, мне показалось, что дверь не заперта. Я толкнула, дверь открылась. Когда вошла в комнату, Балмасов был уже мертв. Он лежал возле кресла и, как вы правильно заметили, держал в руке пульт.
– Телевизор работал?
– Да, шла какая-то реклама... Что-то предлагали есть, пить...
– Ваши действия? – спросил Убахтин.
– Некоторое время я была в шоке. Потом немного взяла себя в руки и, чуть повернув пульт, выключила телевизор. Наверно, я действительно оставила на нем отпечатки. И только потом начала понимать, что произошло. На столе еще стояла моя чашка из-под кофе, стакан, из которого я пила вино, пепельница была полна моих окурков... И так далее. То есть я всю квартиру как бы пометила своими следами. И тогда решила все эти следы убрать.
– Вы сделали хорошую уборку?
– Да, можно и так сказать. Потом плотно задернула шторы, погасила свет. Но прежде чем выйти, и о вас подумала.
– Обо мне? – удивился Убахтин.
– Да, – кивнула Юшкова. – На столе, среди грязной посуды, объедков и окурков, я при уборке нашла зажигалку. И сразу поняла, кто здесь побывал. От этой зажигалки я каждый день прикуривала по нескольку раз – мне ли ее не узнать! И посредине чистого, убранного стола оставила эту зажигалку.
– Она сработала, – кивнул Убахтин. – Благодаря Екатерине Сергеевне.
– Я же говорю – шумный дух, – усмехнулась Юшкова.
– Это в каком смысле?
– Шумный дух – это полтергейст. Он все предметами бросается. А она, похоже, их подбирает. Видимо, вместе работают.
– Ладно, оставим пока это, – Убахтин не чувствовал себя уверенно в этой теме. – Сделали уборку, погасили свет, выключили телевизор и... Что было дальше?
– И вышла.
– Замок щелкнул?
– Да, сработал.
– Я так и думал, – кивнул Убахтин. – Цокоцкий, обнаружив отсутствие зажигалки, мог той же ночью прийти к Балмасову, к уже мертвому Балмасову. Но дверь оказалась запертой. А он оставил ее открытой. Впрочем, для себя мог объяснить это сквозняком или еще чем-то невинным.
– Пистолет, – напомнила Касатонова.
– Я вернулась к своей машине и долго сидела, не в силах стронуться с места. Помню, много курила. Я не могла вести машину, даже прикуривала с трудом. Руки ходуном ходили. Зачем-то заглянув в сумочку, увидела пистолет. И подумала, что нужно от него избавиться. Что следствие наверняка выйдет на мою дочь, на меня... И пистолет станет уликой. Открыв дверцу, я хотела бросить его в кусты, но шел сильный дождь. Я не решилась выйти из машины. И тут увидела прямо возле колеса канализационную решетку. В нее и бросила пистолет. Мне показалось, что его там никогда никто не найдет.
– Нашли, – обронил Убахтин.
– Надо же, – удивилась Юшкова.
– Все патроны оказались на месте, калибр совершенно не тот. Пуля, которую извлекли из головы Балмасова, выпущена из пистолета Макарова.
– Хоть здесь мне повезло, – усмехнула Юшкова. – Я закурю?
– Конечно, – Касатонова поднесла ей пачку с коричневыми сигаретами, щелкнула зажигалкой.
– Последний вопрос, – сказал Убахтин. – Что мешало все это рассказать нам в самом начале? Почему вы не захотели защищаться?
Юшкова некоторое время курила, жадно втягивая в себя дым, потом с улыбкой посмотрела на Убахтина.
– Знаете, есть такая история... Где-то в Сибири задержали человека с похищенным золотом. У него обнаружили трехлитровую банку, доверху наполненную золотым песком. И он признался следователю, что золото это украл и потом тридцать километров шел по тайге к железнодорожной станции. Следователь эти показания исправно записал и передал дело в суд. А суд его оправдал.