Однажды днем мать собралась на работу и позвала Катрин с собой. По дороге в город им пришлось то и дело останавливаться: мать задыхалась, ее мучила одышка. Добравшись наконец до Городской площади, они сделали очередную остановку.
— Вернемся мы не скоро, — сказала мать, — у этих господ сегодня бал, и работы на всех хватит.
— Бал!.. — воскликнула Катрин. В ее удивленном возгласе матери почудилось неодобрение.
— Ну да, бал, — подтвердила она. — А что тут особенного? Мы с отцом тоже устраивали балы, когда жили в Жалада. Разве ты не помнишь? Может, они были не такими пышными, как у этих господ, но веселились мы на славу. — И она тихонько запела: — «Девушки, девушки, скорее в круг!..»
Мучительный приступ кашля прервал ее, согнув чуть не до земли.
Выпрямившись, она еле слышно прошептала:
— Теперь уж не до балов…
Они пересекли Городскую площадь. Поравнявшись с молодым вязом, мать опять остановилась и оперлась плечом о ствол дерева. Затем, переведя дыхание, подошла к высокой решетке и потянула затейливо изогнутую ручку звонка. Через минуту за оградой послышался скрип гравия, калитка отворилась, и растрепанная краснощекая девица, в белом, свежевыглаженном фартуке поверх черной юбки, спросила у матери, что ей нужно.
— Нас прислала Фелиси Менье, — ответила мать, — меня и мою старшенькую, чтоб подсобить…
— Ах, это вы! — сказала девица, почесывая мизинцем нос. — Вас ждут. С этим балом все голову потеряли.
Она впустила их в калитку и повела к дому.
Широкая аллея тянулась вдоль левого крыла здания, увитого диким виноградом. Они обогнули массивное строение серого гранита. За ним открылся тенистый парк. Справа от дома виднелись конюшни. К их высоким двустворчатым дверям было прибито более сотни звериных лап — серых, черных и рыжеватых, — и под каждой из них блестела медная дощечка. Катрин не удержалась и спросила провожатую, что это означает.
— О, это лапы волков, оленей, косуль и кабанов, которых застрелил барин.
— А дощечки?
— Кажется, на них выгравированы время и место охоты, ну, и фамилии важных господ, участвовавших в этой охоте… Мне рассказывала об этом дама-компаньонка барыни; сама я читать не умею…
Вид этих зловещих трофеев, выставленных на всеобщее обозрение, испугал Катрин. «Волки, кабаны и олени…» Девочка невольно прижалась к матери.
Вдруг сам хозяин дома, охотник, покажется в дверях конюшни верхом на вороном коне? Катрин стало страшно.
— Смотри под ноги! — крикнула ей краснощекая девица. Катрин и не заметила, что им теперь надо было спускаться по каменной лестнице в полуподвал. Она едва не скатилась вниз, но девушка вовремя удержала ее.
Сойдя по ступенькам, они вошли в просторную кухню, вымощенную красными и черными каменными плитками. Открытая дверца громадной плиты багровела в полумраке; на полках вдоль стен сияли ряды медных кастрюль. В первую минуту Катрин не увидела ничего, кроме пламени плиты и блеска кастрюль. Потом, когда глаза привыкли к полутьме, она различила массивный стол, деливший помещение надвое, и склоненные над этим огромным столом фигуры женщин.
— Вот еще двое нам в помощь, — объявила девушка, отворившая им калитку.
Женщины у стола закивали. Катрин подошла поближе и увидела, что за столом сидят двое, а рядом с ними стоит третья, низенькая и толстая. Эта низенькая толстуха была здесь, как видно, за главную, потому что поманила к себе Катрин с матерью и распорядилась:
— Садитесь за стол и помогайте им резать яблоки, да поторапливайтесь. А ты, — сказала она краснощекой девице, — можешь отправляться к своей даме-компаньонке!
В кухне было жарко, но Катрин нравилось сидеть здесь, вдыхая аромат нарезанных фруктов, горячего сиропа и сладких пирогов и пирожных, которые пеклись в духовке большой плиты. Примостившись на скамейке рядом с матерью, она старательно резала яблоки и укладывала их тонкие ломтики поверх раскатанного на столе сдобного теста. Большой черный кот величественно прохаживался по кухне; иногда он останавливался и пристально смотрел своими круглыми желтыми глазами на мелькающие руки женщин. Заметив его взгляд, Катрин невольно вздрогнула и на мгновение прервала работу.
— Живей, живей, девочка, — проворчала толстуха, — нечего ворон считать.
Женщины рассмеялись.
День медленно угасал. Повариха то и дело вынимала из своей необъятной духовки бисквиты, пирожные, печенье, сдобные пирожки. Их раскладывали — горячие, хрустящие и румяные — на длинном столе и снова наполняли противни мягким белым тестом.
Сквозь решетчатое окно, пробитое на уровне с землей, в кухню вместе с первыми вечерними тенями вливалось дыхание старого парка: аромат смолы, свежей листвы, трав и цветов.
— Все-таки, — пробормотала толстуха, — эта дама-компаньонка слишком много себе позволяет: она давным-давно должна была прислать мне на помощь Матильду. А я не могу отлучиться от плиты, чтоб сходить за этой недотепой… — Она шумно вздохнула. — Послушай-ка, деточка, хочешь немного поразмять ноги? Поднимись на второй этаж — слышишь, на второй этаж! — и скажи даме-компаньонке, что мадам Пурпайль требует Матильду. Мадам Пурпайль — это я!
Катрин вскочила со скамьи. Гордость и волнение охватили ее: такое ответственное поручение!
— Открой вон ту дверь в глубине кухни, — продолжала толстуха. Поднимись по каменной лестнице, она приведет тебя в вестибюль. Там ты увидишь две другие лестницы — слева и справа, — иди по той, что справа, и сразу попадешь в коридор. В коридоре постучишь в третью дверь слева. Это и есть комната дамы-компаньонки.
Катрин хотела было попросить, чтобы толстуха еще раз объяснила ей дорогу, но не осмелилась. Словно угадывая ее беспокойство, госпожа Пурпайль добавила:
— Да это совсем просто: как только откроешь дверь, Фару побежит впереди, а ты иди следом за ним. Он в это время привык лакать молоко, которым эта тетеря-компаньонка угощает его в своей комнате.
Госпожа Пурпайль не ошиблась: едва Катрин толкнула тяжелую дверь, как черный кот проскользнул мимо нее и понесся стремглав по каменным ступенькам.
Катрин пришлось бежать, чтобы не потерять его из виду. В спешке она забыла уже половину наставлений госпожи Пурпайль. Из вестибюля на второй этаж вели две широкие лестницы с деревянными, натертыми воском ступеньками, одна слева, другая справа; Фару выбрал последнюю. Сверху доносились звуки музыки.
Как ни старалась Катрин ускорить шаг, поднимаясь по скользким, до блеска натертым ступенькам, она через минуту потеряла след Фару. Остановившись на площадке лестницы, девочка прислонилась к стене, завешенной большим ковром со старинным, наполовину выцветшим рисунком. Музыка смолкла; тишина стала такой же густой, как сумерки, заполнявшие все уголки большого дома. И все же надо было попытаться найти комнату дамы-компаньонки. Катрин вышла на середину лестничной площадки.
Отсюда на ковре, закрывавшем стену, можно было разглядеть фигуры охотников в диковинных костюмах, силуэты лошадей и сказочного зверя, пронзенного стрелами. Катрин снова вспомнила об охотничьих трофеях на дверях конюшни. А что, если безжалостный охотник выступит перед ней из мрака? Вдруг где-то впереди послышался легкий шорох! Сердце у нее упало; ей неудержимо захотелось повернуться и убежать вниз, на кухню! Но как показаться на глаза толстухе, не выполнив ее поручения? Шум доносился из коридора и напоминал легкое царапанье. Катрин попятилась к стене, но, вспомнив об охотниках, лошадях и фантастическом звере за своей спиной, снова метнулась на середину площадки, обмирая от страха. Шорох на мгновение стих, затем возобновился, на сей раз сопровождаемый хриплым мяуканьем. Катрин тихонько рассмеялась: колдовские чары, владевшие ею, рассеялись. Она двинулась ощупью по темному коридору, прислушиваясь, как кот скребется лапой в закрытую дверь. Девочка робко постучала в эту дверь; никто не ответил. Она постучала снова.
Молчание. Тогда, набравшись смелости, Катрин повернула ручку двери, приоткрыла ее, просунула голову в щель. В комнате не было никого. Лишь кот, стоя у постели, сердито толкал мордой пустое блюдце. Видно, в суматохе приготовлений к балу дама-компаньонка забыла о своем любимчике. Кот выгнул спину, сразу сделался громадным и с угрожающим видом направился к двери.
Катрин поспешно отступила.
В полумраке глаза кота горели двумя яркими зелеными огнями. «Надо спуститься вниз, — подумала Катрин, — и сказать мадам Пурпайль, что дамы-компаньонки в комнате нет». Кот скользнул мимо нее, и в глубине коридора снова блеснули из темноты его зеленые зрачки. Катрин двинулась к этим зеленым огонькам, которые словно манили ее за собой. Что он хочет от нее? Коридор показался ей бесконечным. Наконец впереди слева сверкнула полоса света, и послышалось громкое мяуканье Фару. Полоса света превратилась в тонкую золотую ниточку. Свет падал, по-видимому, из какой-то двери, которую приоткрыл кот. Быть может, дама-компаньонка здесь, за этой дверью?
Катрин осторожно толкнула дверь и остановилась на пороге, замерев от восхищения.
Никогда в жизни не видела она такой большой, такой великолепной залы.
Светлый паркет был выложен ромбами; по стенам, за стеклянными дверцами высоких шкафов, выстроились почти до потолка бесконечные ряды книг в темных с золотом переплетах. Катрин на цыпочках пересекла залу, подошла к открытому окну. Оно выходило в парк; прямо перед ним вздымался гигантской темной массой голубой кедр, четко выделяясь на светлом фоне неба, озаренного последними отблесками заката. Девочка обошла залу кругом. На книжных шкафах стояли большие гипсовые бюсты. «Чьи это отрезанные головы?» — недоуменно думала Катрин. И вдруг вздрогнула от жуткой догадки: что, если хозяин этого странного дома убивает не только зверей, но и людей? Может, это их отрубленные головы, покрытые тонким слоем гипса, красуются здесь? Между шкафами на стенах горели десятисвечные бра, а под потолком сияла бесчисленными огнями массивная хрустальная люстра. Катрин двигалась, словно во сне, по огромной зале. Боже милосердный, кто в состоянии прочитать такое множество книг? Неужели существует человек, способный одолеть эти сотни и тысячи фолиантов?
Вдруг позади нее раздался тихий звон. Катрин вздрогнула. Но, обернувшись, тут же поняла, в чем дело. Видимо, она нечаянно задела один из диковинных инструментов, стоявших на краю небольшого помоста. Самый ближний напоминал вызолоченный ткацкий станок, поставленный вертикально. Катрин провела пальцем по золотым нитям; они тихонько зазвенели в ответ, словно далекий, очень далекий звон колоколов, развеянный ветром. Внезапно осмелев, девочка поднялась на помост и подошла к другому странному предмету из полированного черного дерева, похожему на треугольный стол с тремя массивными черными ножками. Одна из сторон его напоминала широко открытый рот с множеством плоских зубов — белых и черных. Катрин прикоснулась руками к этим зубам; они легко опустились под ее пальцами, и тогда снова прозвучала музыка…
Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как она ушла из кухни?
Ответить на этот вопрос Катрин не могла. Ей казалось, что она находится здесь уже долгие-долгие часы. Переступив порог этой пустой, ярко освещенной залы, она словно очутилась в каком-то ином мире, сказочном и таинственном, так не похожем на будничную, убогую обстановку, в которой жила до сих пор.
Катрин снова тронула рукой белые зубы странного черного инструмента, провела по ним пальцами. Музыка зазвучала громче. Звуки ее еще трепетали в воздухе, когда молодой, но строгий и властный голос внезапно пригвоздил Катрин к месту:
— Подумать только, какая наглость!
Катрин не обернулась. Она стояла, оцепенев от ужаса, забыв снять правую руку с музыкального инструмента. Она ни на минуту не сомневалась, что слышит голос грозного хозяина сказочного зала. Но какой же ангельский голос у этого чудовища!
— Мадемуазель, я к вам обращаюсь! — Голос теперь стал жестким. — Может быть, вы соблаговолите обернуться?
Катрин медленно повернулась, как во сне, — и не смогла скрыть изумления: чудовище оказалось молодой девушкой, тонкой и стройной. Длинное платье из тафты цвета морской воды обрисовывало ее воздушную талию и ниспадало пышными складками до пола. Лицо обрамляли длинные каштановые локоны. Продолговатые черные глаза холодно смотрели из-под пушистых ресниц. Рядом с девушкой стоял темноволосый, бледный мальчик почти одного с ней роста, но, по-видимому, намного моложе.
— Что вы здесь делаете? — снова спросила девушка резким голосом.
Катрин попыталась ответить, но не смогла; она опустила голову, подняла ее и с ужасом услышала, что губы ее лепечут:
— Обен…
— Что? — переспросила девушка, сдвигая тонкие брови.
— Что она плетет? — проворчал мальчик.
Его тягучий голос словно разорвал заколдованный круг, державший в своей власти Катрин. Скользя по натертому паркету, она пересекла залу, добежала до двери и, обернувшись, звонко крикнула:
— Я сестра Обена!
Ей показалось, что девушка в зеленом протянула руку, чтобы остановить, удержать ее. Но дверь уже захлопнулась, и Катрин, нащупывая в темноте дорогу, миновала коридор и опрометью сбежала вниз по широкой лестнице.
Глава 27
С того памятного вечера, когда Катрин встретила, при столь необычных обстоятельствах, Эмильенну Дезарриж, девочка жила словно во сне. Целыми днями она перебирала в памяти события — по ее глубокому убеждению таинственные, — предшествовавшие появлению перед ней молодой красавицы.
Иногда ей приходило в голову, что этот бал, возможно, был связан с помолвкой и будущим замужеством Эмильенны. Она пыталась вообразить себе жениха девушки; почему-то он представлялся ей коренастым и угрюмым, как Робер. Вот он входит в ярко освещенную залу; музыка смолкает, танцующие пары застывают на месте. Эмильенна, бледная как смерть, стоит среди гостей. Коренастый человек подходит к ней, кладет на ее хрупкие плечи свои тяжелые руки и уводит девушку с собой неведомо куда… И никто никогда их больше не увидит…
«Никто и никогда»… Дойдя в своих грезах до этого места, Катрин разражалась рыданиями. Родители, Франсуа и младшие сестренки глядели на нее в полном недоумении.
— У тебя что-нибудь болит? — спрашивали они.
— Может, лихорадка? — беспокоилась мать.
— Нет, нет, я здорова, — отвечала, глотая слезы, мечтательница, — это просто так.
И она снова принималась вытирать посуду, мести пол или чистить овощи.
Однажды дом-на-лугах посетил Орельен.
— Кати, — сказал он, — я принес тебе яиц. Я нашел их в лесу.
Катрин причесывала сестренок, не обращая внимания на их слезы и вопли.
Франсуа, пользуясь хорошей погодой, дремал на солнце перед домом, прикрыв глаза старой шляпой.
Кашлянув несколько раз, чтобы напомнить Катрин о своем присутствии, Орельен повторил:
— Кати, я принес тебе яиц.
Девочка вздрогнула и обернулась.
— Ты здесь? — удивилась она.
— Вот смотри, это тебе.
— Мне? А что я должна с ними сделать?
— Как — что? Съесть.
— Спасибо. Ты думаешь, я голодная?
— Вот именно, — пробормотал Орельен, опустив глаза.
Но Катрин уже не слушала его. Она отослала сестренок играть на луг, выглянула во двор, удостоверилась, что Франсуа по-прежнему дремлет на стуле, усадила Орельена рядом с собой на лавку подальше от входной двери и шепотом поведала ему о своей встрече с Эмильенной. В ее восторженном рассказе особняк Дезаррижей превратился в королевский дворец, а молодая хозяйка дома — в царственную красавицу. Даже бесцветный спутник Эмильенны выглядел в описании Катрин необыкновенно привлекательным.
При этих словах Орельен, молча слушавший Катрин, прервал рассказчицу:
— Ну, этого парня я знаю, — сказал он, — это ее братец. Уж он-то красотой не блещет: рожа словно репа!
Катрин рассердилась, но, быстро успокоившись, продолжала прерванный рассказ, описывая свое бегство из залы. Эмильенна, говорила она, звала ее и, стоя на коленях, умоляла вернуться…
Катрин умолкла. Орельен боялся пошевелиться. Глядя на него отсутствующим взглядом, девочка медленно проговорила:
— Как подумаю только, что ее могут выдать замуж…
Орельен решил, что настал момент, когда он может наконец вставить слово.
— А тебе-то что? — спросил он.
Ему показалось, что Катрин сейчас ударит его. Вскочив с лавки, девочка, сжав кулаки, шагнула к приятелю.
— Как? Как ты сказал? — Она заикалась от негодования. — Какое мне дело?
Эта вспышка ярости ошеломила Орельена. Но на сей раз он решил держаться твердо и с усилием, запинаясь на каждом слове, продолжал:
— Ну да… тебя это… совсем не… не касается… — И одним духом закончил: — …если эта девушка выйдет замуж!
Катрин приоткрыла рот, словно хотела опять крикнуть, но не издала ни звука. Потом, выпрямившись, бросила:
— Мне-то все равно… А вот каково будет Обену… Он ведь собирался жениться на ней…
— Обен? — переспросил окончательно сбитый с толку Орельен.
— Да, Обен.
И Катрин рассказала про встречу брата с прекрасной амазонкой на лесной поляне. Орельен опустил голову.
— А ты, Кати, — робко спросил он, помолчав, — за кого ты хотела бы выйти замуж?
— Я, — резко ответила Катрин, — я никогда ни за кого не выйду!
Она не заметила румянца, внезапно залившего бледные щеки мальчика.
Орельен взял руку Катрин и неловко пожал.
— Не забудь, пожалуйста, — сказал он тихо, — съесть то, что я тебе принес.
Не отвечая, она молча проводила его до порога кухни.
Глава 28
Время шло, а Катрин по-прежнему продолжала целыми днями думать об особняке Эмильенны Дезарриж; о звериных лапах, прибитых к дверям конюшни; об отрубленных головах неизвестных людей, красующихся на книжных шкафах; о сотнях книг в дорогих переплетах; о диковинных музыкальных инструментах и, само собой разумеется, о юной владелице всего этого богатства — высокой девушке в зеленом платье.