Он сглотнул вязкую слюну, потребовал:
— Ты как-то мне с Гризли «фокусы» показывал. Психологические… А ну-ка поищи мне сына. Как ты там умеешь — по-колдовски или телепатией?
Литтлмен отступил на шаг, побледнел.
— Я не знаю, что здесь произошло, — тихо сказал он, — но я… не вижу Конни… среди живых. Может быть, я ошибаюсь…
Шериф пошатнулся.
— Э, нет, приятель, — засмеялся он, расстегивая кобуру. — Ты ошибся. Это тебя, недоносок, нет среди живых… Я уже не вижу тебя среди живых. И никто не видит…
Он ткнул пистолетом в сторону «Поцелуя носорога», крикнул, обращаясь к посетителям пивной:
— Кто-нибудь видит Литтлмена живым?! Молчат… Значит, никто не видит.
— Опомнись, Шериф! — сказал Литтлмен.
«Я ничего не успел, — с тоской подумал Литтлмен. Он мысленно тыкался то к одной душе, то к другой, но везде находил равнодушие. — Я не передал детям и сотой доли богатств, которыми владею».
— Ты говорил, что тебе не больно.
Шериф выстрелил.
Литтлмен и в самом деле почти не ощутил боли. Удар в грудь, а затем тепло и зуд — это организм поспешно регенерировал поврежденную ткань. Можно было погасить мозг Шерифа на расстоянии или улететь, но Литтлмену опять захотелось поступить, не советуясь с разумом и не пользуясь своим могуществом: подойти к негодяю, вырвать у него пистолет и хорошенько отхлестать по морде.
Он двинулся к Шерифу.
— Стой! — заорал тот и выстрелил раз, а затем другой. Раскаленный металл в двух местах прошил грудь Литтлмена, и ему на мгновение стало дурно. Его качнуло, и он вытянул вперед руку: то ли хотел остановить вооруженного безумца, то ли схватить его.
— Дьявол, — испуганно прохрипел Шериф и попятился. — Люди, его пули не берут!.. Стой, тебе говорят!
Он снова выстрелил.
«Жаль еще, что я не успел стать отцом, — подумал Литтлмен и отчетливо увидел перед собой Руфь — одуванчик, ее милые черты. — Из меня, наверно, получился бы неплохой отец».
Только теперь он заметил на пиджаке пулевые отверстия и кровь. Он снисходительно улыбнулся, и Шериф вскрикнул от ужаса, побежал. Спрятавшись за первое попавшееся дерево, он выставил руку с пистолетом и, преодолевая в себе панический страх, выстрелил еще два раза.
Шестая пуля угодила Литтлмену в межбровье. Он остановился. Колени его подогнулись, и он ткнулся лицом в пыльный асфальт.
Площадь сразу же наполнилась голосами. К распростертому телу сбежались все клиенты Моргана, подходили любопытные, случайные прохожие.
— Представляете, он хотел изнасиловать Руфь, — тараторила худая остроносая женщина и размахивала руками, будто собиралась улететь.
— Чепуха, Литтлмен был наркоманом и приучал детей к «травке». Шериф его выследил.
— Здесь замешана мафия. Вы все видели — Шериф едва его остановил…
Голоса переплетались, перебивали друг друга. Обыватели праздновали чужую смерть.
— Все… Мы таки погубили его! — младший Посланец отвернулся от объема изображения, где вокруг тела Литтлмена собиралась возбужденная толпе.
— Может, его еще можно спасти? — голос младшего Посланца дрогнул.
— Поздно… — Старший Посланец тоже отступил от объема изображения. Взгляд его задумчиво коснулся стылых звезд, заглядывавших через прозрачную оболочку орбитальной базы. — Мы, к сожалению, тоже не всемогущие. Пять пуль для Литтлмена с его способностью к регенерации опасности не представляли — он тут же восстановил поврежденные органы. А шестая разрушила мозг.
— Я никогда не верил в просветительство, — жестко заметил младший Посланец. — Мы дали этому человеку часть знаний галактики. Они, в свою очередь, открыли ему новые возможности. И что в результате? Наш поверенный убит, знания погибнут, развеются как дым. Благо если они еще не пойдут во вред. Чего мы достигли?
— На таком уровне развития цивилизации знания не исчезают, — сказал старший Посланец. — Ты же знаешь — информация вечна, как одна из непременных составных материи. Что касается Литтлмена… Он принял наши дары, но, к сожалению, не смог верно оценить общественно-историческую ситуацию, сложившуюся на его планете. Он, а не мы, решил лечить давние социальные болезни своей страны абстрактным гуманизмом и просвещением. Трагедия Литтлмена — трагедия индивидуализма. Он у него в крови, запрограммирован средой: один — против всех.
— Не вмешайся мы со своим «голубым облучением», он не лежал бы сейчас с простреленной головой, — мрачно возразил собеседник. — Уж это абсолютно точно.
— Наверно, — согласился старший Посланец. — Он еще долго таскал бы ящики и коробки. Или застрелился б от тоски. Ты ведь знаешь: Литтлмена мы выбрали не случайно. В нем пропадал великий мыслитель и педагог.
— И мы его нашли и… разбудили, — не без иронии подтвердил младший Посланец.
— Да, он славно пожил. Недолго, но славно. Поверь мне, брат, Литтлмен скорее выбрал бы смерть, чем согласился вернуться к прошлому. Что там у него? Полуживотное существование. А так он хоть узнал, что значит освобожденный дух и просвещенный разум. Кроме того, остались дети… Не может быть, чтобы добрые знания не закрепились ни в одном из них. Не может быть…
Михаил ПУХОВ РАЗВЕТВЛЕНИЯ
Фантастическая повесть Художник Максим РЕЙХ1. На седьмом небе
— Как правило, мне везло, — сказал Роооз, обращаясь к наставнику. — Даже когда я едва не лишился будущего.
— То есть чуть не погиб? — уточнил наставник, склонный к мудрой простоте древних. — Но ведь ты, как и все мы, бессмертен!
Роооз понимающе посмотрел на собеседника. Старики умны, но они не знают современной науки.
— Биологи предполагают, что бессмертие первого рода прерывается под действием высоких температур. При определенной температуре разрыв становится бесконечным.
— Ну и что?
— Меня сносило в звезду, — объяснил Роооз.
Наставник задумчиво покачал объемистым кубическим черепом.
— Биологи ошибаются. Ты здесь — разве это не доказательство?
— Нет, — возразил Роооз. — Меня спасли. Это сделал туземец.
Красивое плоское лицо наставника стало серьезным.
— Ты раскрыл свое происхождение?
— У меня не было выхода. Но я сделал так, чтобы он все забыл.
— А благодарность? Древние учили платить за услугу.
Роооз колебался недолго.
— Я дал ему бессмертие, — сказал он, но, взглянув на изменившееся лицо наставника, быстро добавил: — Бессмертие второго рода. Я приставил к нему хранителя.
— Я недостаточно хорошо разбираюсь в современных научных течениях, — признался наставник. — В чем оно заключается?
— Хранитель постоянно следит за подопечным, — объяснил Роооз. — Когда тому угрожает опасность, он предупреждает его по телепатическим каналам. Разумеется, подопечный ни о чем не догадывается.
— Но хранитель не робот, — с сомнением сказал наставник. — Он спит, ест и так далее. Что, если несчастье случится с подопечным в его отсутствие?
— В случае смерти подопечного хранитель пускает время вспять. Потом он делает предупреждение, и подопечный избегает гибели.
Некоторое время наставник сосредоточенно размышлял.
— Насколько я понимаю, это не бессмертие, а просто страховка от несчастных случаев. И у вас получается точка ветвления, удвоение реальности со всеми вытекающими отсюда парадоксами.
— Верно, — согласился Роооз. — Чтобы их избежать, хранитель переносит дубликат подальше от оригинала. Раздвоения личности не происходит из-за смерти подопечного а, одной из ветвей, и создается иллюзия непрерывности.
2. В звездопаде
…И вдруг все перемешивается, как в диковинном безалкогольном коктейле, — пронзительно красные сигналы тревоги, и зеленые огни индикаторов противометеоритных лазерных батарей, и короткие удары бортовых двигателей, и толчки ускорения; и все это валится в одну кучу, а потом — раз, другой, третий — внешний стук по корпусу корабля.
— Метеоритная атака, — радостно говорит капитан Никитин.
— Ее только недоставало, — говорю я.
Корабль висит сейчас один в необъятном небе, до ближайшей звезды несколько лет лета с нашей скоростью, двигатели все время барахлят, аварийные роботы их чинят, а потом приходится чинить аварийные роботы, и вовсе неочевидно, что нам удастся из всего из этого выпутаться. А тут еще метеоатака.
— Не понимаю, откуда здесь столько метеоритов, — говорю я. — На моих картах нет ничего подобного.
Корабль наш маневрирует: тормозит, ускоряется, отрабатывает повороты, бочки, виражи и другие фигуры высшего пилотажа. Словом, ведет себя как змея, которую забрасывают камнями. Делает все, чтобы увернуться. И увертывается. Но иногда в нас все-таки попадает. Порядка нескольких раз, как говорят перестраховщики.
Вдруг капитан Никитин отстегивается от кресла, встает и направляется к распределительному щиту с таким видом, будто хочет там что-нибудь выключить.
— Эй, — говорю, — капитан! В чем дело?
В этот момент корабль делает резкий вираж, уходя от очередного булыжника, и капитан Никитин, естественно, растягивается на полу рубки. Потом встает и продолжает движение к распределительному щиту.
— Я хочу выключить шкибер, — говорит он.
Ну вот, думаю, дождался. А ведь дядя Степа тебя предупреждал, что он сумасшедший. Тогда ты его не послушался. Других ты тоже не слушал. Он просто спортсмен, считал ты, отчаянный парень. Главное — уйти в рейс. Вот теперь и расхлебывай.
— Это еще зачем? — спрашиваю.
— Мне кажется, он не совсем исправен, — говорит он.
— Это вам только кажется, — говорю я. — Я совсем недавно его проверял. Я за свое хозяйство ручаюсь.
Он тем временем преодолел уже половину пути до распределительного щита. Останавливаться, конечно, не собирается.
— Недавно, — говорит. — Год назад я его и сам проверял.
— Да вы что, не понимаете, чем это может кончиться? — почти кричу я.
— Прекрасно понимаю.
— А кто поведет корабль, когда вы выключите шкибер?
— Вот вы и поведете. Или я сам, если вам трудно.
— А кто будет стрелять по ним из лазеров?
— Вы, — говорит он мне. — Или я. Словом, тот, кто свободен от пилотажа.
Локаторы белым-белы, горят вспышками. Сигнал на сигнале и сигналом погоняет. А он — стрелять по ним вручную, когда там не то чтобы прицелиться, а даже и спуск нажать не успеешь, как, тебя уже хлопнет, если ты даже и разберешь, что к чему.
Корабль в этот момент опять становится на дыбы, и капитана Никитина со всего размаху ударяет головой о пульт. Некоторое время он лежит недвижимый.
Потом открывает глаза и смотрит на меня.
— Штурман Буров! Идите и выключите шкибер.
— Сейчас, — говорю я ему. — Уже иду. Вот только отстегну ремни.
И начинаю делать вид, что распутываю привязную систему. Он, успокоенный, закрывает глаза и лежит неподвижно. Не считая, конечно, того, что кидает его из стороны в сторону на каждом крутом повороте.
Потом он вновь открывает глаза.
— Штурман Буров! Разве вы не слышали моего последнего распоряжения?
— Отчего же, — говорю. — Прекрасно слышал.
— Почему же вы его не выполняете?
— Да вот, — говорю, — травма. Плечо вывихнул. Ремней расстегнуть не могу.
— Не лгите, — говорит он. — Или вы забыли устав?
— Да, — говорю я ему. — У меня от этой трясучки всю память отшибло.
— Тогда я вам напомню, — говорит он мне слабым капитанским голосом. — На звездных трассах члены экипажа должны беспрекословно подчиняться приказам своего командира. Вам это понятно?
— А то как же, — говорю. — Чьим же еще?
— Следовательно, как член экипажа вы должны беспрекословно подчиняться моим приказам.
— Разве я прекословлю? Я и слова-то такого не знаю.
— Выполняйте приказ, штурман Буров! — говорит он мне уже немного окрепнувшим голосом. — Выключайте шкибер.
— Сейчас выключу, — говорю. — Вот только рой пусть сначала кончится.
— Немедленно выполняйте приказ!
— Хорошо, — говорю. — Сейчас я выключу шкибер. А кто поведет корабль?
— Вы.
— Прекрасно, — говорю я ему. — А кто будет стрелять по ним из лазеров? Тоже я?
— Разумеется.
— Тогда я увольняюсь по собственному желанию. Я не могу выполнять невыполнимых приказов.
Где-то в этот момент к нему возвращаются силы, и он начинает ползком пробираться к распределительному щиту.
— Я вам это припомню, штурман Буров, — говорит он мне. — Вы у меня узнаете, что такое неповиновение.
— Буду вам весьма благодарен.
Звездолет тем временем продолжает крутиться волчком, капитана Никитина оттаскивает назад, но он упорнее прежнего продвигается к распределительному щиту.
— Зря вы капризничаете, штурман, — говорит он потом, ухватившись наконец за его основание и делая попытку приподняться. — Пока я с вами, вам ничто не грозит.
— Охотно верю, — говорю я. — А вам?
Он изображает улыбку на своем разбитом лице.
— Ну, мне тем более! Я ведь не могу умереть.
Здесь сквозь защитный лазерный заслон каким-то чудом продирается крупный метеорит, и шкибер реагирует на него наиболее естественным образом — задирает корабль носом кверху. В результате этого маневра капитана Никитина отрывает от распределительного щитка и бросает назад, к нашим креслам, и его лицо оказывается в каких-нибудь тридцати сантиметрах от моего, и я вижу, что ОН В ЭТОМ УВЕРЕН.
— Я не умру, Буров, — говорит он потом, немного отдышавшись после падения на пол кабины. — Я не могу погибнуть в рейсе. Да и с вами, пока вы со мной, ничего не случится.
— Почему? — говорю я, как последний на свете тупица.
— Не знаю, — говорит он. — Но, по-моему, я стал почему-то бессмертным. Вроде как заразился. Я это сто раз проверял.
Я, естественно, молчу. Чего уж тут скажешь? А рой тем временем редеет, и толкает наш корабль не так часто, но капитана Никитина успело до того измочалить, что он лежит мешком возле своего кресла, без всяких новых попыток выключить шкибер. Потом собирается с силами, приподнимается, взгромождается на свое кресло рядом со мной и пристегивается привязными ремнями. И вовремя, потому что корабль тут же снова бросает вбок.
— А кто будет шкибер выключать? — говорю я.
Он сидит злой и на меня не смотрит. Так длится довольно долго, потом он произносит официальным тоном:
— Штурман Буров, вы обратили внимание, что рой сейчас поредел?
Я даже и отвечать не стал. Зачем же отвечать на такие вопросы?
— Мы сейчас уходим от роя, — говорит он. — Вы обратили внимание, что работают только кормовые батареи, а носовые бездействуют?
— Да, — говорю я. — Естественно, раз мы уходим от роя.
— Так вот, — говорит мне капитан Никитин. — Идите за борт и переставьте одну носовую батарею на корму.
Я, по-моему, для ответа даже слов никаких не нашел.
— Вы что, не слышали приказ, штурман? — говорит он. — Выполняйте. Не беспокойтесь, ничто вам не грозит. Немедленно ступайте за борт и переставьте лазерную батарею.
— Это еще зачем? — говорю я — Вы сами понимаете, что это убийство — посылать человека за борт при метеоритной атаке, пусть самой слабой. Дело, конечно, вовсе не в том, что вас может ударить метеоритом, хотя такая возможность тоже не исключена. Корабль во время метеоритной атаки все время маневрирует, уходит от метеоров, и если вы пойдете за борт, вы неизбежно отстанете при одном из маневров. Потому что даже сейчас, когда атака ослабла, корабль изредка дергало. Каждый такой рывок есть включение двигателя, а уж если корабль уходит от вас на маршевых, когда вы снаружи, вам За ним не угнаться — даже с ракетным пистолетом.
— А как же иначе? — говорит он. — Кормовые батареи не справляются, а на носу вполне достаточно одной батареи. Идите за борт и переставьте.
— Нет, — говорю я. — За борт я не пойду. К тому же я не уверен, что кормовые батареи не справляются Почему же они справлялись, когда атака еще не стихла?
— Нет, — говорит он. — В разгар атаки нас стукнуло десять раз.
— Уж и десять, — говорю я. — Да и атака давно ослабла. Рой сейчас значительно поредел, вы сами это признали.
— Мне надоело с вами пререкаться, — говорит мне капитан Никитин. — Я сам пойду за борт.
Произнеся эти слова, он встает и направляется к шлюзу и успевает туда проскочить, пока я прихожу в себя.
— Капитан, — говорю я. Он уже в шлюзе, натягивает скафандр за герметической переборкой, но я — то хорошо знаю, что он меня слышит — в шлюзе есть специальный громкоговоритель.
— Капитан, — говорю я. — Не надо глупостей. Не рискуйте жизнью из-за пустяков.
— Ничем я не рискую, — говорит он, и я сразу вспоминаю его лицо в тот момент, когда он БЫЛ В ЭТОМ УВЕРЕН. — Во всяком случае, мне так кажется, и я это проверю.
И после этих слов покидает шлюз. Некоторое время я слежу по телевизору, как он карабкается по корпусу к носовым лазерным батареям, потом спохватываюсь, отстегиваюсь, встаю с кресла, иду к распределительному щиту и выключаю шкибер. Все-таки Никитин молодец — заставил меня его выключить. А что мне оставалось делать? Пусть уж лучше ударит нас лишний раз.
Капитан Никитин тем временем уже снял правую носовую батарею и тащит ее на плечах к норме. Не успел я похвалить его мысленно за быстроту и сноровку, гляжу — на правом локаторе, против точки, где только что была батарея, горит сигнал. Значит, еще один метеорит появился откуда-то и мчится теперь прямо на моего капитана, пользуясь тем, что тот только что снял охранявшую его противометеоритную лазерную батарею. В сектор обстрела других батарей метеорит не попадает, разворот сделать я не могу, потому что скинет тогда Никитина в тартарары, увернуться не могу по той же причине; сижу, словно выключенный манипулятор, не имея возможности пальцем пошевелить, и наблюдаю, как у меня на глазах расстреливают моего собственного капитана. Это, конечно, гипербола, попасть в Никитина метеорит не может, слишком такое маловероятно, но все равно впечатление достаточно жуткое.