Она поморгала глазами, не желая, чтобы Томас заметил ее слезы. Фиа хотела, чтобы он хоть немного понял, что такое остаться совсем без иллюзий. Он предал тот идеал, который она носила в своем сердце все эти годы. Для нее Томас Донн был примером мужчины, которого не интересовали животные наслаждения и животная похоть, мужчины, который стремится к тому, что ценит. В ее представлении он был способен хотеть только ту женщину, которую любит.
Фиа совершенно не интересовало, что по отношению к Томасу она была в высшей степени несправедлива. Он никогда не просил ее отводить себе то высокое положение, которое она приписала ему. Не важно, что сейчас у Томаса усталый и измученный вид. Все, что происходило, не имеет никакого отношения к справедливости. Справедливость всегда была для Фиа понятием малодостойным. И сейчас тем более она не собиралась обращать внимание на такие пустяки. Она искала не справедливости, а возмездия.
Томаса, которого она однажды создала в своем девичьем воображении, не существовало. А настоящий Томас вопреки презрению, недоверию, низкому мнению о ней хочет ее.
Фиа остро чувствовала это по его взглядам, нерешительности, когда ему очень хотелось дотронуться до нее и он уступал своим порывам. Но самое главное – она видела, каких усилий ему стоит сдерживаться и не касаться ее. Как напрягается его тело, когда он подходит к ней. Какой запах исходит от него. Она ощущала его желание по возбуждению, которое он пытался скрыть, и по тому, как накалялся воздух между ними, когда они оказывались близко друг к другу. Желание. Презрение. Все смешалось.
Фиа плотнее закуталась в шаль.
– Леди Фиа?
Вздрогнув, она очнулась от размышлений и с огорчением поняла, что плачет. Фиа быстро вытерла слезы тыльной стороной ладони и повернулась к Томасу, поняв, что еще и дрожит.
– Да, капитан Донн, – громко отозвалась она, чтобы он услышал, и вспомнила, что поклялась отомстить ему.
Томас схватил камзол, быстро спустился и ловко накинул его ей на плечи. Неожиданно Фиа стало очень тепло, он словно окутал ее собой, заглушил все остальные чувства.
– Вы хорошо себя чувствуете? Вас больше не укачивает? – поинтересовался Томас.
– Мне намного лучше, благодарю вас. «Черт бы побрал этого человека! Опять он о том, каково мне пришлось недавно», – недобра отметила она про себя, вспомнив, что предстала в невыгодном свете, а ведь задумала его соблазнить. Трудно иметь соблазнительный вид, когда тебя непрерывно тошнит и ты сидишь, склонившись над тазом.
– Вид, однако, у вас не очень здоровый, – пробормотал Томас.
Фиа рассмеялась:
– Капитан, я даже не знаю, как ответить на такую галантность. Уточните, пожалуйста, насколько плохо я выгляжу, – кокетливо попросила она и подумала: «Ну, теперь он наверняка разозлится».
Брови Томаса угрожающе сдвинулись.
– Болезнь сделала вас очень бледной. Под глазами появились темные круги, а в остальном вы, как всегда, неотразимы, – ворчливо произнес он. – Думаю, даже на смертном одре вы будете выглядеть такой же прекрасной.
Это вывело Фиа из равновесия. Она хотела сказать что-нибудь резкое и колкое, но не смогла подобрать ничего подходящего и спросила:
– А вам бы хотелось, чтобы мне и дальше было плохо?
– Зачем? – Томас в недоумении посмотрел на Фиа.
– Чтобы удовлетворить свое любопытство относительно того, насколько плохо я могу выглядеть.
Томас удивился еще больше.
– Я бы никогда не стал поступать с вами так жестоко.
– Неужели? Но вы же похитили меня из моего дома, оторвали от друзей и семьи, увозите в неизвестность и не хотите даже сказать куда. – Она очень мило улыбнулась. – Неужели вы станете обвинять меня в том, что я считаю вас жестоким человеком?
– На то есть причины, – ответил Томас.
– Что же это за причины? – Фиа взмахнула рукой, указывая на море. – Теперь мы далеко от Лондона, и, кажется, вы вполне можете объяснить мне причину такого необычного поступка. Необычного, поскольку вы уверяете, что не собираетесь соблазнять меня.
– Не собираюсь.
– Что же тогда? – Фиа изумленно приподняла одну бровь.
– Я привез вас сюда не для того, чтобы соблазнять, а чтобы уберечь своего друга Джеймса Бартона от вашего влияния.
Фиа вскинула голову и рассмеялась.
– О-о! – Она сделала вид, что рассмеялась до слез, и смахнула воображаемые слезинки. – О! Замечательно! Давайте проверим, правильно ли я вас поняла. Вы здесь со мной только для того, чтобы в Лондоне со мной не был ваш друг. Верно?
– В основном да. – Глаза Томаса сузились.
– Вы простите меня, если я вам не поверю? – весело улыбнулась Фиа.
– Но это правда. Хотите верьте, хотите нет, мне все равно.
– А мне не все равно, – пробормотала Фиа, делая шаг по направлению к Томасу. Его широкая грудь прикрывала ее от ветра. Тепло его камзола согревало. – Мне не все равно, потому что я считаю вас лжецом, капитан. – Теперь настала очередь Томаса возмущаться. Он вскинул голову. Если бы она не была женщиной, он бы ударил ее. Фиа продолжала: – Я знаю, вы убедили себя, что спасаете Джеймса от ужасной ошибки, но правда заключается в том, и я заставлю вас признать эту правду, что вы похитили меня потому, что хотите меня. Я нужна вам не как заложница, не как пленница, я нужна вам как любовница.
– Ошибаетесь. – Это слово прозвучало как клятва.
– Вы не оставляете мне никакого выбора, кроме как продемонстрировать вам, что я права, – рассмеялась Фиа. На лице Томаса отразилось что-то похожее на брезгливость.
– Я полагал, что вы уже достаточно взрослая, чтобы забыть эти детские игры, Фиа. – Она вспыхнула от этого упрека, ей было неприятно разочарование, явно прозвучавшее в его голосе. Мужчины редко разочаровывались в ней. Иногда они разочаровывались в ее решениях, если те противоречили их собственным планам, но никогда – в Фиа. Она спряталась за своей непроницаемой маской и прижала руку к его груди.
– Я предупредила вас, – прошептала она, – я разобью ваше сердце.
– Для того чтобы разбить его, сначала надо овладеть им. – Томас не смотрел на Фиа.
– Я овладею не только вашим сердцем, но и вашей душой. – Неожиданно для себя Томас усмехнулся этим словам, и Фиа опять почувствовала растерянность.
– Сколько драматизма! – произнес Томас и посмотрел ей прямо в глаза. – Лондонский театр и не подозревает, какую актрису теряет в вашем лице.
Фиа часто заморгала, подбирая достойный ответ.
– Я предпочитаю зрительный зал, в котором только один зритель.
Томас фыркнул и убрал ее руку со своей груди.
– Если вы собираетесь соблазнить меня, вам придется предложить что-нибудь более оригинальное, чем такие избитые приемы, – проговорил Томас. – Вы слишком привыкли полагаться на вашу неотразимость и красоту. Я несколько близорук и поэтому полагаюсь не только на то, что вижу, но и на то, что слышу. Не сочтите за слишком большую дерзость, но я предложил бы вам придумать что-нибудь новое, чтобы разжечь мой интерес, если вы действительно намерены добиться моего расположения. По крайней мере, тогда мне будет любопытно, и я не умру со скуки еще до того, как начну ухаживать за вами.
– О-о! – Только благодаря многолетнему опыту и самообладанию Фиа удалось удержаться и не топнуть ногой.
– А теперь, Фиа, – продолжил Томас, хотя улыбка далась ему не так легко, как хотелось, – не позволяйте вашему хорошему настроению испортиться из-за таких мелочей. Посмотрите, мы уже недалеко от земли.
Прежде чем Фиа успела ответить, Томас положил руки ей на плечи и развернул спиной к себе. Он прижал ее к широкой груди, его большие ладони покоились у нее на плечах. Сердце его билось ровно, и она чувствовала это биение спиной. Руки его были теплыми и сильными, а тело защищало подобно скале. Неожиданная волна качнула корабль, и они прижались друг к другу плотнее. Дыхание Томаса сделалось прерывистым, правая рука крепче обхватила Фиа, ощущая под тонкой накидкой ее упругое тело.
Еще какое-то время он держал ее таким образом. Фиа понимала, что эта близость ей на руку и только облегчает достижение цели, но она не собиралась (Воспользоваться этим преимуществом. Она ни говорить в этот миг не могла, ни думать, ни о чем, она вообще была не в силах осознавать свое состояние. Каждый дюйм ее плоти требовал прижаться к нему еще сильнее. И когда корабль выровнялся, Томас отпустил ее от себя, опустил свои руки, тем самым, освободив Фиа. Он отступил назад и указал в сторону берега.
– Посмотрите. – Голос его прозвучал довольно устало. Или это только показалось Фиа, потому что кровь прилила к голове?
«Надо скорее что-нибудь сказать», – мелькнуло у нее.
– А что там? – спросила она.
– Земля, Шотландия.
– Где? – Фиа взглянула на горизонт.
– Там! Посмотрите, вдали темная полоска. – Фиа обернулась и посмотрела на Томаса. Его взгляд был прикован к горизонту.
– А что там? – спросила она.
– Земля, Шотландия.
– Где? – Фиа взглянула на горизонт.
– Там! Посмотрите, вдали темная полоска. – Фиа обернулась и посмотрела на Томаса. Его взгляд был прикован к горизонту.
– Куда вы привезли меня?
– Домой, Фиа, – тихо ответил он.
Глава 14
Через крошечный иллюминатор Фиа увидела пробивающийся издалека сквозь туман свет маяка. А некоторое время спустя один из матросов зашел к ней в каюту и нетерпеливыми жестами попросил следовать за ним.
Когда Томас сказал ей, что темная полоска на горизонте – это Шотландия, неожиданные чувства волной захлестнули Фиа. Она ожидала, что Томас привезет ее куда угодно, но только не сюда.
Она смотрела, как матрос бесцеремонно сложил ее вещи в саквояж, затем с ворчанием поднял ее чемодан на плечо, подхватил саквояж и кивком указал на дверь.
Подавив неприятное чувство, Фиа покинула каюту и вышла на палубу. Томаса нигде не было видно. Она неохотно повернулась и посмотрела в сторону берега. Совсем близко от корабля она различила сквозь туман контуры скал, которые напоминали зубы огромного чудища. Это мог быть только Остров Макларенов. Фиа ожидала, что испытает боль, с которой трудно будет справиться, но боли не было. Она вдруг поняла, что с нетерпением ждет встречи с островом и замком. «Домой», – сказал Томас. Он привез ее домой. Фиа не забыла, что у Томаса в глубине острова, в пятнадцати милях от поместья Макларенов, был собственный дом. И она решила, что когда он сказал «домой», он имел в виду именно этот, свой дом. Но он привез ее также и в ее родной дом. Она поняла это, испытав теплое чувство возвращения.
Здесь она знала каждое дерево, каждую тропинку. Знала, где и какие цветы расцветают весной, знала, какая часть острова становится осенью алой. Она прекрасно знала замок и все проходы в садовой ограде, знала, в каких комнатах отражается на потолке безбрежное сияние океана. Она знала, какой силы должен быть ветер, чтобы зазвучало эхо в высоких башнях.
Взгляд ее затуманился. Никаких башен больше нет, нет и комнат, на потолках которых отражалось сияние океана. Уонтон-Блаш выгорел дотла шесть лет назад. Она покинула замок непосредственно перед пожаром. А Карр во время пожара был в замке, спасая из огня бесценные для него документы, и заплатил за это увечьем. Небольшая плата по сравнению с потерей, которую он понес бы, если бы в огне сгорели все собранные им компрометирующие документы.
– Быстрее, – поторопил Фиа матрос. Она старалась не отставать. Неожиданно матрос остановился у борта, снял чемодан с плеча, что-то громко сказал и швырнул чемодан за борт. Фиа наклонилась над бортом, уверенная, что он выбросил все ее вещи в океан, но снизу раздались сердитые крики, а матрос радостно похлопал себя по ляжкам. Внизу на волнах качалась небольшая деревянная шлюпка с командой из четырех матросов. Они сердито кричали и грозили им кулаками. Один из них, сидевший рядом с ее перевернутым чемоданом, потирал ногу, морщась от боли. А рядом с Фиа матрос-португалец, бросивший чемодан, исходил прямо-таки злобным удовольствием.
– Что здесь происходит? – Смех неожиданно замер, так же как крики и проклятия внизу. По направлению к ним по палубе шел Томас. Через плечо у него был переброшен большой узел.
Португалец что-то ответил. Матрос в шлюпке, на которого упал чемодан, тоже что-то крикнул. Не предупреждая, Томас сбросил с плеча узел и схватил португальца за рубашку.
Фиа непроизвольно отступила назад. Матрос ничего не мог поделать, Томас держал его как в клешнях. Он тряс португальца подобно мастифу, трясущему пойманного зайца, что-то выговаривая низким грозным голосом. Слова Томаса оказали на португальца поразительное действие. Он глотнул воздух широко раскрытым ртом и часто-часто закивал головой. Томас неожиданно отпустил его. Матрос потерял равновесие, грохнулся на палубу и на четвереньках отполз подальше от Томаса. Там он поднялся и опрометью бросился бежать.
Томас наклонился и поднял свой узел. Только сейчас он заметил Фиа. Он медленно выпрямился, глаза его были все еще темными от гнева. Фиа сделала еще шаг назад.
Сейчас она боялась его.
За все годы их знакомства, в самых разных обстоятельствах, при которых им случалось встречаться, никогда она не боялась его по-настоящему. Даже тогда, когда он влетел в ее будуар с окровавленной шпагой лорда Танбриджа в руках. Но сейчас она его боялась. Неожиданно Фиа поняла, что полностью в его власти. За этим последовало еще одно открытие: она ничего не знает о Томасе Донне.
Ей лишь известно, что он наполовину шотландец, наполовину француз, у него какой-то незначительный французский титул, что приехал он в Уонтон-Блаш как азартный игрок, но играл немного. Сестра его Фейвор тоже гостила в замке. Она понравилась не только отцу, но и младшему из братьев Фиа – Рейну, которому удалось бежать из французской тюрьмы и вернуться на остров инкогнито для всех, кроме Гунны и Фиа. Рейн и Фейвор бежали из замка вместе в ночь пожара. Вскоре они поженились, но Фейвор никогда не упоминала Томаса в своих письмах. Рейн и Эштон тоже.
Первый раз Фиа задумалась над тем, права ли она, затеяв свою игру. Она позволила похитить себя, будучи полностью уверенной, что отлично знает Томаса, знает, на что он способен, и нисколько не сомневалась, что сама способна на большее. Рассуждения Фиа были основаны на том, что она дочь своего отца и уже поэтому должна быть безжалостным и очень опасным человеком.
Пусть это и не было для нее утешением, но хотя бы давало чувство свободы. Если она действительно наиболее безжалостный представитель общества, то, по крайней мере, сознает, что может ожидать ее самое. Однако сейчас, глядя на потемневшее от гнева лицо Томаса, Фиа поняла, что не ведает всей глубины его гнева, не сознает, на что он способен. По его виду можно предположить, что он готов убить португальца, и все только потому, что бедняга швырнул ее чемодан за борт. Словно нехотя Томас заговорил.
– На корабле хозяин я. Здесь я абсолютная власть и закон. И там тоже. – Он кивнул головой в сторону берега. – Я устанавливаю правила, правила, которые устраивают меня. – У Фиа пересохло во рту. – Черт побери, не смотрите на меня так. Просто делайте то, что я говорю. И тогда...
– Я не закончу жизнь со сломанной шеей? – договорила Фиа. Но бравады, которую она желала бы выразить своим голосом, в нем не было.
– И тогда, возможно, я пощажу вас. – Глаза Томаса за секунду стали ледяными. – А теперь пойдемте, я спущу вас в шлюпку.
Фиа заставила себя подойти к нему. Томас отправил свой узел в шлюпку, затем подхватил Фиа на руки и легко поднял. Прижав хрупкую фигурку к груди, Томас подошел к борту и резким голосом приказал матросам приготовить канат.
Фиа не могла отвести глаз от его профиля, пока они ожидали. Его глаза оказались не серыми, как ей всегда виделось, а светло-голубыми с зелеными искорками.
– Живее! – крикнул Томас матросам и крепче обнял ее. Один из матросов сделал на конце каната петлю, и, когда она была готова, Томас посадил в нее Фиа. – А теперь крепче держитесь за канат. Я буду ждать вас внизу.
Он отпустил Фиа, повернул стрелу, и она повисла над водой. Когда канат стал медленно опускаться, Фиа перепуталась. Вода сейчас казалась гораздо дальше, чем когда она смотрела с палубы, была почти черной и ничего не отражала. Когда Фиа была еще маленькой девочкой, ее мать приняла смерть, упав с обрыва. С тех пор Фиа боялась стоять на краю обрыва и смотреть вниз, особенно на воду.
Фиа вцепилась в канат с такой силой, что костяшки пальцев побелели, сердце бешено заколотилось, в голове шумело.
– Я не умею плавать, – услышала она свой голос как бы со стороны.
– Вам и не придется, – пообещал Томас. Он ловко перемахнул через борт и по канату спустился в шлюпку, ожидавшую внизу. При этом он успевал отдавать по-португальски какие-то распоряжения.
Мгновением позже канат, на котором висела Фиа, дернулся, она опустилась на несколько футов и замерла, покачиваясь. Фиа крепко сжала веки и отдалась на волю обстоятельств. К ней вернулась морская болезнь, только на этот раз вместе со страхом. Фиа разрыдалась бы сейчас, но слез не было и она не могла издать ни звука.
Фиа услышала, как Томас отдал еще какое-то распоряжение. Он говорил громко и резко. Она прижалась лбом к канату, стараясь дышать спокойно и не выпустить его из рук. Ей показалось, что ее еще немного опустили, и затем каким-то чудесным образом она опять очутилась в руках Томаса. Она прижалась щекой к его груди, сердце его билось ровно и спокойно.
Продолжая держать Фиа на руках, Томас уселся на лавку в шлюпке, а затем устроил ее поудобнее у себя на коленях. Она все еще боялась открыть глаза, страх продолжал сжимать ледяной рукой ее трепещущее сердце. Фиа была не в состоянии справиться с необъяснимым страхом перед высотой. Она почувствовала, как Томас осторожно убирает растрепавшиеся волосы с ее лица, услышала, как он что-то говорит по-португальски. Шлюпка уже плыла, а он все продолжал приводить в порядок ее волосы.