– Я понял вас, Фархад Наилевич, – кивнул Жох. – А в чем в этом деле мой интерес?
– Прежде всего у тебя будет возможность хорошо заработать на ремонте. Прежде чем ты окончательно решишь эту проблему. Ну а потом… Как говорится: свои люди – сочтемся.
В этот миг в дверь кто-то постучал.
– Извини, дорогой, – господин Мамедов поднялся из-за стола, показывая, что разговор окончен. – Дела зовут. Мой шофер отвезет тебя, куда будет нужно. А на заднем сиденье – небольшой подарок для тебя.
Сгибаясь под тяжестью четырех пакетов, в которых что-то соблазнительно позвякивало, побулькивало и благоухало, как плодовый сад в пору сбора урожая, Жох вошел в свой офис, где одиноко, как царевна в башне, сидела его молоденькая секретарша Катюша, занимаясь художественной росписью собственных ноготков.
– Катюша, запри-ка дверь! – распорядился Жох, ставя свою ношу на пол и радостно потирая руки. – Сейчас мы с тобой отпразднуем новый заказик…
В самом деле, есть повод праздновать! Это же редкостный фарт! Две диаспоры борются друг с другом за влияние в Михайловске. А пресловутым «третьим радующимся»[18] будет Жох!
***Предчувствие не обмануло Жоха. Он и впрямь хорошо заработал на реставрации старой мечети. Ведь, как известно, лучший способ украсть – это начать строительство. Однако чем меньше оставалось времени до окончания работ, тем сильнее Жоха тревожил вопрос: как выполнить главную часть его уговора с господином Мамедовым, сулившую такую прибыль, по сравнению с которой все, что он уже успел заработать на этом деле, покажется мелочью? Ведь ради собственной выгоды Фархад Наилевич идет на любые средства. И не жалеет средств. Итак, мечеть должна быть отреставрирована. Однако затем здание следует уничтожить. Но как? Здесь у Жоха не было сомнений: только поджог. Вот только кто его совершит? Ясно одно: это должен быть кто угодно, но не сам Жох. Хватит ему одной оплошности, из-за которой он в свое время угодил за решетку. Рисковать собственной свободой он больше не намерен. Тогда кто же это сделает?
И вот, когда Жох, сидя в своем офисе, в очередной раз размышлял над этим, к нему пожаловал…
***…Увидев его, Жох встревожился не на шутку. Потому что именно он, Борис Семенович Жохов, в свое время сдал всю группу Игоря Котлова, клюквенника[19], поставлявшего ему в лавку награбленный по деревням антиквариат. Но впоследствии Котлов, всегда и во всем искавший собственной выгоды, переметнулся к конкурентам Жоха из Вологодской области. А с конкурентами и перебежчиками не миндальничают – расправляются. И вот теперь перед Жохом стоял один из членов недавно вышедшей на свободу команды Котлова: Серега Лунев. Век бы его не видать! И зачем он только пришел сюда? Что ему нужно?
Окажись на месте Жоха писатель, он бы ответил на этот вопрос сразу и не задумываясь: чтобы отомстить предателю. Однако подобное возможно разве что в каком-нибудь романе вроде всем известного «Графа Монте-Кристо». А в среде жохов, ищущих везде и во всем собственной выгоды, живут совершенно иными ценностями. И потому поступают совсем иначе. Вот и Серега явился к Жоху совсем по иной причине.
– А я к вам, Борис Семенович. Так сказать, по старому знакомству… – заявил он с порога. – Не найдется ли у вас для меня какое-нибудь дельце?
– И что же ты можешь делать? – не без ехидства поинтересовался Жох.
– По деревням могу ездить. Как раньше, – с готовностью предложил Серега.
– Ш-ш-ш! – встрепенулся Жох. – Типун тебе на язык! Чтоб никакого криминала, слышишь! Если хочешь у меня работать… Что ты еще умеешь делать?
На сей раз Серега надолго призадумался.
– Ну-у… Плотничать умею. На зоне научился. Мы там свинарник строили.
И тут Жоха осенило. Вот он, ответ на вопрос: кто будет исполнителем! Сегодня же он попросит Михаила Попова взять в свою бригаду еще одного плотника. А там… Ведь для Сереги не существует ничего святого – разумеется, кроме собственной выгоды. И в этом едины все жохи, кем бы они ни были: просто преступниками или людьми, изо всех сил стремящимися казаться законопослушными гражданами.
***Однако уже через две недели, когда в Михайловске праздновали день города, Серега явился к Жоху в весьма воинственном настроении.
– Да что же это за… Борис Семенович! – возмущался он. – Я у них там ишачил, как папа Карло, пахал один за всех, как лошадь, а получил – овес![20] Да еще вчера этот старый чурка приканал, в черном комеле…[21]. Я ему так и так: мол, праздник на носу, отметить бы надо. Так он мне знаешь, что сказал? Мол, я на эти темы даже с бригадиром не разговариваю! А ты кто такой будешь?! Вот козел! Думает, раз комель напялил, так уже начальник! Что же это за… такая, Борис Семенович? А?!
– А чего ты хочешь?! – в тон ему ответил Жох. – С твоей-то непогашенной судимостью! Так что работай и не рыпайся.
– А почему это я должен на этих… пахать? Да гори эта ихняя стройка ясным пламенем!
– Радуйся, что хоть куда-то взяли, – промолвил Жох, довольный тем, что смог направить разговор в нужное русло. Теперь никто не обвинит его в подстрекательстве: ведь первым о поджоге мечети заговорил не он, а Серега. – Зато потом сможешь неплохо заработать.
– А что я должен сделать?
– То, что ты сказал: чтобы оно все сгорело ясным пламенем. Только не сейчас. А месяца через три-четыре, когда стройка к концу подойдет. Понял?
– Как не понять, Борис Семенович!
– То-то же… А деньги… вот, возьми. Так сказать, задаток.
– Спасибо, Борис Семенович.
***В тот же вечер, около десяти часов, Серега нетвердыми стопами подошел к высокому забору на Англиканской улице, за которым в полумраке белело здание старой мечети. Проскользнув в незапертую калитку, он направился к деревянному вагончику, в окне которого призывно горел свет, и постучал в дверь.
– Кто там?! – послышался изнутри хриплый голос сторожа Васьки.
– Сто грамм! – отозвался Серега.
– А-а, это ты! – усмехнулся сторож, впуская ночного гостя. – Ну заходи! А то сегодня праздник, а мне и выпить не с кем. Все ушли, а мне тут кукуй всю ночь одному! Вот мы с тобой на пару и бухнем!
И они пили, и вели те откровенные разговоры за жизнь, которые испокон веков сопутствуют пьяному застолью, изливая друг другу все свои обиды на весь мир, на судьбу, на людей, лишивших их возможности отметить сегодняшний праздник как следует…
– Ишь т-ты! – заплетающимся языком промолвил сторож, когда Серега, расчувствовавшись от обилия выпитого, доверительно пересказал ему свой давешний разговор с Тагиром Ипатовым. – Они н-нас уже и за людей не считают. А мы на них пашем… к-как р-рабыня Изаура. – С этими словами он покосился на белевшее за окном сторожки деревянное здание, после чего завершил фразу. – Чт-тоб им всем сгореть!
Завершив эту тираду, сторож захрапел тут же, за столом, так и не сумев осушить до дна последний стакан водки. А в хмельной голове Сереги, как в вентиляционной трубе, вихрем проносились обрывки фраз, услышанных им за эти два дня: «Да кто ты такой… Радуйся, что хоть куда-то взяли… Нас уже и за людей не считают…» Но вдруг одна из этих фраз остановилась в полете и ударила ему в голову сильней, чем выпитая водка:
– Чтоб им всем сгореть!
И, ведомый этими словами, Серега поднялся из-за стола, едва не опрокинув его. После чего широко, по-матросски расставляя ноги, дабы совладать с неумолимо влекущей силой земного притяжения, вышел на улицу и направился к сарайчику, где в углу стояла канистра бензина, которым плотники заправляли бензопилы.
Чтоб им всем сгореть!
***Праздник в честь дня города подходил к концу. И вот уже над Михайловском взвились разноцветные огни праздничного фейерверка, завершавшего торжества. Трескучим хлопкам ракет и петард вторили радостные, громкие крики горожан, собравшихся на Набережной, чтобы поглазеть на салют.
– Эка невидаль! – вдруг послышалось в толпе. – Да разве это салют? Вон где настоящий-то салют! Гляньте-ка!
– Точно! – раздалось в ответ. – Ух ты, как здорово! Нет, ты только глянь, а Аж искры во все стороны летят! Оле-оле-оле-оле! Вот это салют! Ура-а-а!!!
– Странный какой-то салют… – робко проблеял кто-то осторожный. – Такого раньше не было…
– И впрямь странный… – поддержал его другой голос. И вдруг перешел в крик. – Это же пожар! Пожар!
Радостные крики народа сменились воплями ужаса. Потому что совсем рядом с Набережной, где проходила основная часть праздничных торжеств, на улице Англиканской, горело то самое деревянное здание, которое (об этом благодаря книге и статьям краеведа Владимира Иванова теперь знали многие горожане) когда-то было мечетью. И которое не так давно начали реставрировать. Теперь же оно полыхало не как свечка – как чудовищный костер. Так что когда к горящему зданию наконец-то подъехала бригада пожарных, им оставалось лишь поливать водой соседние дома, чтобы они, в свою очередь, не занялись огнем. Ведь всем известно: пламя может возгореться от одной-единственной искры… А тем временем огонь, словно насытившийся хищный зверь, лениво кончал свою разрушительную работу. Так что вскоре на месте недавнего костра уже чернело пожарище.
Жоха разбудил телефонный звонок. Он наощупь потянулся к телефонной трубке, мысленно проклиная того, кто посмел прервать его сон. И это – при том, что на светящемся табло настенных часов уже почти час ночи. Кому не спится в ночь глухую?
– С праздничком вас, Борис Семенович! – раздался из трубки радостный голос журналиста Ефима Абрамовича Гольдберга, более известного под псевдонимом – Евфимий Михайловский. С этим субъектом, из ярого богоборца сделавшегося столь же ярым православным, Жох познакомился в ИК №… И постарался исхлопотать УДО[22] не только для себя, но и для него: иметь среди своих людей журналиста – дело выгодное. Хотя от такого оголтелого фанатика, как Ефим Гольдберг, больше проблем, чем пользы. И очередное подтверждение этому – его ночной звонок. Похоже, скорбноглавый потомок Авраама окончательно сбрендил…
– Что такое? – спросил полусонный Жох.
– Чудо! Чудо! – ликующий вопль Евфимия резал уши, подобно звону будильника. – Я непременно напишу об этом! Об этом должны узнать все! Я назову эту статью: «Чудо святого Архангела». Нет, лучше иначе: «Как Архангел Михаил свой город спас»!
– Да что случилось-то? – рявкнул Жох, кляня день и час, когда ему пришло в голову вытащить этого сумасшедшего из ИК №…! Сидел бы там и дальше – меньше было бы мороки! А теперь разбуженный посреди ночи Жох должен выслушивать его бред!
– Как, разве вы не знаете, Борис Семенович? – изумился журналист. – Между прочим, я сам его видел!
– Кого?!
Я сам его видел! Архангела Михаила! Он был точь-в-точь таким, как на старой иконе! И стоял на облаке, в кольчуге, опираясь на копье
– Архангела Михаила! Небесного покровителя нашего города! Он был точь-в-точь таким, как на той старой иконе из собора, знаете?! И стоял на облаке, в кольчуге, опираясь на копье. А потом ка-ак ударит им по ней! Тут она как вспыхнет! И ведь сгорела, вся сгорела! Не попустил Господь! Вот чудо так чудо!
Он ликовал, в то время как на душе у Жоха становилось все неспокойней. Выходит, в городе случился пожар…
– Что сгорело? – спросил он. И, поскольку ответа не последовало, крикнул в трубку:
– Что сгорело?!
– Как что? – вновь затараторил Ефим Гольдберг. – Мечеть эта сгорела, вот что! Я напишу об этом… Пусть все узнают! Пусть теперь посмеют сказать, что чудес не бывает! Это же чудо! Чудо!
Дорого бы Жох дал, чтобы услышанное оказалось всего лишь кошмарным сном! Ведь он наделся, что успеет сделать все не спеша, в свой черед, чтобы извлечь выгоду не только из реставрации мечети, но и из ее поджога. Поэтому он не спешил ни закрыть подряды, ни застраховать риски, ни подготовить промежуточных актов приемки сделанных работ – все это было выгоднее сделать поздней, ближе к завершению дела! Как же он прогадал! Теперь ни один суд не удовлетворит его иск. Вдобавок, Тагир Ипатов не пожалеет денег на адвокатов, лишь бы Жох не получил ни копейки. Жадность этого человека превосходит даже его фанатизм… Но кто знал, что мечеть сгорит именно сейчас? Жох, как всегда, рассчитал и спланировал все – только не это. В итоге все его планы и расчеты пошли прахом.
Одна надежда – что господин Мамедов сдержит слово. Ведь Жох выполнил свою часть уговора. Теперь очередь за Фархадом Наилевичем.
Долг платежом красен…
***Однако господин Мамедов встретил Жоха весьма прохладно.
– Ну здравствуй, Боря. С чем пожаловал? – спросил он, словно недоумевая, с какой стати антиквару вздумалось явиться к нему.
– Пришел напомнить о нашем разговоре, – начал Жох. – Дело-то сделано…
– А где результаты? – желчно бросил Фархад. – Чего мы добились?
– Результаты налицо, – парировал Жох. Ведь господин Мамедов несомненно лично посетил пожарище на Англиканской улице. Чего же еще ему нужно?
– Ничего мы не добились, – подытожил господин Мамедов. – Они же ее восстанавливать собираются.
– Как?.. – охнул Жох. В самом деле, он ожидал чего угодно, только не подобного оборота событий. Ведь у руководства «Татарской слободы» не было средств на реставрацию мечети! Именно поэтому они и обратились к Фархаду за финансовой помощью. И именно поэтому господин Мамедов был уверен в успехе своего плана. Точно так же, как в этом был уверен и Жох…
– А вот так! – прервал его раздумья голос господина Мамедова. – А нет результата – нет и оплаты. Сам понимаешь.
***Вернувшись домой, Жох первым делом уселся за компьютер. После чего имел возможность убедиться: известие о том, что в Михайловске сгорела старинная мечеть, получило широчайший резонанс не только по всей России, но и за рубежом. И уже начался сбор средств на ее восстановление. Тем более что все средства информации наперебой сообщали: это – уникальный памятник деревянного зодчества, памятник архитектуры, мало того – самая северная мечеть в России.
А это что? «Известный бизнесмен из Казани Ахмет Ишемятов, правнук строителя мечети, михайловского купца Ахметзяна Ишемятова, после революции уехавшего к родным в Татарстан…» Далее следовали строки из интервью, которое столь нежданно отыскавшийся отпрыск Ахметзяна Ишемятова дал одному весьма известному периодическому изданию:
«У нас в семье свято хранится память о нашем предке Ахметзяне Ишемятове, как о человеке, много сделавшем для укрепления веры и традиций нашего народа. Это особенно необходимо нам сейчас для укрепления единства… Я намерен отреставрировать мечеть в Михайловске, построенную моим прадедом, чтобы тем самым увековечить память о нем и продолжить его дело…»
Буквы, из которых состояли эти строки, фразы, слова, плясали на экране, словно ликующий победитель – над поверженным врагом. Казалось, они хохочут над тем, кто еще вчера мнил себя третьим радующимся…
Возможно, именно поэтому Жоху было нестерпимо чувствовать себя вновь побежденным.
Пепел и Крест
В детстве Владлен часто видел удивительный сон. Будто он идет по темной безлюдной улице, чутко прислушиваясь к звуку своих шагов и шорохам вокруг. Но в тот момент, когда он готов заплакать от страха, появляется бородатый человек в длинной черной одежде, берет его за руку и куда-то ведет. С его приходом тьма исчезает. Вот они уже шагают по зеленому лугу, залитому солнцем. «А хочешь полетать?» – спрашивает незнакомец Владлена. Он соглашается. И тогда они взмывают в небо. Под ногами их, словно в сказке, проплывают луга, леса, сады, домики, которые с высоты кажутся игрушечными. А еще – красивый белый дом, похожий на новогоднюю коробочку-фонарик от конфет, с голубой крышей, которую венчает блестящая золотая луковка с крестом. Они кружат над ним, снижаются… И тут бабушка будит Владлена и чудесный сон кончается.
Однажды он рассказал о своих снах бабушке. Но, услышав про незнакомца в черной одежде и дом с золотой главкой, она отчего-то резко оборвала его, заявив, что все это глупости и выдумки. Владлен не поверил бабушке. Ведь он рассказывал ей то, что не выдумал, а действительно видел во сне. И он вовсе не считал свои сны глупыми. Разве это глупо – летать по небу и видеть всякие интересные вещи? А еще он очень жалел, что тогда ему так и не удалось побывать в доме с золотой главкой наверху. Потому что после разговора с бабушкой его чудесные сны больше не повторялись и постепенно стали забываться.
Они кружат над красивым белым домом с голубой крышей, которую венчает блестящая золотая луковка с крестом
Пожалуй, бабушка, назвав эти сны «глупостями и выдумками», была уж слишком категорична. Ведь их можно было бы объяснить очень простой и убедительной причиной. Дело в том, что детство, да отчасти и школьные годы Владлен провел у бабушки, потому что его родители на много лет уехали на Крайний Север, чтобы заработать на квартиру в каменном доме. А его бабушка по отцу, Октябрина Васильевна, жила в пригороде, очень похожем на деревню, в собственном деревянном домике, на самом берегу неглубокой речки, где летом можно было купаться, кататься на лодке и ловить мальков, а зимой лихо гонять на санках или лыжах с крутого берега. Вдобавок, возле соседских домов стояли старые сараи, прямо-таки созданные для того, чтобы по их крышам лазили мальчишки, и росли деревья, на ветвях которых можно было повесить качели или веревку – и, взмывая под самые небеса, почувствовать себя Чингачгуком или Картушем… После всего этого стоило ли удивляться тому, что, наигравшись с соседскими ребятами в индейцев или мушкетеров, Владлен видел сны, так напоминавшие сказку?
Надо сказать, что его бабушка в общем-то была не против сказок. Но всегда напоминала внуку, что «сказка – ложь». И что сказочные чудеса – это всего лишь нелепые и глупые выдумки невежественных людей. В то время как наука способна создавать куда более удивительные и полезные вещи. Судя по всему, Октябрина Васильевна не питала любви к самому слову «чудо». Поэтому она чаще читала внуку не сказки, а книжки про героев и революционеров и про хорошего мальчика Володю Ульянова. Но странное дело: Владлену отчего-то был противен этот кудрявый пай-мальчик со злыми глазенками и фальшивой улыбочкой на кукольном личике. Однако бабушка прямо-таки восторгалась им и твердила, что Владлен непременно должен ему подражать. Более того, именно она в свое время настояла на том, чтобы ее внука назвали Владленом в честь Владимира Ленина. Поэтому он не решался сказать ей правду. Тем более что и сам не мог объяснить, почему и чем именно ему ненавистен человек, чье изображение в то время можно было увидеть везде и всюду – на открытках и плакатах, в газетах и журналах. И на маленьких красных значках, которые Владлен – октябренок, а позднее – пионер и комсомолец, должен был носить на груди, у сердца. Хотя он, как говорится, всем сердцем почему-то был против этого.