– Какого пророка?
– Иоанна Крестителя… Да, да. Красота и эрос бывают чудовищны! А вожделение не знает преград. Саломея якобы воспылала любовью к пророку и поклялась поцеловать его в уста во что бы то ни стало. Ирод не хотел убивать Иоанна – боялся народных волнений. Однако, возбужденный танцем, не смог отказать падчерице. По его приказу палач отсек голову Иоанна Крестителя, принес на блюде Саломее… и та запечатлела на мертвых губах обещанный поцелуй…
– Ужас! – вырвалось у Глории.
– Согласен с тобой, – кивнул Потехин. – Но такова история танца. За подлинность не ручаюсь, при дворе Ирода Антипы бывать не приходилось.
– В этом что-то есть… – пробормотала она.
– Адская смесь красоты, страсти и жестокости, – добавил Потехин. – Зло творится во имя роковой любви… то ли Саломеи к пророку, то ли царя к падчерице. Все дозволено и все доступно. Пресыщение доходит до того рубежа, за которым разверзается бездна…
* * *Лавров с ревнивым недовольством наблюдал из окна, как Глория беседует с Колбиным. Они обсуждали какой-то финансовый проект. Прохаживались по внутреннему дворику между чахлых кустов самшита и что-то доказывали друг другу. На Глории была легкая светлая куртка и узкие брюки, волосы собраны в пышный пучок. Тощий лысоватый Колбин в коричневом костюме выглядел на ее фоне неказисто. Он хмурился и кивал головой.
Лаврову стало жарко. Солнце било в стекла, но начальник охраны не закрывал жалюзи, чтобы смотреть на Глорию. Зайдет она к нему или не зайдет? Уедет, не повидавшись и, следовательно, не попрощавшись?
Почему он не разбирается в бизнесе? Почему выбрал сначала силовые структуры, потом охранную деятельность? Потому что мужчина-воин привлекательнее торговца? Спорный вопрос…
Глядя, как увлеченно Глория разговаривает с главой компании, Лавров не выдержал, приоткрыл оконную створку и помахал ей рукой. Она улыбнулась. Колбин тут же взял ее за локоть и увлек в сторону…
Прошло полчаса, прежде чем она освободилась и заглянула к начальнику охраны.
– Ты ничего не чувствовал?
– Что я должен был чувствовать? – скрывая радостное волнение, спросил он.
– Мои флюиды…
– Я всегда во власти твоих флюидов.
– А вот и не всегда. Иначе посетил бы мою лесную обитель.
– Я бы с удовольствием. Боюсь показаться назойливым.
Она расположилась в его кабинете, как у себя дома: бросила сумочку, развалилась в кресле, расстегнулась, заложила ногу на ногу.
– Жарко тут у тебя…
– Мне тоже жарко…
Он первый отвел глаза, не выдержал ее прямого насмешливого и вопросительного взгляда.
– Я по делу, – сказала Глория, продолжая улыбаться. – Как ты относишься к психоанализу?
– Никак.
– Обращался когда-нибудь к психоаналитику?
– Я не псих! – с обидой произнес Лавров.
– Придется записаться на несколько сеансов. Услуга дорогая, так что вот деньги… – Она положила на стол конверт. – Не стоит тянуть с этим. Завтра же и запишись.
– Зачем? – опешил начальник охраны.
– Ты отказываешься?
– Нет, но…
– Это в интересах дела, – заявила Глория. – Ко мне приезжала девушка, ассистентка доктора Оленина. Слыхал о таком?
– Нет…
– Значит, наведи справки. Узнай о нем все, что сможешь. Кое-кто подозревает доктора в убийстве молодых женщин. Это только подозрение! – предупредила она поток вопросов и возражений, готовый хлынуть из уст Лаврова. – Ты обещал помогать мне.
– Я не отказываюсь…
– Девушка, которая работает у Оленина, может оказаться следующей жертвой.
– С чего ты взяла?
Глория не стала утруждать себя объяснениями и уговорами.
– Ты пойдешь к доктору на сеанс? – спросила она.
– Ладно, – кивнул начальник охраны. – Пойду. Давай его телефон. Сегодня же запишусь.
– Ассистентку зовут Сима. Серафима Петровская. Пока доктор в отъезде, на симпозиуме, она записывает пациентов на неделю вперед.
– Так он на симпозиуме?
– По крайней мере на работе его нет. Ассистентке Оленин сообщил, что срочно улетел на научный форум. Но я в этом сильно сомневаюсь. Узнай его адрес и все проверь.
– Хорошо.
Лавров с облегчением вздохнул. Сеанс психоанализа откладывался. Это не могло не радовать.
– Посмотри, какой у него офис, какая там атмосфера… поболтай с Серафимой…
– В общем, надо произвести разведку? – усмехнулся он. – Заметано.
Глория поморщилась. С некоторых пор жаргонные словечки начали ее коробить. Раньше она сама ими грешила.
– Тебе нравятся женщины, которые прилюдно раздеваются? – спросила она.
Лавров не ожидал такого поворота и смешался.
– Ну… если женщина красивая, то…
– Я так и думала. Вот, посмотри эротический танец. Тебе будет интересно.
Она протянула ему диск и кивнула в сторону компьютера…
Глава 10
Посещение «колдуньи» в Черном Логе не успокоило Симу, как та надеялась, а, наоборот, встревожило. Ей было отказано в обряде приворота, равно как и в обратном действии. Зато она получила частичное подтверждение слов Карташина об опасности, которая ей угрожает. Однако исходит ли эта опасность от Оленина или от кого-то другого, осталось пока неясным. Совет поискать себе новое место работы Сима выслушала, но не собиралась слепо подчиняться чужим наставлениям. У нее своя голова на плечах есть.
Она обдумала ситуацию, и у нее закрались подозрения насчет деда. Уж не подкупил ли он Глорию, чтобы та отвадила внучку от доктора?
Дед, которому Сима излила душу, не одобрил ее выбора.
«Во-первых, этот Оленин намного старше тебя, – недовольно заявил он. – Во-вторых, не нравится он мне! Он тебя не стоит».
«Ты же его не видел ни разу», – возразила она.
«Мне и не надо видеть, – парировал дед. – Я жизнь прожил, со всякими людьми дело имел. Мне твоего рассказа достаточно. И вообще, психиатры – скользкие, как угри. Начнут извиваться – не ухватишь!»
«Оленин – не психиатр. Он психоаналитик. Это разные вещи», – обиделась за доктора Сима.
«По мне так один черт! – отрезал дед. – Попала ты, внучка. Сердцу не прикажешь, это понятно. Любовь – будто отрава, поедом съест, ежели с ней не сладить. Однако на всякий яд существует противоядие. Поезжай-ка ты к одному человеку, он тебе даст верное средство от сердечной болезни…»
«Я больная, по-твоему? Да?»
«А то! – не растерялся дед. – Ты в зеркало давно глядела? Исхудала вон, извелась вся. Жалко мне тебя. Мать твоя жизнь себе изломала через эту самую любовь, и ты туда же? Не допущу! Я тебе сам подходящего жениха выберу».
Сима промолчала, но осталась при своем мнении. Кто ей подходит, а кто – нет, решать ей. При всех прочих особенностях характера она была еще дьявольски упряма.
Все будто сговорились против нее: дед, Карташин, та женщина из Черного Лога. Странный у нее дом, и слуга странный… и сама она не от мира сего.
На обратном пути из деревни в Москву водитель долго молчал, будто воды в рот набрал. Когда свернули на Кольцевую, его прорвало.
«Ну и местечко! – выпалил он. – Едва перед нами ворота открылись, у меня душа в пятки! Пока тебя ждал, все поджилки тряслись. Ты сама-то небось тоже страху набралась?»
«Угу…» – не пускаясь в объяснения, кивнула Сима.
Водитель опять замолчал и больше ни слова не проронил до самого дома, где жила Сима с родителями. Она была этому даже рада. Делиться впечатлениями, говорить о том, что она видела и чувствовала, не хотелось.
На следующий день Сима, как обычно, отправилась на работу. По субботам Оленин вел прием только до обеда. Поскольку он все еще отсутствовал, ассистентка должна была отвечать на звонки, записывать желающих в журнал посещений и встречать тех, кто заходил лично. К тому же по субботам приходила уборщица, и Сима не имела права оставлять приемную и кабинет без присмотра. Хотя документы, карточки пациентов и все записи были заперты в несгораемом шкафу, уборка производилась только при Симе.
«Я гарантирую людям полную конфиденциальность, – любил повторять Оленин. – И обязан это обеспечить».
Сима подошла к двери офиса, огляделась по сторонам и ощутила, как по спине побежал неприятный холодок. Что это? За ней наблюдают? Она поскорее юркнула внутрь, разделась, поставила чайник… и поймала себя на жгучем желании запереться на ключ.
– Вот еще… – рассердилась она, сделала себе кофе и уселась штудировать учебник по фармакологии.
Зазвонил телефон. Сима вздрогнула и выронила чашку. Коричневая жижа потекла по столу.
– Тьфу ты…
Одной рукой она схватила тряпку, другой потянулась к трубке.
– Могу я записаться на прием? – раздался мужской басок.
– Только на вторник… – преодолевая дрожь в голосе, ответила девушка.
– А на сегодня нельзя?
– Доктора еще нет. Он на симпозиуме…
– На симпозиуме? – ехидно усмехнулся басок. – Как бы не так! Тебе не говорили, что обманывать нехорошо, крошка?
– Вы кто? – испугалась Сима.
– А на сегодня нельзя?
– Доктора еще нет. Он на симпозиуме…
– На симпозиуме? – ехидно усмехнулся басок. – Как бы не так! Тебе не говорили, что обманывать нехорошо, крошка?
– Вы кто? – испугалась Сима.
– Я твой ангел-хранитель! Или твоя смерть… выбирай, что тебе больше по вкусу…
Сима продолжала судорожно прижимать трубку к уху, хотя абонент на том конце связи давно отключился.
– Господи… – выдохнула она. – Мама… мамочка…
Она осторожно положила трубку на рычаг и увидела, что влезла локтями в лужу разлитого кофе. Белая блузка была безнадежно испорчена. Сима вскочила и побежала в санузел застирывать пятна на рукавах. Потом, опомнившись, бросила блузку в раковину и метнулась к входной двери, – как была, в одном бюстгальтере, – закрылась на все замки.
– Мамочка…
Телефон снова зазвонил. Сима подпрыгнула и ойкнула от страха. Брать трубку или не брать? А если это пациент желает записаться на прием? А вдруг это сам доктор… проверяет, на месте она или нет? А если…
Сима, приученная к дисциплине, сняла трубку, не успев додумать последнюю мысль.
– Серафима? – строго вымолвил Оленин. – Спишь, что ли?
– Юрий Павлович… – Девушка облегченно вздохнула и опустилась на стул. – Это вы? Вы приехали?
– Почти. Еду на такси из аэропорта, – соврал доктор.
Сима не знала, что он лжет. Она поверила. Она откликнулась на его голос всеми фибрами своей души, всем своим неискушенным в любовных ухищрениях сердцем.
– Вы будете принимать во вторник?
– Постараюсь… Я неважно себя чувствую. Простудился. Резкая смена климата. Да еще в аварию попал. Автобус, на котором ехала наша научная делегация, врезался в легковушку. Слава богу, никто серьезно не пострадал. Отделались ушибами и царапинами.
Его лицо не зажило как следует, и Оленин нашел этому оправдание.
– В аварию? – похолодела Сима, вспоминая разбитое зеркальце.
– Пустяки, – бодро ответил доктор. – Я в порядке. Пара синяков и ссадин не в счет.
– Что мне говорить пациентам? Записывать?
– Конечно…
Сима сидела с трубкой в руке, пока не продрогла. Без блузки в приемной было зябко. Может, у нее нервный озноб? Она побрела застирывать пятна. Кофе основательно въелся в белую ткань, и девушка выбилась из сил, пока справилась с пятнами. Выполоскав и выжав блузку, она повесила ее на спинку стула. Что же накинуть на себя?
Она заглянула в пахнущий лавандовой отдушкой шкаф. Здесь висели забытый плащ доктора, халат уборщицы и шерстяная кофта Симы, в которую она куталась зимой. Поколебавшись, девушка надела кофту.
Она пыталась уговаривать себя, что ей нечего бояться. Что Карташин специально наплел на Юрия Павловича – из ревности. А женщину из Черного Лога подкупил дед, чтобы та напугала Симу посильнее. И телефонный звонок «ангела-хранителя» – не более чем дурацкая шутка того же Карташина, который решил доконать ее своими «страшилками». На той неделе придет Юрий Павлович, пожурит ассистентку за какие-нибудь недочеты в работе, начнет вести прием… и все ее опасения рассеются.
Никому не удастся поссорить ее с доктором, вынудить отказаться от него, предать.
– Ну уж нет… – ежась от холода, прошептала Сима. – Шиш вам!..
Ее пробирала дрожь, несмотря на теплую кофту. Зубы стучали, строчки учебника по фармакологии расплывались перед глазами. В голову лезли всякие глупости.
Стук в дверь со страху показался Симе оглушительным грохотом. Открывать или не открывать? Оленин не удосужился снабдить входную дверь в офис глазком. Не было надобности. Теперь глазок пригодился бы.
Ассистентка бросила взгляд на часы – для уборщицы рановато. Дисциплина и чувство долга взяли верх над растерянностью.
– Кто там? – робко спросила Сима, выйдя в переднюю.
– Я к доктору, – послышался из-за двери мужской голос. – Вы меня впустите?
– Да, конечно…
Сима в замешательстве забыла, в каком она виде, и открыла. С улицы дохнуло холодом. На пороге стоял молодой человек приятной наружности – рослый, спортивный брюнет, с улыбкой на красивых губах. Совершенно не похожий на убийцу.
– Ой… извините, я… – Она посторонилась, пропуская его. – Сюда, пожалуйста…
Смутившись чуть ли не до слез, Сима предложила посетителю сесть в удобное кожаное кресло.
– Слушаю вас…
– Моя фамилия Лавров, – представился мужчина. – Я бы хотел проконсультироваться с господином Олениным по поводу… в общем, могу я записаться на прием?
– Да…
Сима, потупившись, открыла журнал посещений.
– На сегодня можно? Мне срочно! – нетерпеливо произнес посетитель, поглядывая на дверь в кабинет доктора.
– Юрий Павлович будет во вторник. Он на симпозиуме.
– Да ну? А раньше нельзя?
– К сожалению, запись только на вторник…
Сима записала Лаврова на вторник, на вечер.
Он вышел из офиса довольный и несколько удивленный странным видом и поведением ассистентки. Чего вдруг та напялила на себя шерстяную кофту, когда в приемной теплынь? Вдобавок девушка была скованна и явно чем-то встревожена.
Неподалеку от входа Лавров заметил припаркованный черный «бумер» – не новый, но в хорошем состоянии. И на всякий случай запомнил номера…
Харьков, 1892 годСусанна, домоправительница Рубинштейнов, отчитывала горничную. У нее было скверно на душе, и она не давала спуску никому – от поварихи до кучера.
– Смотри, какая здесь пыль… и здесь! И тут! О чем ты думаешь, юная ветреница? О женихах? Если так будет продолжаться, я вычту у тебя из жалованья!
Горничная, красная, как вареный рак, теребила оборку фартука, не смея поднять глаза на грозную начальницу.
– К вам посыльный от господина Адольфа… – донеслось из передней.
Известие о смерти хозяина застало Сусанну врасплох. Она махнула горничной рукой, и та, на радостях бросив тряпку, убежала.
– Боже… – простонала Сусанна. – Боже! Бедная девочка… совсем осиротела…
Эрнестина Исааковна, супруга банкира, приказала долго жить, когда дочка была совсем маленькая. А теперь Ида лишилась еще и отца.
Служа у Рубинштейнов, Сусанна убедилась: богачи – такие же люди, как и все прочие. Да, они живут в красивых домах, купаются в роскоши, носят бриллианты и ездят в золоченых каретах. Но так же страдают, болеют, умирают, – и никакие деньги не в силах им помочь. Бедняжка Ида! Каково ей расти без любящей матери, без ласкового отца?.. Лев Романович души в дочери не чаял, потакал всем ее прихотям.
В письме от Адольфа Рубинштейна – брата покойного – сообщалось, что Лев скончался во Франкфурте-на-Майне…
Слезы струились по щекам Сусанны, когда она читала сии печальные строки. Маленькая Ида – ужасная худышка и нескладеха – была болезненно впечатлительна. Ее характер пугал отца то приступами экзальтации, то полной отрешенностью от окружающего мира. Девочка сомнамбулой бродила по комнатам, ничего вокруг не замечая, словно витая в сумеречных грезах.
После смерти жены банкир дрожал над дочерью, боясь, что та угаснет, как ее мать. Он приглашал к ней лучших докторов. По ночам он подходил к ее кроватке и прислушивался к дыханию спящей Иды. В детской постоянно должна была присутствовать няня.
«Почему она такая бледная? – спрашивал он у маститых лекарей. – Почему такая худая? Кожа да кости! Ведь у нее на столе – любые лакомства, все, что душа пожелает!»
Доктора потчевали отца медицинскими сентенциями и глубокомысленными рассуждениями, которые не рассеивали его тревог и опасений.
Лев Романович пылинки сдувал с девочки, балуя ее безо всяких пределов. Словно маленькая принцесса, Ида ни в чем не знала отказа.
Только однажды отец запретил ей хозяйничать в железном шкафу, где он держал ценные бумаги и вещи. Рыться в ларце с украшениями покойной Эрнестины банкир дочери тоже не позволил.
«Это память о моей жене… и твоей матери, – строго сказал он. – Придет время, и ларец станет твоим. Но пока его место здесь, под замком».
«Дай мне вон ту коробочку! – капризно потребовала Ида, показывая на невзрачный ящичек в самом углу полки. – Я хочу ее!»
«Нельзя, – мягко, но непреклонно заявил Рубинштейн. – У тебя полно игрушек, дорогая. А это – не игрушки!»
«Там тоже мамины драгоценности?»
«Нет. Тебе не следует даже заглядывать туда… во избежание неприятностей. Иди, играй… а мне нужно немного поработать».
Ида такого не ожидала и закатила истерику. Она забыла о ларце Эрнестины и думала только о маленькой коробочке, которую отец прятал от нее в железном шкафу. Но банкир остался непреклонен.
Лев Рубинштейн целиком отдавался работе и воспитанию дочери. У Иды было все, о чем только может мечтать девочка. Она наряжалась в красивые платья и часами застывала перед зеркалом, принимая разные эффектные позы. Увы, то, что отражали зеркала, вызывало у окружающих смущение. Ида выглядела безобразной. Голенастая и тощая, словно жердь, она тянулась вверх, вместо того чтобы полнеть и округляться. Ее лицо портил большой рот, глаза казались непомерно огромными, лоб чрезмерно высоким. Зато сама девочка не сомневалась в своей неотразимости. На праздниках она вела себя дерзко и заносчиво. Взрослые украдкой посмеивались, сверстники сторонились Иды. Зато в кругу близких она царила безраздельно.