Ян захватил с собой записную книжку и карандаши, а по дороге нарвал букет цветов и трав. На этот раз старушка приняла его совсем иначе.
— Входи, входи! — заговорила она. — Как поживаешь, как поживает твоя мать с отцом? Садись и расскажи, что поделывает тот негодный мальчишка, Сэм Рафтен.
— Он уже выздоровел, — ответил Ян и густо покраснел.
— Еще бы! Конечно, он здоров! Я-то знала, что поставлю его на ноги, и сам он знал это, и мать его знала, потому и позволила идти ко мне. Она что-нибудь сказала?
— Нет, бабушка, ничего.
— Вот негодная! Спасла ее сына, хоть они и ограбили меня, так даже «спасибо» не сказала, бессердечная! А ты зачем пришел ко мне? Это что у тебя, цветы? Люди могут порубить деревья, но цветы-то уж каждой весной снова вырастают, мои красавицы!
Ян протянул ей букет. Она вытащила аронник и стала рассказывать:
— Вот это печаль-трава. Некоторые зовут ее индейской репой. А я слыхала, как дети называли ее Джек-на-подставке. Не вздумай брать ее корень в рот — жжет как огонь. Индейцы вываривают из нее яд, а потом уж съедают. Лучше, чем с голоду помирать… А вот синий когош. Я его называю «судорожный корень». Ничего нет лучше при судорогах. Его пьют, как чай… Погляди-ка сюда. — И старушка вытянула желтый цветок. — Это мокасиновое растение, а вот умбил или «успокаивающий корень». Помню, дочка Ларри не хотела идти служить и очень плакала, глупая. Я дала ей выпить настою из этого корня, все и прошло. Его надо вырывать до того, как он зацветет. Ведь сила должна сгуститься в одном месте: или в цветке, или в корне. Я срываю его весной или осенью… А это еще что у тебя? Никак, заячья капустка? Наверняка шел мимо излучины. Она только там и растет.
— Да, — сказал Ян, — я там сорвал. Не спешите, бабушка, я хочу записать, что вы сказали про травы.
— Ну, у тебя целая книга наберется, — с гордостью сказала старушка, зажигая трубку. — Да к чему тебе это записывать? Ты лучше запомни.
Ян торопливо заносил в тетрадку все, что говорила старушка, но зарисовывать травы и коренья не успевал.
— А ты прилепи бумажки с названиями на самые корешки и спрячь их. Так делал доктор Кармартин, когда я его учила… Вот-вот, — кивнула она головой, когда Ян стал каждый стебелек обворачивать бумажкой с надписью.
— Ну и метла! — удивился Ян, увидав в углу символ порядка и чистоты.
— Она из бука. Ларри делает такие.
— А кто такой Ларри?
— Это мой мальчик. («Мальчику» было уже около шестидесяти лет.) Он делает их из синего бука.
— А чем? — спросил Ян, взяв метлу и пристально разглядывая ее.
— Ножом, конечно. Он мастер делать такие штуки. Возьмет черенок синего бука, настрогает на нем стружек, но не срезает их и ждет, пока они на конце завьются.
— Это как те палочки, которыми огонь разжигают, да?
— Вот-вот, как те самые, только здесь стружка подлиннее. Потом он выворачивает все стружки и связывает их кожаным ремнем. Никто лучше его не делал таких метел.
В эту минуту дверь открылась и вошла Бидди.
— Ян! Как хорошо, что ты пришел к нам! — обрадовалась девушка.
— Ты сегодня рано, — сказала старушка.
— Я шла другой дорогой, — ответила Бидди.
— Послушай, Бидди, давай оставим Яна обедать с нами. Правда, утки жареной мы не приготовили. Но голодным он от нас не уйдет. Бидди каждый день готовит мне обед, а иногда я и сама стряпаю. Накрой на стол, Бидди. А тебе я пока кое-что дам. — И старушка пошла к кровати, где среди серых простыней еще лежало полдюжины румяных яблок.
— Бабушка, а вы не боитесь ночевать здесь одна? — спросил Ян.
— Чего ж тут бояться? Один раз только разбойники заходили ночью. Я их спрашиваю: «Что вам от меня надо?» — «Деньги», — говорят. Это, значит, в округе болтали, что я свою корову продала. «Ну что ж, — говорю им, — я сейчас встану и помогу вам искать. Ведь я с прошлой осени больше цента в глаза не видела». — «Отдавай деньги, — твердят, — или убьем». — «Даже если бы вы попросили двадцать пять центов, — говорю, — и то ничего бы не дала. Нет у меня. Могу и смерть принять». И тут говорит один, ростом поменьше: «Разве ты не продала свою корову?» А я им: «Подите в сарай и посмотрите, там она. Только не люблю тревожить ее по ночам: шум подымет, заволнуется. Молоко плохое будет». И тут они оба как рассмеются! А низенький и говорит: «Послушай, бабка, мы тебя не тронем, только никому ни слова». Хотели идти, а я слышала — один из них кашлял очень. Дала ему выпить легочного бальзаму. На прощание они мне еще сами доллар дали. Говорили, больше с собой не было.
— Бабушка, откуда индейцы краски берут? — спросил Ян, снова возвращаясь к тому, что его больше всего интересовало.
— Идут в магазин и покупают, как и мы, — ответила она.
— А до того, как стали продавать готовые краски, из каких растений они добывали?
— Из разных, мальчик. Есть красивый желтый цветок, растет он на полях и под заборами, «золотой дождь» называется. Индейцы кипятят в воде иглы дикобраза вместе с этими цветами. Вот посмотри на эту тряпку, ее покрасили такой краской.
— А красную?
— У них нет по-настоящему красной краски. Они выжимают сок какой-то красной ягоды и кипятят его.
— Какие ягоды дают самый красный цвет, бабушка?
— Не думай, что только красные. Красную можно получить из черники и брусники и из многих других ягод.
— А из чего они получают синюю?
— Сама не знаю, милый. Много, наверное, всяких трав есть, только я не все видала. Зеленый цвет получишь из молодых побегов бузины. Коричневый — из коры ореха, черный — из коры белого дуба. Цвет, похожий на голубой, можно получить из индиго. Ну, а какого цвета в лесу нет, то, видно, и не нужен он.
XII Угощение
Тем временем Бидди, звонко шлепая босыми ногами по дощатому полу, хлопотала вокруг стола.
— Бабушка, а где скатерть? — вдруг спросила она.
— Нет, ты только ее послушай! — засмеялась старуха. — Будто не знает, что у нас скатерти и в помине не было. Спасибо, хоть не голодные сидим, а она про скатерть заговорила!
— Чего тебе налить: чаю или кофе? — спросила Бидди.
— Чаю, — ответил Ян.
— Вот и хорошо! — обрадовалась старуха. — А то кофейное зернышко в последний раз я видела зимой. А чаю сколько угодно достанешь в лесу. Я тебя угощу кое-чем вкусненьким.
И старуха заковыляла в угол, где была привешена полка. Сняв оттуда старую коробку из-под сигар, она раскопала среди спичек, табачных крошек и пыли шесть кусочков сахару.
— Вот, хранила их для какого-нибудь хорошего гостя. Кушай на здоровье. — И старуха бросила грязно-серые комочки в стакан Яна. — Остальные положим тебе во вторую кружку. А сливок хочешь? — И она пододвинула к мальчику замусоленную банку с великолепными сливками. — Бидди, дай мальчику хлеба.
Бидди разрезала, очевидно, единственную булку на куски и несколько ломтиков положила Яну на тарелку.
— Масло, кажется, немножко прогоркло, — сказала старуха, заметив, что Ян не намазал хлеб.
Старуха снова проковыляла к полке и сняла старый стеклянный кувшин с отбитым краем. Там хранилось варенье.
— Вот, Ян, теперь ешь на здоровье. Да не стесняйся, у меня еще много варенья, — сказала радушно старуха, хотя видно было, что она выложила на стол все свои припасы.
Ян был страшно смущен. Он чувствовал, что добрая старушка, щедро угощая его, отдавала ему все, что у нее было, и понимал, как глубоко огорчится она, если он не отведает этих яств. Пригодным для еды ему казался лишь один хлеб. Ян откусил кусочек, но хлеб тоже никуда не годился.
— Попробуй вот этого, — сказала старуха.
И не успел Ян глазом моргнуть, как у него на тарелке уже дымилась горка горячего картофеля. Но, к несчастью, Ян видел, как старуха несла эту картошку в грязном фартуке, поэтому ему не хотелось даже смотреть на свою тарелку.
— Может, сварить тебе яйцо? — спросила Бидди.
— Да, да, пожалуйста! — обрадовался Ян. «Хоть это съем», — подумал он.
Бидди пошла в сарай и скоро вернулась с тремя яйцами.
— Как хочешь: всмятку или яичницу?
— Всмятку, — ответил Ян; он знал, что так будет надежнее.
Бидди оглянулась, отыскивая взглядом горшок.
— Там наверняка уже кипит, — сказала старуха, показав на какую-то посудину, в которой кипятилось белье.
Бидди положила туда яйца.
Ян молил бога, чтобы яйца не лопнули. Но два яйца все же треснули, и Ян получил одно. Это был весь его ужин.
Ян уложил свои растения и собрался уходить.
— До свиданья, мальчик. Приходи ко мне и приноси всякой травы, какую найдешь, — сказала старуха на прощание.
Вернувшись домой, Ян увидел, что на столе приготовлен для него обед, хотя время еды давно прошло.
— Садись, поешь, — ласково сказала миссис Рафтен. — Я тебе поджарю кусок мяса. Через пять минут он будет готов.
— Садись, поешь, — ласково сказала миссис Рафтен. — Я тебе поджарю кусок мяса. Через пять минут он будет готов.
— Но я пообедал у бабушки Невилль, — сказал Ян нерешительно.
— Я знаю: она, наверно, мешала тебе чай одним пальцем, а варенье мазала на хлеб — другим? — грубовато спросил Рафтен.
Ян покраснел. Похоже было, что все знают, каким обедом его кормили. Но он горячо возразил:
— Она меня угостила чем могла и была очень добра ко мне.
— И все-таки ты бы поел, — озабоченно проговорила миссис Рафтен.
Как заманчиво было предложение отведать сочного зажаренного мяса! Ян был голоден, но не хотел сознаться в том и, оставаясь верным бедной бабушке, щедро угощавшей его, первый раз в жизни солгал:
— Нет, большое спасибо. Бабушка Невилль накормила меня досыта.
И, преодолевая голод, мальчик взялся за вечернюю работу.
XIII Шпион
— Интересно, где Калеб достал тот большой кусок березовой коры? — спросил Ян. — Хорошо бы и нам раздобыть такой для посуды.
— Наверное, в лесу Бернса. У нас здесь нет. Придется и нам туда отправиться.
— Ты попросишь у Бернса?
— Зачем? Кому нужна старая береза? Ян колебался. Сэм взял топор.
— Пусть это будет нашей военной вылазкой. Бернс — враг отца!
Ян последовал за товарищем, глубоко сомневаясь в честности их поступка.
В лесу Бернса они скоро наткнулись на большое березовое бревно. Мальчики стали уже сдирать с него кору, как вдруг вдали увидели высокого мужчину с мальчиком. Очевидно, они пришли на стук топора.
— Старый Бернс! — шепнул Сэм. — Бежим!
Схватив топор, мальчики бросились к изгороди. Им вслед неслись проклятья и ругань Бернса. Ему не жаль было березы — в то время лес не имел никакой цены, — но Рафтен перессорился со всеми соседями, и поэтому Бернс готов был раздуть целую историю из-за любого пустяка.
Его сынишка подбежал к изгороди и стал кричать:
— Рыжий! Рыжий! Рыжий вор! Попадись нам только еще!
— Бой не состоялся, скальпы спасены, — мирно сказал Сэм и положил топор на место.
— Потеряна только честь, — добавил Ян. — А кто этот мальчик?
— Это сын Бернса, Гай. Я его знаю. Дрянной парень! Вечно вынюхивает и выслеживает. И страшный врун! B школе ему дали премию — большую щетку — за то, что он самый чумазый из учеников. Мы все голосовали за это.
На следующий день мальчики повторили набег, но едва они стали сдирать кору, как где-то в кустах раздался громкий крик. Подражая голосу взрослого, Гай вопил:
— Убирайтесь отсюда! Вот я вас!
— Давай возьмем его в плен, Ян, а?
— И сожжем заживо!
Они бросились в ту сторону, откуда слышались крики, но появление самого Бернса заставило их пуститься наутек.
Мальчики еще не раз подходили к изгороди в следующие дни, но, как назло, где-то поблизости работал Бернс, и его сын вертелся тут же. Он был всегда настороже. Однажды издали Гай показал жестами, что знает про все их дела: наверное, он успел побывать около типи. Сэм и Ян не раз видели, с каким интересом наблюдал Гай за их упражнениями в стрельбе из лука, но как только он замечал, что его присутствие обнаружено, убегал в безопасное место и оттуда осыпал их насмешками.
Однажды мальчики пришли к своему лагерю в необычное время. И вдруг в кустарнике около типи Ян заметил босую ногу.
— Что это? — удивился Ян, нагнулся и схватил за пятку Гая Бернса.
Гай вырвался и бросился бежать со всех ног. Индейцы с грозными криками гнались вслед. Ян несся как стрела, и короткие толстые ноги Гая, хоть и подгоняемые страхом, не могли спасти его. Гая схватили и приволокли к типи.
— Пусти меня, Сэм Рафтен, пусти! — орал он.
— Первым делом надо его привязать, — сказал Сэм и взялся за веревку.
— Совсем не так, — поморщился Ян. — Надо вязать ремнями.
Кожаное дерево нашлось поблизости, и, несмотря на вопли пленника, индейцы хладнокровно привязали Гая к молодому зеленому стволу, который, как сказал Ян, дольше противится огню. Затем оба воина, скрестив ноги, уселись у костра, старший вождь закурил трубку мира, и они стали обсуждать дальнейшую судьбу пленника.
— Брат мой, — важно обратился Ян к Сэму, — как приятно слышать рев этого жалкого бледнолицего! (На самом деле его завывания уже трудно было переносить.)
— О да! — ответил Дятел.
— Пустите меня! — визжал пленник. — Отец с вас шкуру сдерет за это!
— Сперва снимем скальп, потом сожжем, — И Маленький Бобр сделал выразительные жесты руками.
Сэм согласно кивнул головой и, достав большой складной нож, принялся точить его на камне. Лезвие звенело — дзи-ит, дзи-ит, дзи-ит! И Гай начал дрожать от страха.
— Брат Дятел! Дух нашего племени жаждет крови этой жертвы.
— Ты хочешь сказать: «Великий Вождь Дятел», — негромко поправил его Сэм. — Если ты не будешь меня называть вождем, я тоже тебя не буду так называть.
Великий Дятел и Маленький Бобр вошли в типи, заново раскрасили друг другу лица, поправили свои головные уборы и вернулись назад, чтобы начать казнь.
Дятел снова принялся точить нож, в чем уже не было никакой необходимости; просто ему очень нравился этот резкий и устрашающий звук: дзи-ит, дзи-ит!
Маленький Бобр тем временем притащил охапку сухих веток и положил их перед пленником, но у Гая не были связаны ноги, и одним пинком он раскидал весь хворост. Оба вождя отскочили в сторону.
— Вот ты как! — вскричал свирепый Дятел. — Вяжи ему ноги, Брат мой-Великий Вождь-Маленький Бобр!
Полоской коры ноги Гая были привязаны к стволу. Тогда Вождь Дятел приблизился с ножом в руке к пленнику и сказал:
— Великий Брат-Вождь-Маленький Бобр, если мы снимем с него скальп, то получим всего один скальп, и тогда тебе нечем будет похвалиться!
Но Ян быстро нашел выход из трудного положения:
— Великий Брат-Вождь-Красноголовый-Дятел-сидящий-на-пне-и-помахивающий-хвостом, не скальпируй его! Сдери кожу с его глупой башки, и мы разделим ее пополам.
— Верно! — согласился Сэм. — Ты хорошо придумал, Брат-Старый Индейский Вождь-Великий Маленький Бобр-подгрызающий деревья!
Вытащив кусок угля, Дятел с мрачным видом повернулся к пленнику, чтобы на его голове начертить полосу справедливого раздела. Маленький Бобр заметил, что он имеет право на одно ухо и половину макушки, наиболее ценной части скальпа. Тогда Дятел ткнул в хохолок на темени пленника и сказал, что тут, по существу, вторая макушка и младшему вождю достанется хорошая доля. Индейцы довольно долго обсуждали, как лучше разделить трофей, и наконец пришли к обоюдному соглашению.
До этой минуты пленник держался еще довольно храбро. Он не переставал грозить, что пожалуется отцу, учителям и вообще всему свету. Наконец он пообещал рассказать все мистеру Рафтену. Последняя угроза заставила Сэма несколько призадуматься, и он с некоторым беспокойством спросил Яна:
— Великий Вождь, ты понимаешь язык этого вздорного болтуна? Что он говорит?
— Не понимаю. Наверное, он поет предсмертную песню.
Гай не был трусом. Он стойко держался, пока был уверен, что с ним играют. Но когда уголек прочертил на его голове роковую линию, делившую скальп поровну между двумя раскрашенными чудовищами, и один из них, неумолимый Дятел, подойдя к нему с ножом, схватил его за волосы на макушке, Гай не выдержал и громко заплакал.
— Пожалуйста, не надо! Папа! Мама! — кричал он. — Пустите меня, я никогда больше не буду!
Он не сказал, чего не будет делать, но индейцам было ясно, что враг сдался.
— Погоди, Великий Брат Вождь! — сказал Маленький Бобр. — У индейцев есть обычай не казнить и даже принимать в свое племя пленников, сильных духом.
— Если считать плач и вой силой духа, то в таком случае у него хватит этого на шестерых, — сказал Дятел.
— Давай разрежем путы, которые связывают его, пусть он бежит к своему племени.
— Но лучше оставить его здесь на всю ночь, а утром обнаружить, что он убежал, — сказал Дятел.
Пленник, заметив, что его положение перестало быть таким угрожающим, наобещал индейцам всю березовую кору из своего леса и вообще все, на что он был только способен, если останется в живых. Он пообещал стащить самые лучшие яблоки из отцовского сада.
Маленький Бобр вынул нож и стал разрезать путы.
Наконец последняя полоска упала на землю. Подгонять Гая не потребовалось. Он молча понесся к изгороди, перебрался через нее и исчез.
После таких приключений ни один мальчишка больше не пришел бы к месту, где стояла типи, но Гай, хорошо знавший Сэма, скоро сообразил, что он напрасно испугался. Его разбирало любопытство, и однажды Ян и Сэм снова увидели убегавшего из их лагеря Гая.
Индейцы догнали его и приволокли назад. На этот раз Гай не бранился. Сначала вожди обсуждали, какой смерти его лучше предать: сжечь ли на костре или утопить в пруду. Затем они приступили к допросу. Но пойманный молчал. Что он делал в лагере? Зачем пришел сюда? Ответа не было. Гай смотрел на них исподлобья.