А Жюли тем временем бушевала. Презрительно брошенное грязное оскорбление только подлило масла в огонь. Её пронзительный голос — таким голосом природа почему-то всегда оделяет сварливых женщин — поднялся до визга. Он летел через открытые окна на улицу. Соседи останавливались послушать, улыбались и пожимали плечами. У гражданина представителя Шабо очередная любовная сцена с его пассией. Нацией он, возможно, и правит, но с этой женщиной не справится никогда.
Шабо порывался остановить Жюли.
— Успокойся, дорогая! Ради Бога, немного потише. Ш-шш! Тебя услышат соседи. Послушай меня, моя голубка. Послушай! Я умоляю тебя, детка.
Но только когда у Жюли кончилось дыхание, и произошла неизбежная коротенькая заминка, Шабо представилась наконец возможность вставить слово. Он ухватился за неё и быстро заговорил. Он убеждал, что она заблуждается. Всё совсем не так, как она полагает. Он представил ей доводы, которые братья Фрей и Андре-Луи недавно приводили ему. Он, Шабо, добился отмены закона из чувства долга. Награда, обещанная ему, заслужена; он может принять её с лёгким сердцем. Его совесть останется незапятнанной.
Жюли слушала и фыркала. Потом, усмотрев возможные выгоды в собственной покладистости, перестала фыркать.
— Я поняла. Поняла, любовь моя. Ты прав. Мы должны лучше жить, лучше питаться, лучше одеваться. Посмотри на меня. Я хожу в лохмотьях. Дай мне десять луи, я пойду и куплю себе платье. — Она подошла к Шабо и протянула руку.
— Через несколько дней, — ответил Шабо с готовностью, обрадовавшись, что буря миновала.
— Сейчас, — настаивала Жюли. — Немедленно. Раз ты богат, я больше не буду ходить в этих обносках ни минуты. Посмотри на это платье. Оно вот-вот расползётся.
— Но у меня пока нет денег. Они должны поступить.
— Поступить? Когда?
— Откуда я знаю? Через несколько дней, может быть, недель.
— Несколько недель! — Жюли снова сорвалась на визг. — Ну и дурак же ты, Шабо! На твоём месте… — Она вдруг замолчала.
Более хитрая в житейских мелочах Жюли заметила то, что Шабо проглядел. На его месте она никогда бы не допустила такой оплошности. Нет, она не такая дура. Но теперь она сумеет исправить ошибку своего недалёкого сожителя.
Два дня спустя она щеголяла в новом полосатом платье, с высокой, по моде талией, в новеньких туфлях и чулках, в новом домашнем чепце, из под которого выглядывали аккуратно уложенные волосы. Гражданин представитель, проснувшись, потёр глаза и потребовал объяснений. Жюли хихикнула и напустила на себя таинственность.
— Не все же глупцы вроде тебя, Шабо. Я не собираюсь умирать от жажды рядом с источником.
Вот и всё, что она ему сказала, и Шабо ушёл из дому не на шутку встревоженный этой загадкой. Юний Фрей мог бы открыть ему глаза и даже собирался это сделать. Но по размышлении финансист предпочёл разыскать гражданина Моро и его друга де Баца, здравый смысл и способности которых получили недавно столь блестящее подтверждение.
Банкир застал друзей дома, на улице Менар. Тиссо впустил его в дом и провёл в салон. Юний Фрей не пытался скрыть или притушевать свою тревогу, которая и без всяких слов ясно читалась на его лице. Он немедленно разразился потоком горестных причитаний. Он объявил, что их предали, продали. Этот самодовольный идиот Шабо допустил, чтобы их секрет раскрыли. Его несдержанность выковала меч, который того и гляди падёт на голову Юния. И теперь его, Юния, бессовестно шантажируют.
— Шантажируют! — Андре-Луи сразу увидел суть среди прочей словесной шелухи и оживился. — Нельзя ли мне узнать, кто? У меня с шантажистами разговор недолог.
Его мрачная уверенность в себе подействовала на банкира ободряюще. Фрей пустился в объяснения.
— У Шабо есть домохозяйка. — Таким эвфемизмом Фрей обозвал Жюли — Она и стала предательницей. Эта мерзавка выяснила подробности истории с корсарами, явилась вчера на улицу д'Анжу и потребовала денег.
— Вы дали ей что-нибудь?
— А что мне оставалось делать? На некоторое время я заткнул ей рот. Это обошлось мне в двадцать луи.
Андре-Луи покачал головой.
— Этого мало.
— Мало! Боже мой! Вы советуете мне раздать всё? Шабо располагает…
— Неважно, чем располагает Шабо. Вам следовало дать ей две сотни. Тогда вы её скомпрометировали бы. Остальное доделал бы я.
Но де Бац не согласился с товарищем.
— Ты не можешь разделаться с ней тем способом, которым разделался с Бурландо. Она располагает опасными сведениями.
Андре-Луи устранился от дискуссии, предоставив вести её де Бацу и Фрею. Они ни к чему не пришли. Когда так и не успокоившийся Юний ушёл, де Бац объяснил причину своего возражения. Он потёр руки и рассмеялся.
— Кажется, дело сделано. Пусть малышка Жюли устроит лавину.
Но Андре-Луи был настроен скептически.
— Разве это можно назвать лавиной, Жан? В лучшем случае — снежком. Если Жюли осмелится швырнуть им в идола толпы, она поплатится за своё безрассудство головой. Так что не стоит возлагать на неё особых надежд. Ладно, мне пора приниматься за работу. Я должен написать для «Папаши Дюшеса» статью — панегирик Шабо за его труды двухдневной давности. — Андре мрачно улыбнулся. — Чем выше мы его вознесём, тем больше будет смятение, когда он рухнет. И ещё я обещал Эберу статью с требованием экспроприации всей иностранной собственности во Франции. Она будет иметь успех.
Но де Бац усомнился в необходимости второй статьи. Он считал её преждевременной, о чём и сообщил Андре-Луи:
— Тем самым ты окончательно сокрушишь Фреев, а они ещё могут нам пригодиться.
Андре-Луи рассмеялся.
— Статья сокрушит Фреев вместе с Шабо. Шабо бросится защищать их. Неужели не понятно? Это ловушка, в которую я надеюсь его заманить. Лебрен ему поможет. Оба будут скомпрометированы, а компрометация двух таких выдающихся депутатов — дело скверное. Народ учует запашок разложения.
Но де Бац не сомневался, что Шабо перепугается и бросит Фреев на произвол судьбы.
— Этот субъект — невероятный трус. Об этом ты забываешь.
— Я ничего не забываю. Ты прав. Но Шабо почувствовал вкус к деньгам. Ему довелось вкусить совсем немного, но это распалит его аппетит. Он не позволит без борьбы перекрыть свой источник. Предоставь это мне, Жан. Я отлично понимаю, что делаю.
Но несмотря на всю веру барона в безжалостный ум и неуёмную энергию сообщника, его сомнения не рассеялись. Когда Андре-Луи ушёл, де Бац долго размышлял над его словами. И чем больше барон размышлял, тем сильнее становилась его убеждённость в собственной правоте. Чтобы Шабо пошёл на такой риск как выступление перед Конвентом в защиту собственников — иностранцев, должны существовать куда более крепкие узы, связывающие депутата с братьями Фрей. Эта задачка целиком поглотила барона. Он безуспешно бился над ней, пока в его размышления не вкралась мысль о Жюли Бержер. И тут его осенило. Снизошедшее на барона вдохновение погнало его на улицу д'Анжу.
Братья Фрей приняли де Баца в зелёно-белом салоне. Самое видное место в комнате занимал простой и строгий бюст Юния Брута, установленный на высокой консоли с мраморным верхом. Полагая, что визит барона имеет отношение к Жюли Бержер, хозяева сразу же обрушили на гостя поток жалобных причитаний.
— Не переживайте, — успокоил их де Бац с уверенным видом. — Сейчас она ничего не может поделать, даже меньше чем ничего. У неё нет никаких доказательств. Человека в положении Шабо нельзя уничтожить необоснованными обвинениями. Они падут на голову того, кто их выдвинул. Если Жюли решится на такой безрассудный поступок, если она бросит пригоршню грязи во всеобщего кумира, её просто разорвут на куски. Дайте ей это понять, когда она заявится к вам в следующий раз, и пошлите её к чёрту.
Братья Фрей обдумали его слова и несколько успокоились. Но не до конца.
— На сей раз, может быть, оно и так, — заметил Юний. — Но пока эта злобная женщина живёт с Шабо, опасность остаётся. Шабо болтлив. Он чересчур много пьёт, а пьяный — чересчур много хвастает. Рано или поздно у Жюли Бержер появится возможность уничтожить сожителя и — будем откровенны — тех, кто с ним связан, что ещё хуже.
— Её необходимо убрать, — заявил барон так мрачно, что напугал братьев.
Эмманюэль задрожал, дыхание его стало шумным. Юний ошарашенно уставился на гостя.
— Как?
— Нужно придумать. Но придумать обязательно. Это чрезвычайно важно, важнее даже, чем вы думаете. Очень скоро вам может понадобиться поддержка Шабо.
Мрачное предсказание барона потрясло обоих. В глазах братьев застыл испуганный вопрос. Де Бац швырнул свою бомбу.
— Мне только что стало известно о движении в пользу принятия декрета о конфискации имущества всех иностранцев, живущих во Франции.
Эффект был ужасающий. Эмманюэль в потрёпанном длинном сюртуке, который только подчёркивал несуразность его фигуры, замер, словно парализованный с отвисшей челюстью. Юния, напротив, затрясло от ярости. Он побагровел и разразился многословной гневной речью.
Эффект был ужасающий. Эмманюэль в потрёпанном длинном сюртуке, который только подчёркивал несуразность его фигуры, замер, словно парализованный с отвисшей челюстью. Юния, напротив, затрясло от ярости. Он побагровел и разразился многословной гневной речью.
— Это же полный произвол! Такой декрет противоречит всем законам и нормам, взаимно признанным нациями Европы. Эта мысль — порождение безумца. Конвент никогда не уступит таким чудовищным требованиям.
— Конвент! — Де Бац вложил в это восклицание всё презрение, на которое был способен. — Вы ещё тешите себя иллюзией, что Конвент правит Францией? Может и так, но Конвентом правит толпа. Vox populi vox Dei[15], мой дорогой Юний. Любимый лозунг Республики. Толпа, ведомая якобинцами и кордельерами, вот настоящий хозяин страны. Эбер собирается напечатать статью с требованием экспроприации. Это требование станет настолько популярным, что Конвент не сможет ему противостоять, даже если у него возникнет такое желание.
Эмманюэль дрогнувшим голосом осведомился об источнике сведений барона.
— Это не важно. Поверьте мне на слово: эта статья уже написана. Через несколько дней её напечатают. Ещё через несколько дней обнародуют декрет.
Юний сдался. Де Бац его убедил.
— Полагаю, рано или поздно, такое неизбежно должно было случиться в вашей стране. — В его тоне было столько желчи, что де Бацу невольно вспомнились восторженные восхваления Фрея освежающему ветру Свободы, очистившему Французскую землю. Трудно было поверить, что оба высказывания принадлежали одному человеку.
Убеждённость брата разбила вдребезги последнюю надежду Эмманюэля. Он обратил на Юния полные слёз глаза.
— О, Боже! О, Боже! Это крах! Крах! Конец всему.
— Да, это, безусловно, серьёзная угроза, — согласился де Бац.
Юний дал волю своему гневу. Захлёбываясь от злобы, он говорил о своих патриотических убеждениях, республиканских взглядах, о своих заслугах и жертвах во имя святого дела Свободы. Он расписывал свою дружбу с якобинцами и депутатами Конвента, говорил о национальных представителях, которые были желанными гостями за его столом, о том как они пользовались и даже злоупотребляли гостеприимством хозяев этого дома, открытого для всех истинных патриотов. Просто немыслимо, что они могут ответить столь чёрной неблагодарностью на всё добро, которое он, Юний, для них сделал.
— Мы живём в неблагодарном мире, — напомнил ему де Бац, — к счастью, я успел вовремя вас предупредить.
— Вовремя? Вовремя для чего? Кажется, вы потешаетесь надо мной. Что я могу предпринять?
— У вас есть преданный друг в лице Шабо.
— Шабо! Этот трус!
— Он уже сослужил вам добрую службу в деле с корсарами.
— Да просто мы убедили его, что это пойдёт ему же на пользу. Какие доводы могут подействовать на него сейчас? И что он сможет предпринять, если декрет будет принят? Даже он?
— Верно, тогда он тоже будет беспомощен. Вы должны действовать сейчас, пока декрет ещё не обнародован.
— Действовать! — Юний обежал комнату. — Как я могу действовать? Что у вас на уме, гражданин де Бац?
— Добейтесь, чтобы ваши интересы совпадали. Устройте дело так, чтобы он устоял или рухнул вместе с вами. О, минутку! Я уже обдумал этот вопрос, поскольку он, естественно, задевает и мои интересы. Если вы пойдёте ко дну, мы с моим другом Моро понесём крупные убытки на совместных с вами вложениях. Теперь не время для полумер, если вы конечно не хотите, чтобы ваше состояние уплыло в национальную казну, а вы сами отправились по миру. Шабо может спасти вас, если вы сумеете пробудить в нём мужество и желание сделать это.
— Heiliger Gott![16] Скажите мне, как этого добиться. Как? Вот в чём проблема.
— Никакой проблемы тут нет. Привяжите к себе Шабо такими узами, чтобы ваше дело стало его собственным, и таким образом вы вынудите его сражаться за вас, как за себя самого.
— Где я найду такие узы? — раздражённо поинтересовался Юний.
— Да, где, ради всего святого? — вскричал Эмманюэль, вытягивая длинную шею.
— Они у вас в руках. Вопрос только в том, захотите ли вы ими воспользоваться.
— Это не вопрос. Хотел бы я знать, существует ли средство, к которому я не прибег бы в таком отчаянном положении.
Де Бац достал табакерку и протянул её братьям. Юний, забыв о вежливости, отверг её нетерпеливым жестом. Эмманюэль поблагодарил, но тоже отказался. Оба брата сгорали от нетерпения, но гасконец не торопился. Он неспешно открыл табакерку и аккуратно взял щепотку табака большим и указательным пальцем.
— К счастью, Шабо не женат. А у вас есть очень милая и привлекательная сестра на выданье. Вы не заметили, что Шабо не остался равнодушным к её прелестям? Вот возможное средство спасти ваше состояние.
Втайне потешаясь над их оцепенением, барон щёлкнул крышкой табакерки и поднёс понюшку к носу.
Юний широко расставил ноги и свирепо уставился на де Баца. Он не проронил ни слова. Первым подал голос Эмманюэль.
— Только не это! Только не малышка Леопольдина! Нет, это чересчур. Чересчур!
Но де Бац не обратил на него никакого внимания. Он знал, что решения принимает старший брат, а Юния одними эмоциями не проймёшь. Барон стряхнул несколько крошек табака со своего шарфа и спокойно ждал, когда выскажется старший из Фреев.
— Вы пришли с ведома Шабо? Вы обсуждали этот вопрос с ним?
Де Бац покачал головой.
— Он даже не знает о декрете, который вскоре потребуют от Конвента. И пусть лучше остаётся в неведении, пока вы его не окрутите. Вот почему необходимо действовать быстро.
— Вы полагаете, он согласится? Но почему?
— Я видел, как он смотрит на вашу сестру.
— Мало ли как он на неё смотрит, этот сатир! Он ест глазами любую женщину, хотя бы мало-мальски привлекательную. Следствие монашеского прошлого.
— Но Леопольдина! — жалобно запричитал Эмманюэль. — Ты не должен даже думать об этом, Юний.
— Конечно нет. Кроме того, что это нам даст в конце концов? И мы даже не знаем, желает ли Шабо жениться.
— Желание можно подстегнуть. — Де Бац откинулся в кресле и закинул ногу за ногу. — Дело может решить приданое. И необязательно чрезмерное. Запросы Шабо пока ещё сравнительно скромны. Тысяч двести франков, я думаю, вполне его удовлетворят.
Юний взорвался. Де Бац, должно быть, полагает, что его средства неистощимы. А между тем ему приходится платить там, платить здесь, платить всюду. Он шагу не может ступить, не заплатив. Он уже устал от этого.
— Если вы допустите, чтобы события развивались своим чередом, такого рода неприятности больше вам не грозят, — насмешливо заметил барон. — В конце концов, должны же вы когда-нибудь выдать сестру замуж; и вам придётся обеспечить её приданым. Так сможете ли вы подыскать ей более выгодную партию? Шабо уже сейчас один из первых людей во Франции, а скоро его положение ещё больше упрочится. Подумайте наконец и о своих республиканских убеждениях, друзья мои.
Заподозривший насмешку Юний бросил на барона далеко не добродушный взгляд.
— Но Шабо! — в ужасе заблеял Эмманюэль. — Шабо!
— Да! — воскликнул вслед за ним Юний. — И что, в конце концов, мы выигрываем от этого брака? Всё равно мы останемся иностранцами. Почему вы решили, что закон о конфискации нас не коснётся, если мы выдадим сестру за Шабо?
Де Бац улыбнулся с крайне снисходительным видом.
— Очевидно, вы ещё не разглядели всех преимуществ этого брака. Возможно, конечно, что шуринов депутата Шабо никогда не сочтут иностранцами; что никому и в голову не придёт применить против них закон об иностранной собственности или любой другой закон. Возможно, так оно и будет. Но у меня есть для вас более убедительные и надёжные доводы.
— Клянусь небом, они вам, безусловно, понадобятся!
— Поскольку ваша сестра станет женой Шабо, её-то уж точно перестанут считать иностранкой. Брак подарит ей национальность её выдающегося мужа. Таким образом, ей не будет угрожать опасность конфискации имущества, что бы потом ни случилось. Теперь вы видите, как всё просто? Вы переводите на её имя — и на имя Шабо — всё своё состояние, и с вашими неприятностями покончено.
— Покончено? — Густой голос Юния сорвался на визг. — Вы говорите мне, что с моими неприятностями покончено? Я должен передать всё своё имущество сестре и её мужу Шабо, и я в безопасности? С таким же успехом, мой друг, я могу снести и конфискацию.
Де Бац жестом остановил Юния.
— Вы зашли чересчур далеко в своих предположениях. Операция, которую я предлагаю, не потребует от вас затрат. Вам не придётся поступиться ни единым франком. Я всё уже обдумал. Вы внесёте в брачный контракт обязательство выплачивать сестре в течение пяти лет определённые суммы, которые вкупе покроют всё ваше нынешнее состояние. Не перебивайте меня, или мы никогда не закончим. Такое обязательство поглотит всё, чем вы владеете и не оставит ничего для конфискации.