– Задавал, – вполголоса ответил мне Энгард. – И чем больше я об этом думаю, тем грустнее мне становится. Нет, серьезно… я не могу понять, в чем тут дело. Единственное объяснение, которое приходит мне на ум, – Вилларо что-то чует. У него большое чутье, у нашего старого барона… скорее всего, он и сам не совсем понимает, по какому следу двигается, но знает, нужный выведет его в любопытное место.
– А если, – сморщился я, – этим местом окажется королевский дворец?
– Нет. Тут что-то другое: Вилларо умеет просчитывать опасность, как никто другой, это тебе не самоуверенный умник Фолаар, он на рожон не полезет и к виселице не подойдет даже на пушечный выстрел. Почему эта публика интересует меня – понятно: во-первых, я их боюсь, во-вторых, при хорошей удаче рассчитываю улучшить свои шансы. Почему она интересует Вилларо, да еще и так, что старикашка позабыл покой и сон и роет носом землю, словно боров, натасканный на трюфели? Это вопрос. Но пока мы не поймем, какую роль во всем этом играют достопочтенные дельцы из торгового дома «Лоррейн и Сульфик», мы с места не сдвинемся. Куда, спрашивается, делся Такео?
– Попал в шторм и утоп, – фыркнул я.
– Даже такой сухопутной швабре, как я, прекрасно известно, что в это время года в проливах штормов не бывает.
– Следовательно, нам нужно хорошенько потрепать господина Сульфика.
– Удивительно логично. Я вот и пытаюсь его… трепать. Проклятие! У него нет наложниц, к мальчикам он равнодушен, фишки не бросает – прямо не человек, а камень какой-то! Не уцепишься. А Вилларо, тем временем, требует хоть какой-нибудь зацепки. Кто они, эти люди из Ханонго? Когда они снова появятся у нас в Пеллии?
– Знаешь, – я остервенело почесал укушенный какой-то мошкой нос, – мне вдруг подумалось, что Вилларо может интересоваться не столько исполнителями, сколько теми, кто стоит у них за спиной – там, в Ханонго. Э?
– И об этом я тоже думал, – горестно отозвался Энгард, отправив в себя бокал вина. – Но тогда это уже какая-то игра… они, гады, там играют, а мы, двое ребятишек, рискуем своими шеями! Прекрасно!..
– Ты знал, на что шел.
– Да что ж я мог знать, будь оно все проклято! Что-о? Ты вообще представляешь себе, что это такое: офицер «серебра», играющий в собственные политические игры? Интриган, чтоб ему лопнуть от водянки, – а под ним мы, две дырки от задницы. Случись что, мы полетим, как кузнечики, а он просто уйдет в сторону, да и все.
– А почему ты считаешь, что Вилларо может играть в свои собственные игры? Он кто – королевский министр? Или хотя бы тайный советник?
– Он может, – вздохнул Дериц. – В том-то и все дело.
– Откуда у тебя такая уверенность? Опять слухи?
– Да нет, не только слухи – дела… я давно стал подозревать, что там, за воротами дворца, происходит что-то такое… странное. Не переворот, нет, перевороты у нас давно в прошлом, а нечто вроде такого маленького бунта – слишком много у нас развелось принцев крови, трон их как бы не интересует, зато каждому хочется самостоятельности. Деньги, Мат, – это страшная штука… какого демона торчать среди золоченых стен, вымаливая пару монет у королевского казначея, если можно иметь гораздо больше, стоит лишь чуть-чуть рискнуть? А его величество, – Энгард вдруг наклонился ко мне и перешел на хриплый шепот, – и слышать не желает о какой-либо светской деятельности своих отпрысков. И тут – ха! – появляется Вилларо! Есть о чем задуматься, не правда ли?
– Вилларо вхож во дворец? – удивился я.
– Не просто вхож, старина. Ему там рады…
Энгард резко поднялся на ноги и, сипло пожелав мне спокойной ночи, исчез в темноте неосвещенного холла. Я глотнул еще вина и решил отправиться в его кабинет, чтобы посидеть немного над захваченными из Альдоваара тетрадями Эйно.
Проходя по коридору, я услышал жеманные вскрики девиц и урчание вполне довольного Бэрда – очевидно, его мыли в одной из гостевых комнат. Столица снова приняла меня в свои объятия…
Меня разбудили чьи-то прикосновения. Я рывком сел на кровати, едва не сбив с ног склонившуюся надо мной девушку – это ее нежные пальчики только что скользили по моему лицу, – и нервно выругался.
– Скажи спасибо, что я не беру в постель оружие, – прохрипел я. – Что случилось?
– Вас зовет господин граф, – испуганно прошептала девица.
Я покосился на приготовленный для умывания кувшин с горячей водой и небольшой серебряный тазик, сбросил с себя одеяло и махнул рукой, приказывая девушке убираться восвояси. Для утреннего туалета ее помощь мне не требовалась.
Энгард ждал меня внизу – немного бледный от вчерашнего вина, он раздраженно рвал вилкой утиную ножку, плававшую перед ним в остром соусе.
Напротив него, попыхивая трубкой, полулежал в кресле Бэрд. Я опустил свою задницу на неудобный высокий стул и приоткрыл стоявшую на столе утятницу.
– Гады, – сказал я, – все ноги сожрали, да?
– Жри филе, – хмыкнул Энни. – Да побыстрее.
– На кой нужно было будить меня ни свет ни заря? Опять что-то случилось? Запор у его превосходительства главного казначея? Пожар на королевских конюшнях?
– Я давно заметил, – Дериц вытер губы салфеткой и отставил недоеденную ножку, – что поутру у тебя неважно с чувством юмора. На самом же деле, друг мой, все гораздо забавнее: ночью прибыла шхуна Такео, но его самого там, кажется, нет. По крайней мере, на берег он не сходил. И вообще, шхуна потеряла фок-мачту и имеет проломы по левому борту. Похоже, что ее отделали ядрами. Интересно, правда?
– Не хватало еще, чтобы Такео прибили какие-нибудь пираты, – заметил я. – Тогда наш круг заметно сужается…
– Вот-вот, – кивнул Энгард. – Поэтому сейчас мы поедем на дружескую беседу с корабельным плотником, который уже сошел на берег и скоро будет ждать нас в одном тихом местечке.
– Ты с ним что, знаком?
– Не я… доедай, – Энгард встал и отправился одеваться.
Я поднял глаза на непроницаемого Бэрда. Наемник вынул изо рта свою трубку и усмехнулся:
– Если будет нужно, нам помогут…
– Я не очень-то верю в филинов, – признался я, работая челюстями. – Особенно когда речь идет о столице.
– И зря, – коротко ответил мне Бэрд.
В карете я пытался уснуть, но мне это так и не удалось: кучер то и дело сворачивал влево-вправо и меня мотало по всему дивану. Хуже качки, сказал я себе. Карета неторопливо тащилась по каким-то узким переулкам, которые я с трудом отличал друг от друга – убей, я не смог бы определить, в какой район необъятной пеллийской столицы нас несут демоны. Единственное, что я понимал, – мы крутимся вокруг припортовых кварталов. В конце концов кони замерли в каком-то закопченном проулке, и Энгард нетерпеливо распахнул дверцу. Задрав голову, я разглядел над собой перекошенную вывеску в виде жуткой рожи пирата с огромной черной трубкой в зубах. Заведение именовалось «Толстый шкипер», но, разрази меня гром, ничего толстого я в этом рыле не разглядел, наоборот, шкип выглядел так, словно полгода шел через далекие восточные пустыни. Сонно размышляя над этим вопиющим несоответствием, я прошел через облезлые двери и очутился в низком зале, стены которого были густо увешаны различным морским имуществом – баграми, небольшими лодочными якорями, черными от вечного дыма веслами и даже ржавыми абордажными саблями. Пока я хлопал глазами, Энгард живо осмотрелся и поволок меня к угловому столику, за которым сидели, отчаянно пыхтя трубками, двое мужчин в морских шапках. Один из них выглядел как вполне преуспевающий делец, может быть, владелец небольшого судна или какого-нибудь портового заведения: на нем был добротный камзол со множеством серебряных пуговиц, замшевые бриджи и мягкие морские сапоги. Второй, с худым изрезанным лицом, был одет в легкую синюю накидку, из вырезов которой торчали необыкновенно жилистые, дочерна загорелые руки, также покрытые мелкой сеткой давних шрамов. Перед собеседниками стояли огромные глиняные кружки и тарелка с сушеной рыбешкой. Завидев Энгарда, моряк в камзоле расплылся в приторной улыбке и замахал руками, подзывая разносчика.
– Мне пива, – приказал Дериц, подсаживаясь, – и побольше.
– Как ваше драгоценное здоровье, граф? – поинтересовался любезник, опасливо щурясь на меня.
– Здоровье отвратительное, – страдальчески скривился тот. – Ну, к делу. Что же случилось с вами в море, друг мой?
Руки матроса едва заметно царапнули столешницу. Энгард хмыкнул, аккуратно положил перед ним небольшой кожаный кошель, в котором тихонько дзинькнуло золото, и схватился за поданную ему кружку.
– Дерьмо, – произнес плотник хриплым баском и сгреб деньги за пазуху. – На обратном пути мы встретили королевского сторожевика, который, само собой, принял нас за ублюдков из Ханонго. Шли-то мы, будь оно все проклято, из самого Машибута! Понятное дело, сторожевик тут же и влепил нам пару ядер… фок-мачту долой, в левом борту дыра размером с хорошую пивную бочку. Не-ет, больше я на этом судне не ходок! Вещички уже собраны и ждут меня в надежном месте. Сегодня же подберу себе какую-нибудь посудину, идущую на юг, и все, довольно с меня. Зачем это, спрашивается, честному королевскому подданному наведываться к этим жабоедам? А? Скажите мне, а?
– И что же, ваш уважаемый господин не смог объяснить королевскому капитану, что тот ошибся и вы…
– Господин! – с жаром перебил Энгарда плотник. – А-а! Господин, будь он неладен, остался там, в Машибуте! Та-ам! Так что если он вам чего должен, знайте – свои денежки вы теперь увидите не скоро.
– В Машибуте? – поразился Дериц. – Вот уж да… а почему ж не скоро, любезный?
– Да сдается мне, дела у него теперь там, – ответил матрос. – А может, и нет, кто ж его знает-то…
– Что ж, – Энгард бухнул на стол опорожненную кружку и поднялся, – а мы вот надеялись, что по возвращении господин Такео расплатится сполна. Придется ждать дальше. Доброго ветра, друзья.
– Без вопросов? – поинтересовался ожидавший в карете Бэрд.
Дериц помотал головой.
– Куда теперь, господин граф? – крикнул сверху кучер.
– К храму Трех Орлов, – распорядился Энгард. – Там есть молодое вино. Да уж, не думал я, что Такео останется в Ханонго… собственно, я и представить себе не мог, что его занесет в такие края. Я почему-то был уверен, что он плавал к Белым Шапкам! Об этом нужно срочно донести барону, но я понятия не имею, где его искать в такое время суток… поэтому поедем пока пить молодое вино.
– В храм, что ли? – поразился я.
Одновременно повернувшись ко мне, Энгард с Бэрдом неожиданно захохотали.
– Да уж, в храм! Заведение там есть поблизости. Чудесное, скажу тебе, место, особенно с утра. Народ там…
– Как мне надоели эти путешествия по трактирам, – обиженно буркнул я и отвернулся к окну. – Мне, между прочим, нужно срочно найти Накасуса. Так что я предпочел бы отправиться прямиком на Бамбуковую улицу, а не сидеть с вами в каком-нибудь сомнительном кабаке.
Дериц вытащил свой хронометр и некоторое время внимательно глядел на циферблат, словно изучая его.
– Я думаю, за вином мы просидим никак не меньше трех часов, – сообщил наконец он, – так что время у тебя есть. Сейчас мы подъедем к храму, я покажу тебе, где нас искать, и можешь отправляться к своему Накасусу. Только без задержек, пожалуйста, – мне совсем не улыбается оказаться в городе без экипажа.
Через несколько минут карета выехала на огромную, мощенную светлым камнем площадь, и я, вытянув шею, невольно залюбовался громадой храма Трех Орлов. Три резные равновеликие башни, увенчанные витыми нежно-розовыми колоннами, на которых гордо восседали вызолоченные орлы, величественно устремлялись к бездонному и жаркому пеллийскому небу, словно горные пики посреди уныло-серой равнины черепичных крыш. Карета плавно повернула, чтобы остановиться возле приземистого трехэтажного здания. Левее него виднелась уютная искусственная терраса, засаженная фруктовыми деревьями, между которыми стояли легкие плетеные столики. Там и сям виднелись дорогие камзолы и платья посетителей, с самого раннего утра уже принявшихся за прославленное молодое вино: мне приходилось слышать от Дерица, что знатоки каждый год с нетерпением ждут урожая, дабы, вкусив любимых сортов, получить тему для нескончаемых споров и обсуждений.
«Как пеллийцы научились так жить? – с неожиданной тоской подумал я, провожая глазами ускользающий храм. – Как им все это удается – строить такие храмы, жертвуя десяткам богов, пить молодое вино и при этом – ни войн, ни нищих?.. Эти проклятые улочки выглядят так, будто их каждую ночь моют с мылом. Даже самые глухие кварталы чище и пристойнее, чем у меня на родине, а про Шахрисар я уж и не говорю… Кто научил их, какие боги?»
– Мы будем ждать тебя здесь, – махнул рукой Энгард и потянулся к дверце экипажа. – Но постарайся без задержек…
Он хочет найти Вилларо прямо сегодня, понял я. Сообщение о том, что пока незнакомый мне Такео Лоррейн остался в Ханонго, повергло моего приятеля в задумчивость. Воистину странно – пеллийский делец, пусть даже с подмоченной репутацией – и вдруг Ханонго, вечный враг и соперник! Любые сделки, какими бы безобидными они ни были, сделки с врагом – прямая дорога к королевской петле.
Или он считает, что ему все сойдет с рук… и у него есть основания для этого…
– Это возле поля Драконов? – грубо перебил меня чей-то голос.
Я недоуменно завертел головой и не сразу понял, что ко мне обращается кучер.
– Господин граф сказал, чтобы я отвез вашу милость на Бамбуковую улицу, – терпеливо объяснил он, повернувшись так, чтобы я видел его через открытое переднее окошко, – а я и спрашиваю – это возле поля Драконов?
– Да, – вздохнул я, – поле Драконов там рядом, я покажу…
Накасус, к счастью, оказался на месте. Я нашел его в маленькой комнатке, служившей ему не то гримерной, не то кабинетом, а может быть, и тем и другим сразу. Он сидел, странно сгорбившись, и глядел на крохотную жаровню, над которой грелся сплюснутый бронзовый сосудец с затейливо выгнутым носиком. При моем появлении старый актер широко распахнул глаза.
– Вы снова здесь, мой господин?! – изумился он, вскакивая на ноги. – Но как же так?..
– Мои дела с наследством уладились значительно проще, чем можно было ожидать, – рассмеялся я, усаживая его на место. – Судья Лоалла был необычайно любезен и не стал утруждаться излишними расспросами. Я вернулся в столицу потому, что только здесь смогу найти ответ на мучающие меня вопросы.
– Вопросы? – воздел брови мастер.
– Да… смерть моего господина и убийство Рэ Монфора связаны самым непосредственным образом… что это за гадость вы там варите? – Я повел носом и удивился неприятному запаху, исходящему из бронзового сосуда.
– Телла, – с неожиданной болью ответил Накасус. – Второй месяц подряд с ней происходит что-то непонятное – хандрит, жалуется на головную боль, не может даже репетировать. Потом это проходит, а через какое-то время все начинается снова. Я обратился к одному жрецу, храмовому целителю, и он дал мне этот вот сбор. Его нужно заварить, потом остудить и прокипятить еще раз.
– Не могу понять, что это за дрянь, но то, что там полно валерианы и полыни, чувствуется за милю. Может быть, вы разрешите мне побеседовать с Теллой? Когда-то меня учили азам лекарского искусства.
– Да-да, – Накасус немного растерялся, – сейчас я позову ее.
– Нет-нет, лучше проводите меня к ней и оставьте нас наедине.
Телла, и впрямь немного осунувшаяся, сидела в небольшой комнате за сценой.
На коленях у нее лежало какое-то яркое платье, наполовину распоротое: увидев меня, девушка чуть не проглотила иголку, которую держала во рту. Едва Накасус тактично прикрыл за собой дверь, она молча бросилась мне на шею. Я вдруг ощутил, как бьется сердце в ее горячем, чуть влажном теле; на меня пахнуло запахом женщины. Короткий поцелуй – и она гибко отстранилась, разглядывая меня своими непостижимыми глазами.
– Как ты здесь? – тихо спросила она, стоя на расстоянии ладони от меня.
– Многое изменилось, Телла, – я сел на трехногий стул и улыбнулся:
– И я уже не тот, что раньше. Мы давно не виделись…
– Я знаю, – ее голос прозвучал неожиданно глухо и даже, как мне показалось, горько. – Простите меня, ваша светлость…
– Нет-нет, только не это! – Я взял Теллу за руку и чуть ли не насильно опустил на стул перед собой. – Для тебя я не изменился ни на волос. Изменились мои дела и те вопросы, которые приходится решать. Все остальное… сейчас оно не имеет значения.
Впоследствии я не раз вспоминал этот, такой в общем-то короткий разговор.
Вряд ли я корил себя. Вряд ли я сожалел… но лишь потом, многими годами позже – уже тогда, когда я стал законченным фаталистом, помешанным (да, наверное, именно так!) на тех знаках и символах, которые, словно кости, выбрасывала мне судьба – я стал думать, что эта встреча в старой, насквозь пропыленной комнатке за сценой, она тоже была знаком. Знаком потерь…
Четверть часа спустя я попрощался с Теллой и вернулся к Накасусу.
– Вылейте всю эту дрянь за борт, – сказал я ему. – Боюсь показаться неучем, но, видите ли…
– Да? – вскинулся актер. – С ней плохо? Она больна?..
– Она совершенно здорова. Она… видите ли, мастер, ваша дочь – совершенно взрослая женщина, и я порекомендовал бы вам… ну, выдать ее замуж, что ли.
– Как? – На лице Накасуса было написано такое изумление, что я едва удержался от смеха. – Замуж?
– Ну да. И все пройдет само собой, вот увидите.
– Вот дела…
Накасус потер лоб и неожиданно звонко расхохотался:
– А ведь точно. О небо, какой же я старый осел! Так вот почему она не хотела идти к докторам! Но дочери, дорогой Маттер, всегда остаются для отцов сущими детьми – даже тогда, когда им пора рожать своих дочерей…
– Вот и вылейте все это… у вас есть кого послать за вином? Честно говоря, у меня ужасная жажда. Утром я хлебнул такого гадкого пива, что во рту до сих пор – словно медузу пожевал.
– У какого же актера не найдется вина, – фыркнул Накасус и полез в один из своих кожаных сундуков.
На столике, уставленном флакончиками с краской и мазями, вдруг появился серебряный кувшин с затейливой сургучной печатью на пробке и пара позолоченных бокалов. Накасус ловко разлил светло-желтое вино и выпрямился: