– Лучшие платья, по парижской моде, туфли атласные, сапожки из крокодиловой кожи… – перечисляла она, горестно всхлипывая. – Одних золотых два мешка!
– Да глупость какая, нашли о чем жалеть, сударыня! – ободрял ее Морозявкин. – Небось когда пиратский капитан потерял голову вы вовсе не убивались, а голова поважнее тряпок…
– Надеюсь ему не было больно, – озабоченно проговорила Лизонька. – Я так аккуратно чикнула…
– Туда нехристю и дорога! А сапоги надо делать не из крокодила заморского, непотребного, а из кожи нашей, православной животинки – быка там или козла…
– Кстати о быках – сударыня, перед нами город, полный быков и тореадоров, и моя душа жаждет устроить корриду, но нам надо самим как-то устроиться поначалу. Не осталось ли у нас по крайней мере немного средств? Вольдемар? – граф решил взять быка за рога.
– Откуда? Я все проел и пропил за успех нашей экспедиции еще в Венеции… – отбил атаку приятеля Морозявкин.
– Сударыня, а у вас? Этот голодранец как всегда без гроша…
– Что бы вы без меня делали, пропойцы! – Лесистратова извлекла откуда-то из-под вороха нижних юбок маленький кошелек. – Но учтите – на руки я не дам вам ничего, это последние. Только бы добраться до города…
Наняв кастильского возницу, приятели добрались до стен Старого города, и несмотря на свое не слишком веселое положение были поражены его красотой. Улица Каррер-Монткада с ее средневековой архитектурой, с крышами, закрывавшими небо, со страшным горгульями производила яркое, хотя и мрачное впечатление. Они прошлись по бульвару, разбитому на месте старого русла реки Кагалель, засыпанной еще в Средневековье, а также разрушенной стены, и полюбовались растущими там платанами.
Улица причудливо петляла от старого порта до площади Каталонии. Увидев изумительный Дворец Моха на одной стороне улицы и церковь Вифлеема – на другой, Морозявкин с графом стали даже чересчур преувеличенно цокать языками, расхваливая их.
– Ах, какое прекрасное барокко! – восхищался Морозявкин. – Всю жизнь мечтал увидеть такое!
– А какими превосходными рустированными камнями выложен церковный фасад! – поддержал его и граф, обычно равнодушный к архитектурным шедеврам. – Посмотрите, сударыня – прелесть, не правда ли?
Однако Лесистратова, привыкшая восхищаться теми достопримечательностями новых селений, которые попадались ей на глаза, громче всех, на этот раз была совершенно не в духе.
– А понимаете ли вы, господа, что мы остались без паспортов, без средств и следовательно без будущего? Я призываю вас осознать серьезность момента! Русский посланник далеко отсюда, в Мадриде, который пользуется славой самого грязного города Европы, к тому же нам туда не добраться задаром, православная церковь, где мы могли бы найти прибежище – там же…
– Ну бог дал день – даст и пищу! – ответил ей Вольдемар, всячески изображая оптимизм на своей неумытой физиономии. – В крайнем случае я стану гадать… или нищенствовать. И то и другое я умею совсем неплохо!
– А я нет, месье, и не собираюсь пробовать! – Лиза помрачнела. – И мне решительно не хочется мерзнуть ночью на тротуаре или идти на панель… я не уличная девка!
– Мы не сомневаемся в этом, мадемуазель! – ответил граф Г. галантно как всегда.
В это время окрестный воздух и их уши разрезал звонкий голос мальчишки, разносившего газеты и громко кричащего на кастильском диалекте:
– Коррида! Коррида! Сегодня днем на городской арене коррида! Спешите видеть!
– А и верно, господа! Коррида – старинная испанская забава, – объявил Морозявкин, – Быть в Кастилии и не взглянуть на бой благородных кабальеро с быками – все равно что побывать в России и не сходить в баню!
– Небось билеты весьма дороги, – пробормотала Лесистратова озабоченно. – А мешочек с золотыми всего один, и он не может варить деньги как волшебный горшок в немецкой сказке кашу!
– Ну что вы, ма шери, мы все понимаем! Там наверняка открытая арена, мы постоим где-нибудь в сторонке, где-нибудь да найдется местечко! Ну а потом уж отыщем какую-нибудь ночлежку, черт возьми.
– Вперед, господа! – подытожил замечания граф Г, и они отправились.
Поскольку красочная испанская весна уже вступила в свои права, сезон узаконенного убиения гордых быков был открыт. Поединки проходили весьма быстро, длясь немногим более четверти часа, однако оставляли в душах зрителей массу впечатлений. Испанские праздники были немыслимы без корриды, и даже попытки папы Пия V запретить это действо своим специальным эдиктом потерпели поражение. В XVII веке коррида стала уделом профессиональных тореро, и короли полагали, что это зрелище выработает в нации мужественных характер.
Открытую арену полили водой, потом под громкие звуки, музыкальные и не очень, под трубы, возвещавшие о начале нового этапа боя – очередной терции, под восторженный рев зрителей на арену выходили матадоры и их помощники, а затем появились быки.
Их выпускали по одному, и согласно традиции сначала животных ловко тыкали пиками конные пикадоры, норовившие попасть быку в загривок, а бандерильос выполняли подходы и вонзали в бычьи бока свои бандерильи, которые висели на нем гроздьями и бешено мотались, когда разъяренный бык демонстрировал свою ярость.
Затем в дело вступал сам матадор со своим разноцветным плащом-мулетой и шпагой, и пытался уколоть быка между ребер. И если бык не был уж совсем отъявленным разбойником, все заканчивалось скорой победой кастильского мужества над бычьей тупостью и яростью, к вящему удовольствию всех присутствующих.
Из экономии путешественники приобрели билеты на солнечную сторону, называемую «Sol», где места были дешевле, так что им приходилось подставлять щеки ярким и безжалостным лучам, чему мамзель Лесистратова была решительно не рада. Она боялась за свою нежную кожу, которую и так уже атаковала соленая морская вода. Поэтому когда в очередной заход бык, до того искалечивший двух доверчивых и заранее ослепленных заслонками лошадей пикадоров и вспоровший им брюхо несмотря на доспехи, обозлился окончательно и решил провернуть тот же фокус и с самим матадором, Лиза даже не повела головой в его сторону.
– Надо было все же не пожалеть монетку и раскошелиться на «Sombra» – теневую трибуну! У меня растрескается кожа, как же я буду исполнять свой долг, если потеряю привлекательность? – озаботилась она.
– О боже, смотрите туда! – вопил Вольдемар, увлеченно тряся графа Г. – У бедняги матадора разорван весь бок, кровь выливается толчками в такт биению сердца…. все, прекратилось… какой ужас!
– Тем более что, насколько я разбираю кастильский, у нас осталось еще много быков, а этот тореро был последним! Что же мы будем смотреть далее? – граф также остался в недоумении.
Тем временем неудачливого матадора унесли с арены, залитой кровью, быка пикадоры загнали за ворота, а на середину вышел разряженный как испанский петух глашатай и к удивлению публики объявил:
– Смелые кабальеро, кто хочет прославить своих дам? Горячая земля Кастилии любит героев! Кто решится сразиться с быком, убившим уже трех матадоров подряд? Да, да, это он, наш бычок Торо, шалунишка! Каждый раз он убивает кого-нибудь, а мы вытаскиваем из него бандерильи, лечим раны и ждем следующего смельчака, хотя другого давно бы уже пустили на мясо! Итак, кто сразится с ним? Награда – тысяча золотых эскудо!
– Граф, ваш выход! – Лизонька подтолкнула оробевшего графа Г., который казалось совершенно не жаждал такой чести. – Добудьте для нас монеты… и ухо, и хвост! Это выдают тем, кто побеждает красиво. Нужно позарез.
– Я вовсе не хочу, чтобы меня зарезали, да еще и грубыми бычьими рогами! – воспротивился граф Михайло, упираясь изо всех сил. – Он прикончил двоих, и я не желаю быть третьим!
– Бог любит троицу… – заметил и Морозявкин, впрочем несколько невпопад, – то есть я хотел сказать, что новичкам везет, ну это как на бегах!
– Не могу же я, дама, все время воевать за вас! – Лизонька укоризненно поглядела на него. – Да я бы и вышла на арену, если б женщин пускали!
После таких напутствий граф понял, что выход на бой с быком совершенно неизбежен. Он поднялся со своего места, замахал рукой и нехотя стал спускаться, протискиваясь мимо зрителей. По местной традиции матадор должен был посвятить свою возможную победу кому-нибудь из присутствующих дам, однако в этой победе граф сильно сомневался. Между тем ему уже вручили мулету, ярко-красный плащ на палке, и шпагу.
– Мы решили не мучить быка вновь пиками и бандерильями! – радостно объяснил графу служка. – Не беспокойтесь, о мужественный кабальеро, бык не будет вялым – он уже хорошо отдохнул!
Действительно, видно было как за дощатым забором бычок Торо уже бодро бил копытом и поводил в разные стороны налившимися кровью глазами, а с морды его клочьями свисала пена. Только что прикончив одного человека, он был не против нанизать на свои рога еще десяток, это чувствовалось сразу. Граф мысленно застонал, но разумеется никак не выказал своего настроения внешне.
Действительно, видно было как за дощатым забором бычок Торо уже бодро бил копытом и поводил в разные стороны налившимися кровью глазами, а с морды его клочьями свисала пена. Только что прикончив одного человека, он был не против нанизать на свои рога еще десяток, это чувствовалось сразу. Граф мысленно застонал, но разумеется никак не выказал своего настроения внешне.
– Зато вы можете посвятить свою первую победу не председателю корриды, а любой прекрасной даме, что украшает трибуны! Помните – прикончить беднягу Торо нужно быстро, иначе время кончится. Ну, вперед!
Запела труба, ее пронзительный голос разнесся на всю арену. Граф на негнущихся ногах пересек круглую площадку, пытаясь сообразить, кому же следует посвятить гипотетическую победу. Кроме мадемуазель Лесистратовой других кандидатур не было – с прочими здешними дамами он был решительно незнаком. Обычно матадоры читали посвящение в стихах, но этот старинный обычай постепенно сходил на нет. К счастью графу все же удалось вспомнить строчки из Лопе-де-Вега, которым он увлекался очень давно, в бурной молодости:
На этой строчке каталонская публика, разбиравшая оригинальный испанский язык графа с пятого на десятое, разразилась воинственными криками, решив что в ад граф собирается отправить коварного быка. Лесистратова, попавшая нежданно в роль благородной доны, милостиво кивнула графу с трибуны и махнула платочком. Это выглядело очень красиво и трогательно, после чего граф Г. сорвал с себя шляпу, и по обычаю кинул ее через плечо на арену.
К сожалению то ли из-за небрежности бросавшего, то ли из-за налетевшего порыва ветра шляпа шлепнулась на песок дном вверх, что считалось плохой приметой, поэтому поклонившись публике граф небрежным жестом перевернул ее. Однако он тут же позабыл об этом, ибо на арену выскочил бык.
Торо, из которого успели уже вытащить бандерильи, был в плохом настроении. Резво выбежав на песок, он остановился и в недоумении поводил глазами взад и вперед, не видя ни пикадоров, ни бандерильос. Зато весьма скоро он заметил одинокую фигуру графа Г., нерешительно поднявшего мулету и махнувшего ей пару раз. Этого оказалось вполне достаточно – Торо взревел, и стуча копытами понесся к графской фигуре по прямой, которую даже быки считают кратчайшим расстоянием между хищником и жертвой.
В этот миг, как писали в романах, вся жизнь пронеслась перед глазами графа Г., как пред затуманенным сознанием утопающего в океане. Однако он уцепился за шпагу как неудачливый пловец хватает спасительную соломинку, и весь слился с оружием в единое целое. Ловко повернувшись на каблуках, так что ботфорты чуть не разъехались на песке, он махнул рукой с плащом и изо всех сил вонзил шпагу в тушу быка, но увы – стальное лезвие лишь скользнуло по жестким ребрам. Граф мог бы поклясться, что в этот момент бык произнес человеческим голосом «Мальчишка, я еще доберусь до тебя!» и этот голос был весьма похож тембром на рык Сами-знаете-кого.
Пробежавший мимо бык уже развернулся и готовился к повторной атаке. Вытянув вперед морду с ужасающими рогами и не обращая внимание на крики квадрильи, пытающейся его отвлечь, он вновь ринулся вперед, к проклятому красному плащу. Графу удалось описать изящный полукруг, так что Торо вновь промахнулся, и получил шпагой в бок. Но и на этот раз лезвие лишь уперлось в стальные ребра быка, не найдя просвета. Положение становилось отчаянным.
– Время! Время! – орали графу с трибун темпераментные кастильцы. – Уж давай, кончай скорее! Матар, пинчасо!
Третий бросок быка был самым буйным и наступательным. От его поступи дрожала земля, он в несколько прыжков оказался рядом и буквально опалил беднягу графа своим горячим и зловонным дыханием. Однако собрав все свое мужество и призвав на помощь Мадонну и святых угодников, как правило никогда не подводивших его в трудную минуту, наш герой изо всех сил вонзил шпагу между ребрами животного.
Граф в ужасе застыл, не понимая еще, удалось ли ему справиться с бешеным животным или сейчас бычок с разворота мотнет головой и подденет противника на крепкий рог. Но чудо свершилось! Издав чудовищный вопль, Торо повалился на бок, забил ногами в агонии и издох окончательно.
Графа вывел из оцепенения рев и свист трибун, который казалось достигнет ушей ангелов небесных, такой начался шум и гвалт. Некоторые зрители даже доставали из-под себя вышитые подушечки, которые подкладывались для удобства восседания, и бросали их на арену. Публика махала белыми платками, и председатель корриды даже расщедрился, вручив графу Г. ухо поверженного быка. Лесистратова проследила за тем, дабы денежный приз также не обошел их стороной, и ловко пересчитала все монетки с портретами короля и гербом, до последнего эскудо. Далее компания, как это и было принято в подобных случаях, отправилась отметить победу в местную таверну.
– А почему только одно ухо, почему нам не выдали оба уха и хвост? – вопрошал Морозявкин, восседая за столом нога на ногу и потрясая графским трофеем. – Мы же герои! Кроме того я слышал, что в Пруссии готовят особое блюдо из бычьих хвостов, а тут бычок свежеубенный, только что собственноручно заваленный!
– Не беспокойтесь, сударь мой, тут и так полно всевозможных вкусностей! – успокоила его мамзель Лесистратова. – не угодно ли вам откушать риса с голубями и грибочками или же лапши с креветками?
– Угодно! Угодно! – Морозявкин поглощал блюда одно за другим, голодный как человек потерпевший кораблекрушение, впрочем в сущности так оно и было.
Граф Г., устало поглощавший свиные копытца, фаршированные утятиной, не вмешивался в разговор. Он конечно чувствовал себя героем, но его неприятно поразил тот, выражаясь испанским языком, «энтузиазмо», с которым спутники подтолкнули, а точнее вытолкнули его на арену под бычьи рога и копыта.
– Герой-то я конечно герой, – сказал он как бы размышляя, – но зачем же было так решительно скидывать меня вниз?
– А что же было нам делать, граф? – вопросила Лизонька. – Положение было почти безвыходным, вы же помните. Зато теперь мы короли!
– Да уж! – Морозявкин заедал горячий шоколадный торт ванильным мороженым и запивал превосходным испанским красным вином. – Не стоит грустить, нужно жить сегодняшним днем… и даже часом!
В это время, как бы в подтверждение его слов, танцовщики в таверне заплясали зажигательное фламенко. Надобно отметить, что час тогда был уже вечерний, так как приключения, как водится, пожирают время моментально. Танцовщицы в длинных платьях махали своими веерами и стучали кастаньетами. Смотреть на сие действо было весьма приятно, особенно под воздействием опьяняющих винных паров. Яркие красные шлейфы вздымались и обвивались вокруг изящных женских ножек, бренчали каблуки, звенели гитары, словом все это снимало уныние прямо как рукой. Вольдемару даже показалось, что одна из цыганок, а может и испанка, так здорово отбивавшая каблуки, как-то особенно на него посмотрела и кажется даже подмигнула.
– Ну вот, черт возьми, я по-прежнему нравлюсь дамам! Эй, сеньорита, дона, как там тебя! Иди к нам! – выкрикнул Вольдемар звонким и ясным, как ему показалось, голосом.
На эти слова плясунья дьявольски захохотала и швырнула ему в лицо подвязку. Морозявкин ловко поймал ее зубами, и даже обнюхал, проявив большую склонность к фетишизму. Однако к крайнему своему удивлению он обнаружил, что эту вещицу следует скорее не нюхать, а читать – к подвязке была привязаны небольшая записочка. В неверном свете колеблющегося пламени свечи склонившимся над ней героям удалось разобрать лишь написанные красными чернилами буквы «Замок Перелада близь монастыря Кармелитов», а более ничего полезного в ней не оказалось. Морозявкин расстроился.
– Ну вот, испортили такой вечер! – повторял он безутешно. – Опять надо сидеть и ломать себе голову, думать… Нет чтобы просто выпить и забыться!
– Ну не стоит так убиваться, ведь мы снова обнаружили ниточку, – утешала его Лесистратова. – Теперь у нас снова есть дело… и смысл жизни!
– Не хочу в монастырь! – продолжал упрямиться Вольдемар, попивая каталонское винцо. – Мы уже были там… что хорошего? Один разврат и порка… Мне надоели плети!
– На этот раз никаких плетей, надеюсь, и говорят что там прекрасные винные погреба! – вмешался в беседу задремавший было граф Г.
– Это не так уж плохо… – протянул Морозявкин. – Но однако же выходит, что и эта танцовщица нам кем-то подослана? И я не самый привлекательный кавалер для испанских дам?
– Ах что вы, сударь, вы так хороши… Я даже слышала, как местные красотки называли вас «мой сладкий котик», – соврала Лиза не моргнув глазом. – Сегодня пьем, а завтра в бой!